Содержание

Аполлодор, обвинивший Арефузия в ложном показании[1], выиграл дело. Арефузий, приговоренный к штрафу в один талант в пользу государства, не смог его уплатить[2]. Вследствие этого составляется опись его имущества для конфискации в государственную казну; Аполлодор вносит в опись двух рабов, как принадлежащих Арефузию; Никострат, брат Арефузия, претендует на то, что эти рабы принадлежат ему и не имеют никакого отношения к Арефузию. Поскольку дело весьма скверное, то именно поэтому оратор подробно рассказывает о том, какие неприятности Арефузий причинил Аполлодору: он не хочет, чтобы создалось впечатление, что он действует, следуя своей подлой натуре; он лишь стремится отомстить за причиненные ему обиды.

Речь

(1) Я составил эту опись имущества не потому, что я сикофант: я терплю обиды и оскорбления от присутствующих здесь людей и полагаю, что должен им отомстить; самым веским доказательством для вас, граждане судьи, пусть будет общая сумма стоимости внесенного в опись имущества, а также то обстоятельство, что я сам подал эту опись. Ведь если бы я имел намерение действовать как сикофант, то наверное не вписал бы рабов, которые, как оценил их сам ответчик, стоят всего две с половиной мины, рискуя при этом штрафом в тысячу драхм,[3] а также правом вновь когда-либо возбудить дело в свою защиту[4]; далее, я не был уж настолько стеснен в средствах или же лишен друзей, чтобы не иметь возможности найти кого-нибудь, кто составил бы эту опись. (2) Но я счел, что это самое последнее дело, если сам обижен, а кто-то другой вместо меня, обиженного, предоставляет свое имя; и для моих противников это тоже могло бы послужить доказательством, чтобы уличить меня во лжи, когда я стал бы в вашем присутствии рассказывать о своей к ним ненависти (опись имущества для конфискации, - сказали бы они, - никогда бы не была составлена другим человеком, если я сам - обиженная сторона); вот именно поэтому я сам составил опись имущества. Но если, составив эту опись, я докажу, что рабы принадлежат Арефузию, на которого они и были записаны, то три четвертых части, которые, согласно закону, полагаются частному лицу, составившему опись имущества, я отдам в пользу государству, мне же самому довольно того, что я буду отомщен. (3) Так вот, если бы мне было предоставлено достаточно времени[5] для того, чтобы рассказать вам с самого начала, сколько я им сделал добра и какое зло они причинили мне, то, я уверен, вы бы отнеслись еще снисходительнее к тому, что я так зол на них, а их бы сочли самыми бесчестными людьми; но теперь мне не хватило бы на это и двойного количества времени. Поэтому я расскажу лишь о самых значительных и самых явных преимуществах, о тех, из-за которых и возникла вот эта самая опись имущества; большую же часть их проступков я оставлю без внимания.
(4) Дело в том, что присутствующий здесь Никострат, граждане судьи, - мой сосед по земельному участку и человек одного со мной возраста; мы с ним знакомы друг с другом давно, а после того, как умер мой отец, и я стал жить в деревне, - там, где и теперь живу, мы уже стали больше общаться, поскольку были соседями и ровесниками. По мере того, как шло время, наши отношения стали очень близкими; и в самом деле, я был настолько привязан к нему, что о чем бы он меня ни попросил, он никогда ни в чем не получал отказа; и он, со своей стороны, был очень полезен мне в делах, связанных с устройством и управлением моим хозяйством; и всякий раз, когда я уезжал или в качестве триерарха, или по каким-нибудь личным делам, я оставлял его полновластным хозяином моего загородного имущества. (5) Как-то раз мне случилось исполнять триерахию возле Пелопоннеса, а оттуда нужно было везти в Сицилию послов, которых избрал народ[6]. Выход в море был для меня поспешным. Так вот, я написал Никострату, что отплыл и домой прибыть не смогу, чтобы не задержать послов; ему же я поручил управлять делами моего дома и заниматься их устройством так же, как и прежде. (6) Во время моего отсутствия у него с поля сбежали три раба: двое из тех, что я ему дал, и один из тех, кого он сам приобрел. Так вот, бросившись за ними в погоню, Никострат был захвачен триерой, доставлен на Эгину и там продан. Когда я, исполняя триерахию, приплыл назад, ко мне пришел Дейнон, брат этого человека, и рассказал мне о его несчастье, а также о