LIV Против Конона за нанесение побоев

Переводчик: 

Содержание

Аристон, афинянин, выступает в суде против Конона в связи с нанесением побоев; он утверждает, что был избит Коионом и его сыновьями и представляет свидетелей этого. Конон же это отрицает и, в свою очередь, представляет свидетелей, которые, как утверждает Демосфен, не достойны доверия, поскольку они ведут скверный образ жизни и легко идут на лжесвидетельство.

Речь

(1) Граждане судьи, я был жестоко оскорблен присутствующим здесь Кононом и получил от него такие увечья, что очень долгое время ни мои близкие, и никто из врачей не думали, что я выживу; сверх ожидания я вернулся к жизни и, поправившись, подал на этого человека жалобу за нанесение побоев. Все друзья и близкие, с которыми я советовался, убеждали меня, что Конон за свои действия подлежит аресту как грабитель и может быть привлечен к суду по обвинению в оскорблении насилием[1]. Но они советовали мне и убеждали меня не связываться с делом более серьезным, чем то, которое мне по силам, и, предъявляя иск за причиненные мне оскорбления, не оказаться истцом по делу, не подобающему человеку моего возраста; так я и поступил и по их совету подал частную жалобу, хотя с наибольшим удовольствием я, мужи афинские, потребовал бы для него смертной казни. (2) Я уверен, что вы отнесетесь к этому с сочувствием, когда услышите, что мне пришлось вынести: ведь если оскорбление, которому я тогда подвергся, было ужасным, то не менее оскорбительна та наглость, которую этот человек выказал впоследствии. Именно поэтому я на законном основании прошу всех вас прежде всего благосклонно выслушать мой рассказ о том, что мне пришлось претерпеть, а затем, если для вас станет очевидно, что я был жертвой преступных и беззаконных действий, помогите мне по справедливости. Итак, я расскажу вам с самого начала о том, что произошло в каждом отдельном случае как можно короче.
(3) Два года назад я отправился в Панакт, где нам приказано было нести гарнизонную службу[2]. Сыновья вот этого Конона поставили палатку рядом с нами, хотя я предпочел бы этого избежать, поскольку с этого-то и пошли у нас вражда и ссоры. А с чего именно - об этом вы услышите. Сыновья Конона обычно пили целый день, как только кончался завтрак. И пока мы находились в гарнизоне, это происходило постоянно. Мы же и там вели тот образ жизни, к которому привыкли здесь. (4) Так вот, когда для прочих наступала пора ужинать, они к этому времени уже напивались. Сначала они многократно оскорбляли рабов, находившихся у нас в услужении, а затем пришел и наш черед. Под тем предлогом, что наши рабы, приготовляя еду, дымят или же грубят им, они по всякому поводу били их, выливали свою ночную посуду и мочились возле нашей палатки; нет такой дерзости и такого оскорбления, которых бы они себе не позволили. С возмущением наблюдая это, мы сначала увещевали их. а затем, когда они стали и над нами издеваться и ни в какую не унимались, то все мы - те, кто питался из одного котла[3] - сообща пришли к стратегу и рассказали об этих неприятностях, причем я ничем среди других не выделялся. (5) Стратег очень крепко выбранил их не только за грубость по отношению к нам, но и вообще за их поведение в лагере; они же не только не унялись и не усовестились, но в тот же вечер, едва стемнело, тут же ворвались к нам и сначала оскорбляли нас, а затем стали бить меня; они подняли вокруг нашей палатки такой крик и шум, что пришли стратег, таксиархи и несколько солдат; они и помешали тому, чтобы нам причинили непоправимый вред, а также тому, чтобы, оскорбленные этими пьяницами, мы сами не нанесли им ущерба.
(6) Поскольку дело зашло так далеко, то вполне естественно у нас, когда мы вернулись в Афины, могли после этого возникнуть взаимное раздражение и вражда. Однако, клянусь богами, я и не думал о том чтобы вчинить им иск и даже не вспоминал о том, что случилось. Просто я решил на будущее быть осмотрительнее и держаться подальше от подобных людей. Так вот, сначала я хочу представить свидетельства в подтверждение того, о чем я рассказал; затем я изложу, что мне пришлось вынести от этого человека, и вы узнаете, что тот, кому следовало порицать прежние проступки, сам первый поступал еще хуже.
(Свидетельства)
(7) Вот так обстоят дела, о которых, как я полагал, мне не нужно и вспоминать. Спустя немного времени я, как обычно, прогуливался вечером по агоре вместе с Фаностратом из дема Кефисия, человеком моего возраста; в это время Ктесий, сын вот этого Конона, в пьяном виде проходил мимо, спускаясь от Леокория[4] вблизи дома Пифодора. Заметив нас, он испустил вопль[5], а затем, разговаривая о чем-то сам с собой, как это делают пьяные, так что невозможно было понять, о чем он говорит, Ктесий пошел дальше, наверх по направлению к Мелите[6]. А там, как мы позднее узнали, у сукновала Памфила пили вот этот Конон, некий Феотим, Архебиад, Спинтар, сын Евбула, Феоген, сын Андромена и многие другие; Ктесий их поднял и отправился с ними назад на агору. (8) И так случилось, что мы повернули назад от Феррефатия[7] и, прогуливаясь, снова оказались примерно у того же Леокория. Тут мы с ними и столкнулись. Когда же мы схватились, один из них, кто именно, я не знаю, набросился на Фанострата и держал его; а этот Конон и его сын, и сын Андромена, набросившись на меня,[8] сначала сорвали с меня плащ, а затем, сбив меня с