Как мы уже заметили, просвещенная монархия Антонинов опиралась на образованный верхний слой населения империи, и она стремилась обеспечить всестороннее распространение этого принципа государственности с помощью различных средств: поддерживая высшие слои общества, увеличивая уровень жизни бедноты, а также распространяя городскую культуру во всех провинциях. Результаты этой политики имели огромное значение для всей империи. Римский сенат, состоявший из сливок образованного общества, сильно расширил сферы своего влияния, и не только на область политики: административные и законодательные функции сосредоточились в руках императора, а он никогда не допускал вмешательства сената в подобные вопросы. Тем не менее моральный авторитет сената, своеобразный ореол доверия к нему всех просвещенных людей империи, беспрестанно повышался. Причиной этому послужило то, что сенат был непосредственным представителем их устремлений и действовал в соответствии с ними. Стоит лишь прочитать письма Плиния, чтобы представить себе, насколько высоки были требования к моральному облику сенатора, достойного участия в тогдашнем сенате; кроме того, не следует забывать, что большая часть сенаторов отвечала этим требованиям и что сенат ценил свою незапятнанную честь и осознавал свои обязанности перед империей.
После смерти Марка Аврелия императорская власть перешла к Коммоду. Настроения сенаторов по отношению к новому императору никак нельзя было назвать дружелюбными. Передав еще при жизни часть власти сыну, а в дальнейшем назначив его своим преемником, Марк Аврелий пошел наперекор традиции, установившейся еще за век до него, и грубо нарушил существующие обычаи. Все знали, что Коммод стал наследником императора не потому, что был лучшим кандидатом с точки зрения сенаторов, а потому, что он был сыном Марка. Это объясняет также ту спешку, с которой Авидий Кассий стремился войти в доверие к Коммоду, как только до него дошел слух о смерти Марка, оказавшийся, впрочем, ложным. Пока же у трона оставался Марк, его огромный авторитет не давал возможности даже вести речь об оппозиции. Коммод не обладал авторитетом отца, и первые же его действия в новой должности вызвали резкий протест сенаторов. Преждевременное заключение мира (оно последовало наперекор точке зрения лучших полководцев того времени и против планов отца Коммода, в самый разгар битв, судьбу которых еще нельзя было предсказать), слабость характера Коммода, его готовность заключить мир в крайнем случае даже на абсолютно невыгодных для империи условиях, его блестящий, но деланный триумф, последовавший за заключением такого мира, его расточительные подарки, которыми он пытался задобрить армию, когда финансовые дела империи находились в критическом состоянии, пиры и развлечения, которым он постоянно предавался — до, во время и после заключения этого мира, — все это не способствовало установлению хороших отношений между ним и сенатом. [1]
Вряд ли стоит рассматривать отдельные события, произошедшие во время правления Коммода. Заметим лишь, что он не обнаруживал ни малейшего желания найти modus vivendi с сенатом, и к тому же играл роль самодержца и установил фаворитизм, господство временщиков в экономике. Сенат ответил на это заговором. Заговор не удался и положил начало периоду террора, который отмечает все последующие годы правления Коммода. С не меньшим рвением, чем когда-то Домициан, Коммод вел решительную войну со своим сенатом. В этом начинании ему постоянно требовалась поддержка, и он всегда обращался за ней к преторианской гвардии и войскам провинций. Борьба за доверие преторианцев особенно резко проявлялась в непрекращающихся увольнениях и ссылках их предводителей. Патерний, Переннис, длинный ряд префектов, служивших после Перенниса и до Клеандра, сам Клеандр, Юлиан, Региллий, Лаэтий — все они пали жертвой недоверия императора, что напоминало самую настоящую пляску смерти. В конце своего правления Коммод, чтобы обеспечить поддержку преторианцев и солдат из провинций, в который уже раз растратил congiaria и повысил жалованье солдатам без видимых на то оснований. [2] Естественным следствием террора был целый ряд заговоров, только усугублявших положение. Была ли политика императора причиной серьезных беспорядков в Испании, Галлии и Африке? На этот вопрос трудно ответить, но с большой вероятностью можно предположить, что они были вызваны общей истощенностью провинций, непомерным налоговым бременем, частыми широкомасштабными мобилизациями, а кроме того, ослаблением дисциплины среди солдат и офицеров императора. [3] С известной долей уверенности можно также предположить, что волнения в Африке были вызваны небывалой засухой в Египте, из-за чего произошел сбой в регулярном снабжении Рима зерном, и вследствие возникшего дефицита усилилось давление метрополии на остальные африканские провинции, производящие зерно; истории Клеандра и praefecti annonae Папирия Дионисия также подтверждают нестабильность поставок зерна. Надо заметить, что в конце своего правления Коммод организовал африканский зерновой флот по образцу александрийского. И это, конечно же, не могло произойти без усиления государственного регулирования торговли. [4]
Но оппозиция крепла не только в столице; в более или менее больших городах провинций пропаганда, нацеленная против императора, вселялась в думы широких слоев населения. Лозунги были те же, что и во времена Флавия. Тирания Коммода противопоставлялась мудрому царствованию его отца, сам Коммод получил ярлык типичного тирана и ущербного потомка гениального правителя. Есть признаки того, что живое участие в оппозиции принимали также философы того времени: после смерти Коммода один из них был жестоко убит преторианцами. В Александрии противники Коммода прибегли к помощи политического памфлета, о котором мы уже говорили в одной из прошлых глав. [См. примеч. 31 к гл. IV.] Волнения, возникшие в Александрии, привели к тому, что некоторые знатные и влиятельные люди этого города были приглашены в Рим на допрос к императору. Вероятно, эти недовольства были вызваны жестоким террором, бушующим не только в столице, но и в провинциях, а также истреблением потомков Авидия Кассия. Одно из упомянутых описаний этого допроса как никогда ранее насыщено обычными эпитетами киников. «Тиран Коммод» и «Марк Аврелий — философ и правитель», — эти определения стали лейтмотивом памфлета. Сенат же выступает в роли законного судьи, выносящего приговор преступнику, а его справедливость противопоставляется произволу Коммода. [5]
В своей борьбе с оппозицией Коммод, как уже отмечалось, опирался на солдат, в первую очередь — на преторианцев. С другой стороны, особое значение он придавал святости своей чести. Его любимым божеством был Геркулес, замечательный пример мытарств во имя человечества, великий борец и образец терпения у стоиков и киников. Соединение культа Геркулеса с просвещенной монархией не было чем-то новым: у всех Антонинов этот бог удостаивался особого почитания. Нет сомнения в том, что Коммод избрал Геркулеса своим защитником не из-за пристрастия к гладиаторскому искусству, а из-за того, что это божество было связано с его предшественниками, и основные идеи просвещенной монархии находили в Геркулесе свое божественное воплощение. До тех пор пока ожесточенная борьба с врагами не помутила разум императора, он отдавал предпочтение этому богу; постепенно, чтя Геркулеса как своего защитника, спутника и наставника, он сделал его главным объектом своего почитания. Однако затем, утратив здравомыслие, он стал настаивать на том, что сам является богом во плоти, и в таком случае любая оппозиция сразу оказывалась осквернением божества. Не будем приводить известные всем примеры, характерные для тогдашнего состояния Коммода, отметим только, что все они приходятся на последние годы его жизни и что такое отношение к Геркулесу можно рассматривать прежде всего как проявление все той же тенденции к обожествлению императорской власти, как при Калигуле, Нероне и Домициане. Далее следует отметить, что культ Геркулеса занимал важное место в религии римского войска и что он сливался там с культом местных богов, — уступка, которая, пожалуй, впервые была сделана войскам провинций. Не надо забывать, что солдаты в провинциальные войска набирались теперь почти исключительно в той самой местности, где это войско стояло, и что почти все они были из крестьянского сословия, представители которого всегда держались местной веры. [6]
Помимо сведений о борьбе Коммода с сенатом и его отчетливой тенденции опираться в этой борьбе на солдат нам почти ничего не известно о политике этого императора. Мир, нарушаемый лишь локальными беспорядками, был для провинций, разумеется, истинным благом, но много ли император заботился о провинциях, мы сказать не можем. В своем отношении к низшим классам он следовал политике Адриана, и эти классы видели в нем своего защитника и благодетеля. Те же чувства испытывали крестьяне императорских владений в Африке, когда обращались со своими жалобами прямо к императору, устав от долгих и ожесточенных тяжб с крупными арендаторами из-за непомерного груза трудовой повинности. Текст одной из таких жалоб сохранился почти полностью, от другой остался только фрагмент. В первой история тяжбы изложена от начала до конца. Видимо, попытка мелких арендаторов saltus Burunitanus «достучаться» до императора не удалась; их первое послание к нему, полное горьких обвинений, было отослано еще, очевидно, при М. Аврелии. За этой попыткой, скорее всего, последовал мятеж, ответом на который были немилосердно жестокие меры в виде карательной экспедиции. Опасность, которую этот мятеж в себе таил, была велика. Десяток таких местных мятежей означал уже настоящее восстание, для подавления которого потребовались бы серьезные силы. Я полагаю, что восстание Матерния в Галлии и Испании было подобного свойства, и подозреваю, что те взрывы недовольства, которые нам известны из записей saltus Burunitanus, послужили толчком для возникновения небезызвестных seditiones, подавлением которых в Африке занимался Пертинакс. Успехом второй предпринятой попытки арендаторы были обязаны человеку, которого они избрали своим полномочным представителем, — Лурию Лукуллу. Его имя говорит о его римском гражданстве, а его интерес к арендаторам из saltus — о его непосредственной причастности к ним. Один лишь факт, что Лукулл получил письменное распоряжение императора в ответ на свое ходатайство, доказывает то, что он имел влияние на Коммода. С большой вероятностью я осмелюсь предположить, что Лурий Лукулл был военнослужащим, причем не преторианцем (ведь он был родом из провинции), а, скорее, eques singularis или же, возможно, frumentarius. Мы знаем, каково было значение и каким влиянием обладали frumentarii, чины военизированной тайной полиции Коммода. [7] Тон прошения характерен для настроения низших классов. Они исполнены доверия к императору, зато полны ненависти к своим угнетателям — крупным арендаторам и прокураторам. Они говорят: «Помоги нам, и поскольку мы, маленькие люди, простые земледельцы, в поте лица добывающие хлеб трудом рук своих, не в силах защититься от твоих прокураторов и от землевладельца, который завоевал их благоволение дорогими подарками и известен им постоянным возобновлением аренды, а также своим положением предпринимателя, смилуйся над нами и соблаговоли защитить нас своим императорским рескриптом». Эти люди ищут защиты, ссылаясь на lex Hadriarta, и настаивают на своем праве. Возможно, это право нарушалось под давлением требований, выдвигаемых правительством. Интересна позиция Коммода. На послание (второе) он отвечает сам. Он не требует предоставления дополнительных материалов и не передает рассмотрение дела местным распорядительным органам. Он принимает решение по поводу этой мелкой неурядицы сам, а именно — в пользу просителей. Откровенно боевым духом проникнуто содержание вышеупомянутого фрагмента, доносящего до нас следы подобных же документальных выводов. Там арендаторы угрожают забастовкой, настоящей египетской ἀναχώρησις; они говорят: «Мы хотим убежать в такое место, где мы можем жить как свободные люди». [8]
Падение Коммода не было случайным. Многочисленные заговоры показывают, что правящие классы окончательно решили от него избавиться. В этих своих усилиях они опирались на войска провинций. Коммод допустил ту же ошибку, что и Нерон. Он слишком полагался на преторианцев и полицейские отряды столицы и мало уделял внимания своим связям с войсками провинций, которые оказались полностью во власти непосредственных начальников; по большей части это были усердные военачальники, успешно боровшиеся с врагами империи, — сарматами, бриттами и маврами. Неоднократные денежные субсидии и другие льготы, выпадавшие на долю столичного гарнизона, вызывали обиды и ревность провинциальных армий. Как некогда во времена Нерона, они готовы были встать на сторону тех, кто ежедневно ими руководил, и охотно внимали пропаганде против Коммода. Первый военный мятеж, о котором мы знаем очень мало, вспыхнул в Британии. Погасить его императору было нелегко. Коммод прекрасно осознавал грозившую ему опасность, однако то ли ему не хотелось лишать себя столичных развлечений, то ли он опасался бросать Рим на произвол судьбы, но так или иначе он не предпринимал попыток восстановить свой авторитет личными посещениями войск на фронтах. Он предпочитал предоставлять определенные привилегии солдатам и в последний момент прибегнул даже к всеобщему повышению солдатского жалованья. Но все было напрасно. Слухи о его распутстве, непристойном поведении, о его пристрастии к возницам колесниц и гладиаторам — слухи, в распространении которых не последнюю роль играли, вероятно, офицеры, — дали возможность командирам важнейших контингентов — Британии, Паннонии и Сирии — подготовить войска к участию в провозглашении нового императора из рядов военных. Нам неизвестно, составили ли военачальники вместе со своими приспешниками в Риме, офицерами и товарищами настоящий заговор, но армия совершенно определенно созрела для военной революции. События в Риме ускорили ее начало. Лишь по чистой случайности один из многих придворных заговоров, в котором столичная солдатня никакого участия не принимала, достиг своей цели, и заговорщикам удалось убить императора. В угоду преторианцам последователь Коммода был избран не из числа представителей провинций, а непосредственно в Риме; им стал строгий военачальник и влиятельный сенатор П. Гельвий Пертинакс. Правление его было недолгим. Он не был кандидатом преторианцев, и они постарались избавиться от него так скоро, как только смогли. Поскольку собственного кандидата у них не было, они предложили первого попавшегося; им оказался человек, более всего изъявлявший покорность, Дидий Юлиан. Императорское достоинство было позорнейшим образом пущено с молотка, и это вызвало в войсках провинций бурю негодования. Одна за другой каждая армия провозгласила императором своего предводителя. Л. Септимий Север в Паннонии, Г. Песценний Нигер в Сирии, Д. Клодий Альбин в Британии возложили на себя пурпур.
Здесь не место описывать подробности борьбы за императорскую власть, начавшуюся с убийства Пертинакса и восшествия на трон Дидия Юлиана. Следует, однако, подчеркнуть, что эта борьба была более упорной и ожесточенной, чем битва за трон после смерти Нерона. Природа борьбы была политической, и в ходе ее каждая армия пыталась посадить на трон своего предводителя. Сепаратистских устремлений не отмечалось. На деле же каждая из трех армий, набиравших солдат в трех основных частях империи, — кельтско-римская армия Альбина, иллирико-фракийская армия Севера и азиатско(сирийско-азиатская)-египетская армия Нигера, — имела свой особый характер и питала свои особые надежды. Ожесточенность, отмечавшаяся в ходе этой борьбы, обнаруживала противоречия между армиями и позволяла предвидеть их естественное следствие — разделение империи на кельтско-германскую, славянскую и восточную части. Другим важным сопутствующим явлением войн претендентов оказалась ставшая очевидной безнадежная слабость Италии. Преторианцы, некогда столь храбро сражавшиеся за Отона, теперь были не в состоянии, да и не хотели отдавать жизнь за своего кандидата, кем бы он ни был. Они покорились войскам провинций, прося у них пощады. Далее важно отметить, что после смерти Коммода в войны была втянута не только Италия. Войны распространились по всей империи и полностью разорили самые цветущие ее области — Галлию и Малую Азию, экономически наиболее высокоразвитые, самые доходные провинции. Но в конце концов, не было ничего случайного в том, что именно свободные крестьяне Германии, Фракии и Иллирии, населявшие самые молодые римские провинции, одержали окончательную победу. Они оказались более сильной и надежной опорой своим военачальникам, нежели галльские арендаторы или крепостные и свободные крестьяне Азии и Египта. [9]
Правление Септимия Севера, его восточной жены и наполовину восточных детей имело важное значение для истории Римской империи. Взгляды на его характер и его историческое значение расходятся. Крупнейшие историки придерживаются мнения, что Септимий Север был первым, кто порвал с традициями и политикой Антонинов и встал на путь всесторонней варваризации Римской империи. Согласно мнению других историков, Септимий Север был «патриотом и в то же время дальновидным правителем, который стремился распространить культуру и материальные преимущества Италии и старых провинций на приграничные области империи». Оба взгляда содержат крупицу истины. Правление Септимия Севера и его непосредственных преемников явилось последней стадией того развития, начало которому положили Антонины, и первым шагом на пути к новому положению вещей, после страшного опыта второй половины III в. завершившемуся полной реорганизацией римского государства по восточному образцу. Теперь обратимся к фактам. [10]
Септимий Север как узурпатор был обязан своим успехом армии. Он получил власть из рук солдат и смог победить, поскольку солдаты захотели его поддержать. Он сам был инициатором собственного утверждения в сенате, а признание и легализация его власти осуществились под военным давлением. С этой точки зрения его позиции были еще гораздо менее прочными, чем позиции Коммода, являвшегося сыном и законным наследником М. Аврелия. Этим объясняются как его старания добиться благоволения сената, так и (после того как ему стало ясно, что он пользуется у сената гораздо меньшей любовью, чем его соперники Нигер и Альбин, а также после того как он успешно убрал с дороги как первого, так и второго) тот жестокий террор, который последовал за его победами и завершился уничтожением самых выдающихся сенаторов. С самого начала ему было совершенно ясно, что его династическая политика, его твердая решимость передать власть собственным детям неизбежно натолкнутся на сопротивление в сенате; это был открытый вызов традициям Антонинов, подобный тому, что позволил себе сенат, борясь с Коммодом, последним из Антонинов, всеми находящимися в его распоряжении средствами. Пока Септимий Север делал вид, что намерен оставить незыблемой систему усыновления, т. е. пока он признавал Альбина как соправителя, сенат сохранял спокойствие. Но как только после поражения Песценния Нигера император разорвал отношения с Альбином и провозгласил соправителем своего сына Каракаллу, началась его открытая борьба с сенатом, завершившаяся лишь тогда, когда сенатская оппозиция была окончательно сломлена. Тот известный факт, что победитель установил террор не только в Риме и Италии, но особенно лютовал именно в провинциях, где дворянство осмелилось поддерживать его соперников, объясняется не только финансовыми затруднениями императора. Север знал, что провинциальные аристократы, проживающие в крупнейших и богатейших городах, принадлежали к самым преданным сторонникам династии Антонинов и что без сопротивления они не признают форму правления, основанную на отрицании тех принципов, которыми руководствовалась политика просвещенной монархии, поэтому он и старался заставить эту оппозицию замолчать точно так же, как он поступил с оппозицией в Риме и Италии. [11]
Учитывая враждебную позицию сената и большей части знати в провинциях, Север вынужден был делать армии одну уступку за другой. Я имею в виду не денежные выплаты и подарки солдатам провинциальных армий, сделанные в ходе борьбы с его соперниками, не роспуск преторианской гвардии, не введение новой системы рекрутского набора для этих войск или размещение одного легиона вблизи Рима Все это были меры безопасности, на которые императора толкали вовсе не военные соображения — т. е. не желание иметь под рукой боеспособную армию, чтобы в случае необходимости повести ее против внешних врагов империи, — а необходимость держать в Италии наготове большое количество войсковых соединений, чтобы использовать их как опору своей власти и даже, если понадобится, направить их друг против друга. 'Αλβάνιοι нужны были для того, чтобы держать в страхе преторианцев; frumentarii, equites singulares и городские когорты были независимыми сильными войсковыми соединениями и на равных соперничали, находясь поблизости друг от друга, чтобы в любой момент вступить в бой, если преторианская гвардия или новый альбанский легион попытаются навязать императору свою волю или захотят сместить его. Важнейшие уступки, которые Север сделал армии, относились к наиболее продолжительным военным реформам из всех тех изменений, которые он ввел. Считать, что он полностью варваризировал офицерский состав, было бы преувеличением: офицеры по-прежнему, как правило, происходили из среды сенаторов и муниципальной аристократии империи. Однако совершенно ясно, что в ряды аристократии все больше и больше проникала солдатская элита, центурионы, которые теперь поголовно, включая их отпрысков, были возведены в сословие всадников. Наделяя простых солдат привилегией ношения золотого кольца, Север подчеркивал свой основной принцип: всякий солдат, если он храбр и верен императору, путем продвижения в центурионы может войти в привилегированные сословия. Но милитаризация высших слоев не означала их непременной варваризации. Центурионы благодаря своей службе в армии были более или менее романизированы; правда, если рассматривать тот состав армии в конце II в., о котором речь шла в главе IV, то можно с определенностью сказать, что у большинства эта романизация была лишь очень поверхностной. Другой мерой, направленной на те же цели, была милитаризация управления, осуществлявшаяся вследствие расширения круга управленческих департаментов, открытых для всадников, а также круга компетенции чиновников из числа всадников. Назначение одного из всадников наместником Месопотамии, включение всадников в число командиров парфянских легионов в Альбане и Месопотамии, повышение роли преторианской префектуры, частая замена проконсулов сенаторских провинций прокураторами, наконец, та роль, которую играли теперь всадники среди comites Augusti, — все перечисленное свидетельствует о том, что Север намеревался открыть простому солдату путь к высшим должностям в имперском управлении.
Совсем другую роль играли значительные уступки военным, неизбежно ослаблявшие их боевой дух и постепенно приведшие к образованию влиятельной военной касты в недрах империи: повышение жалованья, преимущества, предоставляемые ветеранам (освобождение от муниципальных литургий), выделение средств на общественные мероприятия в гарнизонных лагерях, наконец, законодательное признание солдатских браков, значение которого было чрезвычайно велико и которое приводило к постепенному переселению женатых солдат из казарм в canabae. Безусловно, император шел на эти уступки только под давлением обстоятельств. Стоит лишь вспомнить о многочисленных военных мятежах, особенно частых в начале его правления, чтобы представить те трудности, которыми были чреваты усилия Севера по укреплению своего влияния на солдат. Ошибки, подобные позорному провалу всех попыток в ходе двух парфянских походов взять Атру, объясняются недостатком солдатской дисциплины в европейских легионах и служат доказательством того, что политика Севера наносила ущерб физической и моральной подготовке воинов и диктовалась не свободной волей правителя, а жестокой необходимостью. Его последние слова, обращенные к сыновьям, — «будьте едины, заботьтесь об обогащении солдат, презирайте все остальное», — полностью созвучны всей его политике, даже если он их на самом деле и не произносил (для такого предположения вряд ли есть основания). Несомненно одно: Север был первым императором, который твердо и неприкрыто строил свою власть, опираясь на армию. Хотя многие его предшественники в I в., особенно Домициан, поступали подобным образом, все же после окончания правления Антонинов, когда сенат лишился всякого реального влияния на имперское управление, милитаристская политика Севера представляла собой нечто совершенно новое. То, к чему он стремился, было не военной тиранией, а наследственной военной монархией. [12]
Однако было бы ошибкой видеть в Севере основателя восточной военной деспотии. Его военная монархия была по сути своей не восточной, а римской. Север полностью милитаризировал принципат Августа; правитель Рима был теперь в первую очередь imperator'ом, генералиссимусом римской армии, но по-прежнему оставался верховным чиновником Римской империи, а армия, как и прежде, была гражданской армией Рима. Несмотря на то что центр тяжести империи теперь в равной мере распределился по всем римским провинциям и что приоритетное положение итальянской метрополии, которое Траяну еще удавалось сохранять, а Адриану — не отрицать публично, теперь было навсегда ей утрачено, все же это не означало внезапного отрыва от прошлого. Все это было результатом нормального поступательного процесса, начало которому положили гражданские войны и которому шаг за шагом способствовали все римские императоры. Север активно вмешался в этот процесс, провинциализировав армию и открыв значительному числу провинциалов доступ к руководящим должностям в управлении государством. По сути дела, он лишь сделал выводы из той политики, которую уже давно сформировали правители империи. Назвать эту политику сокрушительной никак нельзя. Ее разрушающее действие было заложено не в демократизации армии, а в милитаризации принципата, а милитаризация на деле явилась необходимым следствием узурпаторского характера правления и основания наследственной монархии.
