XVIII. Параграфэ против Каллимаха

В аттическом процессе термином параграфэ обозначался вид письменного протеста, с которым выступал ответчик или обвиняемый, оспаривая правомерность выдвинутого против него иска или обвинения. До решения судебных органов по поводу этого протеста иск или обвинение в суде не рассматривались. От других подобного рода протестов параграфэ отличалась тем, что обвиняемый выступал с ней сам, а обвинитель или истец не имели права отвести этот протест с помощью свидетелей или каким‑либо другим способом. Если истец уступал по тем или иным причинам ответчику, он мог — если не хотел полностью отказаться от процесса — придать обвинению другую форму или обратиться в иную судебную инстанцию. Если же обвинителю удавалось доказать несостоятельность протеста обвиняемого, дело рассматривалось и передавалось для решения в суд.

В Афинах вскоре после свержения тирании Тридцати, в 403 г. до н. э., один из политических деятелей того времени, Архин, провел следующий закон: каждому афинскому гражданину, против которого начато политическое дело, предоставлялась возможность выступать с подобной параграфэ, а магистраты должны были начинать разбор дела с рассмотрения этой параграфэ. Об этом упоминается в начале речи Исократа «Параграфэ против Каллимаха».

О деле, в связи с которым эта речь составлена, а также о конечном результате процесса, равно как и о личностях обвинителя и обвиняемого, нам ничего не известно.

«Параграфэ против Каллимаха» написана вскоре после 403 года до н. э.; этот вывод можно сделать на основании того, что она стала первой из дошедших до нас речей, в которой употребляется упоминавшийся выше закон Архина.

(1) Если бы другие люди уже успели выступить с подобной параграфа, я начал бы свою речь с изложения самого существа дела. Ныне же передо мной стоит необходимость сказать прежде всего о самом законе, на основании которого мы обратились к суду, чтобы вы, судьи, со знанием дела вынесли свое решение по поводу спора, с которым мы здесь выступаем, а также чтобы никто из вас не удивлялся тому, что я, будучи обвиняемым, выступаю с речью раньше обвинителя. (2) После того как, вернувшись из Пирея в город, вы увидели
[1], что некоторые из граждан стремятся сделать политические доносы своей профессией
[2] и пытаются нарушить условия соглашения
[3], вы, желая положить конец их деятельности и в то же время показать всем остальным, что вы заключили эти соглашения, не будучи вынуждены к этому силой, но намереваясь принести пользу государству, — вы, по предложению Архина, провели закон, согласно которому если кто‑нибудь начнет судебный процесс в нарушение закрепленных клятвой соглашений, то обвиненному разрешается выступить с параграфэ, архонты же должны начать дело с разбора этой параграфэ. Право говорить первым предоставляется выступающему с параграфэ. (3) Та же из двух тяжущихся сторон, которая окажется побежденной, должна будет заплатить эпобелию
[4] — для того, чтобы люди, осмеливающиеся из мстительности затевать судебные процессы, не только были изобличены как нарушители клятвенных договоров и не только от богов должны были ожидать наказания, но и для того, чтобы они были подвергнуты наказанию немедленно. В самом деле, я счел несправедливым, чтобы при наличии таких законов мне следовало примириться с тем, что сикофант подвергается только опасности заплатить 30 драхм
[5], самому же подвергнуться риску потерять все свое состояние. (4) Я собираюсь доказать, что Каллимах, преследуя меня по суду, не только нарушил соглашения, но и возводит на меня ложное обвинение и что по этому поводу между нами имел место компромисс, заключенный в третейском суде. Я хочу с самого начала разъяснить вам, что произошло. Когда вы увидите, что он не потерпел никакого ущерба от меня, тогда, я думаю, вы с большим удовольствием окажете поддержку соглашениям, а по отношению к моему обвинителю воспылаете еще большим гневом.

