34/5.1-2. Фрагменты 135-132 гг. до н. э. О неприязни к евреям. Восстание рабов на Сицилии

Переводчик: 

1. (1) Когда царь Антиох[1], говорит Диодор, осадил Иерусалим, евреи держались какое-то время, но когда все запасы были исчерпаны, они оказались вынуждены делать попытки примирения для прекращения боевых действий. Тогда большинство друзей советовали царю взять город штурмом и уничтожить полностью народ евреев, так как они одни из всех народов избегали отношений с другими народами и смотрели на всех людей как на своих врагов. Они отмечали также, что предки евреев были изгнаны из всего Египта, как люди нечестивые и ненавидимые богами. (2) Для очищения страны все люди, которые имели на своих телах белые отметины или знаки проказы, были собраны и изгнаны за границу, как находящиеся под проклятием; беженцы заняли территорию вокруг Иерусалима и учредили еврейскую нацию, сделав свою ненависть к человечеству традицией, и на этот счёт введя совершенно диковинные законы: не ломать хлеб с любым другим народом, не проявлять к ним никакой доброты. (3) Друзья напомнили Антиоху и о вражде, которую в былые времена его предки испытывали к этому народу. Антиох, прозванный Епифан, разгромив евреев[2], вступил во внутреннее святилище храма бога, куда по закону может входить только священник. Найдя там мраморную статую очень бородатого человека с книгой в руках, сидящего на осле[3], он предположил, что это изображение Моисея, основателя Иерусалима и создателя нации, человека, кроме того, предписавшего для евреев их человеконенавистнические и беззаконные обычаи. А так как Епифан был потрясён такой ненавистью, направленной против всего человечества, он поставил перед собой цель уничтожить их традиционный уклад. (4) Соответственно, перед изображением основателя и перед алтарём бога под открытым небом он принёс в жертву большую свинью и вылил кровь на них. Затем, подготовив тушу, он приказал священные книги, содержащие ксенофобские законы, окропить мясным отваром, лампу, которую они называют бессмертной и которая постоянно горит в храме, погасить, а первосвященник и остальные евреи были принуждены отведать мясо.
Пересказывая все эти события, друзья настоятельно советовали Антиоху положить конец этой расе, либо, в противном случае, отменить их законы и заставить изменить своё поведение. (5) Но царь, будучи великодушным и кротким человеком, взял заложников, но отклонил обвинения против евреев, как только взыскал обусловленную дань и разобрал стены Иерусалима.
2. (1) Когда Сицилия после падения карѳагенян наслаждалась шестьюдесятью годами процветания во всех отношениях, война с рабами[4] разразилась по следующей причине. Сицилийцы, быстро разбогатев и приобретя огромные богатства, стали покупать большое количество рабов, на чьи тела, как только их доставляли толпами с невольничьих рынков, они сразу же ставили отметки и клейма. (2) Молодых людей они использовали в качестве пастухов, остальных такими способами, чтобы они оказались полезны. Но они обращались с ними жестоко и выдавали самое скудное содержание, только самый необходимый минимум еды и одежды. В результате большинство из них добывали средства к существованию разбоем, и повсеместно случались кровопролития, так как разбойники были подобны рассеянным шайкам солдат. (3) Наместники (преторы) пытались подавить их, но так как они не решались наказать их из-за власти и престижа землевладельцев, владевших разбойниками, они были вынуждены смотреть сквозь пальцы на разграбление провинции. Ибо большинство помещиков были римскими всадниками, а так как это были всадники, которые выступали в качестве судей, когда обвинения, связанные с делами провинции, предъявлялись наместниками[5], магистраты пребывали в страхе перед ними.