Север, следовательно, действовал в высшей степени логично, подчеркивая свое глубокое почтение к просвещенной монархии Антонинов. Он хотел, чтобы его признали законным наследником Коммода, поэтому очень скоро перестал акцентировать внимание публики на своей роли мстителя сенатскому императору Пертинаксу. Выдавая себя за брата Коммода, которого превозносил как divi, превратившись с помощью подлога в приемного сына Μ. Аврелия, Север прекрасно понимал, что эти грубые несообразности никого не могут ввести в заблуждение. Он добивался этим только одного: показать свое почтение последнему великому императору и подчеркнуть свое благое намерение продолжать его политику. К этому добавлялась, разумеется, настоятельная необходимость узаконить свое положение, завоеванное путем узурпации. Сенат лишился права законодательного утверждения власти императора, но ведь титул императора зависел не от одного только senatus consultum; в первую очередь он основывался на культе императора, а этот культ, по истечении целого столетия мирного развития, теперь был тесно связан с именем и традициями Антонинов. Поэтому неудивительно, что Север хотел, чтобы его считали сыном божественного Марка, и именно с таким намерением он велел установить свой портрет в храмах провинциальных городов и в святилищах легионеров. Неудивительно и то, что он разрешил своим сыновьям взять имя Антонина, чтобы у них была возможность унаследовать вместе с именем и его славу. Никогда прежде, за исключением времени правления Калигулы и Домициана, личный и династический характер культа императора не был выражен так явственно. Знаменательно, что в диадемах муниципальных flamines бюсты капитолийской триады были заменены бюстами Севера и обоих его сыновей, новых Антонинов. [13]
Нельзя не признать, что политика Севера в некотором отношении действительно была прямым продолжением политики Адриана и Антонинов. Законодательство империи, как известно, никогда не было столь гуманным, как во времена Севера. Великие юристы того времени — Папиниан, Ульпиан и Павел — имели возможность беспрепятственно развивать свои излюбленные гуманистические рассуждения о равном праве для всех и о долге защищать жизнь человека как таковую, жизнь слабых и бедняков в особенности. На пороге великого социального переворота, который расчищал путь милитаризации империи, римское право еще раз выказало себя в своем невиданном блеске и благородной силе. Подробно останавливаться на этих слишком известных фактах нет необходимости. [14] Между тем либеральная социальная политика Севера в первую очередь была, несомненно, направлена на укрепление его собственной власти, а также власти его династии. Как и Коммод, он решил опираться на те классы, которые поставляли ему солдат при рекрутском наборе; отсюда — либеральное законодательство и меры по защите крестьян и городского пролетариата от господствующих классов и имперских властей. Alimenta, которые отменил Коммод, были введены снова. В Африке Север продолжил политику Флавиев, Траяна и Адриана. Не случайно сохранившаяся копия lex Manciana относится, по-видимому, к временам Севера, так же как и ara legis Hadrianae. Септимий Север определенно хотел увеличить в своих владениях число свободных сельских собственников и жестко настаивал на том, чтобы крупные арендаторы и прокураторы соблюдали установления его предшественников. После того как в Египте преследование сторонников Песценния Нигера подорвало экономическое благосостояние страны и увеличило число беженцев из деревень, император выступил по поводу результатов очередной переписи с особым обращением, в котором призвал крестьян вернуться на свои поля и в свои деревни. Это обращение положено в основу эдикта наместника Субатиана Аквилы. Ссылку на эти документы мы находим, например, в прошении крестьян деревни Soknopaiu Hesos в Фаюме. Некие богачи, против которых было направлено это прошение, воспользовались отсутствием крестьян и захватили возделываемые ими земли: «Повелители наши, божественные, непобедимые императоры Север и Антонин, озаряя свою страну Египет милостью своего присутствия, помимо многочисленных других благодеяний высказали также пожелание, чтобы все, кто укрылся на чужбине, вернулись в свои родные места и чтобы насилию и беззаконию был положен конец». [15]
То же доверие к императору и ту же личную преданность, в противоположность враждебному настрою к его служащим и чиновникам, мы обнаруживаем у крестьян имперских владений в Малой Азии. Три или четыре прошения, относящиеся ко временам Септимия Севера, были недавно найдены в Лидии. После того как крестьяне направили свои жалобы высшим чиновникам и ничего не добились, они обратились напрямую к императору, используя при этом такие выражения, которые свидетельствуют об их величайшей преданности и самом лояльном образе мыслей. Их представитель говорит в одном из прошений: «Мы просим вас, величайшие и божественнейшие из всех императоров, вы можете приказывать, опираясь на ваши законы и законы ваших предшественников и на творящую мир справедливость, которую вы распространяете на всех, полные ненависти против тех, кого всегда ненавидели вы и ваши предшественники на троне» и т. д. В другом прошении группа крестьян указывает на то, что преданность их господину, императору, они хранят из поколения в поколение: «Тогда мы вынуждены будем, по-видимому... стать беженцами и покинуть имперские земли, на которых родились и выросли, где наши семьи крестьянствуют со времен предков и где мы храним верность императорской казне». Как и арендаторы saltus Burunitanus, крестьяне Мендехоры также вручили прошение императору через своего представителя. Жаль, что мы не знаем его имени, но поскольку позднее доставку таких посланий императору брали на себя солдаты, то можно предполагать, что человек, которого крестьяне Мендехоры выдвинули из своей среды, чтобы он занимался их делом, также, возможно, был солдатом или офицером императорской армии. [16]
Таким образом, Септимий Север играл для простого народа роль доброго покровителя. Иным было его отношение к городам. Разумеется, Север не был противником городов как таковых. К тем городам, которые хранили ему верность, он относился с симпатией и пониманием их нужд, в частности к городам Сирии — своей африканской родины, откуда родом была и его жена, — а также к городам придунайских провинций, поставлявших ему солдат. При его правлении города этих земель процветали и благоденствовали. Многие из них достигли более высокого муниципального правового статуса, почти все они получали дары, там возводились новые здания, в некоторых возникли римские колонии ветеранов (Тир в Финикии и Самария в Палестине). Поэтому нет ничего удивительного в том, что они восславляли щедрую власть императора и сооружали во славу императора, его супруги и его сыновей многочисленные триумфальные арки и памятники. Но было бы неверно делать из этого общий вывод о том, что Септимий Север в полной мере сохранял по отношению к городам политику своих предшественников, стоит вспомнить хотя бы о судьбе городов Лион и Византий. Лион никогда уже больше не оправился после того жестокого наказания, которое было на него наложено. В железные тиски попала и Антиохия. Множество городов обязаны были платить гигантские контрибуции за то, что позволили принудить себя к поддержке Песценния Нигера деньгами, а во время Парфянской войны на города всей империи, по-видимому, было наложено обязательство посылать императору значительные денежные дары. О том, что у многих представителей провинциальной знати была конфискована их собственность, мы уже говорили. [17]
Более важна, по сравнению с этими нерегулярными поборами, была политика Севера по отношению к высшим классам городского населения в целом. В предыдущей главе, где шла речь о литургиях, я указал на то, что Север, очевидно, был первым императором, кто ввел регулярную личную ответственность муниципальных чиновников. Он был также первым, кто с помощью своих юристов сделал угнетающую систему литургий постоянным мероприятием, которое государство признало законным и которое проводило регулярно и принудительно. Среди юристов, принимавших самое активное участие в разработке системы и теории munera, были Папиниан и Каллистрат, современники Септимия Севера, а также Ульпиан, советник Александра Севера. [18] Развитие этой системы особенно отчетливо прослеживается на примере dekaprotia и eikosaprotia. Дигесты указывают на появление этой обязанности начиная с III в.; Геренний Модестин и Ульпиан, а позднее Аркадий Харизий и Гермогениан были первыми, кто отмечал превращение этого чина в один из важнейших муниципальных munera, и только со времен Каракаллы это изменение отражается в документах Малой Азии. На протяжении III в. децеприматы были введены и в муниципальный обиход Египта, к середине этого века они сделались одним из важнейших институтов финансовой жизни страны. [19]
Можно с уверенностью сказать, что то давление, которое Север и его последователи осуществляли в отношении обществ и корпораций, находящихся на государственной службе, основывалось на более жесткой системе, чем раньше. Если Каллистрат говорит об организации munera на муниципальном уровне и при этом подробно обсуждает корпорации, то из этого вытекает, что Север, по примеру своих предшественников, особенно Адриана, М. Аврелия и Коммода, в деталях законодательно разработал систему отношений между корпорациями и городами. Особенно важны были для него navicularii и торговцы. Им посвящена большая часть выдержки из сочинения Каллистрата, сохранившейся в Дигестах. Для положения корпораций показательно, что Каллистрат говорит об оказании помощи со стороны торговцев и о службе судовладельцев и особо подчеркивает при этом, что и то и другое есть munus publicum.
Таким образом, выясняется, что он собрал и развил все старые предписания, регулировавшие деятельность этих корпораций. [20] В предыдущей главе указывалось на то, что особая забота, которой Септимий Север окружил торговцев и судовладельцев, возможно, объяснялась постоянными жалобами этих корпораций, причина которых крылась в том, что император постоянно пользовался их услугами во время гражданских войн и во время войны на востоке. Navicularii Арелата, которым, вероятно, во время второй Парфянской войны и во время пребывания Севера и его старшего сына на востоке пришлось взять на себя доставку туда людей и грузов из Галлии, в послании от 201 г. по Р. X., копия текста которого была найдена недавно в Берите, горько жалуются на те мучения и вымогательства, которые им довелось испытать, выполняя свой долг на государственной службе. Можно предположить, что их постоянные жалобы, подкрепляемые угрозами забастовок, побудили императора пересмотреть некоторые их привилегии, усовершенствовать их и даже расширить. Одной из важнейших среди них было освобождение от муниципальных поборов. [21]
Аналогичными особыми правами, в частности правом освобождения от муниципальных литургий, были наделены и другие группы городского населения империи. К важнейшим из этих груш относились налоговые арендаторы и арендаторы имперских и государственных земель. Налоговые арендаторы и арендаторы доменов подпадали, согласно законодательству империи, под одни и те же статьи. Между первыми и вторыми, с точки зрения государства, не было большого различия, ведь и те и другие выполняли для государства одну и ту же задачу, собирая от его имени налоги, которые затем государству же и переправлялись. В предшествующей главе было показано, какую важную роль играли налоговые арендаторы во II—начале III в. в жизни провинций. Это были выдающиеся, влиятельные люди, арендовавшие налоги в придунайских провинциях и в Африке. [22] Еще большим влиянием обладали арендаторы имперских владений, в первую очередь в таких провинциях, как Африка и Азия, и особенно в годы правления Севера, который конфисковал обширные земли у своих предполагаемых врагов. Об этих conductores речь шла в главе VII. Самые ранние свидетельства об их корпоративной организации относятся к временам Флавиев и Траяна. Адриан им покровительствовал, а М. Аврелий распространил на них привилегию освобождения от муниципальных литургий. О том, что все эти привилегии при Севере оставались в силе, свидетельствует факт их тщательной регистрации Каллистратом. [23]
Однако, помогая таким образом некоторым представителям привилегированных классов, в услугах которых государство нуждалось, или, точнее говоря, пытаясь несколько облегчить груз обязанностей, ложащихся на их плечи, Септимий Север вместе с тем никогда не забывал о нуждах низших и беднейших классов. Есть все основания предполагать, что именно он распространил привилегию освобождения от муниципальных литургий на мелких арендаторов имперских владений. Возможно, его побудили к этому непрестанные жалобы на произвол, творимый муниципальными магистратами и имперскими чиновниками, из-за которого мелкие арендаторы, не проживая в городах, вынуждены были нести бремя податей в городскую общину. В прошении из Ага Бея в Лидии крестьяне настоятельно подчеркивают этот пункт и угрожают императору массовой забастовкой в форме ἀναχώρησις. То, что Септимий Север внял этим требованиям и освободил мелких арендаторов от бремени муниципальных литургий, в то время как требования государства по выполнению принудительных работ и других связанных с ними munera он сохранил, соответствовало его политическим принципам. [24]
Другую важную группу муниципального населения, которая была освобождена от муниципального бремени по той же правовой причине, а именно из-за того, что она выполняла важные для государства услуги, составляли корпорации, которые «осуществляли необходимые работы на благо всех». [Dig. 50, 6, 6, § 12.] В первую очередь сюда относилась корпорация fabri и centonarii, которая выполняла в городах функции пожарной охраны. То, что Каллистрат в одном широкоизвестном фрагменте говорит об этих коллегиях, отражает, как мы теперь знаем, замыслы самого Септимия Севера; рескрипт Севера и Каркаллы, недавно найденный в Сольве, в Норике, содержит те же определения почти в тех же формулировках. Основной принцип политики Севера по отношению к fabri и centonarii — тот же, что и к торговцам и судовладельцам. Император освободил членов этой корпорации от муниципального бремени, но бдительно следил за тем, чтобы этой привилегией пользовались только те, кто на самом деле выполнял обязанности, возложенные на них корпорацией. На более состоятельных членов, которые эти обязанности не выполняли, привилегия не распространялась; зато в полной мере она распространялась на низших, tenuiores, которые в действительности помогали при тушении пожара, и число их не ограничивалось. [25]
Очевидно, что все эти послабления облегчали участь некоторого числа подданных и до определенной степени поддерживали беднейшие классы, но, с другой стороны, круг обязанностей тех, кому отныне приходилось принимать на себя бремя муниципальных литургий, расширялся. Поскольку иммунитет по отношению к литургиям коснулся также части богатейших граждан, бремя литургий теперь тяжким грузом легло на плечи землевладельцев и мелких промышленников, которые в основном принадлежали к среднему сословию. Поэтому неудивительно, что они путем ловких уверток пытались уклониться от этих обязательств, подрывавших их благосостояние. Введение городского уложения в Египте также следует рассматривать с этой точки зрения. Мы знаем, что в 199 г. по Р. X. в Александрии появился совет общины, и вполне можно предположить, что все metropoleis постепенно в равной степени были наделены chora. Это означало, что в Египте, где зародилась вся эта система, осуществлялись те же литургии, что и в других землях империи. Новых прав эта перемена Египту не дала, но, может быть, она не принесла и новых обязательств — буржуазия Египта и без того привыкла нести ответственность за все остальное население, однако это нововведение наверняка обновило регулирующий механизм и внесло систематизацию. Литургии, под бременем которых находилась прежде всего буржуазия, теперь постепенно классифицировали, в известной степени модифицировали, и во всем своем многообразии они теперь легли на плечи несчастных членов новых курий. [26] Теми же побудительными причинами объясняются попытки императора ввести для некоторых городов Малой Азии, например для Прусы, равное распределение бремени поборов между городским и сельским населением, между полноправными гражданами и гражданами второго класса. Сельское население отныне должно было брать на себя не только определенную долю принудительных работ, налогов и чрезвычайных расходов, на него распространялась теперь и материальная ответственность, которую ранее несли лишь полноправные граждане. [27]
Причиной этих радикальных, немилосердных мер Септимия Севера было, по-видимому, плохое состояние имперских финансов, что, в свою очередь, было обусловлено, скорее всего, расточительностью Коммода и гражданской войной в начале правления Севера, к которой затем добавились серьезные, потребовавшие больших расходов войны за пределами границ империи. Годы правления Септимия Севера не были годами мира. Из этих восемнадцати лет только шесть прошли без войн. Решительные меры Севера определенно привели к тому, что в его руках сосредоточилось гигантское состояние (имеются в виду прежде всего земельные владения), которое, будучи ratio privata, потребовало создания нового административного департамента, и император смог вновь наполнить опустевшую казну римского государства. Но если Север и пополнял казну, то расходовал он деньги только в угоду своим собственным интересам и для удовлетворения своего честолюбия. Деньги от конфискаций и поборов тратились на солдат и столичную чернь, — на них покупалось их расположение. Государственные финансы вновь пришли в равновесие, но за счет народа. Нет ни малейшего основания полагать, что при Септимии Севере в империи царили счастье и благоденствие. Как провинции (исключая Африку, которая не так пострадала от гражданской войны, как другие земли империи, а также придунайские провинции, представлявшие собой оплот империи, и Сирию, находившуюся под особой защитой Юлии Домны), так и сама Италия ни в коей мере не процветали. Во время гражданской войны и после ее окончания империя была наводнена беженцами, за которыми гонялись полицейские императора, его frumentarii и stationarii. Мечась в отчаянии, эти люди сбивались в разбойничьи шайки и опустошали страну. Рассказывают, что разбойничье войско под предводительством Буллы долгое время наводило ужас на всю Италию, и потребовалось вмешательство армии, чтобы обуздать эту и другие банды. Из многочисленных сообщений можно заключить, что подобная ситуация складывалась, судя по всему, также в Германии, Галлии и других провинциях. [28]
Причины роста разбоя, особенно в тех провинциях, которые пострадали от гражданской войны или находились вблизи полей сражений внешних войн, лежат на поверхности. То, до какой степени массовые конфискации земельной собственности подорвали хозяйственную жизнь, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Большие, жизнеспособные предприятия лишились таким образом частного капитала и частной инициативы, на смену им пришла новая система управления, мертвый механизм которой применялся для чисто бюрократических манипуляций. Масштабные политические преследования повергали в ужас тысячи людей, виновных и невиновных, и заставляли их спасаться бегством. Но главным злом были бесчисленные уполномоченные правительства; по большей части это были солдаты, исполнявшие функции полицейских, —frumentarii, stationarii и colletiones, — которые в погоне за политическими «преступниками» не оставляли в покое ни одного города и ни одной деревни, обшаривали частные дома и, разумеется, отнюдь не были неподкупны. Еще страшнее были поборы, которые предпринимали те же уполномоченные в связи с частыми военными походами императора. Во время гражданской войны никто не задавался вопросом, как живется народу. Новых рекрутов в массовом порядке набирали силой. Транспорт и людей насильно привлекали к отправке войск, находящихся на марше. Продовольствие и все, что было нужно для солдат, также брали у населения, а в домах квартировали солдаты и офицеры. В надгробных надписях неоднократно упоминаются имена заслуженных людей, ведавших воинской кассой, — их задача заключалась в сборе контрибуции и военных поставок с городов и отдельных граждан. Такие люди безусловно нуждались в подкреплении, состоявшем из целой гвардии мелких чиновников и солдат, которая, подобно саранче, обрушивалась на города и деревни, разоряла жителей, наводила ужас и ожесточала все слои населения. [29]
Знамением времени было также большое количество дезертиров. Подобную картину можно было наблюдать еще при Коммоде, когда Септимий Север был отправлен в Галлию, чтобы расправиться там с толпами беглых солдат. Тот факт, что во время гражданской войны положение не улучшилось, подтверждается многочисленными постановлениями на этот счет, которые содержатся в Дигестах. Большинство этих постановлений было собрано юристами времен Северов, прежде всего Аррием Менандром, который при Севере и Каракалле был членом императорского совета, они же и снабдили их своими толкованиями. Тем самым широкое распространение того зла, которое с конца II до конца Ш в. было серьезным бедствием, оказывается вполне доказанным. Рекрутский набор — на это было указано в главе IV — теперь осуществлялся, особенно во время войн, почти исключительно принудительно, и в тяжелых условиях гражданской войны для населения городов и деревень это было тяжким грузом. Лидийская надпись — самое раннее свидетельство, характеризующее принудительный рекрутский набор как регулярное звено государственного механизма, — должно быть, по всей видимости, датирована временем Северов — Каракаллы, Гелиогабала или Александра. [30]
Отношение Септимия Севера к низшим сословиям империи уже было достаточно хорошо проиллюстрировано в вышеупомянутых недавно найденных прошениях, с которыми лидийские крестьяне обращались к императору лично. Эти люди верили в добрую волю императора и в его сочувствие, но они были преисполнены ненависти к низшим представителям имперской власти, ко всем этим colletiones, frumentarii и stationarii. Во всех четырех документах один и тот же тон и рефреном проходит одна и та же мысль. «[Если эти люди], — говорится в одном из прошений, — [появляются в деревнях]... то ничего хорошего от них ждать не приходится, они только истязают деревню невыносимыми реквизициями и штрафами, так что жители, истощенные непомерными поборами этих непрошеных гостей, да и прочих colletiones, вынуждены из-за крайней нужды отказывать себе в посещении общественных бань и вообще лишены основных средств к существованию». В других прошениях повествуется о произволе и жестокости, с которыми те же чиновники арестовывали, бросали в темницу или даже убивали лучших мужчин деревни, если те не могли или не хотели давать им взятки. Если мы вспомним о том, сколь велики были штрафы, предписанные законом и широко применявшиеся, в особенности если речь шла о humiliores, малосостоятельных мелких людишках, то можно составить себе представление о тяготах и настроении крестьян, В одном из прошений, сохранившемся лучше других, крестьяне одной деревни (современной Ага Бей) говорят: «Моля о помощи, мы решаемся приблизиться к Вашему божественному, высочайшему величеству, божественнейший из всех императоров, поскольку нам препятствуют в занятиях сельским трудом, ибо colletiones и их уполномоченные уже и нам, оставшимся в живых, угрожают смертью, и так как мы, оторванные от сельского труда, не в состоянии платить налоги императору и выполнять его распоряжения, то просим Вас милостиво обойтись с нашим прошением» и т. д. [31]
Тревожным знаком тяжелого финансового положения было дальнейшее ухудшение качества денег. Со времен Нерона к серебру, из которого чеканили самую ходовую монету, — серебряный денарий, а также монеты меньшего достоинства, постепенно, но неуклонно добавляли все большую долю меди. Эта тенденция объясняется различными причинами: вывозом серебряной монеты в ходе торговли с другими странами (стоит вспомнить находки в Индии, Германии, Южной России), постепенным оскудением целого ряда серебряных месторождений, которым трудно было найти замену, а также расточительностью некоторых императоров, не покрываемой регулярным притоком средств в государственную казну. Однако до той поры пока государственный кредит был в порядке, а предпринимательство процветало, это не сулило никакой опасности. При Септимии Севере денарий, уже только наполовину состоящий из серебра, больше не был той монетой, что была раньше. Причина этого обесценивания лежит на поверхности. Виной тому были тяжелые войны М. Аврелия, а также гражданская война, разгоревшаяся в начале правления Септимия Севера, и далее идущая с ними рука об руку нестабильность хозяйственной жизни. Золото и серебро были изъяты и исчезли из оборота, именно с этим связано то, что монеты из найденных кладов относятся к концу II в. по Р. X. То, что добывалось на рудниках, не могло покрыть изъятого. Отсюда и давление на население империи, осуществлявшееся путем поборов, включавших разного рода предметы материального обеспечения, — давление, обусловленное ростом цен и подобными явлениями, [32]
Таким образом, годы правления Севера никак нельзя назвать временем мира и процветания. Мира не было, а значит не было и процветания. В последние шесть лет его царствования наступило некоторое улучшение, на которое не повлияла даже колониальная война в Британии. Стареющий император утратил былую буйную энергию и нашел modus vivendi с сенатом, в прежние годы повергнутым в страх жестокими смертными приговорами. Несколько улучшились экономические условия, и население было радо возможности вздохнуть чуть-чуть свободнее. Это ощущение и та симпатия, которую Север проявлял по отношению к солдатам и низшим классам, обеспечили ему и его сыновьям популярность в массах, истощенных тяготами многолетних внутренних и внешних войн. Но правящие классы, городская аристократия Италии и провинций, не могли смириться с новым военно-аристократическим режимом, и в те недолгие годы мира, которые пришлись на их долю, оппозиция набирала силу. Все чувствовали, что борьба между формами правления военной монархии и просвещенной монархии Антонинов еще не завершена. Городская буржуазия была слишком могущественной, чтобы уступить свои позиции и свое влияние без дальнейшего сопротивления. Каракалла — старший сын Севера, год от года все больше входивший в роль отцовского помощника и сорегента, которого родители воспитывали как преемника их взглядов и чаяний и который с самого раннего детства вращался в кругах высшей римской аристократии, — прекрасно осознавал, сколь мало отклика находили идеи и планы его отца в образованных кругах империи. Как правитель, он с самого начала дал понять, что полон решимости продолжать политику своего отца и не намерен идти ни на какие уступки высшим классам. Ссора между ним и его братом, а также сорегентом Гетой, наполнившая собой первые месяцы после смерти Севера, была удобным поводом для проверки лояльности сената и его сторонников. Хотя в сенате прекрасно понимали, что Гета ничем не лучше своего брата, все же большинство руководящих мужей встали на его сторону и выказали Каракалле свою неприкрытую враждебность. Следствием этого были зверское убийство Геты и политика террора в Риме и в провинциях, которая заставила вспомнить о худших временах правления Севера. [33]
Наш материал позволяет составить четкое представление о принципах политики Каракаллы. Правда, подробные описания, которыми мы располагаем, не лишены предвзятости; и его современник влиятельный сенатор Дион Кассий, и Геродиан, также его современник, принадлежавший к кругу интеллектуалов греческого происхождения и бывший, вероятно, имперским чиновником, и наконец, некий историограф, римлянин по происхождению, произведения которого послужили для так называемых Scriptores Historiae Augustae основным источником биографии Каракаллы, представляют в основном точку зрения высших, образованных слоев населения империи, крайне враждебно противостоящих императору, которого они считали самым скверным из всех тиранов, известных в истории Рима. [34] Вместе с тем нет сомнения в том, что ни Дион, ни Геродиан, ни безвестный римский сенатор не занимались выдумыванием фактов; они, скорее, постарались выразительно оформить те взгляды, которые были в ходу в наиболее информированных и наиболее интеллигентных слоях населения империи. Враждебный настрой этих людей по отношению к императору уже сам по себе достаточно показателен, и как исторический факт мы не можем его недооценивать. Наши источники позволяют в полной мере понять причины этой враждебности.