ног, они с такой силой били меня ногами и так издевались надо мной, что разбили мне губу, а глаза у меня совсем заплыли. Я был в таком тяжелом состоянии, когда они меня оставили, что не мог ни встать, ни подать голос. Лежа на земле, я слушал, как они долго и скверно ругались. (9) Кое-что из их слов носило такой богохульный характер, что я, пожалуй, не рискнул бы повторить их в вашем присутствии; расскажу вам только о том, что свидетельствует о наглости этого человека[9] и доказывает, что все это - дело его рук; ведь он там еще и пел, подражая петухам, одержавшим победу, а остальные подбивали его на то, чтобы он хлопал себя локтями по бокам, как крыльями. И вот после этого случайные прохожие подобрали меня в раздетом виде, так как эти люди ушли, захватив мой плащ. Когда меня доставили к дверям моего дома, моя мать и служанка подняли крик и плач. С большим трудом меня принесли в баню и, обмыв, показали врачам. В доказательство того, что я говорю правду, я представлю вам свидетелей случившегося.
(Свидетели)
(10) Случилось так, судьи, что Евкситей из дема Холлиды, наш родственник, который здесь присутствует, в то время возвращался откуда-то с ужина вместе с Мидием; они встретились со мной, когда я был уже возле дома; и вот они следуют за мной, когда меня несут в баню и присутствуют при том, как приводят врача. Я же был слишком слаб, чтобы нести меня далеко из бани домой, и потому присутствующие решили доставить меня в этот вечер к Мидию; так они и сделали. Возьми, стало быть, и их свидетельства, чтобы вы убедились, что о том, какому поруганию я подвергся, знали многие.
(Свидетельства)
Достань также и свидетельство врача.
(Свидетельство)
(11) Стало быть, в каком я был тогда состоянии сразу же после избиения и причиненного мне насилия, это, как вы слышите, засвидетельствовано вам всеми, кто видел меня в тот самый момент. Впоследствии врач говорил мне, что он не так уж обеспокоен отеками на моем лице и ранами; но у меня была постоянно лихорадка и очень сильные боли во всем теле, а особенно в боках и в области живота; пищу я отвергал. (12) И, как сказал врач, если бы у меня, когда я тяжко страдал и был уже в безнадежном состоянии, не случилось самопроизвольного и очень сильного кровоизлияния, то образовался бы внутренний нарыв и я бы погиб; так вот меня спасла эта потеря крови. В доказательство того, что я говорю правду и что болезнь, от которой я чуть не умер, приключилась у меня от тех ударов, которые я получил от них, прочти свидетельства врача и тех, кто меня навещал.
(Свидетельства)
(13) Таким образом, удары, которые я получил, не были ни слабыми, ни незначительными; насилие и грубость этих людей чуть не довели меня до полной гибели, а процесс, который я против них возбудил, много легче, чем дело, того заслуживает; я считаю, что вам это ясно по многим соображениям. Думаю, однако, что некоторые из вас недоумевают, что же в конце концов Конон осмелился ответить на эти обвинения[10]. Так вот, я хочу вас предупредить о том, как он, по моим сведениям, собирается построить свою защиту: он попытается отвлечь ваше внимание от обвинения в насилии и от очевидных фактов и постарается обратить всё дело в шутку и смешную проделку.
(14) Он скажет, что в городе есть много сыновей почтенных людей, которые, развлекаясь как то свойственно молодым людям, дают самим себе прозвища: один - "итифаллы", другие - "автолекифы"[11]; что некоторые из них пылают любовью к гетерам и в том числе один из его сыновей, который из-за гетер часто дрался и бывал бит, и что это также свойственно молодым людям. Что касается меня и моих братьев, то нас он собирается представить не только какими-то пьяницами и драчунами, но к тому же людьми жестокими и злопамятными.
(15) Я же, судьи, был глубоко возмущен тем, что мне пришлось вынести, но еще больше я бы негодовал и счел бы себя, если позволено будет так выразиться, жертвой нового оскорбления, если вы решите, что этот Конон говорит о нас правду и если окажется, что вас так легко ввести в заблуждение, что вы будете судить о каждом человеке на основании его собственных слов или тех обвинений, которые выдвинет кто угодно; тогда для почтенных людей не будет никакой пользы в том, что они повседневно ведут скромный образ жизни.
(16) Ведь никто и никогда не видел, чтобы мы были пьяны или бесчинствовали, и мы не считаем злопамятным поступком требовать удовлетворения согласно законам за то зло, которое нам причинили. Мы согласны, пусть сыновья этого человека будут "итифаллами" и "автолекифами"; я только молю богов, чтобы эта мерзость и все остальное в том же роде обратилось против Конона и его сыновей.
(17) Ведь они как раз те люди, которые приобщают друг друга к таинствам Итифалла и позволяют себе такие поступки, какие приличным людям стыдно не то что делать, но даже говорить о них. Но какое мне до этого дело? Меня больше интересует вот что: существует ли какое-нибудь оправдание или отговорка, с помощью которой в вашем суде может избежать наказания тот, кто изобличен в нанесении оскорбления и побоев? Законы как раз, напротив, предусматривают, что и более серьезные оправдания не должны этому препятствовать; например (ведь из-за этого человека я был вынужден изучить этот вопрос и таким образом получить необходимые сведения), существуют дела по обвинению в злословии.