(4) Рабы, задавленные своими лишениями, часто терпящие произвол и битые сверх всякой меры, не могли вынести их обращения. Собравшись вместе, когда представлялся случай, они обсуждали возможность восстания, пока, наконец, они не претворили планы в действие. (5) Был некий сирийский раб, принадлежащий Антигену из Энны, апамеец по происхождению, имевший склонность к магии и творящий чудеса. Он утверждал, что предсказывает будущее по божественному внушению во сне, и поэтому такая черта его таланта обманула многих. Исходя из этого, он не только давал оракулы с помощью сновидений, но даже утверждал, что божество являлось ему во время бодрствования и слышал будущее из их собственных уст. (6) Из его многочисленных импровизаций некоторые случайно оказались правдой, и поскольку неудачные не подверглись сомнению, те, которые исполнились, обратили на себя внимание, и его слава быстро разрослась. Наконец, при помощи некого устройства, находясь в состоянии одержимости божеством, он извлекал огонь и искры изо рта, и таким образом в бреду давал оракулы о грядущих событиях. (7) Он помещал огонь и топливо для его поддержания в орех - или что-то подобное, - что было проколото с обеих сторон, а затем, поместив это в рот и дуя в него, он иногда зажигал искры, а иной раз пламя. Ещё до восстания он говорил, что сирийская богиня[6] явилась ему, говоря, что он будет царём, и он повторял это и не только другим, но даже своему хозяину. (8) Так как его притязания воспринимались как чудачество, Антиген подхватил его фокусы и представил Евна (таково было имя чудотворца) на званом обеде, и устроил перекрёстный допрос о его царствования и о том, как он будет относиться к каждому из присутствующих людей. А так как он дал полный отчёт обо всем не задумываясь, объясняя, что с умеренностью будет относиться к хозяевам и в общем рассказывал красочные басни о своём знахарстве, гости всё время покатывались со смеху, а некоторые, взяв из тарелки лакомый кусочек, угощали его, добавив, что делают это для того, чтобы, когда он станет царём, он помнил их доброту. (9) Но, как это бывает, его шарлатанство и в самом деле привело на царство, и за любезность, полученную в насмешку на пиру, он воздал благодарностью на полном серьёзе. Началось же общее восстание следующим образом.
(10) Был некто Дамофил из Энны, человек очень богатый, но с жестоким нравом; он чрезвычайно плохо относился к своим рабам, а его жена Мегалла даже соперничала с мужем в наказаниях рабов и в обычном бесчеловечном отношении к ним. Рабы, доведённые таким унижающим достоинство обращением до уровня животных, составили заговор с целью бунта и убийства своих хозяев. Придя к Евну они спросили его, является ли их решимость угодной богам. Он, обратившись к своим обычным ритуалам, обещал им милость богов, а вскоре уговорил их действовать немедленно. (11) Тотчас они собрали вместе четыреста своих товарищей-рабов и, вооружившись как попало, что подвернулось под руку, обрушились на город Энна с Евном во главе, извергающим чудесное пламя ради своей выгоды. Когда они заходили в дома на своём пути, они проливали много крови, не щадя даже грудных младенцев. (12) Чаще всего, их отрывали от груди и бросали наземь, в то время как женщин, на глазах их мужей - но не могу найти слов рассказать о степени их бесчинств и актах разврата! К этому времени к ним присоединилось великое множество рабов из города, которые сначала с полной беспощадностью выразили свои чувства против хозяев, а потом обратились к избиению остальных. (13) Когда Евн и его люди узнали, что Дамофил и его жена были в саду, который лежал недалеко от города, они послали за ними группу и притащили их обоих, мужа и жену, скованных и со связанными руками за спиной, подвергая их многочисленным оскорблениям по пути. Только в случае их дочери рабы проявили уважение во всех отношениях вследствие её природной доброты и потому, что в меру своих сил она всегда проявляла сострадание и готовность помочь рабам. (14) Таким образом это показало, что обращение с остальными было вовсе не результатом "естественной жестокости рабов", а мщением за ранее перенесённые обиды. Люди, назначенные на это задание, притащили Дамофила и Мегаллу в город, как мы уже говорили, и привели их в театр, где собралась толпа повстанцев. Но когда Дамофил пытался мольбами добиться от них пощады и своими словами привлёк многих из толпы, Гермей и Зевксис, люди ожесточённые против него, осудили его как обманщика, и, не дожидаясь формального судебного разбирательства со стороны собрания, один пронзил ему грудь мечом, другой отрубил голову топором. В след за тем Евн был избран царём, но не за свою отвагу и не за способности полководца, но исключительно за свои чудеса и побуждения восстания к действию, и потому, что его имя, казалось, содержало благоприятное предзнаменование, намекающее на доброе отношению к своим подданным[7].