(5) Когда еще управляли Десять, которые встали у власти после свержения Тридцати тиранов
[6], случилось так, что я прогуливался вместе с Патроклом, своим родственником, который тогда занимал должность архонта–басилевса. На пути он встретил своего врага Каллимаха (который ныне преследует меня по суду), несшего деньги. Арестовав его тут же на месте, он заявил, что эту сумму оставил ему Филон и она должна быть внесена в казну: ведь Филон находился тогда вместе с теми, кто в Пирее
[7]. (6) Когда по этому поводу возник спор и они стали осыпать друг друга оскорблениями, сбежалась толпа. Случайно тут оказался Ринон, один из Десяти
[8]. Ему Патрокл тотчас же предъявил обвинение против Каллимаха по поводу денег
[9]. Ринон повел их обоих к своим коллегам по должности, те же передали дело в Совет. Когда же состоялся суд, было вынесено решение, чтобы эти деньги поступили в казну. (7) После этого, когда вернулись из Пирея изгнанники, он выдвинул обвинение против Патрокла в том, что тот явился виновником понесенного им ущерба. Решив дело с ним в свою пользу и взыскав с него 10 мин серебра, он стал обвинять Лисимаха. Получив и с не го 200 драхм, он стал доставлять неприятности мне. Вначале он обвинял меня в том, что я был соучастником упомянутых выше лиц. Но затем он дошел до такого бесстыдства, что возвел всю вину за происшедшее на меня, и это, по–видимому, он будет сейчас доказывать. (8) Я же выставлю перед вами свидетелей — прежде всего тех, кто присутствовал при самом начале событий, о которых идет речь, в том, что я его не арестовывал и денег не касался, затем <Ринона> и коллег его — в том, что им донос относительно денег сделал Патрокл, а не я, затем и членов Совета, которые засвидетельствуют, что обвинителем был он. Вызови же мне свидетелей и подтверждение этого.

Свидетели

(9) И в то время как можно указать на множество лиц, присутствовавших при всем этом, он, ведя себя так, будто ист никого, кто был бы в курсе дела, повсюду — и в толпе на улице, и бывая в эргастериях — твердит о том, что пострадал по моей вине и из‑за меня лишился денег. Некоторые из близких ему лиц, приходя ко мне, стали мне советовать развязаться с этим делом, чтобы не слышать дурного о себе и не рисковать большим состоянием, даже если я и очень убежден в правоте своего дела. Они говорили, что во время судебных процессов случается много неожиданностей (10) и что удача в судебном деле у нас имеет гораздо большее значение, чем справедливость самого дела, так что выгоднее будет для меня, поступившись некоторой суммой денег, избавиться от значительных обвинений, чем, ничего не отдавая, подвергнуться риску потерять столь большое состояние. Но к чему я буду знакомить вас со всеми мелкими подробностями, из которых они не оставили в стороне почти ничего, что обычно говорят? В конце концов они меня убедили (пусть станет известна вам вся истина) дать этому человеку 200 драхм. Для того чтобы предотвратить с его стороны возможность нового ложного обвинения, мы взяли в качестве третейского судьи на определенных условиях Никомаха из дема Бата
[10].

Свидетели

(11) Вначале он соблюдал те условия, на которых между нами было достигнуто согласие. Затем же, стакнувшись с Ксенотимом, нарушителем законов, развратителем судилищ, оскорбителем властей, повинным во всяческих преступлениях, подал против меня иск в 10 000драхм. Когда же я выставил свидетеля в том, что иск является незаконным, поскольку между нами имело место соглашение, заключенное через третейского судью, он не стал преследовать этого свидетеля по суду, (12) зная, что если он не соберет после судебного разбирательства пятой части голосов в свою пользу, то должен будет заплатить эпобелию. Но он вновь обратился к судебным властям с тем же самым иском, рискуя в случае проигрыша дела только уплатой судебных пошлин. Я же, будучи в затруднении и не зная, как избавиться от свалившихся на меня бедствий, счел самым лучшим выходом выступить перед вами против него в качестве тяжущейся стороны в судебном процессе. Вот в чем заключается существо дела.