Каракалла всей своей политикой открыто — даже более, чем его отец, — показывал, что он полон решимости строить свою власть не на удовлетворении интересов высших слоев общества, городской буржуазии и италийской аристократии, а опираясь на низшие слои и их представителей — солдат. Общеизвестно, что он благоволил солдатам и старался выглядеть как человек из их среды, не говоря уже о повышении солдатского жалованья и увеличении средств на содержание воинов, а также о щедрых дарах, которыми он их внезапно осыпал. Все это можно объяснить также и тем, что после убийства Геты он хотел с помощью таких средств купить их верность и поддержку. С другой стороны, он открыто выказывал презрение имущим слоям и образованным людям, а также враждебный настрой по отношению к ним. Дион говорит об этом совершенно недвусмысленно, и эти данные безупречно согласуются со знаменитой склонностью Каракаллы приравнивать себя к простому солдату. У нас нет оснований сомневаться в подлинности его любимого высказывания, которое сообщает нам все тот же Дион: «Никому, кроме меня, деньги не нужны, а мне они нужны для того, чтобы дарить их солдатам». И его поведение, и его политика полностью совпадают с той точкой зрения, которая выражена в этих словах. [35]
Чтобы иметь возможность покупать расположение солдат, Каракалле требовались невообразимые суммы. Денежный запас, созданный Септимием Севером, скоро был исчерпан. Поэтому для наполнения казны Каракалла прибегал к чрезвычайным мерам. Источники его доходов известны нам исключительно из описаний Диона. Во-первых, он ловко и систематически прибирал к рукам богатство состоятельных слоев общества. Поземельный и поголовный налог, т. е. основной налог трудящихся классов, не повышался; зато коронный налог (aurum coronarium), особый, дополнительный подоходный налог, взимавшийся преимущественно с состоятельных граждан, вновь увеличился. Тяжелым гнетом были поставки продовольствия. Хотя эта повинность, служившая обеспечению солдат, распространялась в равной мере на всех, основные тяготы несли все же крупные землевладельцы, у которых всегда скапливались значительные запасы, в то время как у крестьян ничего не оставалось. Дион особо подчеркивает, что эти поставки не оплачивались и что богатым гражданам часто приходилось закупать продовольствие, поставку которого они обязаны были обеспечить. Наконец, существенный источник доходов составляли принудительные дары, взимаемые как с отдельных граждан, так и с городов; это вымогание денег было произволом, который немногим отличался от обычного грабежа. Единственными регулярными налогами, которые были увеличены, т. е. удвоены, были налог с наследства и налог на освобождение, всегда тесно друг с другом связанные. Очевидно, что эти налоги преимущественно приходились на долю состоятельных граждан. [36]
Взаимная вражда Каракаллы и высших городских сословий яснее всего обнаруживается в чудовищной — правда, погруженной во мрак истории — бойни в Александрии перед парфянским походом императора. Без какого-либо повода Каракалла тайно приказал зверски умертвить всех юношей Александрии и дополнил это массовое убийство резней в домах, где квартировали его солдаты и офицеры. Наши источники не дают этому преступлению никакого объяснения. Невозможно поверить, что Каракалла совершил его только потому, что александрийцы насмехались над ним, — их поведение можно легко объяснить гнетом принудительных поставок и растущим бременем муниципальных литургий. По моему мнению, основные расходы на военную подготовку к Парфянской войне, вероятно, должен был нести Египет. Для Антиохии, например, Каракалла оказался защитником и благодетелем, а не палачом. Сирию, родину своей матери, Каракалла пощадил, и все бремя легло на Египет. Неудивительно, что такое положение вещей вызвало в Египте, и в особенности в Александрии, сильнейшее ожесточение. Следовательно, можно предположить, что чувства александрийцев по отношению к императору были отнюдь не дружественны; возможно, именно тогда в одном памфлете были собраны так называемые языческие мученические акты, и этот памфлет распространился по всему Египту. Каракалла не заблуждался насчет истинного положения вещей, и оно его беспокоило. Он опасался, что, пока он пребывает в Парфии, в стране может подняться восстание и дорога назад будет отрезана; возможно, он считал также, что в Египте против него существует заговор. В соответствии с этим он и действовал, и тут в полной мере раскрылись его трусость и другие дурные качества. Но чем бы ни объяснялось его поведение, этот эпизод со всей ясностью обнаруживает истинное отношение Каракаллы к городской буржуазии и готовность армии оказать ему поддержку в осуществлении любых жестокостей, направленных против городов. [37]
Я убежден, что речь идет о той же самой враждебности по отношению к высшим классам, которая послужила причиной создания в 212 г. по Р. X. знаменитой constitutio Antoniniana; согласно ей всем peregrini было даровано право гражданства. Распоряжение Каракаллы остается загадкой, и ее не в состоянии разрешить даже египетский папирус, донесший до нас несколько фрагментов этого документа, и очень трудно сказать, какую, собственно, цель преследовал император. Оригинал текста эдикта, найденный в Египте (если мы имеем право рассматривать его как оригинал), со всей определенностью исключает dediticii из числа тех, кому даруются права гражданства. Сколь же велик был круг peregrini, которых во времена Каракаллы именовали dediticii? Принадлежали ли свободные крестьяне деревень, например во Фракии и Сирии, к этому слою населения? К какому слою относилось сельское население, проживавшее на городских территориях? Все ли мелкие императорские арендаторы были dediticii? До тех пор пока наши ответы на эти важные вопросы остаются на уровне предположений, мы фактически беспомощны при попытке оценить историческое значение constitutio и не можем понять намерения, которыми руководствовался император, провозгласив ее в самом начале своего единоличного правления. Если она действительно не предоставляла гражданских прав всему сельскому населению и была направлена исключительно на жителей городов, а среди них касалась лишь полноправных граждан (honestiones) и не затрагивала низшие сословия (humiliores), то она не может рассматриваться как существенный прогресс на пути политического выравнивания, на пути равноправного возвышения масс во всей империи. Она становится частной мерой, которая увеличивала число римских граждан в городах, особенно на Востоке.
Но даже если наделение гражданскими правами не ограничивалось столь узким кругом, а охватывало более широкие слои населения, то все же оно ни в коей мере не затрагивало правового статуса города как такового, поскольку имело пока индивидуальный характер, так что город перегринского права сохранял прежний правовой статус, даже если все его граждане становились отныне cives Romani. Такая однобокость неизбежно понижала значимость этой меры. Все это дает нам некоторое право предполагать, что действия Каракаллы — помимо того значения их для налогов, на которое указывает Дион, — преследовали две определенные цели. Предоставляя право римского гражданства муниципальным чиновникам и лицам из верхних слоев сельского населения (введя таким образом 'συνοικισμός' сельского и городского населения), а также предоставив это преимущество некоторым людям из низших классов, Каракалла увеличил число тех, кто был связан обязательством городских литургий. Приобретя новый политический правовой статус, римские граждане были лишены повода уклоняться от этого тяжкого бремени. Каракалла думал, что предоставлением римского гражданства он польстит этим прежним пасынкам Рима и тем самым завоюет их преданность. Однако суть его намерений состояла не столько в том, чтобы возвысить низшие классы, сколько прежде всего в том, чтобы принизить высшие, и не только в Риме и Италии, но и в провинциях; таким образом он рассчитывал ущемить гордость и самонадеянность правящих городских классов, имперской знати и муниципальной аристократии. Право римского гражданства стало теперь чем-то настолько обыденным, сделалось настолько заурядным, что утратило всю свою ценность и могло быть распространено на dediticii без ущерба для кого бы то ни было. Дар Каракаллы в действительности никому не помог, он не имел существенного социального или политического значения. Бремя налогов и литургий оставалось прежним; социальная и экономическая пропасть между городами и крестьянами, а в городах — между пролетариатом и средним сословием сохранялась; новые римские граждане находились теперь под защитой римского закона, но в пору развития всеобщего имперского права это было, впрочем, уже не очень-то и важно; помимо этого, они ничего не получили.
Сколь бы ни значительна была мера, предпринятая Каракаллой, с точки зрения историка constitutio означала конец одного периода и начало другого. Она явилась внешним признаком того, что римское государство, которое опиралось на senatus populusque Romanus и в этой форме по-прежнему оставалось идеалом просвещенной монархии, теперь окончательно отмерло. Теперь каждый человек был римским гражданином, но на самом деле гражданином не был никто. Как только право римского гражданства стало пустым звуком и опустилось до роли заурядного титула, оно потеряло всякое значение. При Траяне и Адриане было еще по-настоящему важно, является ли человек римским гражданином или нет. Хотя римские граждане уже не были теперь господами над миром, как раньше, они все же образовывали высший слой городского населения и имели — пусть неофициально и не на основе политических прав, а благодаря своему социальному положению — большое влияние и значимость в обществе. Для Аристида римские граждане все еще были людьми высшими и лучшими. Розданное всем и каждому, право римского гражданства стало простым названием: оно обозначало лишь то, что его носитель проживает в одном из городов империи. Позже этим титулом стали наделять жителей Римской империи вообще, т. е. всех подданных римского императора, который теперь олицетворял государство. Со времен появления империи право римского гражданства утратило свою политическую значимость, теперь оно потеряло также и свое социальное значение. Осознавал ли это Каракалла, когда оглашал свой эдикт, сказать трудно. [38]
Нет смысла рассматривать здесь более подробно политические и военные события поры недолгого правления Каракаллы. После нескольких военных побед в Германии и краткой вылазки к дунайским границам он предпринял большой военный поход против парфян. Нельзя не признать, что Северу не удалось решить парфянский вопрос и что та агония, в которой находилась парфянская династия, предоставляла удобную возможность одержать над ней решительную победу и надолго закрепить успех. У нас мало сведений об этом походе. Однако не успел император добиться хоть сколь-нибудь значительных успехов, как был убит по наущению префекта гвардии М. Оппелия Макрина одним из его офицеров. За провозглашением Макрина императором последовала короткая гражданская война. Армия, которой Каракалла покровительствовал и которая верила, что может положиться на благоволение семьи Северов, была не очень-то склонна признавать римским императором чужака и присягать ему на верность. И как только появился претендент в лице племянника Каракаллы, юного Бассиана, прозванного Элагабалом (или Гелиогабалом), верховного жреца бога Эмесы, солдаты предпочли его неизвестному Макрину, первые шаги которого на поприще императора, как и его отношение к сенату, им пришлись не по душе. [39] Правление Гелиогабала было кратким и бурным. Всем известны его религиозные эксперименты. Его попытки создать приемлемую для каждого гражданина мировую религию и окружить титул императора как наместника Бога на земле священным ореолом не имели успеха; увы, единственный успех его деятельности заключался в том, что он возбудил недовольство всех почтенных римлян во всей империи, а также некоторой части солдат. В результате две из трех многоопытных сириянок, способствовавших его восшествию на трон и правивших от его имени — Юлия Меса и Юлия Мамея, — против воли его матери Юлии Соэмиады заменили его на другого Бассиана, на его двоюродного брата, получившего имя Александра Севера. [40]
Мы не будем здесь останавливаться на политической стороне правлении Александра. Дион, и до некоторой степени также Геродиан превозносят его как человека, почти полностью восстановившего принципы просвещенной монархии. Если иметь в виду намерения императора, то их утверждения недалеки от истины. Но император не был волен в своих действиях. За его спиной сомкнутыми рядами стояла армия — солдатня, развращенная Северами и привыкшая к политическим методам, исключавшим всякие серьезные попытки возвращения к принципам правления Антонинов. Солдаты не желали вновь допускать к реальной власти сенаторов и всадников, так же как не хотели терпеть энергичного, решительного человека в качестве советника при юном императоре. Об уменьшении солдатского жалованья и восстановлении дисциплины они ничего не хотели и слышать. В таких условиях старания возродить методы правления Антонинов были напрасны. Император был послушным инструментом в руках солдат и ему пришлось покориться жестокой необходимости. [41] Армия все больше утрачивала способность быть действенной защитой империи. Война против новых завоевателей Востока, персов, обернулась сокрушительным поражением, и тот факт, что она не закончилась полной катастрофой, можно объяснить только тем обстоятельством, что у персов в то время были свои внутренние проблемы. Серьезные беспорядки на границе с Германией побудили императора предпринять попытку предложить выкуп за мир, это и принесло ему смерть; он был зверски убит собственными солдатами. [42]
Принципы, лежащие теперь в основе государственного организма, созданные Септимием Севером и укрепленные его сыном, оказались долговечными. Внешне никаких изменений не ощущалось. Как и прежде, в качестве верховного магистрата римского народа царил император; как и прежде, верховная власть в государстве находилась в руках сената, который передал ее императору; как и прежде, сословия сенаторов и всадников поставляли офицеров для армии и чиновников для имперского управления; как и прежде, городами управляла городская аристократия, а армия оставалась войском римских граждан. Но в действительности от прежнего государства остались лишь одни названия, и любая попытка изменить положение была обречена на провал. Солдатня была полна решимости воцариться в империи в качестве полновластных правителей и не желала терпеть возвращения к власти высших классов, по-прежнему еще очень сильных. Это был один из величайших кризисов, которые когда-либо переживала Римская империя за всю историю своего существования.
Годы, в течение которых один за другим в пурпур облачались Каракалла, Гелиогабал и Александр, были для империи временем величайших бедствий. Правда, длительные, кровавые гражданские войны на это время не приходятся, если не считать войну между Макрином и Гелиогабалом, которая носила локальный характер и в целом не затронула империи. Но организм империи был до такой степени истощен, что уже не соответствовал тогдашним требованиям: империи угрожали тяжелые внешние войны. Ошибочные действия Гелиогабал а, которому наши источники приписывают вину в крахе имперских финансов, особой роли не играли. Основная проблема состояла в покрытии расходов на крупные военные походы, и ее нужно было обязательно решить, если империя не хотела пасть жертвой постоянных набегов иранцев на востоке и иранцев и германцев на северо-востоке. В любом случае требовалось напряжение сил, причем незамедлительное. В империи не было человека, который бы этого не понимал: и Септимий Север, и Каракалла, и Александр отчетливо видели эту необходимость, и в этом своем понимании они были выразителями общественного мнения. Мечта Каракаллы стать вторым Александром Великим и осуществить, mutatis mutandis, его план — слияние двух боеспособных и цивилизованных народов мира, иранцев и римлян, в единую нацию и единое государство для заслона от лавины варваров, грозившей поглотить оба государства, и римское и парфянское, — вовсе не был причудой Дон-Кихота, хотя этот план и характерен для романтических целей, которые ставились в те тяжелые времена. Так или иначе, было бы ребячеством расценивать эту романтическую мечту как великую политическую идею, воплощению которой помешало лишь преступление Макрина. Но эта мечта, абсолютно не соответствовавшая жестокой действительности, весьма характерна для обстановки времен упадка империи. Если второй Бассиан принял имя Александра, то это может служить свидетельством того, что описанная утопическая идея обязана своим существованием безудержной фантазии сирийских императриц, передававшейся от них обоим Бассианам.
Эксперименты Каракаллы и Александра не увенчались успехом не только из-за разложения армии и прогрессирующего ослабления в ней дисциплины, но прежде всего по той причине, что Римская империя была слишком бедна, чтобы нести гигантские расходы на такое масштабное предприятие. Для проведения в жизнь своих незрелых планов Каракалла и Александр разоряли империю. Очень скоро выяснилось, что конфискации, проводимые Коммод ом и Септимием Севером, а также многократное увеличение вспомогательных финансовых источников государства за счет частных владений привели не к обогащению, а к обнищанию империи. Пертинакс, который сам был agrarius mergus, т. е. был помешан на расширении своих земельных владений, для воспрепятствования прогрессирующего роста невозделываемых площадей вынужден был прибегнуть к решительным мерам, повторив до определенной степени, но в более глобальных масштабах меры, принятые Адрианом. Он обратился к населению империи с воззванием, в котором призвал своих подданных захватить брошенные земли и таким путем получить их в собственность, а не в аренду. Насколько нам известно, этот его призыв пропал втуне. [43] Чтобы обеспечить обработку брошенных земель, Александр был вынужден перевозить из-за границы пленных и селить их на этих землях, тем самым используя методы, к которым прибегали Μ. Аврелий и некоторые его предшественники, начиная с I в. Кроме того, мы случайно узнаем о том, что в это же время в Италии наблюдался острый недостаток скота и что мясные рынки Рима были пустыми. [44]
Это был глубоко укоренившийся недуг, разъедающий государственный организм Рима, который нельзя было исцелить с помощью паллиативных мер. Государство все время пыталось направить в казну капитал — артериальную кровь империи: все мероприятия по укреплению государственных финансов были не чем иным, как постоянными попытками добыть как можно больше денег, и было неважно, применялись ли при этом принудительные меры, как при конфискациях Септимия Севера, или же систематические поборы; результат был один — губительный. В основе войн Септимия Севера, а также Каракаллы и Александра, подобно войнам Траяна и М. Аврелия, только в гораздо большей мере, была система литургий, принудительный труд humiliores и принудительная ответственность honestiores. Великая Римская империя находилась на грани постепенного возврата к натуральному хозяйству, потому что она была не в состоянии обеспечить себя достаточным количеством доброкачественной стабильной монеты. Попытка Каракаллы восстановить денежную систему с помощью введения его знаменитого antoninianus'а (это современное обозначение новой монеты Каракаллы, достоинством в два или полтора денария) ни к чему не привела. Цены росли, «хорошие» деньги люди собирали в кубышку, качество монет ухудшилось еще больше. Как бы мы ни толковали сегодня эти события, в любом случае они подорвали доверие населения к имперским деньгам. А государство, по сути дела, признавало это бедственное положение, все больше делая упор на поставки натурой. [См. примеч. 32.] Свидетельства этому встречаются нам в документах того времени на каждом шагу. В Египте система принудительных поставок и при Каракалле, и при Александре применялась, по-видимому, с небывалой интенсивностью. Но еще и раньше, при Септимии Севере, бремя литургий было столь велико, что один состоятельный гражданин из Оксиринха просил разрешения учредить особый фонд для жителей некоторых деревень округа, чтобы облегчить их долю. Реквизиции проводились повсеместно: зерно, кожи, древесина для изготовления копий, тягловый скот изымались принудительно, а оплата производилась нерегулярно, если вообще можно было на нее рассчитывать. [45]
Точно так же дело обстояло в Малой Азии и Сирии. Многочисленные записи свидетельствуют о тяжкой обязанности παραπομπή, или prosecutio, что означает обязательство регулярно снабжать сами войска, а также поставлять провиант (annona) для их снабжения. Больше всего от этого страдали представители муниципальной аристократии. Еще одной обузой были претензии имперских и муниципальных чиновников, требовавших предоставления им жилья и обеспечения во время их поездок по городам и деревням. Постой солдат оказывался для населения почти катастрофой: жители Сирии, сравнивая постой римских войск с оккупацией своей страны парфянами, посчитали ее избавлением. Времена, когда подобное бремя добровольно брали на себя богатые провинциалы, давно прошли. Если провинциалы по-прежнему при случае упоминают в посланиях о своем участии в литургиях, то только для того, чтобы показать, что они выполняют свои обязанности и что это им нелегко дается. Тип богача, который в своем родном городе выступает в роли благодетеля, находится на грани исчезновения. Богатый буржуа теперь перегружен литургиями, но пока он еще в состоянии это бремя нести. [46]
Политика Каракаллы и Александра по отношению к низшим классам развивалась по тем же направлениям, что и политика Септимия Севера. Имперское законодательство покровительствовало им; одним из самых ярких примеров является школьное законодательство, речь о котором шла в главе IV. [См. особенно примеч. 33.] В III в. распространение начального образования в империи достигло своего апогея. Школам в маленьких деревеньках Египта, существовавших, очевидно, при храмах, мы обязаны большинством недавних находок литературных произведений на папирусах, которые служили ученикам в качестве текстов. Именно в III в., во времена правления Александра Севера, мы впервые слышим о деревенских школьных учителях как представителях единого сословия. В третьей книге своих Opiniones Ульпиан упоминает об этих школьных специалистах и подчеркивает, что их можно было встретить как в городах, так и в деревнях. [47]
Еще более важным представляется развитие отношений между императором и сельским населением, мелкими арендаторами императорских владений в особенности. Нет сомнения в том, что войско периода после правления М. Аврелия и Коммода окончательно становится войском крестьянским; набор в него производится в деревнях, принадлежащих городам, и в императорских землях. Деревни служат теперь главной опорой императорской власти, поскольку города проявляли враждебность и оказывали сопротивление военной монархии Септимия Севера и его последователей. Императоры знали об этом и принимали соответствующие меры. Мы уже указывали на то, с каким доверием и самозабвением сельское население в целом, и арендаторы императорских владений особенно, выражали преданность Септимию Северу и его роду как законным наследникам увековеченной династии Антонинов. Мы показали, что подобный настрой был плодом честных стараний Септимия Севера улучшить положение этого класса вообще и императорских арендаторов в частности путем превращения их в самостоятельных сельских хозяев, что делалось в полном соответствии с политикой Адриана.