(15) Учрежденный главнокомандующим повстанцев, он созвал собрание и предал смерти всех граждан в Эннах, за исключением оружейников: их он закован в цепи и раздал им задания. Он отдал Мегаллу служанкам как те просили; они подвергли её пыткам и сбросили в пропасть. Он сам убил своих собственных хозяев: Антигена и Пиѳона. (16) Водрузив диадему на голову, и облачившись в пышное царское одеяние, он провозгласил свою жену царицей (она была землячкой-сирийкой и из того же города), и назначил в царский совет таких людей, как казалось, одарённых высоким умом, среди них некто Ахей (Ахей и по имени и по происхождению ахеец), человек, преуспевший как в составлении планов, так и в действии. В три дня Евн вооружил как мог более шести тысяч человек, кроме того остальные из его последователей имели только топоры и секачи, или пращи, или серпы, или закалённые на огне колья, или даже кухонные вертела; и пошёл по округе, разоряя местность. Тогда, поскольку он пополнился огромным числом рабов, он решался даже на бой с римскими полководцами, и по вступлении в бой неоднократно преодолевал их за счёт своего превосходства в численности, ибо теперь у него было более десяти тысяч солдат.
(17) Тем временем человек по имени Клеон, киликиец, также поднял восстание других рабов. И хотя повсеместно были сильные надежды на то, что повстанческие группы вступят в противоречие друг с другом и мятежники уничтожат себя, освободив Сицилию от раздоров, вопреки ожиданиям обе группы объединили свои силы. Клеон подчинил себя Евну в качестве простого командира, исполняя, так сказать, обязанности стратега, служащего царю; его отдельный отряд был численностью пять тысяч человек. Это случилось примерно на тридцатый день с момента возмущения.
(18) Вскоре после этого, вступив в сражение с полководцем, прибывшим из Рима, Луцием Гипсеем[8], который имел восемь тысяч сицилийских войск, повстанцы одержали победу, так как они тогда насчитывали двадцать тысяч. Вскоре их отряды достигли численности в двести тысяч, а в многочисленных боях с римлянами, они зарекомендовали себя хорошо и редко терпели неудачу. (19) Когда известия об этом разлетелись повсюду, в Риме вспыхнуло восстание ста пятидесяти рабов, объединённых в группу, более тысячи восстали в Аттике, и ещё на Делосе и во многих других местах. Но благодаря скорости, с которой были стянуты войска и тяжести карательных мер, магистраты этих общин сразу избавились от повстанцев и привели в чувство всякого, кто колебался на грани восстания. В Сицилии, однако, проблемы нарастали. (20) Города были захвачены со всеми их жителями, и многие армии были разбиты в пух и прах повстанцами, пока Рупилий[9], римский полководец, возвращая Тавромений римлянам, не обложил его строгой осадой и не заточил повстанцев в условия невыразимой нужды и голода: в условия, когда они, начав поедать детей, приступили к женщинам, и даже не совсем воздерживались от поедания друг друга. Именно по этому поводу Рупилий захватил Комана, брата Клеона, когда тот пытался сбежать из осаждённого города. (21) Наконец, после того как Сарапион, сириец, предал крепость, полководец наложил руки на всех беглых рабов в городе, которых после пыток он сбросил со скалы. Оттуда он двинулся в Энну, которую он обложил осадой, во многом таким же образом, в результате чего повстанцы оказались в затруднительном положении и потерпели крушение своих надежд. Клеон вышел из города с малым числом людей, но после героической борьбы, покрытый ранами, он оказался мёртв, а Рупилий захватил и этот город предательством, так как его укрепления были слишком неприступны, чтобы взять его силой оружия. (22) Евн, прихватив с собой телохранителей, тысячу человек, бежал образом недостойным мужчины в горную область. Однако, его люди, зная, что им уготована неизбежная страшная участь, так как Рупилий уже выступил против них, поубивали друг друга мечом путем обезглавливания. Евна, чудотворца и царя, который по трусости нашёл убежище в какой-то пещере, вытащили с четырьмя другими: поваром, пекарем, человеком, который делал ему массаж в бане, и четвёртым, в чьи обязанности входило развлекать его на пиршествах. (23) Возвращённый в тюрьму, где его сожрали вши[10], он встретил такой конец, какой полагался за его мошенничество, и умер в Моргантине[11]. Вслед за тем Рупилий прошёл всю Сицилию с небольшим отборным войском, и раньше, чем можно было ожидать, избавил её от всех без исключения разбойничьих гнёзд.
(24) Евн, царь мятежников, называл себя Антиохом, а орды повстанцев - сирийцами.