(13) Мне известно, что Каллимах собирается не только возвести на меня ложные обвинения, но и отрицать факт имевшего между нами место соглашения через третейского судью; он готовится выступить и заявить, будто он никогда не обращался к Никомаху, прося его быть третейским судьей, о давних дружеских отношениях которого ко мне он знал, и что трудно предположить, будто он согласился взять 200 драхм вместо 10 000, которые ему причитались. (14) Вы же, судьи, примите во внимание прежде всего то, что мы обратились к третейскому судье не в процессе спора, а придя предварительно сами к соглашению. Так что он не совершил никакой ошибки, избрав Никомаха в качестве третейского судьи; напротив, он совершил бы большую ошибку, если бы, придя к соглашению по существу спорного вопроса, стал бы спорить по поводу того, кого взять в качестве третейского судьи. Что же касается того, что он не мог бы удовлетвориться двумя минами, в то время как ему причитались 10 000 драхм, то на это надо ответить следующим образом: поскольку его иск был ложным, а обвинение — клеветническим, нет ничего удивительного в том, что он удовлетворился столь небольшой суммой. И еще, поскольку он подавал иск на столь большую сумму, а удовлетворился столь малой, это является лучшим доказательством не того, что третейский суд не имел места между нами, а скорее того, что он с самого начала возвел на нас ложное обвинение. (15) Я удивляюсь, однако, тому, как он считает возможным доказывать, будто является неправдоподобным тот факт, что он удовлетворился 200 драхмами вместо 10 000, а обо мне не думает, что я, если бы хотел лгать, скорее должен был бы выдумать, что дал ему большую сумму, чем та, которую дал в действительности. Но как раз то обстоятельство, которое могло бы ему служить основанием, что доказывать, будто третейский суд между нами не имел места — а именно, если бы он мог опровергнуть показания свидетеля как ложные, — именно это обстоятельство я считаю в такой же степени доводом в пользу того, что я говорю правду и что третейский суд действительно имел место между нами, ибо пи явно отказался преследовать свидетеля по суду за ложное показание.

(16) Более того, я полагаю, что если бы даже третейский суд не имел места и не было свидетелей всему тому, что произошло, а нужно было бы решать дело только на основании суждения, насколько правдоподобны утверждения, высказываемые сторонами, — то и это бы не затруднило вас, судьи, вынести справедливое решение. Если бы я в своей жизни часто отваживался совершать несправедливости по отношению к остальным гражданам, вы не без основания могли бы обвинить меня в том, что по отношению к этому человеку я совершил несправедливость. Но всем известно, что я никого из граждан не лишал состояния, ничью жизнь не подвергал опасности, никого не вычеркивал из списка лиц, имеющих гражданские права, никого не вписывал в список вместе с Лисандром
[11], — (17) хотя, надо сказать, многих людей подлое поведение Тридцати тиранов побудило к подобным поступкам. Известно, что Тридцать тиранов не только не наказывали преступников, но, наоборот, даже побуждали иных людей совершать преступления. Меня же никак нельзя изобличить в том, что даже в то время, когда правили эти тираны, я делал что‑либо подобное; а этот заявляет, что испытал с моей стороны несправедливость, когда Тридцать тиранов уже были выброшены из города, Пирей был захвачен, народ одерживал победу, когда уже шли переговоры о заключении перемирия
[12]. (18) И разве можете вы подумать, что тот, кто так благопристойно вел себя во время правления Тридцати тиранов, отложил бы совершение различных злодеяний на то время, когда стали раскаиваться даже те, кто раньше их совершал? Яснее же всего доказывает мою невиновность то, что я тогда ничего не предпринимал даже против своих врагов. Как же я мог попытаться причинить вред этому человеку, с которым у меня никогда не было никаких дел?

(19) То, что я ни в коей мере не являюсь виновником конфискации денег у Каллимаха, доказано мною, я полагаю, с достаточной степенью убедительности. Но то, что у него не было никакого права привлекать меня к суду по поводу всего того, что тогда происходило, — даже если бы я был виновен во всем том, в чем он меня обвиняет, — вы сейчас узнаете из текста соглашений. Возьми, пожалуйста, свиток.

Текст соглашений

(20) Так разве недостаточно справедливы те причины, на основании которых я выступаю со своей параграфа? Разве достигнутые соглашения не освобождают яснейшим образом от судебных преследований всех тех, кто занимался доносами
[13], или выдвигал против кого‑нибудь обвинения в покушении на собственность государства
[14], или совершал другие подобные действия? А я ведь могу доказать, что ни в каком‑либо подобном деле не являюсь виновным и в иных проступках ни в малейшей степени не замешан! Прочти, пожалуйста, и клятвы, скрепляющие соглашения.