Та же политика, но в другом применении, предстает перед нами в недавно найденных документах из области Зитифис, которые блестяще интерпретировал И. Каркопино в двух специальных работах. [48] Область Зитифис была единственным огромным императорским доменом, или сделалась таковым, при Септимии Севере; часть мелких арендаторов, возделывавших его, происходила из романизированных кругов, другая часть принадлежала к местному населению. Когда при Септимии Севере (202 г. по Р. X.) отсюда был удален римский гарнизон, возможно под давлением военной необходимости, сельское население начало концентрироваться в укрепленных замках. Это была тенденция, явно инициированная императорами и поддерживаемая ими. Безусловно, такая концентрация приводила к значительной урбанизации крестьянства, и в то же самое время с этим процессом была связана определенная — и, возможно, немалая — доля самоуправления в виде полумуниципальной организации с сильным военным оттенком, однако цель концентрации была чисто военной. Арендаторы в этих укрепленных деревнях получили наряду с квазимуниципальной организацией, конечно, еще и многочисленные привилегии. Вместе с жителями свободных деревень Фракии и Сирии они образовали костяк армии Севера и вследствие этого в экономическом отношении рассматривались, возможно, как землевладельцы, а не как арендаторы. Число их, несомненно, время от времени увеличивалось за счет новых поселенцев, которые получили землю в императорских defensiones и definitiones [См. выше, с. 54.] и, будучи формально арендаторами (coloni), на деле представляли собой военизированных мелких собственников. [49] Политику Севера продолжили Каракалла и Александр. Число castella неуклонно росло; место земляных валов заняли укрепления из камня, сооружались общественные здания и т. п. Многочисленные документы служат подтверждением того, что именно такая политика проводилась Северами в окраинных африканских провинциях. При этом речь идет, как уже говорилось, о мерах особой защиты этих групп населения, поскольку они были последними военизированными элементами, еще остававшимися в империи. Действия эти были слишком заметны, чтобы наши латинские источники обошли их молчанием, поэтому в латинской биографии Александра подчеркиваются его усилия в этом направлении. Северам была известна храбрость придунайских и сирийских крестьян, они восхищались их военными умениями и их физической силой, и понятно, что в Африке они пытались создать подобный слой населения. Так, окраинные области стали при Северах самой процветающей частью всех африканских провинций, и жители этих областей выражали императорам свою благодарность, вознося им в своих посланиях всевозможные хвалы. [50]
Процесс этот не ограничился одной только Африкой. Подобная политика урбанизации и милитаризации крестьянства, состоящего из землевладельцев или арендаторов, проводилась также во фракийских землях. О деятельности Септимия Севера в этом направлении свидетельствует недавно обнаруженный там документ — учредительная грамота по поводу основания нового ἐμπόριον под названием Пизус, к которой прилагаются список новых поселенцев и письмо наместника провинции. Пизус был только одним из многочисленных подобных созданий Севера, и наместник подчеркивает это в своем письме. Такие ἐμπόρια не были похожи ни на города, ни на деревни. Наместник говорит о них как о σταθμοί, stationes, и это название указывает на военный характер таких поселений. Но все же они не были поселениями солдат или ветеранов. Сюда переселяли жителей из близлежащих деревень. Поэтому я убежден, что ἐμπόρια во Фракии соответствовали castella в Африке и служили той же цели. Примечательно, что они не имели настоящего самоуправления, хотя внешне ничем не отличались от городов. Их управителями были τόπαρχοι βουλευταί, praefecti, которых назначал наместник, им он до определенной степени и вверял право юрисдикции. Поэтому лучше всего было бы сравнить этих префектов с praefecti ранних римских колоний и италийских municipia. [51]
Подобной же политики Септимий Север и его последователи придерживались в Верхней Германии. Здесь, однако, случаи превращения крестьян в солдат были редкими, скорее, наоборот, солдаты становились крестьянами. Как известно, при Септимии Севере новые приграничные оборонительные крепости в Германии заполнялись либо римскими солдатами, либо местными numeri. Этим castella выделялся кусок земли, который возделывали солдаты гарнизона. Каждый житель получал свой участок и платил за него из собственных доходов особому главному арендатору, такому же солдату, как и все. Мы можем сравнить эти castella с burgi на дунайской границе. Кроме того, позади линии этих укрепленных castella с населением, состоящим из крестьян-солдат, был возведен целый ряд vici, а также canabae бывших фортов были перестроены в города, которые рассматривались в качестве мест расселения для солдат оккупационной армии Германии. [52]
Наконец, в этой связи можно упомянуть так называемые κολωνίαι римских ветеранов в Египте. Эти поселения, встречающиеся в различных частях Египта, но прежде всего в Фаюме, относятся по меньшей мере к началу II в. по Р. X. Поселенцами в них были бывшие солдаты, получившие от правительства наделы земли по смехотворно низкой цене и организовавшие на территории какой-либо одной деревни корпорацию римских граждан, до определенной степени самоуправляемую (по образцу прежних πολιτεύματα времен Птолемеев). При Септимии Севере было образовано много новых однотипных κολωνίαι. Поселенцы получали земельные наделы по императорскому распоряжению и, по всей вероятности, обладали расширенными правами самоуправления. Однако такая организация поселений продержалась недолго; возможно, она была поглощена развитием муниципальной структуры в Египте, за которым в 212 г. по Р. X. последовало наделение всех привилегированных классов населения правом римского гражданства. Тем не менее нельзя не признать, что Север, возвращаясь к традициям первых императоров и организуя новые колонии ветеранов в различных, уже существовавших городах — таких как Тир и Самария в Финикии и Палестине, Ухи Майус и Вага в Африке, — пытался таким образом с помощью основания новых κολωνίαι в Египте достичь там тех же результатов, какие были достигнуты в Африке, Фракии и Германии. Согласно воле Севера, эти группы новых поселенцев, распределившихся по всему Египту, должны были поставлять в императорскую армию некоторое количество преданных солдат и закладывать костяк римского войска; в них император надеялся найти надежную опору своему режиму, — режиму подчиненного династическому принципу абсолютизма на военной основе. [53]
Я думаю, что, скорее всего, аналогичную военную политику династия Северов проводила в Сирии. Со времен Флавиев и Траяна Сирия, как источник поставки рекрутов, приобретала для империи все более существенное значение. Она обеспечивала империю превосходными cohortes, alae и numeri конных лучников, которые широко использовались во всей империи, в том числе и в самой Сирии. Существенная их часть набиралась из рядов ветеранов, поселившихся в Сирии и обладавших правом римского гражданства. Вероятно, во времена правления Северов на этом пути был сделан важный шаг вперед. Будучи полностью уверенными в лояльности сирийцев по отношению к наполовину сирийской императорской династии, императоры (мы точно не знаем, кто из Северов именно) в сирийской пограничной марке, в районе Пальмиры, создали регулярное оккупационное войско, состоящее по меньшей мере из двадцати когорт пальмирцев; все они были родом из Пальмиры, и гарнизоны их располагались при различных крепостях вдоль лимеса по Евфрату, а один — в Дуре. В то же самое время императоры удостоили город Пальмиру и ряд мелких городов на Евфрате, например Дуру, титула римских колоний. Я не сомневаюсь в том, что этот дар объясняется теми же причинами, что и политика Северов в других приграничных землях. Этот шаг имел серьезные последствия. Через несколько десятилетий он привел к отрыву Пальмиры от Римской империи. [54]
На тесную связь между созданием castella и урбанизацией деревень и canabae по всей империи, с одной стороны, и распространением молодежных союзов в этих наполовину городских, наполовину деревенских местностях — с другой, мы уже указывали в главе VI. Эти collegia iuvertum были на деле не чем иным, как объединениями, организованными для обучения и тренировки лояльно настроенных будущих солдат и офицеров. Эти союзы, основанные Августом и задуманные как основа для военизированной структуры империи и для новой формы правления, в Италии и урбанизированных провинциях вымерли, но в пограничных землях империи они укрепились, и на то имелись свои веские причины. Такое смещение явилось недвусмысленным знамением времени. Единственным слоем населения, на который теперь могла положиться империя, оказался слой полуцивилизованных жителей областей, находящихся в прямом соприкосновении с врагами Рима. [55] Каракалла с его пристрастием к белокурым германцам и воинственным персам инстинктивно ощущал ту горькую правду, что теперь именно этим людям придется доверить защиту Римской империи, иного выхода у него не было. [56] В новых африканских castella, возможно, затевались аналогичные молодежные союзы. [57] И если в Римской империи расселяли варваров, о чем речь шла выше, то это укладывается в рамки той же политической линии.
Политика Северов в том виде, как я описал ее выше при рассмотрении различных областей Римской империи, имела далеко идущие последствия. Она означала постепенное превращение римского войска в армию оседлых крестьян, которая неизбежно должна была со временем обнаружить свою ущербность, как войско Птолемеев в Египте. Предпринимая это нововведение в организации римской армии, Северы должны были, по всей видимости, руководствоваться двумя соображениями. В первую очередь, они верили в военную, политическую и социальную мощь такой крестьянско-солдатской армии. И в этом нет ничего удивительного. Такую же веру мы наблюдаем, например, в России, у Александра I и Николая I: она побудила их прибегнуть к тому же самому выходу из положения. Второе соображение было продиктовано финансовым положением. Большие денежные затруднения, по-видимому, заставили Северов выплатить солдатам хотя бы часть их заработка натурой, т. е. предоставить им землю для возделывания. Видимо, эта мера, в свою очередь, повлекла за собой признание государством солдатских браков. Была ли при этом решающей именно финансовая подоплека, останется неясным до тех пор, пока мы не узнаем, было ли жалованье солдат-поселенцев меньше, чем жалованье остальных групп населения. [58]
Несмотря на неоднократные попытки улучшить положение низших классов, все же им, как и высшим слоям населения, за немногими исключениями, жилось очень плохо, особенно в экономическом отношении. Чем тяжелее давил груз государства на высшие слои, тем невыносимее становилось положение низших классов. Закон и управленческий аппарат были бессильны улучшить ситуацию. Александр Север — точнее, члены его кабинета, крупные юристы своего времени, — осознавали кризисное положение, в котором находилась империя, и пытались ее спасти. Некоторые налоги, такие, например, как обременительный коронный налог (aurum coronarium), который, не считаясь ни с чем, взимал Гелиогабал, были отменены. Высшим сословиям и городам были сделаны некоторые послабления, а также дарованы кое-какие привилегии, но эти меры не принесли желанного результата. [59] Александр все снова и снова прибегал к системе барщины и литургиям. В этой связи становятся понятны некоторые его нововведения, касающиеся сообществ торговцев и промышленников. Специально для привлечения в города торговцев он отменил налог, который они до того времени обязаны были платить, и заменил его новым налогом, который должны были платить производители, т. е. ремесленники. В то же время он сам вывозил из Египта огромное количество промышленных товаров, поставляемых крестьянами и ремесленниками этой страны в качестве натурального налога Сanabolicum. Эта мера показывает, как мала была производительность местной римской промышленности, и в то же время — в какой опасно высокой степени были обложены налогами и принудительными поборами заморская торговля и торговые сообщения вообще. С другой стороны, император увеличил число тех обществ, деятельность которых приносила прямую пользу государству и с которых можно было потребовать принудительные услуги. Как мы уже видели выше, союзы владельцев судов и торговцев еще в начале II в. в значительной степени подвергались государственному контролю. О тех привилегиях, которые разные императоры определяли в качестве вознаграждения за принудительные услуги, речь уже велась. Подчеркивалась и важность инициативы Коммода по поводу организации африканского торгового флота по образцу александрийского. Часть других корпораций, в том числе, возможно, и городских римских, была теперь организована на основе тех же принципов. Они не только были признаны официальными союзами, но и считались корпорациями на государственной службе. Наши источники упоминают торговцев вином и люпином, а также сапожников; однако эти профессии они приводят лишь exempli gratia и отмечают, что затея Александра имела всеохватывающий характер и распространялась почти на все корпорации. В любом случае тенденция к проведению реформы была налицо: правительство оказалось бы беспомощным, если бы не прибегло к принуждению и в конечном итоге — к государственному контролю. Армия пожирала доходы государства, а население, даже в Риме, все больше лишалось самого необходимого. Оказавшись в этом ужасном положении, государство вынуждено было прибегнуть к принудительным мерам. [60] Симптомом банкротства государства было постепенное падение денежного достоинства монеты, которое, видимо, было неизбежным; это подрывало кредитоспособность страны и в числе других факторов было повинно в неустойчивости экономической жизни и судорожных колебаниях цен. [См. Примеч. 32.]
Сложившееся положение в империи и политика императоров привели к результату, которого следовало ожидать. От незначительных положительных изменений, наметившихся в последние годы правления Севера, не осталось и следа. Во время правления Александра на суше и на море вновь стали бесчинствовать шайки разбойников. Против них предпринимались чрезвычайные меры, в особенности против пиратов. Римская империя, казалось, скатывалась к тому плачевному положению, в каком она находилась в I в. до Р. X., когда пиратство практически парализовало всю торговлю страны. Поэтому неудивительно, что такие авторы, как, например, Киприан, при описании положения империи в конце этого периода полны пессимизма, они говорят о полном истощении сил природы и человечества. Можно было бы учесть, что Киприан был христианином и сгущал мрачные краски той картины мира, которая представала перед ним в действительности; однако вряд ли можно предположить, что он решился бы говорить в этом тоне, если бы факты, лежащие в основе его описания, не были бы достоверно известны его читателям. [61]
[1] Лучшей монографией о Коммоде является труд И. М. Хеера: Неer J. Μ. Der hist. Wert der Vita Commodi // Philologus. 1904. Suppl. 9; ср.: Schulz O. Th. Das Kaiserhaus der Antonine und der letzte Historiker Roms. 1907. О настроениях сената после заключения мира на Дунае см.: Heer J. M. Ор. cit. S. 41 ff.
[2] См.: Domaszewski Α., von. Der Truppensold der Kaiserzeit // Neue Heidelb. Jahrb. 1900. 10. S. 230.
[3] См.: SHA. Comm. 16, 2; Pesc. Nig. 3, 3 sqq.; Herod. I, 10 (Галлия и Испания); об Африке см.: SHA. Pert. 4, 2; Heer J. Μ. Der hist. Wert der Vita Commodi. S. 107. О мятежах, носивших военный характер, см.: Ritterling. RE. XII. Sp. 1307 (Британия, Германия и Дакия).
[4] О 'classis Africana Commodiana Herculea' см.: SHA. Comm. 17, 7; Heer J. M. Der hist. Wert der Vita Commodi. S. 108 ff.; AudollentA. Carthage romaine. P. 359; Cagnat R. L'annone d'Afrigue // Mem. de 1'Institut. 1916. 40. P. 247 sqq.; Vogt J. Die alexandrinischen Munzen. 1924. S. 154 ff. Как литературный, так и нумизматический материал (в особенности александрийский) позволяет утверждать, что флот по транспортировке зерна из Африки, второй по величине среди флотов зернопроизводящих провинций империи, Коммод организовывал по образцу старейшего и наилучшего по организации зернового флота во всей империи — александрийского. Уже во времена Птолемеев этот флот был предоставлен в распоряжение государства. Создание африканского флота последовало за волнениями в Африке, а неурожай и беспорядки в Египте ускорили этот процесс. Мой вывод вновь подтверждают исследования И. Фогта (Vogt J. Ор. cit.). Насколько деятельность обоих флотов на государственной службе была принудительной, нам неизвестно. Однако Каллистрат (Dig. 50, 6, 6, 5) подчеркивает общественный и обязательный характер службы судовладельцев вне зависимости от того, был ли флот организован по александрийскому образцу, или нет. В любом случае речь при этом шла о munus publicum, и несомненно в Александрии уже во времена Птолемеев эта служба была λειτουργία.
[5] Метрическая надпись (CIL. VI, 9783; Dessau. ILS. 7778) гласит: d. m. s. Iulio Iuliano viro magno philisopo primo. Hic cum lauru(m) feret Romanis iam relevatis, reclusus castris inpia morte perit. [богам манам. Юлию Юлиану, значительному мужу, первому философу (лат.)] M. Банг (Bang M. Hermes. 1918. 53. S. 211 ff.) наверняка прав, связывая смерть Юлиана с событиями, произошедшими после кончины Коммода. Вполне вероятно, что философ был популярным среди черни уличным проповедником, поэтому был схвачен и убит преторианцами; ср.: Tertullian apol. 46: quis enim philosophum sacrificare aut deierare aut lucernas meridie vanas prostituere compellit? Quin immo et deos vestros palam destruunt et superstitiones vestras commentariis quoque accusant, laudantibus vobis. Plerique etiam in principes latrant sustinentibus vobis. [ибо кто заставляет философа приносить жертвы, либо клясться, либо средь бела дня выставлять напоказ бесполезные светильники? Напротив, они и богов ваших открыто разрушают, а также обвиняют в своих сомнениях ваши предрассудки, в то время как вы это одобряете, а многие при вашей поддержке даже лают на принцепсов (лат.)] Слова Тертуллиана напоминают описание, данное Дионом Кассием поведению философов при Веспасиане и Домициане. Может быть, Тертуллиан встречал таких философов в Карфагене? А. фон Премерштейн (Premerstein A. von. Zu den sogenannten alexandrinischen Martyrerakten //Philologus. 1923. Suppl. 16) попытался связать допрос в Риме, учиненный императором Коммодом (о чем свидетельствуют так называемые Акты Аппиана), с преследованиями, которым император подвергал семью Авидия Кассия. Я считаю возможным предположить, что Тертуллиан имел в виду то же событие, приходящееся на последние годы правления Коммода, говоря (ad Scap. 2): sic et circa maiestatem imperatoris infamamur, tamen nunquam Albiniani пес Nigriani vel Cassiani inveniri potuerunt Christiani. [так нас подозревают в отношении величия императора, однако Альбинианы, Мигрины или Кассианы никогда не смогут стать христианами(лат.)] С трудом верится, что при упоминании Кассианов он имеет в виду времена М. Аврелия. Как известно, М. Аврелий не преследовал членов семьи Авидия Кассия, в то время как для Тертуллиана было совершенно естественно назвать Кассианов после Нигрианов в обратной хронологической последовательности, если преследования, осуществлявшиеся Коммодом и затронувшие также многих других, происходили, так сказать, накануне преследований группировок Нигера и Альбина. Посещение Септимием Севером Александрии могло находиться в прямой связи со всем этим мероприятием. Я не могу согласиться с Премерштейном, который предполагает, что Аппиан был лишь свидетелем в процессе против Гелиодора. Александрия была, по-видимому, в нем замешана и обвинялась в поддержке Кассианов. Аппиан был одновременно и делегатом от города, и одним из обвиняемых. Может быть, александрийская афера была частью масштабного заговора против Коммода и Гелиодор был одним из кандидатов на трон? Аппиан попытался показать, что Коммодом в его нападках на Александрию руководила одна лишь жадность. См.: Schwendemann J. Der hist. Wert der Vita Marci. S. 107 ff.
[6] Политику Коммода в отношении религии я исследую в специальной работе: JRS. 1923. 13. Р. 91 sqq.; ср.: Heer J.M. Der hist. Wert der Vita Marci. S. 70. Anm. 158a; Domaszewski Α., von. Die Religion des rom. Heeres. 1895. S. 54; Heer J. M. Op. cit. S. 94 ff. Уступки Коммода были связаны с мятежом в британской армии, который не без труда был подавлен около 187 г. по Р. X.; ср.: Platnauer М. The Life and Reign of the Ёшрегог L. Septimius Severus. 1918. P. 101; Collingwood R. G. JRS. 13. (1923, опубл. 1925). Р. 69 sqq.
[7] См.: Heer J. Μ. Der hist. Wert der Vita Marci. S. 47, 68; ср.: Dio Cass. 79, 14, 1 (о карьере Оклатиана Адвента, который был miles frumentarius и поднялся при Макрине до princeps peregrinorum)·, Hirschfeld О. Die kaiserlichen Verwaltungsb.² S. 309. Anm. 3. Ср. также: Dio Cass. 79, 14, 3, о карьере Мария Максима, который έν τῷ μισθοφορικώ έστράτευτο καί τά των δημίων έργα καί προσχοπων καί έκατοντάρχων (frumentarii?) έπεποιήκει. [отслужил в наемном войске и выполнял обязанности палача, разведчика и центуриона (греч.)] Ср. надпись Афродиазия (Reinach Th. Rev. et. gr. 1906. 19. P. 145; Dessau. ILS. 9474; cp. CIG. 2802): έκατόνταρχον φρουμεντάριον άγνώς καί ανδρείως άναστραφέντα έν τῷ της Ὰσίαςεθνει. [фрументарный центурион, благочестиво и смело вращавшийся среди народа Азии (греч.)] Надпись (времен Севера?) показывает, что во власти centurio frumentarius находилась вся провинция Азия, что у него были различные возможности для угнетения населения (άγνώς) и что ему приходилось преодолевать различные опасности (бороться с разбойниками?). Ср. выше письмо Фронтоса (примеч. 90 к гл. VII).
[8] О тексте saltus Burunitanus см. библиографию в моей работе «Studien zur Geschichte des romischen Kolonates» (S. 321. Anm. 1); сам текст находится в CIL. VIII, 10 570, 14 464; ср. 14 451; Dessau. ILS. 6870; Bruns-Gradenwitz. Fontes.⁷ P. 258. N 86; Girard P. Textes de droit romain⁴. N 10. P. 199 sqq. Надпись из Газр-Мезуара можно найти в CIL. VIII, 14 428; ср.: Heitland W. Agricola. Р. 342 sqq. Моя цитата является переводом pag. III. Ζ. 18 ff.: subvenias, et сит homines rustici tenues manum nostrarum operis victum tolerantes conductori profusis largitionib(us) gratiosis(si)mo impares aput proc(uratores) tuos simu[s], quib(us) [pe]r vices succession(is) per condicioпет conductionis notus est, miser[eari]s ac sacro rescripto tuo [помоги, а поскольку мы, бедные сельские жители, добывающие пропитание трудом наших рук, являемся неравными с откупщиком, пользующимся благодаря своим щедрым подаркам величайшей милостью перед лицом твоих прокураторов, которым он известен по очередности замещения должности через взятие на откуп должности откупщика, и своим священным рескриптом и т.д. (лат.)] и т. д.
[9] См.: самые последние и лучшие монографии о правлении Септимия Севера: Hasebroek J. Untersuchungen zur Gesch. des Kaisers Septimius Severus. 1921; ср.: Idem. Die Falschung der Vita Nigri und Vita Albini // SHA. 1916; Platnauer M. The Life and Reign of the Emperor L. Septimius Severus. 1918. Эти книги дают полную, прослеженную до наших дней библиографию. К этим работам можно добавить: Macchioro V. L'Impero Romano nell'eta dei Severi // Riv. St. Ant. 1905. 10. P. 201 sqq.; 1906. 11. P. 285 sqq., 341 sqq.; Harrer G. A. The Chronology of the Revolt of Pescennius Niger // JRS. 1920. P. 155 sqq.; Fluss. RE. II A. 1923. Sp. 1940 ff. О Юлии Домне см.: Willams Μ. G. W. Amer. Journ. Arch. 1902. 6. Р. 259 sqq.; Herzog G. RE. X. Sp. 926 ff.
[10] О разногласиях см.: Platnauer Μ. The Life and Reign of the Emperor L. Septimius Severus. P. 162 sqq.; ср. его же статью в JRS. 1920. 10. Р. 196. Со времен выхода в свет работы Гиббона (History of the Decline and Fall of the Roman Empire. I. P. 125) царила всеобщая убежденность в том, что правление Севера было роковым для Римской империи. Последним, кто настаивал на этой точке зрения, был А. фон Домашевский (Geschichte der romischen Kaiser. II. S. 262). Платнауэр называет его резкое и, разумеется, преувеличенное суждение на этот счет 'little more than nonsense'.[немного больше, чем чепуха (англ.)] Его собственный взгляд сжато выражен в том высказывании, которое приведено в JRS. 1920. 10. Р. 196. Без сомнения, он бесконечно заблуждается, считая, что личность и правление Септимия Севера следует идеализировать. Устанавливая свою единоличную власть, которую он, при поддержке со стороны армии, намеревался передать по наследству своим сыновьям, Септимий Север, действуя подкупом и развращая солдат, окончательно порвал с традициями Антонинов. И совсем другой вопрос, была ли возможность и дальше сохранять эти традиции, или постепенное превращение формы правления в Римской империи в военную автократию было неизбежным? В любом случае Септимий Север, узурпировав власть и предав сенат и Альбина, осознанно ступил на новый путь и положил начало новой фазе в истории Римской империи, которая после длительного периода военной анархии неизбежно привела к восточной тирании Диоклетиана и Константина. Я не вижу других причин, которые помешали бы императорам типа Траяна, Адриана и М. Аврелия еще на ряд десятилетий продолжить спокойный и относительно благополучный период в истории Римской империи, если бы на этом пути не встали бездеятельность и слабость Коммода, а также честолюбие и беспринципность Септимия Севера.