том, что, хотя Никострат прислал ему письма, сам он из-за отсутствия денег на дорогу, не смог отправиться к брату; Дейнон говорил мне также, что, как он слышал, Никострат находится в ужасном положении. (7) Когда я это услышал, то, исполненный сожаления к такому несчастью этого человека, я сразу же послал к нему его брата Дейнона, дав ему триста драхм на дорожные расходы. И вот этот человек, прибыв в Афины, первым делом пришел ко мне, обнимал меня и благодарил за то, что я дал его брату денег на дорогу; он оплакивал свой несчастный жребий и тут же, жалуясь на своих близких, просил меня помочь ему как и в прежнее время, когда я был ему настоящим другом; затем он, рыдая, рассказал, что был выкуплен за двадцать шесть мин[7], и молил меня внести за него хоть что-нибудь в счет выкупной суммы. (8) Слушая его рассказ, я пожалел его тем более, что видел, в каком плачевном состоянии он находится: он показывал мне раны на ногах от оков (рубцы от них у него еще сохранились, но если вы прикажете ему показать их, он вряд ли на это согласится); я ответил ему, что и в прежние времена был ему настоящим другом, и теперь помогу ему в его беде: я прощу ему и те триста драхм, которые дал его брату на дорожные расходы, когда тот отправлялся к нему, и предоставлю тысячу драхм беспроцентно для выплаты выкупной суммы[8]. (9) И это я выполнил не только на словах, но и на деле, но поскольку денег у меня тогда не было из-за моей ссоры с Формионом (он лишил меня имущества, которое мне оставил отец)[9], я отнес к Теоклу, занимавшемуся тогда ростовщичеством, кубки и золотой венок, которые случайно остались у меня от отцовского наследства, и предписал выдать Никострату тысячу драхм; и эти деньги я дал ему в дар и не отрицаю этого. (10) А несколько дней спустя он пришел ко мне и, рыдая, рассказал, что ксены, которые ссудили ему деньги на выкуп, требуют у него остальную сумму: согласно договору он должен возвратить деньги в течение тридцати дней, иначе его долг удваивается; он сказал также, что никто не хочет ни купить, ни взять в залог его земельный участок - тот самый, что находится по соседству с моим, поскольку его брат, Арефузий - ему как раз и принадлежат рабы, которые внесены теперь в опись имущества, - не позволяет ему ни продать что-либо, ни заложить под тем предлогом, что Никострат уже одолжил у него деньги под залог своего имущества. (11) "Дай ты мне, - сказал он, - остальную сумму прежде, чем пройдут тридцать дней с тем, чтобы не пропало то, что я уже отдал - тысяча драхм, а меня самого не увели в кабалу. А я, - сказал он, - соберу деньги у моих друзей и, как только расплачусь с ксенами, отдам тебе все, что ты мне одолжишь. Ведь ты знаешь, - сказал он, - что, согласно законам, тот, кто выкуплен у врагов, становится собственностью выкупившего, если не возвратит выкупной суммы"[10]. (12) Слушая эти слова и полагая, что он не лжет, я ответил ему так, как это сделал бы дружески расположенный молодой человек, далекий от мысли, что он обманут: "Никострат, я и прежде был тебе настоящим другом и теперь, сколько мог, оказал тебе помощь в твоей беде. Поскольку в данный момент ты не можешь добыть всю необходимую сумму, а я деньгами не располагаю - у меня у самого больше ничего нет - то я одолжу тебе то, что ты захочешь, из моего имущества; получив под залог остальную сумму, которой тебе недостает, пользуйся этими деньгами в течение года без процентов и расплатись с ксенами. А собрав у друзей беспроцентный заем, выкупи, как ты сам предлагаешь, мое имущество .
(13) Услышав это, он поблагодарил меня и попросил действовать как можно быстрее, пока не истекут дни, в течение которых, как он сказал, нужно уплатить выкупную сумму. Таким образом, я закладываю за шестнадцать мин мой дом Аркесану из дема Пам-ботады, которого он сам мне рекомендовал, а тот ссудил мне деньги из расчета восемь оболов в месяц за каждую мину[11].