Клятвы

(21) Так разве не возмутительно, граждане судьи, чго, в то время как существуют такие соглашения, скрепленные такими клятвами, он, Каллимах, настолько возомнил о своем красноречии, чго понадеялся убедить вас вынести решение, противоречащее указанным соглашениям и клятвам! Конечно, если бы он увидел, что наше государство сожалеет по поводу того, что было совершено, тогда не следовало бы удивляться его поступку. Ныне же вы не только своей законодательной деятельностью показали, как высоко вы ставите достигнутые соглашения, (22) но даже Филона из дема Койла
[15], на которого поступил донос, где он обвинялся в злоупотреблении своей должностью посла, причем он даже не мог оправдаться от этого обвинения, вы решили отпустить и даже не привлекли его к суду. И все потому, что он апеллировал к указанным соглашениям. Мы видим, как государство считает необходимым щадить даже тех, кто, по мнению всех, является преступником, этот же осмеливается и обвинять таких людей, которые не совершили никакого преступления. (23) Ему хорошо известно, что у Фрасибула и Анита, пользующихся наибольшим могуществом в нашем государстве
[16], были конфискованы большие суммы денег. Зная виновников случившегося, лиц, обвинивших их в растрате казенных денег, они все же не осмеливаются привлекать их к суду и не проявляют мстительности, и, хотя во всех прочих делах они имеют влияние большее, чем другие, во всем том, что касается соглашений, они считают себя равными всем остальным гражданам. (24) И не только они так полагают, но и из вас никто не осмелился затеять подобный процесс. И ведь совершенно недопустимо было бы, если бы вы, оставаясь в своих частных делах верными клятвам, из- за его ложного обвинения решили бы эти клятвы нарушить и, в то время как вы частные соглашения утверждаете государственным авторитетом, одновременно стали бы терпеть, чтобы любой желающий в своих частных интересах мог нарушать государственные соглашения. (25) В то время, когда еще неясно было, принесут ли подобные соглашения пользу нашему государству, вы все же торжественно закрепили их клятвами (так что, даже если бы они и не приносили пользы, все равно их надо было соблюдать). Теперь же, когда эти соглашения так прекрасно себя оправдали, что, даже если бы и не было никаких гарантий, их все равно следовало бы придерживаться, — будет поистине удивительно, если вы станете нарушать эти клятвы (26) и, в то время как вы с гневом выступаете против тех, кто советует уничтожить эти соглашения, этого вот человека, который осмеливается нарушать записанные соглашения, отпустите безнаказанным. Вы совершили бы тем самым несправедливый поступок, недостойный вас самих, противоречащий тем постановлениям, которые были приняты вами ранее.

(27) Подумайте и о том, что вы должны вынести решение по делу величайшей важности. Вы подадите свой голос относительно заключенных соглашений, нарушение которых ни вам, ни кому‑либо другому никогда не приносило пользы; такую силу имеют соглашения, что важнейшие основы жизни как эллинов, так и варваров определяются договорами. (28) Доверяя соглашениям, мы приезжаем друг к другу и доставляем то, в чем каждый испытывает необходимость; с их помощью мы ведем свои собственные дела, прекращаем и вражду, возникающую между частными лицами, и общегосударственные войны. Это единственное общее благо, которым мы, люди, все постоянно пользуемся. (29) Так что следует всем поддерживать соглашения и договоры и более всего вам. Немного времени прошло с тех пор, как мы, будучи побеждены в войне и оказавшись в подчинении у врагов, прибегли к помощи соглашений и клятв (в то время многие желали уничтожить наше государство); и, если бы лакедемоняне осмелились их нарушить, каждый из вас проникся бы самым сильным негодованием. (30) И как мы сможем упрекать в нарушении соглашений других, когда сами в этом будем повинны? Кому покажется, что мы подвергаемся несправедливому обращению, совершаемому в нарушение соглашений, если даже мы сами не станем проявлять себя в качестве людей, ставящих их превыше всего? Какие залоги верности мы сможем отыскивать у других, если мы станем так необдуманно нарушать те, которые мы сами дали друг другу? (31) Надо упомянуть и о том, что, после того как наши предки совершили на войне многие и прекрасные подвиги, государство наше благодаря этим соглашениям стяжало себе не менее громкую славу. Многие государства могут похвалиться прекрасными подвигами, совершенными на войне, но никто не укажет на государство, которое лучшим образом, чем наше, достигло примирения в междоусобной борьбе. (32) В тех делах, совершение которых сопряжено с опасностью для жизни, успех, пожалуй, чаще всего зависит от случая; что же касается нашей умеренности в отношении собственных граждан, то здесь все следует приписать только нашему собственному благоразумию. Поэтому не следует предавать эту добрую славу нашего государства.