[11] Об обширных конфискациях после победы над Песценнием Нигером см.: Dio Cass. 74, 8, 4, 9; SHA. Sev. 9, 7: multas etiam civitates eiusdem partis iniuriis adfecit et damnis; [много городов, принадлежащих к той же партии, он подверг притеснениям и штрафам (лат.)] ср.: Dio Cass. 74, 9, 4; Herod. 3, 4, 7. О политике Септимия Севера после победы над Клодием Альбином см.: Hasebroek J. Untersuchungen zur Gesch. des Kaisers Septimius Severus. S. 101 ff.
[12] О политике варваризации армии см.: Domaszewski Α., von. Die Rangordnung des rom. Heers. S. 83 ff.; 122 ff. О допускаемых им преувеличениях см.: Dessau H. Hermes. 1910. S. 1 ff.; Platnauer M. The Life and Reign of the Emperor L. Septimius Severus. P. 158 sqq. (где не учтена работа Дессау). Ср.: Stein A. Der romischen Ritterstand. 1927. S.413. Штайн показал, что Домашевский, несмотря на явное преувеличение, допускаемое им при формулировке предположения о полном отстранении жителей Италии и римских граждан на Западе (Испания, Галлия) от участия в militia equestris, все же правильно определяет общую направленность политики Севера, достигшей своей кульминации во времена военной анархии. Хронологический обзор правления Септимия Севера часто дает Хазеброку возможность высказываться о военных реформах императора. В основном он разделяет взгляды фон Домашевского. Как бы преувеличены ни были выводы Домашевского, в любом случае он доказал, что Септимий Север сделал решающий шаг по пути варваризации армии, особенно ее офицерского состава. Дессау, возможно, прав, подчеркивая, что эта варваризация произошла не случайно. Но я не могу понять, как можно, вопреки прямому свидетельству наших источников, игнорировать факт существования различий между войсками провинций и преторианской гвардией до Севера. Представители Норика, испанцы, македонцы, входившие в эту гвардию, были потомками римских колонистов, которые либо вели свое происхождение из Италии, либо были полностью романизированными провинциалами и по большей части городскими жителями, в то время как дунайские легионы состояли из фракийских и иллирийских крестьян, которые вообще с трудом говорили на латыни: тем не менее именно из их рядов стали назначать центурионов и офицеров. В глазах жителей Рима эти люди были настоящими варварами (бессмысленно в связи с этим замечание, сделанное Шульцем: Schulz О. Th. Vom Prinzipat zum Dominat. S. 25 ff. Anm. 48). Далее, не приходится сомневаться в том, что Септимий Север деморализовал солдат неумеренными подарками, повышением солдатского жалованья и ослаблением дисциплины. Стоит только вспомнить о солдатских парадах, сопровождаемых раздачей подарков, с помощью которых он гасил частые мятежи и подкупал солдат (см.: SHA. Sept. Sev. 7, 68, 9; Dio Cass. 46, 46, 7; Hasebroek J. Untersuchungen usw. S. 41, 46 [о мятежах], 24, 129 [о подарках]), и о поведении солдат в Риме (SHA. Sept. Sev. 7, 2—3: tota deinde urbe milites in templis, in porticibus, in aedibus Palatinis quasi in stabulis manserunt, fuitque ingressus Severi odiosus atque terribilis, cum milites inempta diriperent vastationem urbi minantes) [затем воины разместились по всему городу в храмах и портиках в здании Палатинского дворца, словно на постой, и вступление Севера в Рим было ненавистным и внушающим страх, поскольку воины грабили, не платя денег, угрожая столице опустошением (лат.)] и об Атре (см.: Platnauer Μ. Ор. cit. Р. 121). Бросается также в глаза особый акцент, который биограф Песценния Нигера делает на строгости дисциплины и на образцовом поведении его войск в противоположность слабой дисциплине в войсках Севера (см.: SHA. Pesc. Nig. 3, 6; 4, 6). Что касается проникновения всадничества в управление, то к данным, собранным Платнауэром и Хазеброком, следует еще добавить замену проконсулов на прокураторов (см.: Keyes С. W. The Rise of the Equites in the Third Century of the Roman Empire. 1915. P. 3 sqq.; Keil J. FE. III. S. 139 ff. N54; S. 110 ff. N20). Однако о радикальном изменении в составе сенаторского сословия говорить нельзя. Тот факт, что в его составе урожденных италийцев было значительно больше, чем провинциалов (см.: Sintenis. Die Zusammensetzung des Senats unter Septimius Severus und Caracalla. 1914. Diss. S. 29; ср.: Jarde Α. Etudes critiques sur la vie et le regne de Severe Alexandre. 1925. Appendice: L'Album senatorial sous Severe Alexandre. P. 119), в противоположность политике Траяна и Антонинов, показывает недоверие Септимия Севера к представителям провинциальной аристократии. Из двух зол он выбрал меньшее. Италийцы были во всяком случае ближе к императору, к тому же они были не так богаты. Среди провинциалов он предпочитал людей с Востока сенаторам с Запада, и в этом своем предпочтении руководствовался соображениями куда более вескими, нежели симпатии его жены. Единственным демократическим шагом, который он сделал, было включение в сенат некоторого числа primipili (см.: Domaszewski Α., von. Ор. cit. S. 172; Fluss. RE. II A. Sp. 1981). О солдатских браках и проживании в canabae см.: Hasebroek J. Ор. cit. S. 127; Fluss. RE. II Α. Sp. 1992. Несомненно, солдаты в большинстве своем не были женаты и продолжали жить в лагерях; ср.: Dio Cass. 78, 36, 2; Herod. 3, 8, 5; Stuart Jones H. Companion to Roman History. 1912. P. 240.
[13] См.: Hasebroek J. Untersuchungen zur Gesch. des Kaisers Septimius Severus. S. 44 ff. (первое время), 88 ff. (освящение Коммода), 92 ff. (религиозный характер его благоговения перед Антонинами). Ключевым пунктом политики Септимия Севера было его старание узаконить не только свою личную власть, но и свою династию; для этого он всячески подчеркивал свое происхождение от М. Аврелия, завещавшего власть своему сыну, и свое почтение перед Коммодом. Именно по этой причине он дал Каракалле имя Антонина и беспощадно истребил всех сторонников Альбина, своего предполагаемого наследника. О династической политике Септимия Севера см.: Vogt J. Die alexandrinischen Mtinzen. 1924. S. 166 ff. Насколько для сенатской аристократии идея усыновления была предпочтительнее идеи наследуемой императорской власти, хорошо видно из рукописей, подписанных неким Вописком, которые представляют собой биографии позднейших императоров III в.; см.: Klebs Ε. Hist. Ztschr. 61 (25). S. 231. Anm. 6; ср.: Hohl E. Klio. 1911. 11. S. 292 ff. О диадеме провинциальных flamines, которые были украшены бюстами членов императорской семьи, см.: Hill G. F. Jahresh. 1899. 2. S. 245 ff.; ср.: Idem. Catalogue of Coins of the Br. Mus. Lycaonia. Р. XVII; Idem. Anatolian Studies presented to Sir W. Ramsay. P. 224. На недавно обнаруженной мозаике из Аквилеи, изображение которой опубликовал Брусин (Brusin G. Not. d. scavi. 1923. Р. 224 sqq.; ср. прилагаемые таблицы, илл. b), старец с диадемой является, по всей видимости, фламином Аквилеи; три бюста, украшающие диадему, — это бюсты Юпитера, Юноны и Минервы, а вовсе не Септимия Севера и его сыновей, как я полагал раньше. Достойно внимания то, что domus divina начиная с III в. появляется во всех изображениях, посвященных императору. Раньше это случалось очень редко.
[14] См.: Platnauer M. The Life and Reign of the Emperor L. Septimus. P. 181. По поводу защиты humiliores мы можем сослаться на opinio Ульпиана. Άκμή Ульпиана приходится на время правления Александра, но его opiniones относятся к более раннему периоду, и в них отражается тенденция военной автократии в целом. Dig. 1, 18, 6, 2 (Ulp. opinion. 1. I): ne potentiores viri humiliores iniuriis adficiant neve defensores eorum calumniosis criminibus insectentur innocentes, ad religionem praesidis provinciae pertinet, и там же, 4: ne tenuis vitae homines sub praetextu adventus officiorum vel militum lumine unico vel brevi suppellectili ad aliorum usus translatis iniuriis vexentur, praeses provinciae providebit [чтобы более влиятельные люди не причиняли несправедливостей низшим и чтобы их защитники не преследовали невинных клеветническими обвинениями, это относится к обязанности наместника провинции, и там же, 4: чтобы малоимущие не терпели обид из-за передачи под предлогом прибытия должностных лиц или военных единственного светильника либо скудной утвари для пользования другим, о том позаботится наместник провинции (лат.)] (текст великолепен: lumine unico vel brevi suppellectili представляет собой живописнейшее описание произвола солдат; даже единственную лампу и те несколько горшков, которые имеются в хозяйстве, они используют, словно свою собственность).
[15] По поводу эдикта Субатиана Аквилы см.: BGU. 484 (201—202 гг. по Р. X.); Р. Gen. 10; Р. Catt. II, 1—7; Р. Flor. 6; Rostovtzeff M. Studien zur Geschichte usw. S. 209 ff.; Wilcken. Chrest. N202. P. 235 (Einl.). Эдикт определенно был связан с регулярно проводимой переписью, но постоянное обращение к нему свидетельствует о том, что дела в стране шли очень плохо и что αναχωρήσεις превратились в настоящее поветрие. Приведенные в тексте обороты речи, которыми пользовались крестьяне из деревни Soknopaiu Nesos (см.: Preisigke F. Summelb. griech. Urkunden aus Agypten. 4284 [207 г. по P.X.]; ср.: Р. Gen. 10; Rostovtzeff M. Op. cit. S. 167 ff; Zucker Fr. Philologus. 1910. S. 455 ff.), и их обращение напрямую к императору позволяют предполагать, что Септимий Север во время своего пребывания в Египте (199—200 гг. по Р. X.) издал один или несколько эдиктов, с помощью которых он пытался одолеть то анархическое состояние, в которое начала приходить страна после восстания Авидия Кассия, когда начались репрессии Коммода, и после войны между Нигером и Севером, приведшей к неограниченным конфискациям и поборам. Недавно опубликованный папирус (PSI. 683; ср.: Wilcken U. Arch. f. Pap.-F. 1923. 7. S. 84 ff.) предоставляет нам важный материал по этому поводу. Во время посещения Египта Септимий Север пожелал осмотреть страну. И вся страна готовилась к его визиту. Это обернулось для населения увеличением и без того тяжкого бремени. Как обычно, расходы на содержание императора, его свиты и его солдат были возложены на города и селения Египта, которых обязали к поставкам коров, телят, коз, зерна, сена, вина и т. д. Наш документ представляет собой отчет деревенских писцов, направляемый strategos'у по поводу распределения поставок (επιμερισμός) между деревнями. Однако прежде чем обратиться к основной теме, деревенские писцы откровенно цитируют особое послание эпистратега Аррия Виктора к стратегам округа Arsinoites. Уже сам факт этого цитирования показывает всю необычность самого документа. И действительно, речь идет об очень своеобразном образчике канцелярской служебной литературы. Сначала эпистратег дает стратегам обычное указание о необходимости составления отчетов о распределении поставок εί[ς τήν] άννώναν τοις | χ[υ]ρίοις ήμών (Ζ. 12). Необычное начинается со следующего параграфа. В строке 14 и сл. говорится, что имперская казна заранее выслала наместнику деньги для оплаты товаров, вероятно тех, которые обязано было поставить население (προσθέντες τοις γράμμασι καί τό έξωδιασθέν | άργύριον έν προχρεια έκ τοῦ ιερωτάτου | ταμείου εις πόσα καί τινα είδη έχώρησε). [представив в отчете и деньги из священнейшей казны, издержанные по необходимости в дороге, на какие виды расходов они пошли (греч.)] Со строки 17 опять начинают встречаться крайне своеобразные формулировки предписаний. «Поскольку исконное население, как я думаю, уже проявило заботу о снабжении высокоблагородных солдат, — говорит Аррий Виктор, — то теперь и нам пришло время о них позаботиться» (или «их защитить») (ώσπερ γαρ οίμαι π[ρ]όνοιαν έποιήσαντο | [οί έ]νχώριοι τοῦ τά έπι(τ)ή[δ]εια παρεσχηκέναι | [τ]οί [ς] γενεοτάτοις στρατιω(τα)ις, ουτω καί | αύτών [έπι]μεληθή[ναι ά]νάγκαῖόν έστι). [ибо я полагаю, как местные жители позаботились о том, чтобы доставить все необходимое благороднейшим воинам, так необходимо и позаботиться о них самих (греч.)] Очень жаль, что конец документа так плохо сохранился. В последующих строках Аррий Виктор, безусловно, уточняет, что имеется в виду под народной защитой. Правда, суть одного из этих сомнительных мероприятий мы хорошо поняли (Ζ. 26 ff.). Έπιμερισμός, распределение поставок, должно быть официально объявлено в каждой деревне (προθειναι), а тот, кто чем-то недоволен, может подать прошение (και εῖ τις μέμψασθαι ῖχει | προσέλθη). Вилькен считает, что все эти гуманные слова и меры были средством, с помощью которого главный местный начальник хотел упредить ту возможную ситуацию, когда во время приезда императора все бросятся к нему с жалобами. Я же все-таки склоняюсь к тому, что Аррий Виктор действовал так по специальному императорскому приказу, направленному на защиту народа от излишнего гнета, раз уж необходимое зло в виде взимания annona оказалось неизбежным. Аррий Виктор, конечно, не упоминает инструкций императора, но эти инструкции могли быть даны префекту Египта устно, а через него — уже переданы его основным подручным, главным губернаторам эпистратегий. Но даже если предположить, что Аррий Виктор действовал по собственной инициативе — что в высшей степени маловероятно, поскольку деньги за προχρεία выделялись только согласно специальному ордеру префекта, — то тот гуманный тон, которым он пользуется, показывает, что ему хотелось действовать в духе императора и с помощью этого приказа защитить humiliores от potentiores. Но, по-видимому, несмотря на усилия императора, обстановка в стране мало изменилась к лучшему. Два недавно обнаруженных документа иллюстрируют эту обстановку в том виде, в каком она предстает в начале правления Каракаллы. Первый документ — это папирус из Караниса 214 г. по Р. X. (Воак А. R. Ann. du Serv. des Ant. de 1'Egypte. 1930. 29. P. 51. N3). Он представляет собой άπογραφή, где землевладелец объявляет стоимость трех наделов. На двух из них раньше росли оливковые деревья, но теперь они превратились в посевные площади, а третий — канал, забитый намытым песком, — стал вовсе непригоден для эксплуатации. Другой папирус той же серии (Воак А. R. Ор. cit. Р. 54 sqq.) 211—212 гг. по Р. X. иллюстрирует меры, предпринимавшиеся императорами и префектами для поднятия сельского хозяйства, прежде всего для обеспечения исправного состояния дамб и каналов. Успех этих мер, по-видимому, не был полным, о чем свидетельствует содержание папируса. Документ представляет собой петицию двух землевладельцев (γεοῦχοι), одновременно являющихся государственными арендаторами (δημόσιοι γεωργοί), обращенную к эпистратегу; направлена она против κατασπορεις, которые не поставили материал, необходимый для строительства необычайно важного ῖμβλημα, несмотря на постоянные призывы префекта. Ср. примеч. 33—35 к гл. XI.
[16] См.: Keil J., Premerstein A., von. Dritte Reise. N9, 28, 55; ср.: Idem. Zweite Reise. N 222; IGRR. IV, 1368. Источник первой цитаты в тексте — N 28 (S. 24 ff.). Ζ. 9 ff.: [об этом просим мы, вас воззревших (на нас), величайшие, божественнейшие из когда-либо бывших самодержцев по причине законов ваших и ваших предков и по причине вашей миролюбивой ко всем людям справедливости, но возненавидевших тех, кого всегда ненавидели вы сами и весь ваш царский род и т. д. (греч.)] Эти слова удивительным образом согласуются с основными идеями правления Септимия Севера. Крестьяне апеллируют к благодетельности императорских законов и их справедливости, подчеркивая, что Септимий Север, проводя такую политику, следует примеру своих предшественников Антонинов. Вторая цитата взята из того же документа, N 55 37 ff.). Ζ. 51: φυγάδας (τε) γενέσθαι των δεσποτικών χωρίων, έν οι'ς | (κ)αῖ έγεννήθημεν καί έτράφημεν καί έκ προγόνων | διαμένοντες γεωργοί τάς πίστεις τηρούμε ν τῳ | δεσποτικῳ λόγῳ. [и сделаться изгнанниками с господских полей, в которых мы и родились и выросли и, от предков будучи земледельцами, храним верность господскому слову (греч.)] В тональности и средствах выражения между этим прошением и прошением saltus Burunitanus обнаруживается поразительное сходство.
[17] Платнауэр (Platnauer Μ. The Life and Reign of the Emperor L. Septimus. P. 189 sqq.) представляет политику Септимия Севера по отношению к провинциям в розовом свете, говоря о «благожелательном характере» императора и об «эре мира и благоденствия для жителей провинций». Хазеброк (Hasebroek J. Untersuchungen zur Gesch. usw. S. 132), подчеркивая высокий уровень благосостояния в Африке и Сирии, больше придерживается фактов (ср.: Harrer G. Α. Studies in the History of the Roman Province of Syria. 1915). В дополнение к материалам, представленным Хазеброком, следует напомнить читателю о той заботе, которой Септимий Север окружил свой родной город. Последние раскопки, проведенные итальянцами в Триполи, показали, что с приходом к власти Септимия Севера для незаметных городков африканского побережья, особенно для Лептиса, началась новая эра. Следует упомянуть и придунайские земли. Между тем следует отметить, что именно жители города Никополя на Истре, воздвигавшие Септимию Северу и членам его семьи многочисленные памятники, передают императору добровольный дар в размере 700 000 денариев, который император с готовностью принимает. См.: Britschkov Μ. Ath. Mitt. 1923. S. 99. Объявляя о своем даре, жители, разумеется, восславляют благословенный мир, который выпал на долю их города благодаря великим победам Септимия Севера, и эти хвалы явно возносятся искренне. Ср. многочисленные надписи во славу Септимия Севера и его семьи, которые М. Бричков публикует в той же работе. См. перечисление городов, которые обладали ius Italicum и колониальными правами: Dig. 50, 15, 1 (Ulp. de censibus 1. I) и 8 (Paulus de censibus 1. П). И не такую уж большую значимость я придаю известному описанию Тертуллиана de pallio 2: quantum reformavit orbis saeculum istud! quantum urbium aut produxit aut auxit aut reddidit praesentis imperii triplex virtus! Deo tot Augustis in unum favente, quot census transcripti! quot populi repugnati! quot ordines illustrati! quot barbari exclusi! re vera orbis cultissimum huius imperii rus est, eradicato omni aconito hostilitatis et cacto et rubo subdolae familiaritatis convulso, et amoenus super Alcinoi pometum et Midae rosetum [насколько изменился мир в этом веке. Сколько городов или вывела вперед, или возвеличила, или возвратила тройная доблесть нынешней власти. А в то время как бог благоприятствовал стольким Августам, сколько было проведено переписей населения, сколько народов было завоевано, сколько сословий обрели достоинство, сколько варваров было отражено! Земля действительно стала обработанной усадьбой этой империи, когда с корнем выдрана всякая волчанка вражды, вырван артишок и ежевика коварной дружбы, и прекрасен мир над яблоневым садом Алкиноя и розами Мидаса (лат.)] Это розовое описание преследует определенную цель и относится, по-видимому, только к Африке. Обратите внимание, с каким нажимом автор говорит о необходимости урбанизации Африки и о наделении городов привилегиями. Но в некоторых других местах Тертуллиан пользуется совсем другими красками и предсказывает скорую гибель Римской империи (см.: Tert. ad Scap. 3; ср. 5); далее особенно следует отметить описание жестоких преследований, которым подвергались враги Септимия Севера по всей империи, а также описание того протеста, который вызвали эти меры даже в городе Риме; Tert. ad nat. I, 17; apol. 35: set et qui nunc scelestarum partium socii aut plausores cotidie revelantur, post vindemiam parricidarum racematio superstes. [но и те, которые ежедневно открываются как союзники преступных партий или их обожатели, виноградная лоза отцеубийц, уцелевшая после сбора винограда...(лат.)] ср. предшествующие строки: ipsos Quirites ipsamque vernaculam septem collium plebem convenio, an alicui Caesari suo parcat illa lingua Romana? testis est Tiberis et Scholae bestiarum. [я обращаюсь к самим Квиритам (гражданам) и к самому доморощенному плебсу семи холмов, пощадит ли какого-нибудь своего Цезаря великий римский язык? Свидетелем является Тибр и школы зверей (лат.)] Последнее замечание касается наказания, предназначенного для чересчур бойких на язык жителей Рима. В политике Септимия Севера по отношению к Сирии не было ничего принципиально нового. М. Аврелий и Коммод, так же как и преемники Септимия Севера, даровали городам Месопотамии колониальное право. Почти все значительные города Месопотамии получили этот правовой статус (Карры, Эдесса, Нисибис, Резены, Сингара, Дура). Это объясняется, конечно, тем, что эти города находились рядом с границей, отделявшей империю от вражеских земель, и наделение их правами обозначало, по-видимому, не просто славный титул, но влекло за собой и расселение здесь римских ветеранов в качестве колонистов; ср. примеч. 54. О последних раскопках в Триполи см. библиографию в примеч. 4 к гл. V.
[18] В 50-й книге Дигестов, где речь идет об организации муниципальной жизни в целом и о литургиях в особенности, большинство формулировок могут быть датированы первой половиной III в. По некоторым пунктам имеются даже ссылки на constitutiones Антонинов. Первым системным рассмотрением отношений между городами и государством, особенно в отношении munera, явилось рассмотрение Папирия Юста, который собирал постановления М. Аврелия и Вера. Однако очевидно, что основной труд пришелся на долю юристов времен Севера. В разделе de muneribus et honoribus (Dig. 50, 4) большинство цитат взято из работ Ульпиана, а некоторые основополагающие идеи — из произведений Каллистрата и Папиниана. Позже Гермогениан и Аркадий Харизий дали окончательный систематизированный обзор, хотя учреждение, которое постепенно развилось, с теоретической точки зрения никогда не было организовано основательно и методично. Различия между munera personalia, patrimonii и mixta остаются неопределенными. Источник этих различий определенно восходил к великим юристам времен Севера и основывался как на муниципальной практике, так, возможно, и на опыте Египта. То, какую большую роль играл Ульпиан в систематизации munera, показывают многие из его opiniones. Одна из интереснейших содержится в Dig. 50, 4, 15: praeses provinciae provideat munera et honores in civitatibus aequaliter per vices secundum aetates et dignitates, ut gradus munerum honorumque qui antiquitus statuti sunt, iniungi, ne sine discrimine et frequenter isdem oppressis simul viris et viribus res publicae destituantur [наместник провинции пусть позаботится о присоединении должностей и почестей в общинах в справедливой очередности согласно возрасту и достоинству, как существуют ступени должностей и почетных магистратур, которые были установлены в древности, дабы государственные дела не лишались людей и сил, поскольку одни и те же люди часто и без разбору обременяются обязанностями (лат.)] ср. попытку классификации munera Каллистратом (Dig. 50, 4, 14, 1 sqq.). Заслуживает особого внимания то, что Ульпиан (opinion. 1. Π; Dig. 50, 2, 1) тоже впервые упоминает теорию ιδία в ее применении к декурионам и то, что из нее вытекает необходимость для них всегда оставаться там, где они проживают: decuriones quos sedibus civitatis ad quam pertinent relictis in alia loca transmigrasse probabitur, praeses provinciae in patrium solum revocare et muneribus congruentibus fungi curet [наместник провинции пусть заботится о том, чтобы декурионов, которые получат разрешение, покинув место жительства в общине, к которой они относятся, перебраться в другие места, призвать назад на отеческую землю и чтобы они выполняли соответствующие обязанности (лат.)]