Но когда Никострат получил деньги, он не только не выказал никакой благодарности за то добро, которое я ему сделал, но сразу же стал плести интриги против меня с тем, чтобы лишить денег и рассориться со мной; он рассчитывал на то, что я окажусь в затруднительном положении и, поскольку, по молодости лет, я неопытен в делах, связанных с займом, то не смогу взыскать с него те деньги, за которые заложил свой дом, и прощу ему этот долг. (14) Итак, сначала он плетет интриги против меня вместе с моими противниками и связывает себя с ними клятвой. Затем, когда начался мой судебный процесс против этих людей, он разглашает мои денежные дела, с которыми хорошо знаком, и записывает на меня штраф в государственную казну на сумму шестьсот десять драхм, возбудив при посредстве мельника Ликида иск с требованием представить вещественные доказательства[12], о котором я не был официально уведомлен. А в качестве понятого против меня он вписывает своего собственного брата - вот этого Арефузия, владельца рабов, о которых идет речь, и кого-то еще. И вот к чему они приготовились: если бы я выступил против моих родственников, несправедливо со мной поступивших, то во время процесса, который я против них возбудил, они бы объявили меня должником государственной казны[13] и бросили бы меня в тюрьму. (15) И это еще не все: человек, добившийся для меня без официального уведомления штрафа на сумму шестьсот десять драхм и записавший при этом ложных понятых, насильно ворвался ко мне в дом, вынес всю мебель стоимостью более двадцати мин и даже ничего не оставил[14]. Так как я счел своим долгом отомстить за себя, то я, выплатив в государственную казну свой долг, как только узнал об этом заговоре, начал судебный процесс против понятого, который признался в том, что он дал показания - вот против этого Арефузия - по обвинению в ложном показании[15], согласно закону; тогда он, придя ночью на мой земельный участок, вырубил все привитые саженцы плодовых деревьев прекрасных сортов, сколько их было, а также вьющиеся вокруг деревьев виноградные лозы, выломал и посаженную вокруг рядами рассаду оливковых деревьев. (16) Более того, пользуясь тем, что мы соседи и что земельные участки у нас смежные, они послали туда днем свободного мальчика, живущего в городе, и приказали ему оборвать цветы из моего розария: если бы я, схватив этого мальчика и приняв его за раба[16], заключил бы его в оковы или побил, они вчинили бы мне иск о насилии. Когда же они потерпели в этом неудачу, а я получил свидетелей причиненного мне вреда, сам не причинив им никакого зла, вот тогда-то они и замыслили против меня самое скверное дело. (17) Предварительное дознание в связи с моей жалобой против него о ложном показании уже было закончено, и я собирался передать дело в суд; и вот, когда в позднее время я возвращался из Пирея, Арефузий, выследивший меня возле каменоломен, наносит мне удар кулаком; охватив меня поперек туловища, он столкнул бы меня в каменоломню, если бы не случайные прохожие, которые, услышав мои крики, бросились мне на помощь. А спустя несколько дней я пришел в суд в тот день, время которого строго распределено[17], и, изобличив своего противника в том, что он дал ложные показания и во всех остальных злодеяниях, о которых я здесь рассказал, одержал над ним победу. (18) Когда дело дошло до определения меры наказания, судьи склонялись к тому, чтобы приговорить его к смертной казни; я же упросил их ради меня не выносить столь строгого решения, но согласился на то наказание - Штраф в один талант, - которое эти люди сами предложили; я поступил так не для того, чтобы Арефузий избежал смерти (ведь он заслуживал ее за то зло, которое он мне причинил), но для того, чтобы я, сын Пасиона, будучи гражданином по постановлению народа, не стал причиной смерти кого-либо из афинян. Чтобы доказать, что я сказал вам правду, я представлю вам свидетелей всего того, о чем я сказал.
(Свидетели)
(19) Так вот, граждане судьи, я ясно показал вам причиненные мне этими людьми обиды, из-за которых я и составил опись имущества. Теперь я докажу вам, что рабы, о которых идет речь, являются собственностью Арефузия и что я внес их в опись именно потому, что они составляют часть его имущества. Ведь вот этого Кердона он вскормил с самого детства; чтобы доказать, что он принадлежал Арефузию, я представлю вам в качестве свидетелей людей, осведомленных об этом.
(Свидетели)
(20) Я представляю вам также свидетелей, знающих, у кого Кердон когда-либо работал, и то, что плату за него получал Арефузий, и как он, будучи хозяином этого раба, выступал и ответчиком и истцом всякий раз, когда Кердон совершал что-нибудь скверное.
(Свидетели)
Что же касается этого Мана, то он получил его в счет долга у Археполида из Пирея, когда тот, заняв у него денег, не смог отдать ни проценты, ни основную сумму. И в том, что я говорю правду, я представлю вам свидетелей.