(33) Так пусть же никто не считает, что я нарушил меру сдержанности и допускаю сильные преувеличения, произнося такие речи в то время, как защищаю свое собственное дело. Ведь эта судебная тяжба сводится не только к указанной сумме денег. В той же мере, как мне надо защищаться в связи с этим иском, вам надлежит защищать то, о чем говорилось выше. О последнем надлежащим образом никто не смог бы высказаться, да и штрафа соответственного назначить за нарушения. (34) Ведь этот процесс тем и отличается от других процессов, что все другие судебные дела касаются только тяжущихся сторон, в этом же деле затронуты общие интересы государства. По поводу этого процесса вы судите, произнося сразу две клятвы: ту, которую вы обычно произносите при всех других судебных делах, и другую — ту, при помощи которой вы закрепили названные выше соглашения. Решив этот спор несправедливо, вы нарушите не только законы нашего государства, но и законы, общие для всех людей. Отсюда вытекает, что при вынесении решения вы не должны руководствоваться симпатиями или чувством снисхождения, или чем‑нибудь иным, а только к–ми клятвами, о которых шла речь выше.

(35) Что касается того, что вам необходимо придерживаться такого мнения по поводу соглашений (и вместе с тем это будет полезно и справедливо), — против этого, я полагаю, не станет возражать и сам Каллимах. Думаю, что, выступая перед вами, он будет стенать по поводу своей бедности в настоящий момент и происшедшего с ним несчастья и будет говорить о том, что он претерпит тяжкое и алое бедствие, если в соответствии с той суммой, которой он лишился во время господства олигархов, будет вынужден заплатить эпобелию при восстановленной демократии, и что если он тогда был вынужден стать изгнанником из- за своего состояния, то теперь, когда появилась для него возможность добиться справедливости, он вдруг окажется лишенным гражданских прав. (36) Он будет жаловаться и на то, что произошло во время переворота
[17], чтобы таким образом скорее вызвать у вас гнев. Вероятно, ему приходилось от кого‑нибудь слышать, что вы, когда не имеете возможности схватить преступников, наказываете первого встречного. Я же уверен в том, что вы не имеете такого намерения, а что касается вышеприведенных доводов, с которыми он будет выступать, то на них я легко смогу возразить. (37) По поводу его стенаний я могу только сказать, что вам следует поддерживать не того, кто строит из себя наинесчастнейшего человека, но того, на чьей стороне окажется справедливость в судебном споре, по поводу которого они оба принесли обоюдные клятвы. Что же касается эпобелии, то, если бы я действительно был во всем этом виноват, вы имели бы право сочувствовать ему, когда над ним нависла бы угроза наказания. Ныне же в качестве сикофанта выступает он, и вы с полным правом сможете отвергнуть все то, что он станет говорить. (38) Надо обратить внимание и на то, что все вернувшиеся в город из Пирея имеют право произносить точно такие же речи, какие произносит он, но ни один из них не дерзнул затеять подобный процесс. Необходимо, чтобы вы воспылали ненавистью к подобным людям и стали считать дурными гражданами тех, кто претерпел такие же беды, что и большинство других, но тем не менее хочет добиться для себя преимущественного права на мщение. (39) Кроме того, у него еще сейчас есть возможность, прежде чем он узнает о вашем решении, отказаться от процесса и разделаться со всем этим делом. Да и как не назвать абсурдным такое положение вещей, когда он стремится в этом процессе снискать у вас жалость к себе, будучи сам виновником этого процесса, который он сам же затеял и от которого он еще сейчас может избавиться? (40) Но если он все еще не может забыть тех событий, которые произошли во время господства олигархов, потребуйте от него, чтобы он оставил свои обвинения в отношении тех дел, за которые никто не будет давать отчета, а доказал, что я действительно взял эти деньги — о чем вам и надлежит вынести свое решение; потребуйте от него, чтобы он доказывал не то, каким образом он пострадал, а то, что виновником этого зла являюсь именно я, от которого он и требует возврата утраченных денег. (41) А выставлять напоказ свое бедственное положение он может с успехом, привлекая к суду любого из граждан. Вы должны принимать во внимание не те обвинения, которые можно возводить и на людей, за которыми не значится никакого дурного проступка, а такие, которые можно выдвинуть только против действительно совершивших преступление. Всего этого, пожалуй, будет достаточно, чтобы ответить на его доводы, и после можно будет возразить.