[19] См.: Dig. 50, 12, 10 (Геренний Модестин); 50, 4, 3, 10 (Ульпиан); 50, 4, 1, 1 (Гермогениан); 50, 4, 18, 26 (Аркадий Харизий, который цитирует Геренния Модестина). Надписи из Малой Азии, которые впервые демонстрируют decaprotia в ее видоизмененном облике, после того как она во Π в. стала регулярной литургией (надписи из Prusias ad Hyrium), относятся ко временам Каракаллы или чуть ранее (IGRR. Ш, 60, 61, 63—65, 67). К тому же времени относятся надписи из Силлия (Ibid. 801) и из Аспенда (Ibid. 804), а также из Фиатиры, они образуют также богатый источник наших сведений об истории decaprotia (IGRR. VI, 1248; ср. 1228 [после Каракаллы], 1261, 1265, 1273 [все относятся к Ш в. по Р. X.]). Не случайно первое датированное упоминание δεκάπρωτοι в этой роли принадлежит президенту муниципальной корпорации в 207 г. по Р. X.; см.: IG. XII, 7, 240, 2: γνώμη στρατηγών καί δεκαπρώτων εχόντων δε καί τήν πρυτανικήν έξουσίαν; [мнение стратегов и декапротов, имеющих пританские полномочия (греч.)] ср. 239, 11 —13: θυγάτηρ άνδρός δεκαπρώτου και άρχικοῦ [дочь декапрота и начальника (греч.)] (член той же семьи) и 395 (эгиале, то же время). Облик δεκάπρωτοι в Халкисе (Эвбее) после 212 г. по Р. X. остается прежним; см.: IG. XII, 9, 906, 5—6: είσηγησαμένων τοῦ δεκαπρώτου Κλ. ̓Αμύντου καί Ούλπίον Παμωίλου; [после того как подали жалобу, декапрот Климент, сын Аминта, и Ульпий, сын Памфила (греч.)] ср. 14: στρατηγοῦντος τοῦ δεχαπρώτου Λ Νοουίου Λυσανιου ; [в то время как стратегом был декапрот Луций Новий Лусиан(греч.)] cp. Ibid. N295 (Эретрея) и XII, 8, 646 (Пепарет). О δεκάπρωτοι в Египте см.: Oertel F. Die Liturgie. S. 211 ff, 432 ff.
[20] Dig. 50, 6, 6, 8 sqq. (Callistratus de cognit. 1.1): negotiatores qui annonam urbis adiuvant, item navicularii, qui annonae urbis serviunt, immunitatem α muneribus publicis consequuntur, quamdiu in eiusmodi actu sunt, nam remuneranda pericula eorum, quin etiam exhortanda praemiis merito placuit, ut qui peregre muneribus et quidem publicis cum periculo et labore fungantur α domesticus vexationibus et sumptibus liberentur: сит поп sit alienum dicere etiam hos rei publicae causa, dum annonae urbis serviunt, abesse. Immunitati, quae naviculariis praestatur, certa forma data est [торговцы, которые помогают в поставке продовольствия для столицы, также хозяева кораблей, которые служат продовольственным запасам столицы, получают свободу от государственных податей, сколь долго они занимаются такого рода делом, ибо следует вознаграждать переносимые ими опасности, напротив, даже угодно было побуждать их к этому наградами, дабы те, кто за границей исполняет обязанности, и притом государственные, сопряженные с опасностью и трудом, освобождались от домашних тягот и издержек: хотя не лишним является также сказать, что они, пока служат пропитанию столицы, отсутствуют по государственным надобностям. Освобождению от налогов, которое предоставляется владельцам кораблей, придана определенная форма и т. д. (лат.)] и т. д. О порабощении или полном огосударствлении корпораций во II—начале III в. мы говорить не можем, даже по отношению к корпорации судовладельцев, но то бремя, которое на них было возложено, было все более тяжким. Если navicularii Arelatenses грозили забастовкой, то это не означает, что подобные выступления были разрешены или запрещены. На самом деле забастовки были всегда последним средством для тех, у кого в распоряжении никаких других средств уже не оставалось. Но факты свидетельствуют о том, что принадлежность к 'collegia naviculariorum' de iure еще не была обязательной или наследуемой (хотя de facto могло быть и так). Я не понимаю, как можно говорить о коллективной ответственности navicularii, будь то в ранний или в поздний период империи. Ответственность всегда оставалась личной. Развитие collegia naviculariorum не позволяет нам говорить о возможности замены личной ответственности на коллективную, или наоборот (как это было в куриях городов). Тенденция заключалась в том, чтобы во все большей и большей мере выдвигать на первый план службу каждого отдельного navicularius на благо государства, что в жизни корпораций первоначально имело второстепенное значение, и таким образом сделать службу каждого обязательной. Я не думаю, что корпорация несла ответственность за деятельность своих членов: каждый отвечал сам за себя. Что касается самих членов корпораций, то причиной объединения в корпорации послужило их естественное желание иметь возможность в чрезвычайных бедственных ситуациях действовать сообща, а что касается государства, то оно нуждалось в полном перечне людей, на которых в случае необходимости можно было положиться. Ср.: Groag Ε. Vierteljahreschr. f. Soz.u. Wirtschaftsg. 1904. 2. S. 483 ff.
[21] Ср. примеч. 22 к гл. V и особенно примеч. 37 к гл. VIII.
[22] См. примеч. 40 к гл. VII.
[23] См. примеч. 74 к гл. VII, а также: Dig. 49, 14, 3, 6 (Каллистрат, рескрипт Адриана); 50, 6, 6, 10 (Каллистрат, рескрипт М. Аврелия).
[24] Dig. 50, 6, 6, 10 (Callistratus de cognit. 1. I): coloni quoque Caesaris α muneribus liberantur, ut idoniores praediis fiscalibus haberentur [от податей также освобождаются колоны Цезаря, дабы находиться в более пригодном состоянии для фискальных поместий (лат.)] ср. рескрипт Μ. Аврелияи Л. Вера— Dig. 50, 1, 38, 1: colonos praediorum fisci muneribus fungi sine damno fisci oportere, idque excutere praesidem adhibito procuratore debere; [нужно, чтобы колоны поместий фиска выполняли свои обязанности без ущерба для фиска, и наместник должен добиваться этого с помощью прокуратора(лат.)] ср. также: Rostovtzeff Μ. Studien zur Geschichte des rom. Kolonates. S. 374; S. 292 ff. Anm. 1; Keil J., Premerstein Α., von. Dritte Reise. S. 42 ff. Насколько тяжел был гнет литургий для колонов, показывают следующие строки из прошения из Ага Бея; см.: Keil J., Premerstein А., von. Ор. cit. S. 38. Ζ. 33 ff.: κωλῦσαι δέ τήν εις τά χωρία δεσποτικα έφοδον καί τήν εις ήμάς έν[ό]|χλησιν γεινομένην ύπό (τ)ε των κολληιωνων καί των έπί προφάσει άρχων ή λειτουργιών τους ύ|μετέρους ένοχλούντων καί σκυλλόντων (sic) γεω[ρ]|γούς κτλ. [препятствовать доступу в господские владения и беспокойство возникающие для нас из-за коллетионов, обязанностей и литургий, используемых как предлог, мешающих и отрывающих от дел наших земледельцев (греч.)]
[25] Dig. 50, 6, 6, 12, см. особенно конец параграфа: sed ne quidem eos qui augeant facultates et munera civitatium sustinere possunt, privilegiis, quae tenuioribus per colegia distributis concessa sunt, uti posse plurifariam constitutum est [постановили, что даже те, кто преумножают возможности общин и могут исполнять в них должности, не могут многократно пользоваться привилегиями, которые были уступлены неимущим людям, распределенным по коллегиям (лат.)] Каллистрат определенно думает здесь о таких документах, как рескрипт Септимия Севера и Каракаллы городу Сольве (об этом см. примеч. 41 к гл. VIII); ср. особенно следующие слова этого рескрипта: ii quos dicis diviti(i)s suis sine onere [uti publica subire mjunera compellanturи alioquin [tenuiores perfr]uantur vacatione quae non competit beneficiis coll(egiorum) derogari. [те, о которых ты говоришь, что они беспрепятственно пользуются своими богатствами, пусть будут вынуждены брать на себя государственные должности и малоимущие пусть пользуются свободой (от обязанностей и повинностей), которую не следует отнимать у исключительных прав коллегий (лат.)]
[26] См. приведенные в примеч. 49 к гл. VII исследования П. Юге (Р. Jouguet) и других. Новый свет на этот вопрос пролило исследование Хазеброка (Hasebroek J. Untersuchungen zur Gesch. usw. S. 118 ff.), а также папирус PSI. 683, из которого следует, что Септимий Север посетил Египет не в 202 г., а в 199—200 гг., и что в связи с этим соглашение об βουλή для Александрии может быть датировано тем же годом; ср.: Wilcken U. Ztschr. d. Sav.-St. f. Rechtsg., Rom. Abt. 1921. S. 138. Anm. 2; Idem. Arch. f. Pap.-F. 1924. S. 85; cp. Ibid. 1928. 9. S. 21 ff., 83. Недавно найденный в Египте и опубликованный X. Б. ван Хезеном (Н. В. van Hoesen) и Φ. К. Джонсоном (А. Ch. Johnson) фрагмент документа (JEA. 1926. 12. Р. 118 sqq.) относится не к III, а к началу IV в. по Р. X.; см.: Wilcken U. Arch. f. Pap.-F. 1927. 8. S. 314.
[27] См. примеч. 3 к гл. VII.
[28] Материал полностью собран И. Хазеброком (Hasebroek J. Untersuchungen zur gesch. usw. S. 102 ff.). Нет необходимости еще раз перечислять здесь эти документы. М. Платнауэр (Platnauer Μ. The Life and Reign etc. P. 205) собрал лишь часть материала и пытается умалить его значимость. Хотелось бы обратить внимание читателя на одно высказывание Тертуллиана, ad Scap. 5: parce provinciae, quae visa intentione tua obonoxia facta est concussionibus et militum et inimicorum suorum cuiusque. [пощади провинцию, которая по причине явленных тобою усилий сделалась подверженной потрясениям и со стороны солдат, и со стороны любого из недругов (лат.)] В преследованиях христиан обнаруживался тот же произвол и та же коррупция.
[29] Одним из усерднейших слуг Септимия Севера на ниве военных поборов был М. Россий Витул, с которым связана не так давно найденная в Булле Регии запись (ILA. 455). Этот человек сделал блестящую военную карьеру и дважды был praepositus — или procurator — annonae expeditionis: во время похода Септимия Севера на Рим и во время войны против Альбина; ср.: Hasebroek J. Ор. cit. S. 29. Anm. 5. Ко времени «похода на Рим» Витул был первым провиантмейстером, а позже — начальником казны (Procurator arcae expeditionalis), т. е. вымогал у городов и народа сначала продовольствие, а затем деньги.
[30] См.: Dig. 49, 16, 2, 4—6, de re militari, особенно 4, 9—13, 5 (Arrius Menander de re militari, времена Септимия Севера); ср. трактовку «de re militari» Эмилия Мацера, современника Каракаллы и Александра: Dig. 49, 16, 12 sqq. Другие цитаты под заголовком «de re militari» — из Элия Маркиана (начало III в. по Р. X.), Папиниана, Павла, Ульпиана и Геренния Модестина. Многие из разбойников (latrones), опустошавших Италию и провинции во время и после правления Септимия Севера, были, по-видимому, дезертирами; ср. особенно войну некоторых частей войска Германии adversus defectores et rebelles: CIL. III, 10 471—10 473; Dessau. ILS. 1153 (найдено в Аквинке). Надпись из Лидии гласит: [Ко благой судьбе. В пританию Луция Септимия Аврелия в шестой день от начала месяца Ахиллида Аврелий Гермолай, сын Рустика, дал в сообщество солдат-новобранцев, по постановлению жителей деревни, 250 денариев за должность счетовода (греч.)] Ничего больше не остается, как датировать надпись временем вскоре после 212 г.; ср.: Rostovtzeff М. JRS. 1918. 8. Р. 26 sqq.
[31] Keil J., Premerstein Α., von. Dritte Reise. N9. S. 11. Ζ. 16 ff.: [не сделав никакого блага, но потрясая нашу деревню несносным бременем и наказаниями, так что случилось, что она, израсходовав свои ресурсы на безмерные расходы на приезжающих и на множество коллетионов, лишилась из-за недостатка средств купальни, лишилась и необходимого для жизни и т. д. (греч.)] См. Ibid. Ν 55. S. 38. Ζ. 21 ff.: [мы являемся просителями перед лицом вашей, самые божественные из бывших когда-либо самодержцев, божественной и несравненной царской власти, лишенные возможности заниматься земледельческим трудом, поскольку коллетионы и их заместители угрожают нам, уцелевшим, опасностью для жизни, и не имеющие возможности из-за препятствий обрабатывать землю и платить господские подати и подчиняться последующим распоряжениям, просим вас благосклонно принять нашу просьбу и т. д. (греч.)] По поводу colletiones, которые появляются только в лидийских надписях и в папирусе 206 г. (Р. Оху. 1100), см.: Keil J., Premerstein Α., von. Ор. cit. S. 43 ff.; Rostovtzeff Μ. JRS. 1918. 8. P. 33; Garroni A. Rend. d. r. Acc. dei Lincei. 1916. 25 P. 66 sqq. Основными носителями зла были служащие военной полиции, и в атмосфере беззакония, которая сложилась вследствие гражданской войны и политики Септимия Севера, по-видимому, даже император — не говоря уже о прокураторах и наместниках провинций — не в силах был остановить злоупотребления. О персональных экзекуциях в связи с cessio bonorum см.: Woess F., von. Personalexekution und cessio bonorum im rom. Reichsrecht // Ztschr. d. Sav.-St. f. Rechtsg. 1922. 43. S. 485 ff. (ср. примеч. 42 к гл. VIII). Безобразия, учиняемые полицейскими чиновниками, начались, разумеется, не при Септимии Севере, и конечно вовсе не этот император первым ввел новое название для этих служащих полиции: см. Epict. 24, 117: [а если ты однажды добудешь себе неподвластность печали и страху, какой будет для тебя еще тиран или телохранитель или приближенные Цезаря, или тебя станет точить зависть к получившим назначение или к тем, кто совершает (по этому поводу) жертвоприношение на Капитолии, — тебя, получившего такую власть от Зевса? (греч.)] термин όρδινατίων являлся, безусловно, провинциальным жаргоном и происходил от латинского слова ordinatio (или ordinatus), так же как слово κολλητίων, по-видимому, происходило от collatio. Те же методы применялись муниципальной полицией и в деревнях, находившихся на принадлежащей городу территории. В надписи из деревни, включенной в территорию Гиераполя (см.: Anderson J. G. С. JHS. 1897. 17. Р. 411. N 14; Dittenberger. Ог. Gr. 527), город ищет управы на своего собственного παραφύλακες, которого город послал в подчиненные ему деревни, из-за его незаконных поборов. Надпись относится, видимо, ко II в. по Р. X. Однако не приходится сомневаться в том, что поведение деревенских полицейских в III в. не улучшилось. О муниципальной полиции см.: Hirschfeld О. Die Sicherheitspolizei im rom. Kaiserreiche // Kl. Schr. 1913. S. 605 ff. Ср. примеч. 44 к гл. IX и примеч. 54 к гл. XI.
[32] О ценах см. библиографию в примеч. 3 к гл. XI. По поводу римских денег вообще см. библиографию в примеч. 46 и 47 к гл. V и в примеч. 2 к гл. XI. Ср.: Sydenham Ε. Α. Num. Chron. 1918. 18. S. 182 ff.; 1919. 19. S. 114 ff., 168 ff. Постепенное обесценивание денег в III в. объясняют различными причинами. X. Дельбрюк (Delbriick Η. Gesch. der Kriegskunst. Π[3]. S. 223) видит причину в истощении серебряных рудников; К. Реглинг (Regling К. Miinzkunde// Gerke-Norden. Einl. in die Altertumswiss. 1922. II[3]. S. 110) и другие выдвигают на передний план «субсидии» иностранным «союзникам» и во внешнюю торговлю. Я рассматриваю все эти причины как второстепенные и не считаю, что они имели решающее значение. По моему мнению, главная причина заключалась во всеобщем отсутствии уверенности в завтрашнем дне и в дезорганизации экономики, а также в сопутствующем им неуклонном росте расходов на содержание и подкуп армии, на внешние войны и на управление. Императорам срочно нужны были деньги, а население приберегало их про запас, на черный день, и они таким образом исчезали из оборота. Результатом было то финансово-экономическое явление, которое соответствовало в древности инфляции наших дней: постепенное систематическое обесценивание денег. О рудниках см. примеч. 85 и 86 к гл. VII.
[33] О Каракалле достойных монографий нет. Работы О. Т. Шульца (Schulz О. Th. Der rom. Kaiser Caracalla. 1909; ср.: Idem Beitrage zur Kritik unserer literarischen Uberlieferung fur die Zeit von Commodus' Sturze bis auf den Tod des M. Aurelius Antonius (Caracalla). 1903; Idem. Das Kaiserhaus der Antonine und der letzte Historiker Roms. 1907) опираются только на литературные материалы. К. Бильмайер рассматривает всех «сирийских» императоров с точки зрения их отношения к христианской церкви: Bihlmeyer К. Die «syrischen» Kaiser zu Rom (211—235) und das Christentum. 1916.
[34] Я не имею возможности обсуждать здесь проблему источников и заниматься отдельно вопросом о возникновении и характере известного сборника биографий римских императоров, так называемых Scriptores Historiae Augustae (см. гл. X). Кем бы ни был автор (или авторы) этих биографий и в какое бы время он ни жил, ясно одно: в ранних жизнеописаниях (за исключением второстепенных, так называемых побочных, жизнеописаний, которые явно представляют собой более позднюю компиляцию) использовался написанный по-латыни исторический труд III в. Прерывалось ли это описание на эпохе правления Септимия Севера или оно охватывало также время до Александра включительно, вопрос спорный. Решусь предположить, что определенные фрагменты биографии Каракаллы и серии биографий Макрина, Гелиогабала и Александра основываются на описаниях этого последнего «великого» историка Римской империи или на аналогичном источнике III в. по Р. X. Однако среди большинства современных исследователей господствует, по-видимому, противоположная точка зрения; см.: Domaszewski Α., von. Die Topographie Roms bei den SHA // Sitzungsb. Heid. Akad. Wiss. 1916. Abh. 7. S. 4 ff.); ср. монографии О. Т. Шульца (приведены в примеч. 32 к наст, гл.), а также: Hönn К. Quellenuntersuchungen zu den Viten des Heliogabalus und des Severus Alexander. 1911; Thiele W. De Severo Alexandro imperatore. 1909. Ср. в то же время добросовестную монографию: Jarde Α. Etudes critiques sur la vie et le regne de Severe Alexandre. 1925, особенно Р. 109. О Геродиане см.: Baaz Ε. De Herodiani fontibus et auctoritate. 1909; Sommerfeldt E. Philologus. 1915—1916. 73. S. 568 ff.; Roos A. G. JRS. 1915. 5. P. 191 sqq., а о связи Диона Кассия, Геродиана и Дексиппа, с одной стороны, и Scriptores Historiae Augustae — с другой, см.: Jarde А. Ор. cit. Р. 95 sqq.
[35] Dio Cass. 77, 10, 4 (III, р. 383. Ed. U. Boissevain): [ибо он часто говаривал, что «никто из людей, кроме меня, не должен иметь денег, чтобы я мог их щедро раздавать моим воинам». И когда однажды Юлия упрекнула его, что он расходует на солдат много денег, и сказала: «У нас более не остается ни справедливого, ни несправедливого пути поступления доходов», — он ответил, показав свой меч: «Не падай духом, мама. Ведь пока у нас будет это, деньги никогда у нас не истощатся» (греч.)] О позиции Каракаллы по отношению к просвещению и образованным классам см.: Dio Cass. 78, 11, 2—3. По поводу его склонности представать в облике простого солдата см.: Herod. IV, 7, 6: [от всего дорогостоящего он воздерживался, но пользовался самыми дешевыми вещами, доступными даже самым бедным из солдат. Он делал вид, что ему приятнее, когда его называют боевым товарищем, а не императором (греч.)] О непомерных расходах на жалованье и praemia солдатам см.: Dio Cass. 78, 24, 1 (III, р. 402. Ed. U. Boissevain); Domaszewski Α., von. Neue Heid. Jahrb. 10. S. 236; Idem. Rh. Mus. 1903. 58. S. 223, особенно надпись Вария Марселла; Dessau. ILS. 478.
[36] В выдержках Ксифилина и в так называемых Ехс. Val. содержится обстоятельный, полноценный обзор системы налогообложения и поборов, введенной в обиход Каракаллой; см.: Dio Cass. 77, 9 (III, р. 381 scqq. Ed. Boissevain): [и так этот величайший поклонник Александра, Антонин, очень любил тратиться на своих воинов, а прочих людей старался раздевать, обирать и истощать, особенно сенаторов (Xiphil.). Ибо помимо золотых венков, которые он часто требовал, словно то и дело одерживая победу над некими врагами (я говорю здесь не о самом изготовлении этих венков — ведь это не столь уж дорого, — но о большой сумме денег, даваемых по этому поводу, каковыми деньгами города привыкли увенчивать наших самодержцев), и помимо продовольствия, которое мы получаем в большом количестве отовсюду как даром, так и за плату, все это он раздаривал или продавал как мелкий торговец своим солдатам, и помимо подарков, которые он требовал от богатых частных лиц и от народов и помимо налогов и прочих, какие он установил, и десятины, которую он ввел вместо налога на одну двадцатую часть цены за отпуск рабов на волю, за оставляемые по завещанию земельные наделы и за передачу в дар (греч.)]
[37] См. замечания А. фон Премерштейна в его работе Alexandrinische Martyrerakten // Philologus. Suppl. 16. 1923. S. 75, а также: Ritterling. RE. XII. Sp. 1318. Ср. эдикты Каракаллы: Р. Giss. 40, II, 16 ff.; Wilcken. Chrest. N 22; Р. Oxy. 1406; Meyer Р. M. Juristische Papyri. N 72. Ср. отношение солдат Гелиогабала к городу Антиохии: чтобы защитить город от разграбления, император осыпал их подарками, стоимость которых была затем взыскана с города в форме контрибуции; см.: Dio Cass. 79, 1, 1.