(18) Утверждают, однако, что они возникли для того, чтобы те, кто бранится, не доходили до драки. Далее, существуют дела по обвинению в побоях; и они, как я думаю, служат для того, чтобы более слабый человек не должен был защищаться камнем или чем-нибудь в этом роде, но ожидал бы справедливости от закона. Существует опять-таки возможность возбудить процесс за нанесение раны для того, чтобы результатом ранения не было убийство. (19) Я полагаю, что самое незначительное из этих зол, а именно обвинение в злословии[12], рассматривается первым для того, чтобы предотвратить последнее и самое тяжкое, чтобы не могло произойти убийство, а также для того, чтобы дело мало-помалу от ругани не доходило до побоев, от побоев до членовредительства, от членовредительства до убийства: по законам за каждый из этих поступков предусматривается возможность судебного процесса для того, чтобы исход дела не зависел от гнева или желания первого встречного. (20) Вот это установлено законами; и если Конон скажет "Мы - сборище "итифаллов", мы занимаемся развратом и кого нам вздумается, колотим и мучим", разве вы будете смеяться и оправдаете его? Я не думаю этого. Ведь никто из вас не стал бы смеяться, если бы ему пришлось присутствовать при том, как меня волочили по земле, срывали с меня одежду и осыпали оскорблениями, когда я, выйдя из дома здоровым, возвращался туда на носилках, когда моя мать выбежала из дома, и наши женщины подняли такой крик, как по покойнику, так что некоторые соседи прислали к нам спросить, что за несчастье случилось. (21) В общем, граждане судьи, по справедливости ни у кого в вашем суде, конечно, не должно быть никаких оправданий и никакой уверенности в безнаказанности, которые позволяют творить насилие. Если же послабление и может быть сделано для кого-нибудь, то разве для тех людей, которые совершают какой-нибудь из таких поступков по молодости лет; вот для них можно сделать такое снисхождение, но даже и в этом случае не следует совсем освобождать их от ответственности, а только уменьшить полагающееся наказание.
(22) Но тот, кому уже более пятидесяти лет, кто, находясь в компании более молодых людей и к тому же собственных сыновей, не только не отговорил их и не удержал, но сам был их предводителем и вел себя гнуснее всех, какое наказание можно счесть достаточным для подобного человека за то, что было им совершено? Думаю, что даже смерть была бы слишком мягким наказанием. Ведь даже если он сам не совершил ни одного из этих злодеяний, но просто присутствовал, когда его сын Ктесий творил все это, в чем он теперь явно изобличен, вы справедливо бы его возненавидели. (23) Ведь если он так воспитал своих сыновей, что у них нет ни стыда, ни страха, когда они в его присутствии совершают такие преступления, за которые иным полагается смертная казнь, какое наказание вы сочтете слишком суровым для него? Я вижу здесь доказательство того, что и своего отца этот человек не уважает: ведь если бы он чтил его и боялся, то требовал бы и от своих сыновей почтения к самому себе.
(24) Теперь достань следующие законы: закон об оскорблении насилием и закон о грабителях. Вы увидите, что эти люди могут быть осуждены согласно обоим этим законам. Читай.
(Законы)
Присутствующий здесь Конон может быть за свои действия привлечен к суду по обоим этим законам: ведь он и совершал насилие, и грабил. Если же мы предпочли привлечь его к суду не по этим законам, то справедливо было бы считать, что мы проявили себя в этом случае как люди миролюбивые и умеренные, но этот человек все равно негодяй.
(25) К тому же, если бы со мной случилось что-нибудь плохое, он бы подлежал обвинению в убийстве и самому суровому наказанию. Вот взять хотя бы отца жрицы Браврона[13]: было признано, что он не дотронулся до убитого, но за то, что он подстрекнул убийцу нанести удар, суд Ареопага присудил его к изгнанию[14]. И справедливо. Ведь если люди, присутствующие при драке, вместо того, чтобы удержать тех, кто под влиянием опьянения или гнева или еще по какой-нибудь причине стремится совершить преступление, сами их еще и поощряют, то нет никакой надежды на спасение для того, кто становится жертвой разнузданных людей; им можно бесчинствовать, пока они не устанут; именно так было и в случае со мной.
(26) Теперь я хочу рассказать вам, как они вели себя, когда был третейский суд, так как и в этом вы сможете увидеть их бесстыдство. Ведь они затянули время заседания за полночь, не соглашаясь ни прочесть свидетельские показания, представленные в их пользу, ни дать их копии, а наших свидетелей они поодиночке подводили вот к этому камню, заставляя приносить клятвы[15] и записывали то, что не имело никакого отношения к делу; например, что у него был от гетеры ребенок[16], которому пришлось претерпеть то-то и то-то. И я клянусь богами, граждане судьи, что все, кто при этом присутствовал, были возмущены и негодовали, а в конце концов они и сами на себя обозлились.