(25)[12] Нигде не было восстания рабов настолько грозного, как то, что произошло на Сицилии, в результате чего многие города встретились с тяжкими бедствиями, неисчислимые количества мужчин и женщин вместе со своими детьми пережили величайшие несчастья, и весь остров был в опасности угодить под власть беглых рабов, мерой власти которых были только чрезмерные страдания свободнорождённых. Для большинства людей эти события стали неожиданным и внезапным потрясением, но для тех, кто был способен судить о делах реально, они, похоже, произошли не без причины. (26) В связи со сверхъизобильным преуспеванием тех, кто пользовался плодами этого огромного острова, почти все, кто разбогател, в первую очередь поражали роскошным образом жизни, затем высокомерием и наглостью. В результате всего этого, вследствие как жестокого обращения с рабами, так и растущего взаимного отчуждения рабов от своих хозяев, в конце концов, когда представился случай, произошёл сильный взрыв ненависти. Таким образом, не сговариваясь, десятки тысяч рабов объединили усилия, чтобы уничтожить своих хозяев. В то же самое время подобные события происходили по всей Азии, затем Аристоник[13] претендовал на царство, которое не принадлежало ему по праву, и рабы, из-за жестокого обращения их владельцев к ним, присоединились к нему в его безумных предприятиях, и втянули многие города в большие несчастья.
(27) В подобной манере[14] все крупные землевладельцы покупали толпы рабов на невольничьих рынка, для работы на своих полях;... некоторых заковывали в кандалы, изнуряли других невыносимым трудом, и надменно метили всех их своими клеймами. В результате, великое множество рабов заполонили Сицилию, что всяк, кто слышал об их огромном количестве, испытывал недоверие. Фактически, сицилийцы, которые приобрели огромные богатства, ныне соперничали с италийцами в высокомерии, жадности и подлости. И италийцы, владеющие большим числом рабов, выработали привычку к преступлениям у своих пастухов, не давая им никакой еды, но позволяя грабить. (28) Такое разрешение, данное людям, которые имели физические силы для достижения этих намерений, которые имели цель и свободное время, чтобы воспользоваться этой возможностью, и которые от голода были вынуждены решиться на опасные предприятия, вскоре преуспели в беззаконии. Они сначала убивали людей, путешествующих в одиночку или парами, на наиболее заметных[15] местах. Затем, собравшись группой, ночью нападали на усадьбы наименее защищённые, которые они разрушали, захватывая имущество и убивая всех сопротивлявшихся. (29) Так как их смелость росла всё больше и больше, Сицилия стала непроходимой для путешественников по ночам, а те, кто постоянно жил в стране, обнаружили, что уже небезопасно находиться здесь; насилие, грабежи и всевозможные кровопролития происходили со всех сторон. Пастухи, однако, поскольку их опыт жизни под открытым небом и военная амуниция, естественно, дополнялись высоким духом и смелостью, и поскольку они носили дубинки, или копья, или прочные посохи, в то время как их тела были защищены шкурами волков или диких кабанов, они представляли собой ужасающее зрелище, не намного меньше подлинной воинственности. (30) Кроме того, за каждым из них по пятам следовала стая храбрых собак, а обильное питание молоком и мясом, доступное этим людям, делало их нрав диким, а телосложение крепким. Таким образом область была заполнена, практически, разрозненными группами солдат, так как с безрассудного разрешения их хозяев, дерзкие рабы были обеспечены оружием. (31) Преторы пытались обуздать ярость рабов, но не осмелились наказать их, потому что под властью и влиянием хозяев были вынуждены закрывать глаза на разграбление провинции. Ибо большинство помещиков были римскими всадниками с высоким положением, и так как это было всадники, которые выступали в качестве судей, когда обвинения, возникающие из провинциальных дел выдвигались против губернаторов[16], магистраты трепетали перед ними.
(32) Италийцы, которые были заняты в сельском хозяйстве, приобрели большое количество рабов, которые все были помечены клеймами, но не обеспечивая их достаточным пропитанием, изнуряли их невыносимым трудом... их истощения.
(33) Не только при исполнении политической власти люди должны быть вежливы к тем, кто относится к низшим сословиям, но так же и в личной жизни, они должны, - если они обладают разумом, - относится к своим рабам кротко. Ибо деспотическая надменность приводит государство к гражданским раздорам и разделяет граждан на партии, так и в частном хозяйстве она прокладывает путь для заговоров рабов против господ и ужасным восстаниям в сговоре против всего государства. Чем больше власть извращается в жестокости и беззаконии, тем крепче решимость в отчаянные моменты тех, с кем власть обошлась жестоко. Всякий, кого судьба поместила в низшие сословия, охотно уступает своему начальству в отношении благородства и почёта, но если он лишён должного внимания, он начинает относиться к тем, кто грубо господствуют над ним с резкой неприязнью.