(42) Примите же во внимание и то (хотя, возможно, кому- нибудь покажется, что я повторяюсь), как много людей внимательно следят за этим процессом, не потому, что принимают близко к сердцу наши дела, но потому, что, как они полагают, дело идет о судьбе принятых соглашений. Вынеся справедливое решение, вы создадите им условия для безопасного существования в нашем государстве; но если вы и ого не сделаете, если вы выступите в роли мстителей по отношению ко всем без разбору, принимавшим тогда участие в государственных делах, то подумайте, каково будет настроение тех, кто оставался в городе? (43) Какие мысли возникнут у тех, кто знает за собой самые незначительные проступки, когда они увидят, что даже те, кто как граждане вел себя благопристойно, не могут добиться для себя правды? Представьте себе, какого можно будет ожидать смятения, когда одни будут поощрены в своем ремесле сикофанта, так как вы сами признаете за ними это право, другие же проникнутся страхом перед нынешним устройством государства, не оставляющего им никакого безопасного убежища! (44) Разве не следует опасаться того, что, нарушив клятвы, мы придем вновь к тому бедственному положению, находясь в котором мы оказались вынуждены заключить настоящие соглашения? Вам нет необходимости познавать на опыте других, какое благо представляет собой согласие граждан и какое зло — междоусобная война. Вы в достаточной степени отведали и того и другого, так что, пожалуй, и других лучшим образом сможете вразумить относительно всего этого!

(45) Чтобы не показалось, будто я гго той причине так долго задерживаю ваше внимание на этих соглашениях, что по их поводу легко произносить и большие и справедливые речи, хочу добавить только одно: вспомните об всем этом, когда отправитесь к урнам для голосования. Прежде чем заключить эти соглашения, мы воевали — одни, запершись в стенах города, другие же, захватив Пирей, ненавидя друг друга больше, чем врагов, которых оставили нам наши предки. (46) После того же как мы достигли соглашения, обменявшись залогами верности, мы живем в таком прекрасном и ко всеобщему благу устроенном государстве, как будто и не было у нас никаких несчастий. И если тогда нас все считали неразумнейшими и несчастнейшими из всех людей, ныне мы кажемся самыми счастливыми и благоразумными из эллинов. (47) Отсюда следует, что тех, кто осмеливается нарушать достигнутые соглашения, надо подвергнуть не только обычным наказаниям, но и самым жестоким как виновников величайших зол — и особенно следует наказывать тех, кто прожил это время так, как Каллимах. Ведь он во время войны, которую лакедемоняне вели не переставая в течение 10 лет, ни одного дня не провел в строю под началом стратегов, (48) а находился тогда в бегах, скрывая свое состояние, и, только после того как Тридцать тиранов захватили власть, вернулся на корабле в город. Он говорит о себе, что является демократом, но, по–видимому, он настолько сильнее, чем другие люди, желал установления демократического строя, что, даже когда пострадал, не захотел уйти из города, предпочитая скорее терпеть осаду вместе с теми, кто его обидел, чем выступать на политической арене вместе со всеми вами, пострадавшими сообща. (49) Он оставался вместе с ними, участвуя в политической жизни, до того самого дня, когда вы собрались штурмовать город, и только тогда он вышел из города, не потому, что ненавидел установленный тогда там строй, но из опасения перед грядущей опасностью, как он сам потом объяснял. Когда же после вторжения лакедемонян народ оказался заперт в Пи- рее, он вновь бежал оттуда и проводил время в Беотии, так что его надлежит скорее отнести к числу перебежчиков, чем к числу изгнанников. (50) И вот, выступив в такой роли по отношению к тем, кто из Пирея, и по отношению к тем, кто оставался в городе, и вообще по отношению ко всему нашему государству, он не желает пользоваться равными со всеми другими правами, но хочет иметь преимущество перед всеми, как будто он один был обижен или является лучшим из граждан, или претерпел наибольшие бедствия, защищая наши интересы, или же, наконец, принес величайшую пользу нашему государству.