(27) Так вот, после того, как они устали и утомились от всего этого, то для того, чтобы выиграть время и помешать запечатыванию урн[17], они обратились ко мне с официальным предложением выдать для допроса о нанесенных побоях тех рабов, чьи имена они записали. И я полагаю, что теперь свою защиту они построят главным образом на этом. Но, я думаю, что вам нужно обратить внимание на следующее обстоятельство: если бы эти люди сделали свое предложение ради того, чтобы действительно был произведен допрос под пыткой, и если бы они верили в убедительность такого доказательства, то не стали бы предлагать его в тот момент, когда уже Должны были объявить решение третейского суда, когда уже наступила ночь и когда у них уже не оставалось никаких отговорок; (28) но прежде, до того, как была подана жалоба, когда я еще лежал больной, не зная, избегну ли смерти, и сообщал всем, кто приходил меня навестить, что именно этот человек первым нанес мне удар и что от него я вытерпел больше всего оскорблений, пусть бы тогда он сразу же пришел ко мне домой с большим числом свидетелей, тогда бы передал своих рабов для допроса и призвал бы нескольких членов Ареопага[18]: ведь если бы я умер, это дело разбиралось бы у них.
(29) Если же он этого не учел и, располагая тем оправданием, о котором он теперь будет говорить, тогда не принял никаких мер предосторожности против такой серьезной опасности, то по крайней мере, когда я уже выздоровел и официально вызвал его, при нашей первой встрече перед третейским судьей, ему следовало бы предложить своих рабов, но ничего подобного он не сделал. Для того, чтобы доказать, что я говорю правду и что предложение было сделано с целью выиграть время, прочти вот это свидетельство, так как из него будет ясно положение дела.
(Свидетельства)
(30) Итак, припомните все обстоятельства, имеющие отношение к допросу под пыткой: время, когда было сделано официальное предложение, а также то, что он сделал его ради отсрочки; припомните мои первые встречи с ним, когда он явно не имел решительно никакого намерения воспользоваться этим оправданием, ибо тогда он и не предлагал этого и не считал, что это заслуживает внимания. А вот после того, как все то, о чем теперь идет речь, было доказано перед третейским судьей и всем стало ясно, что он действительно заслуживает предъявленных ему обвинений, (31) вот тогда он подкладывает в урну ложное свидетельство и в качестве свидетелей приписывает людей, которых, как я полагаю, вы сразу же узнаете, если услышите их имена: "Диотим, сын Диотима, из дема Икария, Архебиад, сын Демотела, из дема Галы, Хайрет, сын Хайремена, из дема Пифос, свидетельствуют, что они возвращались с ужина вместе с Кононом и встретили на агоре Аристона и сына Конона, которые дрались, а также свидетельствуют, что Конон не дотронулся до Аристона"; (32) можно подумать, что вы сразу им поверите, а не станете размышлять о том, что же было на самом деле; прежде всего, ни Пасей, ни Никерат, ни Диодор, которые вполне определенно засвидетельствовали, что видели, как Конон бил меня и срывал с меня плащ и наносил множество других оскорблений, что мне пришлось вынести, - эти люди не были знакомы со мной и, оказавшись там случайно, ни за что не согласились бы дать ложные показания, если бы не видели случившегося; затем, если бы я сам не пострадал так сильно именно от этого человека, то никогда бы не просил тех людей, которых и мои противники признавали бы виновниками моего избиения, ради того, чтобы с самого начала возлагать вину на человека, который до меня не дотронулся. (33) Зачем бы это делать? Но человек, который первым ударил меня и нанес мне самые тяжкие оскорбления, именно тот, против кого я веду процесс, которого я ненавижу и против которого выступаю. Все мои утверждения безусловно правдивы и основательно доказаны, а вот у него, если бы он не представил этих свидетелей, не было бы решительно никакого оправдания, и ему оставалось бы лишь молча подвергнуться немедленному осуждению. А то, что его собутыльники и сообщники по многим такого рода подвигам дали ложные показания - это вполне естественно. Но если дело все же пойдет таким образом, если некоторые люди будут без колебаний нагло лгать и приносить заведомо ложные свидетельства, а от истины не будет никакой пользы, то это будет ужасно. (34) Но (скажет кто-нибудь), клянусь Зевсом, это совсем не такие люди, какими вы их изображаете. Однако многие из вас, я думаю, знают и этого Диотима, и этого Архебиада и Хайрета - вот того, с проседью; днем они напускают на себя мрачный вид и, как они говорят, подражают лаконцам: носят короткие плащи[19] и простые сандалии; но когда они собираются в своем кругу, то нет такого злого и скверного дела, которое они не преминут совершить.
(35) А вот каковы речи этой блестящей молодежи: "Почему бы нам и не свидетельствовать в пользу друг друга? Разве это не принято среди товарищей и друзей? Что ужасного в тех обвинениях, которые будут выдвинуты против тебя? Какие-то люди утверждают, что видели, как ты его бил? А мы засвидетельствуем, что ты до него не дотронулся. С него сдернули плащ? А мы покажем, что они это сделали первыми. У него зашита губа? А мы скажем, что у тебя была разбита голова или еще что-нибудь".
(36) Но ведь у меня, граждане судьи, среди свидетелей есть и врачи, а у них дело обстоит совсем по-другому: кроме тех показаний, которые они приносят в пользу друг друга, никакими свидетелями против нас они не располагают. Но, клянусь богами, я не смог бы даже сказать вам, до чего доходит их готовность действовать любыми средствами..Чтобы вы знали, до чего они могут дойти в своих преступлениях, прочти судьям вот эти свидетельства, а ты останови воду[20].
(Свидетельства)