(Свидетели)
(21) Однако вот еще факты, граждане судьи, на основании которых вы сможете убедиться, что эти рабы принадлежат Арефузию. Ведь каждый раз, когда они покупали плоды в садах или нанимались убирать урожай или брались за какие-нибудь другие земледельческие работы, именно Арефузий был тем человеком, который совершал покупку и получал за них плату. Чтобы доказать, что я говорю правду, я представлю вам свидетелей этого.
(Свидетели)
(22) Всех свидетелей, которых я мог представить, чтобы доказать, что эти рабы принадлежат Арефузию, я вам предъявил. А теперь я хочу рассказать о том официальном предложении, которое мои противники сделали мне, а я - им. Они сделали свое предложение во время подготовки дела к суду и объявили, что готовы передать этих рабов дли того, чтобы я сам провел допрос под пыткой; они стремились найти в этом какое-то свидетельство в свою пользу.
(23) Я же ответил им в присутствии свидетелей, что готов идти с ними в Совет и получить рабов для допроса вместе с членами Совета или коллегией одиннадцати[18]; я сказал им, что если бы я судился с ними по частному делу, то получив их предложение, я принял бы его; но в данном случае рабы-то принадлежат государству и опись имущества - дело государства, следовательно, и допрос под пыткой нужно вести от лица государства. (24) Я считал, что мне, как частному лицу, не подобает допрашивать государственных рабов: ведь я не имел законных оснований и на допрос под пыткой и не мог правильно судить о том, что было бы сказано этими людьми. Я считал, что это должностные лица или коллегия, избранная Советом, должны все записать и затем, запечатав ответы, полученные от этих людей под пыткой, передать их в суд с тем, чтобы вы могли, выслушав их, вынести на этом основании то решение, которое сочтете правильным. (25) Ведь если бы я подверг этих людей пытке как частное лицо, то все было бы оспорено моими противниками, и, напротив, если бы это было сделано Ьт лица государства, то мы бы хранили молчание, а должностные Лица или коллегия, собранная Советом, вели бы допрос под пыткой до тех пор, пока считали бы нужным. Вот именно этого я и хотел, но они объявили, что не хотели бы передавать рабов должностному лицу и даже идти со мной в Совет. Для того, чтобы доказать, что я говорю правду, вызови мне свидетелей этого.
(Свидетели)
(26) Так вот, у меня много оснований считать, что они ведут себя нагло, оспаривая ваши права; но лучше всего я смогу уличить их с помощью ваших же законов. Ведь когда судьи склонялись к тому, чтобы приговорить Арефузия к смертной казни, именно эти люди просили судей наказать его денежным штрафом, меня молили согласиться на это, а сами согласились взять на себя уплату штрафа. (27) Но они не только не собираются выплатить деньги согласно взятому на себя поручительству, но даже претендуют и на вашу собственность. Однако, согласно предписанию законов, имущество человека, который выступил поручителем за какой-либо долг государству и не уплатил, может быть конфисковано; таким образом, даже если рабы принадлежали этим поручителям, их все равно надлежит конфисковать, ежели от законов есть хоть какой-то прок. (28) Кроме того, пока он не стал должником государственной казны, Арефузий признавал, что он - самый богатый из братьев; но после того, как, по предписанию законов, его имущество должны были конфисковать, тотчас выясняется, что Арефузий - бедняк; и на одну часть его имущества претендует мать[19], а на другую - брат. Однако, если бы они хотели соблюдать в отношении к вам справедливость, им следовало сначала предъявить все имущество этого человека, а если в опись включена какая-то часть их собственности, тогда и предъявлять претензии. (29) Так вот, примите во внимание, что никогда не будет недостатка в людях, которые здесь у вас отстаивают свои права на имущество, принадлежащее вам (найдут или сирот, или же дочерей-наследниц и будут просить, чтобы вы их пожалели, или же будут говорить о старости, нужде и средствах пропитания для матери; этими стенаниями они главным образом и надеются обмануть вас, пытаясь лишить государство того, что ему положено); таким образом, если вы вынесете свой приговор, оставив все эти уловки без внимания, это будет правильное решение.