(51) Я хотел бы, однако, чтобы вы знали его так же, как я, чтобы вы не проявляли жалости к нему по поводу его потери, но вознегодовали бы по поводу того, что у него осталось. Ныне же, для того чтобы рассказать обо всех других людях, против кого он злоумышлял, о тяжбах, которые он затевал, о доносах, которые он писал, о тех, с кем вступал в заговоры, против кого лжесвидетельствовал, — для всего этого мне не хватило бы времени вдвое большего по сравнению с тем, которое мне отведено. (52) Услышав только об одном из подобных им содеянных злодеяний, вы получите ясное представление обо всем его низком поведении вообще. Кратин затеял тяжбу о земельном участке с родственником этого человека. Когда дело дошло до насильственных действий, они спрятали рабыню и обвинили Кратна в том, что он проломил ей череп, говоря, что от этой травмы она и умерла. На этом основании они подали на него в суд, что находится в Палладии
[18], по обвинению в убийстве. (53) Узнав об этом их злом умысле, Кратин хранил спокойствие все это время, опасаясь, как бы они не переменили твоего намерения и не стали строить новых козней, для того чтобы поймать их с поличным. Когда же родственник этого человека выступил с обвинением, а этот человек дал показания, что женщина эта скончалась, (54) Кратин и его друзья пришли в дом, где она скрывалась, взяли ее и силой привели в судилище. Там они показали ее живой всем собравшимся. В результате этого — в то время как судили 700 судей
[19], а 14 свидетелей показали то же, что он, — он не собрал ни одного голоса в свою пользу. Вызови же мне свидетелей в подтверждение этого.

Свидетели

(55) Так кто же сможет достойным образом изобличить его злодеяния? Кто сможет отыскать более наглядный пример низости, преступлений, сикофантства? Существуют такие преступления, которые не раскрывают всей природы людей, их содеявших, но из подобных действий легко можно себе составить представление о всей жизни преступников, которые их совершили. (56) Чего же еще можно ожидать от человека, дерзнувшего свидетельствовать о живых, что они мертвы? И тот, кто в чужих делах ведет себя подобным образом, на что только не отважится, если дело встанет о его собственных интересах? Как же можно ему верить, когда он защищает самого себя, если он изобличен в клятвопреступлении по поводу дела, касающегося других? Кто и когда оказывался изобличенным в лжесвидетельстве более ясным образом? Других людей вы судите на основании их речей, но ложность его свидетельства уже известна судьям. (57) Теперь же, зная за собой такие преступления, он осмелится утверждать, что я лгу, — вытворяя подобное тому, как если бы Фринонд стал обвинять кого- нибудь в плутовстве или Филург, похитивший Горгоней- он
[20], стал бы обвинять других в святотатстве! Кому же подобает скорее всего выставлять свидетелей, показывающих о фактах, в действительности не имевших места, как не ему, который сам дерзнул лжесвидетельствовать в пользу других?