(37) Однако, когда они вламываются в дома, когда бьют прохожих, считаете ли вы, что люди, столь тесно связанные между собой такой злонамеренностью, испорченностью, бесстыдством и наглостью, побояться дать на клочке бумаги ложные показания в пользу друг друга? Как мне кажется, все это входит в число таких поступков, которые они могут совершить. И все же есть у них и другие дела, еще хуже этих, но отыскать всех, кто был обижен ими, мы бы не смогли.
(38) Однако самое бесстыдное из всех его дел, по моим сведениям, он еще собирается совершить; я считаю, что лучше предупредить вас об этом заранее. Говорят, что он приведет с собой своих детей и, поставив их рядом, будет клясться ими[21] и произнесет какие-то ужасные и тяжкие проклятья; эти проклятья таковы, что человек, который их слышал, сообщил нам, что он был потрясен. Но, граждане судьи, такую наглость невозможно одолеть, поскольку, я думаю, им легче всего обмануть людей наиболее почтенных, которые сами менее всего склонны ко лжи, хотя прежде, чем верить, следует все же принять во внимание образ Жизни человека и его характер.
(39) Так вот, я расскажу вам о том, с каким презрением этот человек относится к делам весьма серьезным. Мне известно, граждане судьи, что некий Бакхий, которого вы приговорили к смертной казни, и Аристократ, человек, потерявший зрение, и другие, им подобные, были друзьями -юности вот этого Конона; они носили прозвище "Трибаллы"[22]; эти люди имели обыкновение пожирать подношения Гекате[23], а также, собираясь по любому поводу на совместные обеды, они угощались свиными тестикулами, которыми обычно пользуются для очистительных обрядов в тех случаях, когда магистратам предстоит вступить в должность[24]: для таких людей принести клятву и стать клятвопреступником ровно ничего не значит.
(40) Так вот, клятва такого человека, как Конон, не заслуживает никакого доверия: до этого уж очень далеко; и, напротив, человек, который предпочел бы не приносить никаких, даже правдивых клятв, никогда бы не стал клясться детьми там, где у вас это не принято, даже если он что угодно претерпел, а если уж это необходимо, принес бы клятву согласно обычаю, призвав проклятья на свою голову, на свой род и на свой дом; такой человек безусловно заслуживает большего доверия, чем тот, кто клянется своими детьми и на огне. Так вот, хотя я во всех отношениях заслуживаю большего доверия, чем ты, Конон, я готов принести клятву, которую здесь оглашу; но я принесу эту клятву не для того, чтобы подобно тебе избежать кары за те преступления, которые совершил, а в интересах истины и с тем, чтобы избежать дальнейших оскорблений, хотя и не собираюсь добиться своей цели ценой ложной клятвы. Прочти официальное предложение.
(Официальное предложение)
(41) Эту клятву я и прежде был готов принести и теперь клянусь всеми богами и богинями вам, граждане судьи, и тем, кто здесь стоит кругом, что Конон действительно причинил мне то зло, из-за которого я веду с ним тяжбу: я был избит им, моя губа была так рассечена, что ее пришлось зашить, и я преследую его по суду за нанесенные мне оскорбления. И если то, в чем я клянусь, правда, пусть мне будет много всяких благ и пусть я никогда не испытаю вновь ничего подобного. Но если я даю ложную клятву, Пусть пропаду пропадом и я сам, и все, что у меня есть и что будет. Но нет, я не клятвопреступник, хотя бы Конон и твердил это, пока не лопнет.
(42) Итак, граждане судьи, поскольку я привел вам все возможные и стоящие внимания доказательства и подтвердил их вам клятвой, то было бы справедливо, если бы из-за нанесенного мне оскорбления вы испытали бы вот к этому Конону такую же неприязнь, какую каждый из вас почувствовал бы к человеку, который ему лично причинил зло; не рассматривайте ни один из этих поступков как дело сугубо частное, которое может случиться с каждым; нет, кому бы это ни выпало на долю, окажите такому человеку помощь и воздайте ему по справедливости, отнеситесь с неприязнью к тем людям, которые храбры и отважны, пока не совершат преступления, но когда их привлекают к ответу, они ведут себя как бесстыдные негодяи, которые не заботятся ни о своей репутации, ни об обычаях и вообще ни о чем другом, кроме того, чтобы любой ценой избежать наказания.
(43) Конечно, Конон будет вас умолять и плакать. Но вы все же посмотрите, кто из нас более заслуживает жалости: тот, кто претерпел такое оскорбление, какое нанес мне этот человек, да если я к тому же, проиграв мой процесс, уйду отсюда еще более оскорбленный, или же Конон, если он будет наказан? Что полезнее каждому из вас: чтобы любого человека можно было бить и оскорблять или же, напротив, чтобы этого не могло быть? Я думаю, что этого, конечно, не должно быть; если же вы оправдаете его, то таких, как он, будет много, если же накажете, то их будет гораздо меньше.
(44) Я мог бы, граждане судьи, сказать еще многое и о том, какую пользу мы сами и мой отец, пока он был жив, принесли государству и в качестве триерархов, и в армии, выполняя все те обязанности, которые были возложены на нас; я бы мог доказать, что ни сам Конон и никто из его сыновей не имеют таких заслуг. Но и воды уже мало, да и не об этом теперь идет речь. Ведь если так случится, что с общего согласия нас признают людьми и более бесполезными и более низкими, чем наши противники, нас все же не следует ни бить, ни оскорблять.
Не знаю, нужно ли еще о чем-нибудь говорить, так как, я уверен, ничто из сказанного мною не ускользнуло от вашего внимания.