[38] О constitutio Antoniniana см. библиографию в примеч. 88 к гл. VII. R. von Scala (Aus der Werkstatt des Horsaals. 1914. S. 30 ff.) пытается показать, что предоставление Каракаллой гражданских прав было завершением великого дела, которое совершили императоры во имя Римской империи, положив конец всем политическим различиям между всеми слоями его населения. Он забывает, что право римского гражданства в III в. уже мало что значило, что оно, по всей видимости, распространялось не на каждого и что расширение круга римских граждан никак не затрагивало социальных проблем. Не так давно Ж. Сегре показал, что общепринятое объяснение текста Р. Giss. противоречит не только очевидным данным Диона (77, 9, 5; ср. 52, 19, 6) и Ульпиана (Dig. 1, 5, 22, 17), оно также не соответствует самому тексту в том его виде, в каком он нам известен (Sergre G. Boll. dell' Ist. di Dir. Rom. 1922. 32. I. Р. 191 sqq.; ср.: Bonfante. Storia del dir. rom.[3] 1923. I. P. 358). Дион и Ульпиан настоятельно подчеркивают, что права римского гражданства удостаивались все жители империи; текст папируса подтверждает то же самое, добавляя, что появление новых граждан не должно изменить правовой статус различных πολιτεύματα, исключая dediticii (ср.: Beltrami Α. Riv. Fil. 1917. 45. Р. 16 sqq.). Дело останется непроясненным до тех пор, пока мы не узнаем точно, кто такие dediticii. После диссертации Бикерманна и дискуссии, которую вызвала ее публикация (см. примеч. 88 к гл. VII), проблема по-прежнему осталась нерешенной. Прежде всего следует подчеркнуть, что Бикерманн не доказал, что Р. Giss. 40 не является constitutio Antoniniana. Его подача текста убеждает не более, чем подача его издателями и Ж. Сегре. Однако даже если речь идет о поправке к constitutio или же о ее подлинном тексте, в любом случае папирус доказывает, что на dediticii право присуждения римского гражданства во времена Каракаллы не распространялось. Что касается определения понятия dediticii, то версия Бикерманна кажется заманчивой. Представляется очевидным, что dediticii не идентичны peregrini, т. е. жителям провинций, и не тем из них, кто не имел отношения к городу или к территориям, принадлежащим городу. Похоже на то, что сельское население, как и население городских территорий и территорий, не принадлежащих к городам, гражданством наделялось. Если dediticii не были провинциальными peregrini, то кем же они тогда были? Тезис Бикерманна о том, что к dediticii относились те из варваров, которые служили в римской армии, но не имели места жительства на территории Римской империи, в то время как чужеземные gentes, проживавшие в провинциях и на границах Римской империи и не принадлежавшие к dedicitii, получали право римского гражданства Каракаллы, я не могу признать обоснованным. Положение дел на территории Пальмиры этому не соответствует (см.: Excavations at Dura-Europos. Preliminary Report 1. 1929; ср.: Dessau. ILS. 9184; Mommsen Th. Gesammelte Schriften. VI. S. 166 ff.). С другой стороны, если Моммзен прав, утверждая, что после М. Аврелия солдаты вспомогательных отрядов, которые на момент их поступления на службу не являлись римскими гражданами, не могли получить римского гражданства даже согласно honesta missio — за исключением декурионов и центурионов — и даже эти последние, во всяком случае в III в., могли получить это право для своих детей только при том условии, если дети поселялись как castellani (см.: CIL. III, 2002, 2015), то тогда теория Бикерманна приобретает значительно большую вероятность. И все же рискну предположить, что после правления Каракаллы меры, применяемые к военным в том виде, как их описывает Моммзен, применялись не только к чужестранцам, находившимся на службе в римской армии, но и к членам gentes, которые жили на территории империи и из числа которых пополнялись вспомогательные отряды. Касались ли они также и варваров, расселенных императорами на римской земле, всех этих laeti, tributarii, cultores, coloni, понять трудно. Я не вижу никаких убедительных документальных подтверждений тому, что во времена после Каракаллы эти варвары после их расселения автоматически становились римскими гражданами. Следующий шаг по пути к деградации права римского гражданства сделал Александр Север, позволив римским гражданам оформлять свои завещания и выражения своей последней воли на греческом языке. От римского гражданина больше не требовалось безусловного знания латыни. См.: Wessely С Studien zur Palaeographie und Papyruskunde. XX (Cat. P. R. 1). N 35; ср.: Kreller H. Erbrechtliche Untersuchungen. 1919. S. 331.
[39] О Макрине и его сыне Диадумениане см.: Basset Η. J. Macrinus and Diadumenianus. Diss. Michigan, 1920. Низкий уровень дисциплины в армии при Макрине бросается в глаза; см., например: Dio Cass. 79, 27, 1. Несмотря на заигрывания с сенатом, он в основном держался политики своих предшественников; проявлялось это в том, что он назначал на высокие посты людей низкого происхождения; см.: Basset Η. J. Ор. cit. Р. 57.
[40] Гелиогабалу посвящено множество новых монографий, которые в основном ценности для историка не представляют: Butler О. F. Studies in the Life of Heliogabalus // University of Michigan Studies. 1910. 4; Stuart Hay J. The Amazing Emperor Heliogabalus. 1911; Smits J. Cl. De fontibus e quibus res a Heliogabalo et Alexandro Severo festa colliguntur. 1908. О Юлии Coэмии см.: Herzog G. RE. X. Sp. 948 ff. Поведение солдат во время краткого правления Гелиогабала было столь же грубым и жестоким, как при Каракалле и Александре; см. сообщение о серьезной потасовке между ними и народом в городе Риме у Диона Кассия (80, 2, 3).
[41] Об Александре Севере см.: Thiele W. De Severo Alexandro imperatore. 1909; Hönn К. Quellenuntersuchungen zu den Viten des Heliogabalus und des Severus Alexander im Corpus der SHA. 1911. Монография Хёна — самое лучшее исследование по этой теме, хотя она и не так хороша, как монография Хеера о Коммоде или труд Хазеброка о Септимии Севере. При анализе биографии Александра Хён заходит слишком далеко в своем скепсисе, особенно относительно точности данных о реформах императора. Многие пункты в этом списке данных подтверждаются Дионом и Геродианом и находят еще более существенное подтверждение в надписях и правовых источниках, которые Хён привлекает весьма ограниченно. Параллели из Codex Theodosianus, с помощью которых он пытается доказать позднее происхождение соответствующих глав биографии, в основном неубедительны. Я полагаю, что большая часть данных о реформах Александра правдива и достоверна. О Юлии Мамее см.: Williams Μ. G. Univ. of Michigan Studies. 1904. 1. P. 67 sqq.; Herzog G. RE. X. S. 916 ff. Об административном аппарате Александра и о людях, составлявших круг его помощников и официальных лиц, см.: Stein Α. Die kais. Verwaltungsbeamten unter Severus Alexander (222—235), 51. Jahresb. der I. Deutschen Staatsrealschule in Prag. 1912.
[42] См.: Dio Cass. 80, 3; 80, 4, 1; Zos. I, 12; Hönn К. Quellenuntersuchungen usw. S. 70. О неоднократных принудительных наборах в Италии и об образовании нового легиона (IIII Italica) см.: Ritterling Е. RE. XII. Sp. 1326.
[43] См.: Herod. II, 4, 6.
[44] См.: Seeck О. Geschichte d. Untergangs der antiken Welt. I. S. 384, 12; 532, 21. Интересные проекты, вызванные сокращением населения в империи, в особенности в Италии, упоминаются в связи с правлением Александра, как когда-то было во времена Траяна и Адриана. Например, Дион Кассий в известной речи, вложенной в уста Мецена, ходатайствует о создании государственного земельного банка (52, 28, 3 sqq.): [и так я говорю, что тебе следует прежде всего продать имущество, находящееся в государственном владении (многое, как я вижу, приобретено во время войны), кроме немногого весьма полезного и необходимого для тебя, и все эти деньги отдать в ссуду под умеренные проценты. Таким образом и земля будет производительной, отданная владельцам, своими руками ее возделывающим, и те, получив отправной капитал, сделаются богаче, а казна станет достаточной (для нужд) и получит постоянный доход (греч.)] Ср.: SHA. Alex. Sev. 40, 3. Anm. 56. Об исчезновении живого инвентаря в Италии см.: SHA. Alex. Sev. 22, 7. Penuria hominum [недостаток людей(лат.)] как в городах, так и в деревнях, было знамением времени Севера; Dig. 50, 6, 2, 1 (Ulp. de off. procons. 1. IV): impuberes, quamvis necessitas penuriae hominum cogat, ad honores поп esse admittendos rescripto ad Venidium Rufum, legatum Ciliciae, declaratur [рескриптом к Венидию Руфу, легату Киликии, объявляется, что несовершеннолетние, хотя необходимость, вызванная недостатком людей, и принуждает к этому, не должны допускаться к отправлению должностей (лат.)] О Венидии Руфе см.: Pros. imp. Rom. III. Р. 395. N245.
[45] О реквизиции верблюдов см.: Р. Basel. (Rabel Ε. Papyrusurkunden der off. Bibl. der Univ. Basel). N2. J. 190; BGU. 266 (215—216 гг. по Р. Χ.), ср. Ρ. Gen. 45; Р. Flor. 278 (203 г. по Р. X.); Lesquier J. L'armee romaine Egypte. Р. 370, 372; Oertel F. Die Liturgie. S. 88 ff. О сборе кож см.: BGU. 655 (215 г. по Р. X.); ср.: PSI. 465 (265 г. по Р. X.). О сборе пальмового дерева для изготовления копий см.: Wessely С. Catalogus Papyrorum Raineri. И, 92 (III в.). О принудительных закупках зернах см.: Р. Amh. 107, 108; BGU. 807; Р. Ryl. II, 85, ср. 274, 275; Р. Оху. 1541; Р. Tebt. 369; Р. Amh. 109; BGU. 842; Wilcken. Chrest. 416—418 (185 и 192 гг. по Р. X.). О поставках коров, телят, коз, сена и вина для солдат см.: PSI. 683 (199 г. по Р. X.); ср. примеч. 15 к наст. гл. Об обязательных литургиях для классов земельных собственников см.: Р. Ryl. II, 77. Col. 35 sqq. (192 г. по Р. X.); член греческой общины Гермополя заявляет о своей готовности взять на себя στεφανηφόρος έξηγετεία и выплачивать два таланта в год, если он будет освобожден от обязанности аренды имперских земель; ср.: Rostovtzeff Μ. Studien zur Geschichte des rom Kolonates. S. 189. Anm. 1. Отказ от собственности с целью освобождения от гнета литургии был обычным явлением во времена Септимия Севера; см. рескрипт Севера и Каракаллы (200 г. по Р. X.): Wilcken. Chrest. 375 (ср. Р. Ryl. II, 75 [Π в.]) и рескрипт тех же императоров по поводу cessio bonorum в Р. Оху. 1405; ср. CPR. 20; Wilcken. Chrest. 402. Примечательно обещание в Р. Оху. 1405. Z. 10: ή δέ έπιτειμία σου έ|κ τούτου ούδέν βλαβήσεται, ούδέ εις τό | σώμα ύβρεισθήσει, [твое наказание из-за этого не принесет тебе никакого вреда, и телу твоему не будет причинено ущерба (греч.)] которое позволяет сделать выводы о крайней жестокости методов. В Ζ. 23 читаем: ούκ αναλογών οόν ούδέ προς [εν]|μέρος της |ειτουργίας. [несоразмерным образом и не в счет части повинности (греч.)] Ο cessio bonorum вообще см. источники, цитируемые в примеч. 42 к гл. VIII. Обязательство обработки брошенных земель превратилось в III в. в одно из самых обременительных. В PSI некто Аврелий Гермия отказывается от своей собственности и униженно просит прокуратора (Z. 18 ff.): άναγκαίως παρά τά σά ίχνη καταφεύφω έξιστανόμενος αύτοῖς... | εχειν με τό σώμα άνεπηρέαστον καί άνύβριστον, ίνα διά τ[ήν σήν φιλανθρω]|πίαν άόχλητος έν τή πατρίδι συνεστάναι δυνηθώ. [ по необходимости я убегаю по твоим следам, соблазненный ими ... я имею тело, непокалеченное и не подвергнутое истязаниям, чтобы я мог благодаря твоему человеколюбию спокойно жить у себя на родине (греч.)] В новых муниципальных корпорациях городов шла постоянная борьба между председателями и членами корпораций и между самими членами. Нетрудно догадаться, что споры шли о литургиях. См. эдикт Каракаллы: Р. Оху. 1406, 6 (213—214 гг. по Р. Χ.): έάν βουλευτής τον [πρύτανιν ή βονλευ]| τήν τύψη η] μέμψ[ητα]ι[...]|ό μεν βουλ[ε]υτής τής βουλείας ά[παλλά]|ξεται καί εις άτιμον χώμ?] |σεται. [если булевт (член совета) ударит или словесно оскорбит притана или булевита... то булевт отрешается от совета и назначается на лишенную почета должность (греч.)] В таких условиях о безопасности в сельской местности не могло быть и речи. Разбойников было в изобилии; стоит ознакомиться с письмом Бебия Юнцина стратегам (Р. Оху. 1408 [210—214 гг. по Р. X.]), в котором префект повторяет приказ, обращенный к местным властям: [τή]ν τών ληστών άναζήτησ[ιν] ποιήσασθαι [поиск разбойников(греч.)] (Ζ. 13). К письму прилагается эдикт, направленный против тех, кто дает разбойникам приют; Ζ. 23 ff.: [то, что невозможно истребить разбойников, не трогая их укрывателей, ясно всем ... существует же много разновидностей укрывателей. Ведь принимающие участие в преступлениях дают приют разбойникам (греч.)] и т.д.; ср.: Ulp. de off. procons. 1. VII; Dig. 1, 18, 13 pr. (почти теми же словами); Marc. Dig. 43, 13, 4, 2; Hirschfeld О. Die Sicherheitspolizei im rom. Kaiserreich. Kl. Schr. S. 593. Anm. 4. Заслуживает внимания то, что особая речная полиция (ποταμοφυλακια), которая впервые появляется во второй половине II в., во времена Севера постоянно наращивает свои ряды и становится все более значимой; см.: Р. Flor. 91; PSI. 734 (218—222 гг. по Р.Х.); ср.: P.Gen. 1; CIL. II, 1970; Wilcken U. Grundzuge. S. 392; Oertel F. Die Liturgie. S. 272; Meyer P. Griech. Texte aus Agypten. S. 160. Отсюда становится ясно, насколько небезопасным было речное сообщение и каким серьезным препятствием это было для нормального экономического развития Египта. О фонде некоего Аврелия Гориона, предназначенном для облегчения жизни жителей некоторых деревень вокруг Оксиринха, в особенности для облегчения παραφυλακή (т. е. повинности служить разного рода охранниками, φύλακες) см.: Р. Оху. 505; Wilскеп. Chrest. 407 (200 г. по Р. X.). В прилагаемом заявлении Горион говорит: [некоторые деревни Оксиринхского нома... сильно ослабли из-за ежегодных казенных повинностей и охраны своей местности и рискуют стать безнадежными должниками казны, а землю вашу оставить необрабатываемой (греч.)] (Ζ. 69 ff.). Для обстановки в Египте во время пребывания там Каракаллы очень характерен гетеборгский папирус, опубликованный недавно X. Фриском: Frisk Η. Papyrus grecs de la Bibliotheque Municipale de Gothembourg // G5teborgs Hogskolas Arsscrift. 1929. 35. N3 (Панополь, 215— 216 гг. по Р. X.). О сторожевых башнях в Фаюме (μάγδωλα) ср.: Kiessling Ε. RE. XIV. Sp. 300.
[46] Παραπομπή (prosecutio) войск и армейского провианта, а также о ремонте дорог см.: IGRR. IV, 1247; Dittenberger. Or. Gr. 516 (Фиатира), 215 г. по Р. X.; IGRR. IV, 1251 (там же), в то же время; Dittenberger. Ог. Gr. 517, 218—222 гг. по Р. X. (близ Фиатиры); ср. Dig. 49, 18, 4, 1 (Ulp. de off. procons. 1. IV), согласно которым ветераны не обладали правовым иммунитетом в отношении строительства дорог и angariae. Согласно данным первого из трех цитированных выше документов, некий Юлий Менелай оказывал гостеприимство Каракалле и трижды направлялся посланником к императорам; из второго документа мы узнаем, что Ц. Перелий был послан к Каракалле περί όδών; в третьем упомянута та же επιδημία Каракаллы в Фиатире, как и в первом. Согласно IGRR. III, 714, один из жителей Суры в Ликии также неоднократно принимал «членов императорского дома» (κυριακοί). Ряд надписей из Prusias ad Hypium повествует о παράπεμψις στρατευμάτων [посылка войск (греч.)] во времена Септимия Севера, Каракаллы и Гелиогабала; см.: Ibid. III, 60 (Север), 62 (Север, Каракалла и Гелиогабал), 66 (Север и Каракалла), 68 (то же время) и 1421. Z. 7—8: παραπέμψαντα τα ιερά στρατεύματα πολλάκις. [часто посылавший священные войска (греч.)] Prosecutio annonae: Ibid. III, 407 (Погла), при или после Каракаллы; ср. 409. Z. 8: πέμψαντα άννώναν εις τό Άλεξανδρέων έθνος [посылавший пропитание народу Александрии (греч.)] и Rostovtzeff Μ. Num. Chron. Ser. 3, 20. S. 96 ff.; 1412. Z. 3: άννωναρχήσα[ς] | λεγιώσι α' και β' διόδοις [επί] Πέρσας, [став начальником провианта в 1-м и 2-м легионах у персов (греч.)] ср.: Ritterling. RE. XII. Sp. 1322, 1033; Dittenberger. Or. Gr. 640 (Пальмира, при Александре Севере). См. также: CIG. 5465 (Акра в Сицилии); ср. IGRR. I, 497, где некоего Альфия Клодия прославляют за его посольства к императору και γ᾿ παραπονπες, что я могу объяснить και (τρις) παραπομπε(ύσα)ς. [трижды участвовавший в конвое транспорта (греч.)] Заботу об обеспечении провиантом поручали в основном самым оборотистым и лояльным офицерам; см.: Domaszewski Α., von. Rh. Mus. 1903. 58. S. 218 ff. О поборах со стороны офицеров императора речь уже шла, но можно привести и другие примеры. В одной из сирийских деревень налеты солдат превратились в такое стихийное бедствие, что Юлий Сатурнин вынужден был издать для защиты деревни особое письмо; см.: Dittenberger. Or. Gr. 527; надпись свидетельствует о том, что солдаты привыкли становиться на постой в домах провинциалов; ср.: Dio Cass. 78, 3, 4 (III, р. 405. Ed. Boissevain, о парфянской войне Каракаллы): [вот так варвары, видя, что он человек такого качества, и слыша, что и те многие являются такими же и что из-за прежней роскоши (ибо они проводили зиму в домах, расходуя словно свою собственность имущество своих гостеприимцев) и из-за трудов и тогдашнего своего дурного состояния были так измождены телами и пали духом, так что, решив уже ничего не предпочитать взяткам, которые они постоянно в большом количестве от него получали, воспряли духом, намеренные рассматривать их как своих соратников, а не как врагов (греч.)] Фрагмент показывает полную деморализацию солдат Каракаллы, которые привыкли вести себя в провинции, как во вражеской стране. О таком же поведении войск свидетельствует эпизод у Диона 79, 4, 5 (III, р. 458. Ed. Boissevain), где он говорит об убийстве М. Мунатия Суллы Цериалиса Гелиогабалом (218—219 гг. по Р. Χ.): [что будучи послан им из Рима, я встретил на пути кельтских солдат, идущих домой после зимы, проведенной в Вифинии, в которой они на кое-кого нашали страху(греч.)] Ritterling. RE. XII, 1323. Ср. примеч. 5 к гл. VIII.
[47] Dig. 50, 5, 2, 8 (Ulp.opinion. 1. III): qui pueros primas litteras docent, immunitatem α civilibus muneribus поп habent: sed ne cui eorum id quod supra vires sit indicatur, ad praesidis religionem pertinet sive in civitatibus sive in vicis primas litteras magistri docent. [те, кто учит детей первым начаткам грамоты, не имеют освобождения от гражданских обязанностей: но чтобы никому из них не назначалось того, что выше их сил, входит в компетенцию наместника провинции, преподают ли эти учителя начальной ступени в общинах, или в деревнях (лат.)] О роли сельских школ в Египте см.: Oldfather С. Н.The Greek Literary Texts from Greco-Roman Egypt (Univ. of Wisconsin Studies in Soc. Sc. and History. 1923. 9).
[48] См.: Carcopino J. Les castella de la plaine de Setif // Rev. Afric. N 294. 1918. P. 5 sqq.; cp. Idem. Rev. et. anc. 1923. 25. P. 33 sqq.; Idem. C. R. Acad. Inscr. 1919. P. 386; Idem. Syria. 1925. 6. P. 30 sqq., особенно 52. Жизнь в поместье на краю пустыни превосходно иллюстрируют скульптуры с надгробия одного местного землевладельца из Гирзы в Триполитане, некоторые из которых представлены в работе: Mihier de Mathuisieulx Η. Nouv. Arch. d. Miss. Sc. 1904. 12. P. 3 sqq. Tab. Χ, XI. Тип сельского хозяйства напоминает тот, который преобладал в Южной России (см. наши Табл. 37 и 48). Поместье того же рода, какое принадлежало отцу св. Мелании, описано в: Augustin epist. 46; ср.: Allard Р. Rev. d. Quest. Hist. 1907. 81. Р. 11. Арр. 2. В одной из последних работ Каркопино представил материал, из которого следует, что Северы, проводя свою политику, не ограничивались местностью вокруг Ситифа, а распространяли эту политику также и на южные районы современного Алжира (См.: Rev. Arch. 1924. 20. Р. 316 sqq., особенно 324). Он приводит многочисленные, отчасти не публиковавшиеся ранее надписи, в которых упоминаются coloni и conductores из этих мест, а также одну (ILA. N 9), в которой упоминается numerus colonorum в Си-Ауне, в Южном Тунисе времен правления Септимия Севера.
[49] О новых поселениях и об отношении поселенцев к земле см. материал, представленный мною в моих «Studien zur Geschichte des rom. Kolonates» (S. 383 ff.). Земля либо предоставлялась новым поселенцам в пользование, либо покупалась ими так же, как и в Египте в то же время; ср. примеч. 52 к наст. гл.
[50] SHA. А1. Sev. 58, 4 sqq.: sola, quae de hostibus capta sunt, limitaneis ducibus et rnilitibus donavit, ita ut eorum essent, si heredes eorum militarent, пес umquam ad privatos pertinerent, dicens attentius eos militaturos, si etiam sua rura defenderent. addidit sane his et animalia et servos, ut possent colere, quod acceperant, ne per inopiam hominum vel per senectutem possidentium desererentur rura vicina barbariae, quod turpissimum ille ducebat [земли, отнятые у врагов, он подарил пограничным начальникам и воинам, с тем чтобы они им принадлежали лишь в том случае, если наследники их будут военными, и чтобы эти земли никогда не принадлежали частным владельцам, говоря, что они будут с большим старанием нести военную службу, если будут защищать свои поля. К этому он, разумеется, прибавил скот и рабов, чтобы они могли обрабатывать то, что получили, чтобы из-за недостатка людей либо из-за старости владельцев не были покинуты соседствующие с варварскими землями поля, каковое он считал самым позорным (лат.)] Ср.: Hönn К. Quellenuntersuchungen usw. S. 103 ff., особенно Anm. 207, 208, а также военный диплом CIL. III, 2001: praeterea [liberis eorundem] decurionum et centrio[num cum filis in] provinc(ia) ex se procreatis [milites ibi castell]ani essent [кроме этого, детям тех же самых декурионов и центурионов, с тем чтобы они вместе со своими сыновьями, рожденными в этой провинции, были солдатами в крепостях (лат.)] Выдержка из SHA и надпись освещают одну сторону политики Севера — превращение пограничных солдат в крестьян, — явление, которое мы наблюдаем как в Африке (burgi), так и на лимесе по Рейну и Дунаю (burgi на Дунае и castella на Рейне); ср. примеч. 50 и 51 к наст. гл. Приведенные выше африканские надписи раскрывают другую сторону той же политики: милитаризацию крестьян, создание отрядов милитаризованных крестьян в пограничных областях провинций, причем эти крестьяне должны были защищать себя и свои поселения и одновременно поставлять в войска провинций большое количество надежных солдат, верных императору и своему родному дому. В Африке и Фракии таким людям придавалось большое значение, этим castellani seminaria militum, как в Германии milites castellani, — людям, которые были солдатами и отцами будущих солдат.