* * *

Речь "Против Никострата" относят к циклу на шести речей (LII, LIII, XLIV, XLVI, L, LIX), составленному для Аполлодора, а возможно, и самим Аполлодором. Речь "Против Никострата" датируют временем после 370-368 гг., когда имели место переговоры афинян с Дионисием I, с которыми обычно связывают плаванье Аполлодора в Сицилию в качестве триерарха (см. § 5). Сам процесс при этом относят к 366/365 г. на том основании, что на все предшествующие этому процессу тяжбы, о которых упоминается в тексте речи, Аполлодор должен был потратить не менее двух лет. В "Содержании речи" Либания опущены многие факты, связанные с конфликтом Аполлодора и Никострата, которые в конечном итоге привели к данному процессу. В речи подробно рассказывается о той денежной помощи, которую Аполлодор оказал Никострату, когда тот, захваченный вражеской триерой и проданный в рабство на Эгине, должен был выплатить сумму выкупа, полученную в долг от ксенов. В этой связи в речи цитируется закон, по которому выкупленный становится собственностью того, кто его выкупил, если не возвратит выкупной суммы (см. § 11 и примечание). Конфликт был вызван, как о том говорится в тексте речи, действиями Никострата, стремившегося избежать уплаты полученных у Аполлодора денег, и сопровождался целым рядом не упомянутых Либанием гражданских процессов, характерных для судебной практики Афин в IV в. (см. §§ 9, 14, 15, 16 и примечания).

[2] Об этом в тексте речи не упомянуто. Однако Либаний имел основания именно таким образом восстановить последовательность событий, так как в противном случае у Аполлодора не было бы повода для составления описи имущества Арефузия и последовавшего за ней процесса.

[3] Действия афинского гражданина, который как частное лицо брал на себя составление описи имущества государственного должника, подлежащего конфискации, могли быть опротестованы и самим должником, а также теми, кто объявлял себя его кредитором (ср.: Демосфен. XLIX. 45) или собственником какой-либо части включенного в опись имущества, как в данном случае, где речь идет о рабах Арефузия. Составитель описи, выступающий в таких процессах в качестве обвинителя, произносил речь первым. В случае, если он выигрывал дело, он имел право на три четверти стоимости внесенного в опись имущества (см. § 2). В случае проигрыша он платил крупный штраф (в данном случае — тысяча драхм), как всякий, кто, выступая обвинителем по гражданским делам, не располагал вескими доказательствами. Гражданские дела, связанные с описью имущества, конфискованного в пользу государства, были очень частыми в афинской судебной практике.

[4] Обвинитель, не получивший пятой части голосов на суде, не только подвергался штрафу, но и лишался права когда-либо выступать в судебном процессе с обвинением. Ср.: Лисий. XVIII. 14.