* * *

Принадлежность речи "Против Конона" Демосфену сомнению не подвергается. Вопрос о ее датировке спорен. В самой речи есть упоминание о том, что выступающий обвинителем Аристон нес гарнизонную службу в Панакте на беотийской границе (§ 3). Ряд комментаторов и исследователей используют это указание для датировки речи, привлекая при этом свидетельство Демосфена (XIX. 326) о том, что после заключения мира с Филиппом Македонским в 346 г., афиняне вынуждены были защищать земли около Панакта, чего они не делали прежде, пока не были разгромлены фокидяне. Одни исследователи на этом основании полагают, что упомянутый в речи (LIV. 3) афинский гарнизон мог находиться в Панакте до начала Священной (точнее, Союзнической) войны и относят речь к 357 г. и даже к более раннему времени; по мнению других, у Демосфена речь идет о военных событиях 357 г., а сама речь была записана в 356/355 г. Существует также точка зрения, согласно которой посылка афинского гарнизона связана с походом Филиппа в Панакт в 343 г. В этом случае речь может быть отнесена к 341 г. Ряд исследователей полагают, что речь Против Конона была написана в период между 348 и 343 гг., когда были созданы близкие ей по характеру речи XXXVII, XXXVIII, XXXIX, LVII. Достоинства речи "Против Конона" были высоко оценены еще в древности (см.: Дионисий Галикарнасский. Об удивительной силе красноречия Демосфена. 11-13). Отмечалось также, что она написана в подражание Лисию очень живо и с обилием бытовых деталей. Красочно отражены в ней приведшие к судебному процессу события, опущенные в "Содержании речи" Либания. Речь "Против Конона" ярко характеризует состояние афинского общества времени Демосфена, нравы "золотой молодежи", быт афинских военных гарнизонов (§§ 3-5). В речи также приведены интересные подробности о том, как приходили заседания третейских судов (§§ 26-27).
Процесс по делу о нанесении побоев упоминается также в речи Демосфена "Против Эверга по обвинению в лжесвидетельстве" (XLVII. 45), где противники взаимно обвиняют друг друга в нанесении побоев. Как отмечают, речь "Против Конона" - единственная сохранившаяся полностью судебная речь, специально посвященная такому обвинению. От речи Исократа "Против Лохита" (XX), также посвященной обвинению в нанесении побоев, сохранилась лишь заключительная часть, содержащая скорее общие рассуждения и очень мало конкретного материала. Закон о побоях Демосфен упоминает также в речи XXI. 35 наряду с законом о нанесении вреда и законом об оскорблении насилием (ср. LIV. 17-19). В том случае, если имела место драка, пострадавший возбуждал дело о нанесении побоев против того, кто первым нанес удар. Именно в этом обвиняется ответчик по данному процессу (§ 33; ср.: Исократ. XX. 1). Иск по делу о нанесении побоев подавался как частная жалоба архонту без внесения залога (ср.: Он же. XX. 2), от архонта дело поступало в третейский суд и далее - в одну из судебных коллегий. Наказанием для ответчика в случае осуждения мог быть денежный штраф не более 5000 и не менее 1000 драхм (ср.: Аристотель. Афинская полития. 67. 2), который выплачивается истцу.