(58) Против Каллимаха можно выдвинуть множество обвинений — так он устроил свою жизнь в качестве гражданина. Что же касается меня, то я не буду говорить обо всех остальных исполнявшихся мною литургиях. Упомяну лишь об одной, за выполнение которой вы не только по справедливости проникнетесь ко мне благодарностью, но и сможете использовать этот факт как доказательство при решении всего этого дела. (59) Когда наше государство потеряло весь свой флот в Геллеспонте
[21] и оказалось лишенным своей мощи, мое поведение настолько отличалось от поведения остальных триерархов, что я один вместе с немногими другими спас свой корабль, а из этих немногих я отличился тем, что, приплыв в Пирей, единственный из всех не сложил с себя обязанности триерарха. (60) В то время как остальные с охотой избавлялись от литургий и впадали в отчаяние в связи с создавшимся положением, сожалея о потерянных средствах и стараясь скрыть остатки своего состояния — ибо они полагали, что государство погибло, и заботились только о своей собственности, — я один держался иначе, чем все остальные, и, убедив своего брата принять участие в триерархии, из собственных средств уплатил жалованье гребцам, принеся тем самым врагам ущерб. (61) Наконец, когда Лисандр издал приказ о том, что если кто‑нибудь привезет хлеб в наше государство, то будет подвергнут смертной казни, мы настолько благородно повели себя в отношении нашего государства, что в то время как остальные опасались привезти даже свое достояние, мы напали на судно, плывшее к лакедемонянам, и привели его в Пирей. За этот подвиг вы вынесли постановление наградить нас венком и назвать наши имена перед статуями эпонимных героев
[22] как благодетелей государства. (62) Следует называл демократами не тех людей, кто старается был причастным к государственным делам после того, как дело народа победило, а таких, которые пожелали подвергнуться опасности ради вас тогда, когда государство претерпело несчастье, и испытывать благодарность надо не к тем, кто сам пострадал, а к гем, кто сделал вам добро, и сожалеть надо не о тех бедняках, кто потерял свое состояние, а о тех, кто истратил свое состояние ради вашего дела. (63) К числу последних принадлежу я, как вы видите; и я был бы самым несчастным человеком, если бы, истратив большую часть своего состояния в интересах государства, после этого был бы обвинен как человек, посягающий на чужое; и я был бы несчастнейшим человеком, если бы ни во что не ставил те обвинения, которые выдвигаются против меня перед вами — против меня, который не то что состояние, а самое жизнь счел бы не имеющей никакой ценности по сравнению с доброй славой у вас. (64) Кто из вас не почувствует раскаяния, если не сейчас, το вскоре после этого, когда увидит, что сикофант стал богатым человеком, я же оказался лишенным и того, что у меня осталось после выполнения литургии? И что, в то время как он, никогда не подвергавшийся опасности ради интересов государства, оказался выше законов и соглашений, (65) я, являясь столь ревностным защитником государства, не добился справедливого решения по своему делу? Кто не упрекнет вас, если вы, убежденные речами Каллимаха, обвините нас в подобной низости — нас, кого вы, исходя из совершенных нами дел, сами наградили венком в награду за мужество (в то время, когда получить такую почесть было совсем не так легко, как сейчас)? (66) У нас произошло противоположное тому, что бывает с другими: другие ведь напоминают тем, кто получил почетный дар, об этом, мы же просим вас, наградивших нас этим почетным даром, вспомнить о нем, чтобы он послужил вам свидетельством, что все сказанное выше о нашем образе жизни является истиной. (67) Ведь ясно, что мы оказались достойными такой почести, поступая соответствующим образом не ради того, чтобы при торжестве олигархии грабить чужое имущество, но для того, чтобы после спасения нашего государства все остальные граждане получили свое достояние, а нам большинство народа ответило бы благодарностью. О ней мы сейчас и просим вас, не добиваясь чего‑либо в обход справедливых законов, но доказывая, что мы ни в чем не погрешили против справедливости…
[23], оставаясь верными соглашениям и клятвам. (68) Было бы странным, если бы эти законы оказали свое действие ради людей, совершивших преступления, освобождая их от справедливого наказания, в отношении же нас, совершивших столько добрых дел, оказались недействительными. Надо стремиться сохранить установившийся ныне порядок, памятуя о том, что соглашения ввергали другие государства в состояние гражданской войны, в нашем же государстве привели к еще большему единодушию граждан. Об этом следует помнить и вынести справедливое и полезное решение.