[51] О Фракии см. надписи из Пизуса: Dittenberger. Syll.³ Ν 880; IGRR. I, 766, и из Дискодуратеры (примеч. 88 к гл. VI). Несомненно, έμπόριον Пизуса, учредительным документом на которую мы располагаем, относилась к разряду тех многочисленных начинаний, которые планировались М. Аврелием (Дискодуратеры) и Септимием Севером (Пизус) и которые до определенной степени были претворены в жизнь; см. начало письма Ц. Сицинния Клара, которое прилагается к учредительной грамоте и списку поселенцев нового έμπόριον; Dittenberger. Syll.³ Ν 880. Ζ. 15 ff.: [радуясь заботе о поселениях, наши величайшие владыки и божественнейшие самодержцы, пожелавшие, чтобы в течение всей их жизни их владения пребывали в благолепии, приказали, чтобы имеющиеся эмпории были еще славнее и чтобы появились те, которых прежде не было. И они появились (греч.)] Термин έμπόριον, разумеется, обозначает рыночную площадь (латинское forum), а не деревню и не город. Εμπόρια — это также σταθμοί, stationes, в военном значении этого слова. Многочисленные льготы, которые предоставлялись жителям этих εμπόρια, Ζ. 49 ff.: τουτέστιν| πολειτικοῦ σείου άνεισφορίαν|καί συν[τελ]είας βουργαρίων καί [φ]ρουρών καί άνγαρειών άνεσιν, [то есть свободу от взноса государственного хлеба и освобождение от уплаты городских, пограничных и почтовых сборов (греч.)] свидетельствуют о том, что новые поселенцы составляли привилегированный класс провинций. Единственным основанием для предоставления таких привилегий было, насколько я понимаю, военное значение этих новых центров полугородской жизни, которые в результате были созданы. Поэтому у меня нет никаких сомнений в том, что εμπόρια во Фракии соответствовали castella в Африке, которые должны были снабжать империю надежными солдатами: их предназначением было создание в этих укрепленных местностях надежного оплота против варваров, и таким образом они играли ту роль, которую в прежние славные времена играли римские колонии. Моя точка зрения подтверждается тем, что в новых поселениях не создавались муниципальные органы, ими управляли особые начальники (τόπαρχοι Βουλευταί), получавшие право юрисдикции δι' επιστολής, и в этом отношении они были сравнимы с praefecti прежних римских колоний в Италии (Z. 25 ff.). Очевидно, что обязанности, от которых были освобождены новые поселенцы, усугубили гнет, приходившийся на долю деревень и городов провинций. Эти εμπόρια были освобождены от муниципальных вещественных налогов, от службы в различных подразделениях военной и гражданской полиции — от обязанности, которая составляла большую обузу, например, для египетских деревень, — а также от обязанности поставлять возниц и тягловый скот для cursus publicus. Об этих привилегиях см.: Rostovtzeff Μ. JRS. 1918. 8. Р. 29 sqq.; об πολειτικος σίτος см.: Idem. Studien etc. S. 302. Этот взгляд подтверждается названием эмпориума, торгового города, построенного предположительно при М. Аврелии близ Траяны Августы, Δισκοδουρατεραι ('вдвойне неприступная крепость'); см. примеч. 88 к гл. VI. Эти εμπόρια не стоит путать с burgi, маленькими фортами и крепостями на границе, гарнизоны которых состояли из солдат-поселенцев в сочетании с особыми, набранными из числа местных жителей, кавалерийскими подразделениями, veredarii, использовавшимися для доставки почты. Мы обнаруживаем такие форты на Дунае, Рейне и в Африке; см.: JRS. Р. 29 sqq.; ср. надпись из Кара-Кутука близ Бургаса, из которой следует, что система закладки таких burgi и praesidia выходит за рамки времен Коммода; см.: Kazarow G. Bull. de l'Inst. Arch. Bulgare. 1926/27. 4. P. 108; Ann. ep. 1927. N49, надпись времен Антонина Пия; ср.: Salač А., Škorpil К. Nĕkolik Archeologickych Pamatek usw. (Чешская Акад. наук. 1928. С. 61. № 26). В учредительной грамоте Пизуса ясно сказано, что жители εμπόρια не обязаны исполнять ни повинности burgarii, ни повинности veredarii. Последние усилия Римской империи урбанизировать провинции и создать новый класс привилегированных горожан разительно отличались от попыток просвещенной монархии. Императоры III в. переняли методы римской республики и раннего принципата и в модифицированных формах возобновили попытки романизировать империю с помощью военных колоний. Септимий Север и Александр были последними императорами, которые отправляли колонистов и организовывали настоящие колонии в уже существовавших городах, например Уши Майус и Вага в Африке (см.: Merlin Α., Poinssot L. Les Inscriptions d'Uchi Majus. P. 21).
[52] О Германии см.: Fabricius Ε. Hist. Ztschr. 1907. 98 (2). S. 23 ff.; Domaszewski Α., von. Die Schutzgottin von Mainz // Abh. zur. rom. Rel. 1909. S. 129 ff.; Idem. Die Juppitersaule in Mainz // Ibid. S. 139 ff.; Sadee E. Bonn. Jahrb. 1923. S. 109 ff. Ср. примеч. 44 к гл. VI.
[53] Об κολωνίαι в Египте см.: Kornemann Е. Klio. 1911. 11. S. 390; Wilcken U. Grundziige. S. 403; Idem. Chrest. N 461; Lesquier J. L'armee romaine d'Egypte. P. 328 sqq. Обращает на себя внимание параллельное явление внутри галльского civitates в I в. по Р. X., которое выделяет Корнеманн. Политика Септимия Севера, как уже говорилось, была mutatis mutandis обновлением политики Суллы, Мария, Цезаря и Августа. Правда, Север не стал создавать настоящие городские центры; проводя свою политику, он не преследовал цели способствовать укреплению городов империи, а намеревался отдельно от муниципальных элементов или параллельно им сформировать новую привилегированную аристократию из военных поселенцев, которые должны были ощущать свою тесную связь с представителями новой династии и их политикой. Но все же колонии Суллы, Мария, Цезаря и Августа служили по сути той же цели. В связи с этим следует отметить, что Септимий Север во время своего пребывания в Александрии (199—200 гг. по Р. X.) подробно изучил экономическое положение страны и вновь принял меры по восстановлению плодородия заброшенных на то время земель, а именно стал распределять и продавать такие земли солдатам, а также произвел ревизию тех условий, на которых императорские земли сдавались в аренду крупным и мелким арендаторам. Конфискации, речь о которых шла выше, наверняка увеличили объем угодий в Египте, находившихся в непосредственном имперском владении. Вероятно, с этой целью, а также чтобы увеличить влияние префекта Египта, Септимий Север учредил в Египте новую должность управляющего финансами, καθολικός или rationalis, которому присвоил титул vir perfectissimus или διασημότατος. Первый καθολικός Египта, Клавдий Юлиан (с 202 г. по Р. X.), был в 201 г. praefectus annonae и поэтому был достаточно осведомлен о вспомогательных источниках и об управлении страной. См.: Р. Giss. 48; Zucker F. Sitzungsb. Berl. Akad. 1910. S. 713; Stein A. Arch. f. Pap.-F. 1913. 5. S.418; Wilcken U. Grundziige. S. 157. Ср. примеч. 37 к гл. VIII. Я вернусь к этой стороне политики Септимия Севера, когда приступлю к рассмотрению документов аналогичного содержания эпохи Филиппа; см. примеч. 57 к гл. XI. Примечательно, что и в тех и других документах καθολικός упоминается в связи со своим помощником, римским прокуратором. При Септимии Севере и во времена Юлиана этот пост занимал некий Клавдий Диогнет, действовавший от имени Юлиана, и он же фигурирует в документах, касающихся не затопляемых паводком земель, как частных, так и имперских; см.: Р. Hamb. 11; ср. 12, Einl. О продаже земельных угодий частным лицам, преимущественно солдатам и ветеранам, см. примеч. 44 к гл. VII. О не затопляемых паводком землях см.: Westermann W.L. Class. Phil. 1921. 16. Р. 169 sqq. Вестерманн считает весьма вероятным тот факт, что римские императоры, облагая высоким налогом не затопляемые паводками земли, пытались вынудить их владельцев и арендаторов искусственно орошать эти земли и не оставлять их незасеянными. Возможно, этот прием восходит к более ранним временам; он мог быть в ходу еще во времена ранних Птолемеев. Но активно применяться он начал только во второй половине II в. по Р. X.; об этом говорит тот факт, что все без исключения сохранившиеся документы, декларирующие не затопляемые паводком земельные угодья (см. примеч. 47 к гл. VII), относятся ко второй половине II в. и к III в., и в них всякий раз упоминаются особые распоряжения префекта (или, после Септимия Севера, καθολικός). В этих распоряжениях подобное декларирование объявлялось обязательным, и они безусловно представляли собой нововведение. Для египетских крестьян, привыкших к легкости возделывания затопляемых паводком территорий, земли этой категории были bite noire, и, по всей вероятности, основной задачей новых чиновников, назначаемых Септимием Севером, был поиск землевладельцев, готовых вложить деньги и труд в эти неблагополучные земли. Таких людей можно было найти среди солдат и ветеранов римской армии, разбогатевших в III в., благодаря императорам, за счет остального населения. Не прослеживается ли здесь тот же самый принцип, который был характерен для политики Птолемеев по отношению к засушливым и не затопляемым паводком землям? См.: Westermann W. L. Ор. cit. 1922. 17. Р. 21 sqq.; Rostovtzeff Μ.Α Large Estate in Egypt in the 3rd Cent. В. C. 1922. Отличие заключалось в том, что предлагаемые Птолемеями для возделывания земли были целинными, в то время как римские императоры пытались восстановить плодородие заброшенных земель, когда-то прежде возделываемых. Наконец, можно упомянуть еще одно обстоятельство, о котором уже говорилось в примеч. 17 к наст. гл. Любопытно, что многие местности в Месопотамии — отчасти это были города, отчасти, по всей видимости, просто укрепленные селения — в конце II—Ш вв. получали титул колоний. К таким городам относилась Дура (Европос). Есть снования предполагать, что присвоение этого титула было связано с поселением в этих местностях римских ветеранов и что Северы проводили в Месопотамии ту же политику, что и во всех пограничных областях империи. См.: Cumont F. Syria. 1924. 5. Р. 346 sqq.
[54] Мое описание в книге основывается главным образом на новых находках в Дуре. Общие направления развития превосходно обозначил Ф. Кюмон в «Fouilles de Doura-Europos» (Р. XLVII sqq.). Последние раскопки в Дуре, осуществленные Йельским университетом, существенно расширили круг наших знаний. После Луция Вера в Дуре, тогда одной из важнейших римских крепостей на Евфрате, были размещены отряды особого назначения регулярной сирийской армии; одним из них была 2-я Ульпиева когорта, sagittariorum civium Romanorum. А при Александре Севере мы обнаруживаем в Дуре 20-ю Пальмирскую когорту, состоявшую из конных лучников. Приблизительно в то же время (возможно, при Каракалле, о чем свидетельствует одна из недавно найденных надписей) Дура наряду с другими городами, расположенными на Евфрате, получает титул римской колонии (ср. примеч. 17 к наст. гл.). Возможно, этот новый статус город получил в ходе Парфянской войны Септимия Севера. См.: Excavations at Dura-Europos. Preliminary Report I. 1929. P. 50 sqq. Важнейшие из надписей, найденных в 1928— 1929 гг., опубликованы во втором томе этого труда. Ср. примеч. 29 к гл. VII.
[55] См. примеч. 52 к гл. VII.
[56] См.: Dio Cass. 78, 6, 1 (III, р. 708. Ed. Boissevain); Herod. IV, 7, 3.
[57] См. примеч. 71 к гл. VII, в особенности надпись из Тубурники: С. Herennius Μ. f. Quir. Festus veteranus leg. X Fretensis honesta missione dimissus, ρ raefectus tironum in Mauretania, praef[ec]tus iuventutis, IIvir bis [Гай Геренний, сын Марка, квирит Фест, ветеран X Фретенского легиона, уволенный почетной отставкой, префект новобранцев в Мавритании, префект молодежи, дважды дуумвир (лат.)] Очевидно, что имелась тесная связь между рекрутированием солдат и объединениями молодых людей. Вспомним также о том, какое важное место на монетах Северы отводили iuventus imperii (см.: Cohen Η. Monn. imp. Caracalla. N 115 sqq., 405 sqq., 411 sqq.; Geta. N217 sqq.). Каракалла и Гета, так же как некогда Гай и Луций при Августе, были почетными предводителями вооруженной молодежи империи. Тесная связь между идеями Августа и Септимия Севера, как и разница в существовавшей обстановке, одинаково бросаются в глаза.
[58] X. Дельбрюк (Delbruck H. Geschichte d. Kriegskunst. Π³. 1921. S. 227 ff., 240) предлагает объяснять новую политику Северов в отношении расселения финансовыми трудностями и в особенности падением валюты; ему вторит Э. Штейн (Stein Ε. Geschichte d. spatrom. Reiches. 1928.1. C. 90). Такая интерпретация (Herod. Ш, 8, 4) безусловно ошибочна. Действия Северов до определенной степени могут объясняться и финансовыми причинами. Но все же нет сомнения в том, что они играли лишь второстепенную роль. На первом месте были причины политического, социального и военного характера.
[59] По поводу aurum coronarium см.: Milne J. G. History of Egypt. 1898. Р. 228 sqq.; Wilcken U. Zu den Edikten // Ztschr. d. Sav.-St. f. Rechtsg. 1921. 42. S. 150 ff.; Grenfell В., Hunt А. Р. Оху. 1441 (197—200 гг. по Р. X.). Einl., 1659, расчеты денежных сумм, которые выплачивались гарнизоном Оксиринха при Элагабале (218—221 гг.) в качестве στεφανικον; Меуer Р. P. Hamb. 80, 81. Einl.; PSI. 733 (Александр); Р. Оху. 1433 (П)Т1иен, Бальбин и Гордиан). Примечательно, что упоминания о στεφανικον в египетских папирусах I и начала II в. по Р. X. редки, тогда как во времена М. Аврелия, Коммода и Северов они появляются часто, в особенности при Элагабале и после его правления, когда налог коронного золота становится регулярным. Но и в это время, а позже — и подавно, дополнительные и чрезвычайные налоги, вторые часто под именем первых, становятся в порядке вещей. Скрупулезное исследование в Р. Fay. N 20, осуществленное У. Вилькеном (Wilcken U.), показывает, что этот папирус — императорский эдикт о частичной отмене aurum coronarium — следует датировать временем Александра Севера; ср.: Bidez J., Cumont F. Imp. Caesaris Flavii Claudii Iuliani epistolae, leges etc. 1922. P. 83. N 72 (где труд Вилькена не учитывается и эдикт приписан еще императору Юлиану); Barbagallo С. Aegyptus. 1920. 1. Р. 348 sqq.; Ensslin. Klio 1922/1923. 18. Р. 128 sqq. Вилькен показал, насколько характерен этот эдикт для идей и идеалов, знаменующих правление Александра, а также для либеральных тенденций его политики. Поразительно то, насколько жестокая действительность противоречила этим идеям. Так называемой σωφροσύνη, благонравию и скромности двора Александра противостояла сумасбродная сила императорских войск, исполненных решимости добиться осуществления своих желаний, а также грубость наместников и прокураторов. Ср. письмо Александра к κοινόν жителей Вифинии, текст которого у нас имеется в Dig. 49, 1, 25 (Paulus respons. 1. XX) и в найденном недавно египетском папирусе (Р. Оху. 2104). Письмо представляет собой всеобщее распоряжение императора, обращенное к прокураторам и наместникам провинций, которое запрещает им чинить препятствия кому-либо посредством βία (vis), ύβρις (iniuria) и φρουρά στρατιωτική (custodia militaris), если кто-либо пожелает обратиться в императорский суд. Чрезвычайно интересны мотивы, Z. 13 ff.: [знающие, что меня настолько заботит свобода подданных, насколько заботит их благомыслие и повиновение (греч.)] Следует принять во внимание, что ελευθερία относится к римским гражданам, εύνοια и πειθώ — к подданным. См.: Меуеr Р. М. De epistula Severi Alexandri Dig. XLIX 1, 25 — Р. Оху. XVII, 2104 Studi in onore di P. Bonfante. 1929. П. P. 341 sqq. О снижении налогов см.: SHA. Al. Sev. 39, 6, — то место, которое не упоминает К. Хён (К. Hönn). Впрочем, сведения эти носят общий характер и размеры льгот, возможно, преувеличены, но я уверен в том, что доля истины в этих сведениях есть. В гл. 40, 2 биограф говорит о субсидиях, которые были выделены землевладельцам для улучшения их положения: предоставляя им инвентарь, орудия земледелия и рабов, власти намеревались сохранить сельскохозяйственное производство, осуществляемое этими землевладельцами (ср. цитируемый в примеч. 43 фрагмент речи Мецены). Эта мера соответствовала духу просвещенной монархии, а применяемые средства отражали плачевное состояние имперских финансов. О помощи городам см.: Ibid. 21, 1 f. Она осуществлялась не в форме субсидий, а в форме разрешения использовать местные vectigalia для улучшения состояния городов.
[60] См.: Persson Α. W. Staat und Manufaktur im rom. Reiche. 1923. S. 58 ff. Я не могу поверить в то, что данные, приводимые в SHA по поводу этих мероприятий, якобы не что иное, как фальсификация. Мы видим здесь вполне естественное дальнейшее продвижение по тому пути, который был намечен императорами II в. Налоговые льготы торговцам и введение налога на производство были локальными мерами, предназначенными только для города Рима. Того же рода были в дальнейшем меры Аврелиана, связанные с anabolicum Египта; ср.: Persson Α. W. Ор. cit. S. 35 ff. О том, что anabolicum в качестве особого налога бесспорно относится к временам до Аврелиана, свидетельствуют свинцовые пломбы, найденные в Лионе и собственноручно исследованные мною и мною же опубликованные (Rom. Mitt. 1896. 11. S. 317 ff.; Woch. kl. Phil. 1900. S. 115; Etude sur les plombs etc. 1900. Chap. I; Dissard P. Collection Recamier. Catalogue des plombs antiques. 1905. Р. 1 sqq. Ν 1—3), а также частые упоминания об этом налоге в папирусах начала III в. (Reil Т. Beitrage zur Kenntnis des gewerbes im hellenistischen Agypten. 1913. S. 9, 17. Anm. 7; Zucker Fr. Philologus. 1911. 70. S. 100; Jouguet Р. P. Thead. 34, 25. P. 184; PSI. 779). Перссон толкует anbolicae species как «товары длительного хранения», в противоположность annonariae species (сезонные товары). Я склонен видеть в anabolicae species такие species, которые были подчинены anabolicum, а сам anabolicum рассматриваю как натуральный налог или как поставку товаров, переработка и изготовление которых во времена Птолемеев были монополизированы государством (лен, пенька, стекло, папирус). Глагол άναβάλλειν, производный от άναβολικόν, является, вероятно, terminus technicus налогообложения и обозначает «выделять», т. е. определять долю тех или иных видов товаров на экспорт в Рим и другие столичные города империи, причем «выделенная» доля представляла собой новые дополнительные выплаты или прежний налог в другой форме, который обязаны были платить производители сырья (например, лен и пенька) и владельцы фабрик (стекло, папирус). В Риме выручка от налогов расходовалась на население столицы и на преторианцев, в Лионе — на нужды рейнской армии. Anabolicum до определенной степени был сходен с annona, он представлял собой превращение денежных выплат в поставки натурой или, точнее, добавление поставок натурой к регулярным выплатам деньгами. Поскольку anabolicum в качестве особого налога впервые упоминается при Септимии Севере, то, возможно, он и был им введен, или же его ввели последние Антонины, испытывая финансовые затруднения. Александр воспользовался теми методами, которые были разработаны еще до него. Меры по отношению к корпорациям нашли, возможно, всеобщее распространение, хотя содержание соответствующего места в биографии (Al. Sev. 33) заставляет предполагать, что речь идет о локальной мере. Решительный шаг к огосударствлению части корпораций, как в Риме, так и во всей империи, относится к временам не раньше Аврелиана; см.: Groag Ε. Collegien und Zwangsgenossenschaften im dritten Jahrhundert // Vierteljahresschiv f. Soc.u. Wirtschaftsg. 1904. 2. S. 491 ff. Насколько далеко пошло государство по пути замены денежного хозяйства натуральным, сказать трудно. Большинство фрагментов биографий Александра и его преемников, касающихся натурального хозяйства, являются поздними подделками.
[61] По поводу морского разбоя см. надписи, касающиеся П. Саллюстия Семпрония Виктора, современника Александра Севера (Pros. imp. Rom. ΠΙ. Р. 160. Ν 69; RE. I Α. 1920. Sp. 1958). При правлении Александра у него в распоряжении находилось чрезвычайное подразделение, по отношению к которому его называли τής έπί πάσαν θάλασσαν ήγησάμενος ειρήνης μετ' έξουσίας σιδήρου. [командовавший миром на всем море с правом применять смертную казнь (греч.)] Другой влиятельный человек того времени, К. Сальгий Л. Пап. Цецилиан, начал свою карьеру в качестве телохранителя императора (optio peregrinorum [желание перегринов (лат.)]) и наставника военной тайной полиции (exercitator militium frumentariorum [командир фуражиров (лат.)]). Позднее он был назначен командующим флотским дивизионом, который с целью защиты Италии был размещен в Мизене и имел своей задачей обеспечение транспортировки багажа императора и обеспечение снабжения императорского двора во время путешествий императора: praepositus reliquationi classus praetoriae Misenatium piae vindicis et thensauris domini[cis e]t bastagis copiarum devehendar(um) [поставленный начальником преторианского флота, благочестивого защитника жителей Мизена, а также императорских сокровищ и средств для перевода войск (лат.)] (Dessau. ILS. 2764; Domaszewski Α., von. Rh. Mus. 1903. 58. S. 386). По поводу беглецов и тех мер, которые принимались против них, см.: Dig. 11, 4, 1, 12 (228 г. по Р. X., Ulp. ad edict. 1. I); ср. аналогичные меры при М. Аврелии: Dig. 11, 4, 3; 11, 4, 1, 1. Насколько глубоко укоренилась система шпионажа и какое бедствие она означала для населения, можно судить по описанию, содержащемуся в знаменитой речи Мецена о деятельности шпионов, см.: Dio Cass. 52, 37, 2 sqq.: [и поскольку необходимо и по этим, и по другим причинам выслушивать некоторых людей и надзирать за всем, что подобает твоей власти, дабы ты знал все, что нуждается в охране или исправлении, то помни о том, что не следует без разбору верить всем их словам, но необходимо тщательно их рассматривать, ибо многие ненавидящие кого-либо, алчущие их имущества, другие из угождения кому-то, иные, попросив у кого-то денег и не получив их, вредят им, словно те замышляют государственный переворот или думают либо говорят что-либо неподобающее против самодержца. Итак, не следует рассматривать их слова поверхностно, но напротив, тщательно расследовать (греч.)] ср. примеч. 23 к гл. X. О положении Римской империи в целом см.: Cyprian. ad Demetrianum, 3 (CSE. III, 1, р. 352 sqq. Hertel): hoc etiam nobis tacentibus. . . mundus ipse iam loquitur et occasum sui rerum labentium probatione testatur. non hieme nutriendis seminibus tanta imbrium copia est, non frugibus aestate torrendis solita flagrantia est nec sic verna de temperie sua laeta sunt nec adeo arboreis fetibus autumna fecunda sunt. minus de ecfossis et faligatis montibus eruuntur marmorum crustae, minus argenti et auri opus suggerunt exhausta iam metalla et pauperes venae breviantur in dies singulas et decrescit ac deficit in arvis agricola, in mari nauta, miles in castris, innocentia in foro, iustitia in iudicio, in amicitiis concordia, in artibus peritia, in moribus disciplina. [в то время как мы молчим об этом ... уже говорит само мироздание и доказательством крушения первооснов свидетельствует о своем закате. Зимой нет большого обилия дождевой влаги для кормления семян, летом нет привычного зноя для просушки плодов, и весенняя пора не столь приятна своим климатом, а осень не столь обильна плодами деревьев. В изрытых и утомленных горах выкапывается меньше кусков мрамора, а исчерпанные рудники дают меньше серебра и золота, и бедные копи сокращаются с каждым днем, и истощается в своих силах на полях земледелец, в море моряк, воин в походном лагере, бескорыстие на форуме, справедливость в суде, согласие в дружбе, умение в ремеслах, дисциплина в правах (лат.)]