[1] Обвинения в оскорблении насилием и в грабеже, в отличие от иска, поданного Аристоном, принадлежали к числу обвинений в преступлениях против государства. Грабитель, застигнутый с поличным, мог быть немедленно подвергнут аресту коллегией одиннадцати и казнен. В случае запирательства дело передавалось в суд; если обвинение было признано доказанным, грабителя казнили уже по решению суда (см.: Аристотель. Афинская полития. 52. 1). Закон об оскорблении насилием приведен в речи XXI. 47. От обычных побоев оскорбление насилием отличалось тем, что эти побои носили унизительный для чести афинского гражданина характер. Осужденный по закону об оскорблении насилием мог быть, как о том трижды упомянуто в речи «Против Конона», приговорен к смертной казни (см. § 1, 22, 23). Суровость наказания для ответчика предполагала и серьезную ответственность для обвинителя. В случае, если суд не признавал его жалобу обоснованной, он мог быть приговорен к крупному штрафу и атимии. Хотя Аристон объясняет свое решение подать частную жалобу неопытностью в делах по молодости лет (аргумент, часто используемый в судебных речах; ср.: LIII. Против Никострата. 13), его выбор скорее всего объясняется неуверенностью в исходе дела. Сорванный с него во время драки плащ едва ли мог служить серьезным основанием для обвинения в грабеже, тем более что о поимке с поличным и речи не идет. Ср., однако: Исократ. XX. 6—7, где подчеркивается, что в суде должны учитываться не количество украденного и не тяжесть нанесенных побоев, а самый факт нарушения закона.

[2] Некоторые издатели полагают, что Аристон нес гарнизонную службу в качестве эфеба. Они основываются на свидетельстве Аристотеля (Афинская полития. 42. 4), где отмечено, что эфебы на второй год «охраняют границы страны, дежуря все время на сторожевых постах». Этим объясняют и низкую дисциплину в афинском гарнизоне. Другие издатели считают, что упоминание о стратеге и таксиархах (§ 4—5) свидетельствует о том, что Аристон был призван на военную службу уже не в качестве эфеба. Едва ли эфебам доверили бы охрану Панакта, находившегося в зоне повышенной опасности. Вместе в тем описание нравов этого гарнизона (§ 3—5) свидетельствует скорее об отсутствии непосредственной угрозы: оратор не преминул бы упомянуть о ней для, того, чтобы усугубить впечатление о полной распущенности сыновей своего противника.

[3] Ср.: Исей. IV. 18.

[4] Леокорий — святилище дочерей Леоя, о которых Демосфен упоминает в «Надгробной речи» (LX. 29). Дочери Леоя были принесены в жертву своим отцом ради спасения страны от эпидемии. Полагают, что это святилище было расположено в северной части агоры.

[5] Не исключено, что Аристон, который производит впечатление человека не слишком храброго, но мстительного, ударил Ктесия, пользуясь тем, что тот был один и к тому же сильно пьян. Возможно поэтому Ктесий и издал вопль, который мог кто-нибудь слышать, а затем сын Конона натравил на Аристона всю компанию, пировавшую поблизости, о чем Аристон, как он сам об этом говорит, и не подозревал.

[6] Мелита — афинский дем филы Кекропиды, расположенный на холмах, находился в западной части города.

[7]  Феррефатий — святилище Персефоны, находившееся на противоположной от Леокория стороне агоры, помещают в южной ее части рядом с булевтерием и другими общественными зданиями.

[8] Из приведенного здесь описания драки отнюдь не явствует, что Конон нанес удар первым, хотя именно это служит основанием для возбуждения иска именно против него (ср. § 33). Обвиняя Конона, Аристон, возможно, рассчитывал на то, что в глазах судей отягчающим обстоятельством могло явиться развращающее влияние на молодежь пожилого человека, которое Аристон старательно подчеркивает (см. § 22—23).