(34)[17] Некий Дамофил, уроженец Энны, человек большого богатства, но надменный в манерах, который, поскольку он имел огромные наделы земли под пахотой и владел многочисленными стадами крупного рогатого скота, подражал не только в роскоши италийским землевладельцам на Сицилии, но и толпами рабов, и бесчеловечностью и суровостью отношения к ним. Он ездил по округе на дорогих конях, в четырёхколёсном экипаже, с рабами-телохранителями, и, кроме того, гордился наличием в своей огромной свите красивых мальчиков-слуг и невоспитанных параситов[18]. (35) Как в городе, так и на своей вилле, он старался обеспечить настоящую выставку чеканного серебра и дорогостоящих пурпурных скатертей, и сам обслуживал роскошные и по-царски обильные обеды, в которых он превзошёл даже персидскую роскошь в расходах и сумасбродстве, как, впрочем, он превзошёл их также в высокомерии. Его неотёсанная и грубая натура, по сути, получила в своё распоряжение безответственную власть и контроль над огромным состоянием, что в первую очередь породило пресыщение, затем самонадеянную гордость, и, наконец, уничтожение его самого и большие бедствия для страны. (36) Покупая большое число рабов, он относился к ним возмутительно, метил железным клеймом тела людей, которые у себя на родине были свободными, но захваченные на войне, познали судьбу раба. Некоторых он заковал в кандалы и заключил в загоны для рабов, других он назначил пастухами, но забыл дать им подходящую одежду и пропитание.
(38) Однажды, когда подошла группа обнажённых слуг с просьбой выдать им одежды, Дамофил из Энны в раздражении отказался их выслушать. "Что?!" - сказал он: "Разве тот, кто путешествует по стране, ходит голым? Разве они не предложат готового источника пропитания для тех, кто нуждается в одежде?" Сказав это, он приказал их приковать к столбам, избить, и затем надменно отпустил их.
(37) Из-за его деспотизма и жестокого нрава дня не проходило, чтобы этот Дамофил не мучил кого-либо из своих рабов без уважительной причины. Его жена Металла[19], которая получала не меньшее удовольствие от таких надменных наказаний, относилась жестоко к своим служанкам, а также к любым другим рабам, которые попадали в её лапы. И в связи с жестокими наказаниями, раздаваемыми ими обоими, рабы были полны гнева против своих хозяев, а также сознавая, что уже нет ничего хуже их нынешнего несчастья[20], организовали заговор с целью восстать и убить своих хозяев.
(24b) Явившись к Евну, который жил неподалёку, они спросили, одобряют ли боги их замысел. Он притворно выставлял напоказ свои порывы вдохновения, и, когда узнал, зачем они пришли, недвусмысленно заявил, что боги благоволят восстанию, если только они исполнят своё предприятия без промедления; ибо это было предопределено судьбой, что Энна, цитадель всего острова, должна стать их землёй. Услышав это и, полагая, что провидение оказывает помощь в их замысле, они были так сильно возбуждены к восстанию, что без какой-либо задержки исполнили своё решение. Тотчас они освободили тех, кто был в оковах, и, собрав остальных, как жил рядом, они собрали около четырёхсот человек на каком-то поле, недалеко от Энны. Затем заключив договор и обменявшись клятвами под покровом ночи над священной жертвой, они вооружились так, как позволяли обстоятельства, но все они были оснащены наилучшим оружием - яростью, которая была направлена на уничтожение их надменных господ. Их вождём был Евн. Подбадривая криками друг друга, они ворвались в город около полуночи и дали волю мечам.
(39) Была в Сицилии дочь Дамофила, девушка, достигшая брачного возраста, отличающаяся простыми манерами и добрым сердцем. Она всегда стремилась сделать всё, что могла, чтобы утешить рабов, которые были избиты родителями, и так как она также сочувствовала всякому, кто был закован в цепи, она была горячо любима всеми и каждым за её доброту. Теперь, в это самое время[21], так как её былое покровительство заслужило признательность тех, к кому она проявляла доброту, никто не осмелился наложить руку насилия на девушку, но все оставили её цветущую молодую красоту нетронутой. А выбрав подходящих людей из своих рядов, в том числе Гермея, её горячего поборника, они препроводили её в дом каких-то родственников в Катане.