[9] Хотя Аристон и подал частную жалобу о нанесении побоев, вся его речь построена таким образом, чтобы доказать, что Конон может быть осужден на основании законов о насилии и грабеже и заслуживает самого сурового наказания. См. § 1, 22—25; ср. Иеократ. XX. 2 и 5.

[10]  Выступая первым, оратор стремился заранее парировать те возражения, которые могли быть сделаны противной стороной. Эта черта, характерная для обвинительных речей, особенно ярко выступает в речи «Против Конона». При подготовке обвинительной речи учитывались ответы противника при разбирательстве дела в третейском суде (§ 26—27), собирались частные сведения и разговоры, а также всякого рода слухи об образе жизни противника и его моральном облике (§ 14, 16, 17, 31, 34—39).

[11]  Вслед за рядом издателей оставляем эти названия без перевода. «Итифаллы», как можно понять из самого названия, те, кто исполняет малопристойные обряды (ср. § 17). Термин «автолекифы» неясен. Иногда его переводят как «любители бутылки», однако такое толкование, как отмечалось, мало обосновано, так как лекиф не использовался для вина. Существует перевод «приапы и силены». В литературе последнего времени преобладает именно такое толкование термина «автолекифы» в духе соседствующего с ним термина «итифаллы».

[12] По обвинению в злословии мог быть назначен штраф в пятьсот драхм. См.: Исократ. XX. 3.

[13] Браврон — область на восточном побережье Аттики, где находилось знаменитое святилище Артемиды.

[14] Видимо, под подстрекательством оратор имеет в виду умышленное убийство, так как только в этом случае дело разбиралось в Ареопаге. Дела о непредумышленном убийстве разбирались судебной коллегией эфетов, заседавшей в Палладии. См.: Аристотель. Афинская полития. 57. 3; ср.: Павсаний. I. 28. 8.

[15] Свидетели, видимо, нередко подтверждали свои показания перед третейским судом клятвой. См.: Демосфен. XLV. 58; П. 28. Камень, у которого они должны были приносить эти клятвы, возможно, имеет в виду Аристотель (Афинская полития. 55. 5), сообщая, что диэтеты, объявляющие свое решение, и свидетели, утверждающие, что они ничего не знают по делу, приносят клятву у камня, на котором разложены внутренности жертвенных животных.

[16] Как отмечают издатели, текст здесь неясен. Однозначное толкование его едва ли возможно.

[17] В эти урны (отдельно для истца и для ответчика) складывались все показания свидетелей, официальные предложения, тексты законов. Их запечатывали и, приложив решение диэтета, написанное на особом листке, передавали четырем судьям, разбирающим дела филы ответчика. На суде можно было пользоваться только теми документами, которые были представлены третейскому суду (см.: Аристотель. Афинская полития. 53. 2). Именно поэтому противная сторона и стремилась, по словам Аристона, выиграть время и помешать запечатыванию урн, пока не представят все необходимые для них материалы.

[18] Ср.: Лисий. VII. 20.

[19] Короткие плащи считались одеждой спартанцев, как о том свидетельствует Плутарх (Никий. 19). Во времена Демосфена, «золотая молодежь», подражая спартанским обычаям, в частности строгости в одежде, выражала тем самым презрение к афинской демократии.

[20] К водяным часам, клепсидрам, был приставлен по жребию один из судей, закрывавший ведущую из клепсидры в сточное отверстие трубку на то время, пока секретарь читал закон, свидетельские показания или какой-нибудь другой документ. См.: Аристотель. Афинская полития. 67. 2—3.

[21] Афиняне нередко приводили с собой в суд детей и клялись их жизнью. См., например: Демосфен. XXIX. 26. В «Осах» Аристофан, высмеивая страсть афинян к сутяжничеству, издевается и над этим способом воздействовать на судей (ст. 568—573).

[22] Трибаллы — одно из фракийских племен, отличавшееся, по мнению греков, дикостью и грубостью нравов. См. об этом: Аристофан. Птицы. Ст. 1529 и след. Не исключено, что это племя представлялось грекам вечно голодным. Молодые люди, именовавшие себя «трибаллами», вели себя соответственно грубо и разнузданно, а также в подражание трибаллам поедали не только подношения Гекате, но и тестикулы свиней, которые, как можно предположить на основании слов Демосфена, было запрещено употреблять в пищу.

[23] Изображения Гекаты, как и Гермеса, часто ставились на перекрестках дорог. Подношения Гекате, которые делались в определенный день, видимо, разрешалось съедать беднякам в конце месяца. См.: Аристофан. Богатство. Ст. 594 и след. и схолии.

[24] Буквально: «предстояло вступить». Иногда переводят «когда собирается народное собрание». Известно, что в Афинах особый жрец перед началом народных собраний и театральных представлений совершал очищение кровью маленького поросенка. Представляется, однако, что в данном случае говорится об очистительных обрядах, совершаемых по другому поводу.