(40) Несмотря на то, что восставшие рабы были в ярости против всех домочадцев своих хозяев, и прибегли к безжалостному насилию и мести, были ещё некоторые признаки того, что это случилось не из врождённой жестокости, а скорее из-за надменного обращения, которому они сами подвергались, что теперь они действовали вне себя, когда они обратились к отмщению своим гонителям.
Даже среди рабов человеческая природа не нуждается в наставнике в отношении справедливой оплаты, будь то благодарность или месть.
(41) Евн, будучи провозглашён царём, приговорил их всех[22] к смертной казни, за исключением тех, кто когда-то, когда хозяин снизошёл до него, допустив на свой пир, и выказали ему любезность, как в отношении его пророчества, так и одарив лакомствами со стола; этих людей он ободрил и отпустил. Здесь действительно было чему удивиться: что их судьба так драматически изменилась, и что доброта, проявленная в таких простых вещах, была вознаграждена так своевременно и со столь великой щедростью.
(42) Ахей, советник царя Антиоха[23], был вовсе не в восторге от образа действий беглых рабов, осудив их за безрассудство и смело предупредив, что их настигнет быстрое наказание. Будучи далёк от мысли предавать его смерти за откровенность, Евн не только подарил ему дом его бывших хозяев, но сделал его царским советником.
(43) Кроме того, произошёл ещё один бунт беглых рабов, которые собрались в значительном количестве[24]. Некто Клеон, киликиец из области на Тавре, привыкший с детства к разбойной жизни и ставший на Сицилии табунщиком, постоянно подстерегал путешественников и совершал всевозможные убийства. Услышав новость об успехах Евна и о победах беглецов, служащих ему, он поднял восстание и, убедив некоторых из окрестных рабов присоединиться к нему в его безумном предприятии, захватил город Акрагант и все окрестности.
(44) Насущные потребности и бедность вынудили восставших рабов считать что угодно приемлемым, не давая им возможности выбирать[25].
(45) Не требовалось знамений с небес, чтобы понять, насколько легко город мог быть захвачен. Ибо было очевидно даже для самых простодушных, что из-за длительного мира стены рассыпались, и что теперь, когда многие из солдат были убиты, осада города обещала лёгкий успех[26].
(46) Евн, разместив свою армию за пределами досягаемости метательных снарядов, издевался над римлянами, заявив, что именно они, а не его люди, бежали с поля боя. Для жителей города на безопасном расстоянии (?) он устроил представление мимов, в котором рабы разыгрывали сцены восстания над своими хозяевами, осуждая их высокомерие и неумеренную дерзость, что привело к их уничтожению.
(47) Что касается странных ударов злой фортуны, хотя некоторые люди могут быть уверены, что Провидение не имеет никакого отношения ни к чему подобному, но, конечно, в интересах общества, чтобы страх перед богами глубоко укоренился в сердцах людей. Ибо тех, кто действует честно, потому что они сами по себе являются добродетельными людьми, не так много, но большая масса людей воздерживается от злодеяний только потому, что опасаются наказания по закону и возмездия, исходящего от богов.
(48) Когда эти многочисленные великие потрясения обрушились на Сицилию, чернь не только не сочувствовала, но на самом деле злорадствовала по поводу их бедственного положения, завидуя в силу неравенства своего жребия и разницы в образе жизни. Их зависть из разъедающей язвы теперь превратилась в радость, так как они увидели как разом блистательный жребий богачей переменился и скатился до состояния такого, какой прежде был ниже их достоинства. Наихудшее из всего, несмотря на то, что повстанцы, благоразумно заботясь о будущем, не поджигали усадьбы, не портили инвентарь или запасы урожая, и воздерживались от причинения вреда всякому, кто занимался сельским хозяйством, народ, пользуясь беглыми рабами как предлогом, делал вылазки в сельскую местность и из чёрной зависти не только грабил поместья, но также поджигал строения.


[1] Антиох VII Эвергет (Sidetes), брат Деметрия II. Он вступил на престол в 139/8 г. до н. э. после захвата его брата парфянами. Об осаде Иерусалима см. Иосиф, Ant. Iud. 13.236 и след., и этот рассказ еврейского происхождения, вероятно, происходит от Посидония (Jacoby, FGH, II C, стр. 196-199), ср. Тацит, Hist. 5.3-5. Толкование Исхода, как очищения от прокажённых, восходит к Манефону (Иосиф Флавий. Против Апиона, 1.229.
[2] В 169 г. до н. э.
[3] Иосиф, Против Апиона, 2.79 и след., вероятно, авторство подобной истории приписано Посидонию или Аполлонию Молону (или обоим) Апионом, у которого, однако, это изображение — просто голова золотого осла.
[4] Дата восстания является неопределённой, и «шестьдесят лет» Фотия, в, лучшем случае, круглое число. Краткое изложение войны, данное Фотием, сильно сокращённый текст Диодора, что можно видеть в сравнении с параллельным отрывком, сохранившемся в Извлечениях Константина.
[5] На самом деле, контроль судов всадниками не мог существовать до Gracchan Lex iudiciaria 122 г. до н. э. Анахронизм может проистекать из предубеждения Посидония но, возможно, восходит к его римским источникам.
[6] Атаргатис, чей главный храм был в Гиераполе (современный Мембиджи (Membidj)) на северо–востоке Сирии: ср. Лукиан, О сирийской Богине.
[7] Как общее прилагательное его имя означает «доброжелательный», «дружелюбный».
[8] Л. Плавтий Гипсей. Дата его исполнения обязанностей претора не может быть точно определена.
[9] П. Рупилий, консул в 132 до н. э.
[10] Плутарх, Сулла, 36, включает Евна в список прославленных или печально известных людей, умерших от morbus pedicularis. Подобный недуг поразил Ирода (Деян. 12.23), который был «съеден червями», ср. Также Геродот, 4.205, и Лукиан, Pseudomanlis, 59.
[11] Моргантины идентифицируются с обширными развалинами на Серра Орландо.
[12] Остаток главы 2 с этого места состоит из Извлечения Константина, которое (частично) параллельно последовательному, но краткому рассказу Фотия. Этот параграф, очевидно, — введение в рассказ о войне с рабами.
[13] После смерти Аттала III в 133 г. Аристоник выступил как претендент на престол Пергама, утверждая, что он сын Евмена II; его утопический проект «Город Солнца» принёс ему широкую народную поддержку, вплоть до 130 до н. э., пока он не потерпел поражение от римского оружия и не был взят в плен (Strabo. 14. I.38, с. 646).
[14] С чем идёт сравнение — не ясно.
[15] Возможно, «незаметных»
[16] См. прим. к §3, выше.
[17] В §§34-36, 38 ср. § 10 выше.
[18] Это предложение близкая копия пассажа из 8–й книги Истории Посидония (Jacoby. FGH, нет. 87, фр. 7). Посидоний, вероятно, главный источник рассказа Диодора о Рабской войне.
[19] Её имя у Фотия представлено более правильно (см. выше, гл. 2. 10) как Мегалла.
[20] В этот момент, как это видно из параллельного пассажа у Фотия (§§ 10-11 выше), повествование обрывается в коллекции De virtutibus et vitiis (§ 37) и продолжается сразу (только тема [oi δοữλοι] повторяется) в коллекции De insidiis (§ 24b), который поэтому был перенесён в его нынешнюю позицию.
[21] То есть, когда её семья была захвачена бунтовщиками, §39-40 соответствуют последней части §13. О Гермиасе см. выше, §14.
[22] Т. е. всех рабовладельцев. С этим отрывком см. §8 выше.
[23] Антиох — царское имя, принятое Евном (см. выше, §24). Идентификация Ахея в качестве советника, прежде чем он был возведён в этот ранг, несомненно, является продуктом эксцептора. Об Ахее см. выше, §16.
[24] Ср. §17, выше.
[25] В §16, выше, случайное вооружение рабов было упомянуто. Возможно, таким образом, настоящий отрывок должен находиться после §41 или 42.
[26] Несмотря на аргументы Якоби (FGH, II C, стр. 206-207), кажется, что отчёт Диодора о Рабской войне был летописным, а не, как в пересказе Фотия, – в виде непрерывного повествования. Об этом свидетельствует главы 8-11, которые разделены в коллекции Константина более ранними фрагментами материалов, которые можно отнести к 133 году до н. э. Таким образом, настоящий фрагмент (глава 2.45) не может, как представляется из предположения Якоби, относится к осаде Тавромения (§§20-21), которая произошла в 132 г. до н. э.