[5] В тексте, разумеется, «достаточное количество воды», которой измерялась длительность произносимых на суде речей. См.: Аристотель. Афинская полития. 67. 2.

[6] Как уже отмечалось, упоминаемые здесь события используются для датировки речи «Против Никострата». Переговоры Афин с Дионисием завершились в 367 г. заключением союза. Полагают, что плаванье Аполлодора в Сицилию в качестве триерарха могло иметь место в 368 г., когда был принят афинский декрет о даровании Дионисию почестей. Плаванье афинского флота возле Пелопоннеса, возможно, связано с экспедицией отряда, посланного Дионисием в Лакедемон. См.: Ксенофонт. Греческая история. VII. 1. 28.

[7]  Сумма очень велика. При массовых освобождениях военнопленных средняя норма выкупа составляла примерно 2 мины. При индивидуальных освобождениях выкупные суммы были значительны. Так, Платон был выкуплен по одним сведениям за 20, по другим — за 30 мин. См.: Диоген Лаэртский. III. 20.

[8]  К беспроцентным займам (эранам), предоставлявшимся нередко в складчину (см. §§ 11—12), часто прибегли должники, находившиеся в затруднительных обстоятельствах.

[9] Тяжбе Аполлодора с Формионом посвящена специальная речь «Против Формиона» (XXXIV). О распрях с Формионом упоминается также в § 14. Вражда началась, когда Аполлодор, исполнив триерархию, вернулся в Афины. См. об этом: Демосфен. XLV. 3—4. Упоминания о ней встречаются также в речах XXXVI и XLVI.

[10]  Существование аналогичного закона зафиксировано в Гортинском законе (VI. 47—50). Полагают, что такого рода законы были характерны для общеэллинского права. В литературе, однако, нет единого мнения о том, мог ли подобный закон применяться в Афинах по отношению к афинскому гражданину, поскольку обращение в рабство за долг частному лицу находится в явном противоречии с законодательством Солона. В данном случае, возможно, цитируется древний закон, который существовал, но практически не применялся. О возможности подобной ситуации свидетельствует Аристотель (Афинская полития. 47. 1). Из текста речи явствует, что реальную угрозу для Никострата представляли скорее его обязательства по отношению к ксенам, так как без выполнения этих обязательств невозможно было бы существование выкупной практики, широко распространенной в IV в.

[11]  Т. е. 16% годовых.

[12] Смысл этого судебного иска, как отмечают многие издатели и исследователи аттического права, не вполне ясен. Как явствует из самого названия, речь, видимо, идет о требовании предъявить какое-то вещественное доказательство (вещь, раба, текст договора). Данная речь, где об этой процедуре упомянуто лишь в связи со следующим иском (о ложном показании, который был вчинен Аполлодором, см. § 15), не дает возможности судить о существе дела. Несомненно лишь, что речь идет о частном иске, где в качестве наказания устанавливается штраф в пользу государства. Иск по поводу предъявления вещественных доказательств мог быть связан с делами о наследстве и об опеке. См.: Аристотель. Афинская полития. 56. 6.

[13] Государственный должник, как полагают некоторые исследователи, мог быть не только помещен в тюрьму вплоть до уплаты долга, но в отдельных случаях его могли продать в рабство за пределы Аттики. Большинство авторов отвергают эту последнюю меру. Долг государству нужно было выплатить до девятой притании, в противном случае он удваивался. См.: Демосфен. LIX. 7; ср. Аристотель. Афинская полития. 54. 2.

[14] Ср.: Речь XLVII (Против Эверга и Мнесибула). 28, где упоминается об аналогичных действиях противной стороны.

[15] По афинским законам обвинитель должен был в присутствии понятых заявить о вызове ответчика в суд (ср.: Демосфен. XLVII. 27). Если находились люди, которые давали ложные показания о том, что ответчик извещен о вызове в суд, обвиняемый мог быть осужден заочно. Обвинение в ложном показании иногда рассматривают как частный случай обвинения в лжесвидетельстве. Ср., однако: Аристотель. Афинская полития. 57. 3—4.

[16] Процесс мог быть возбужден и за избиение раба, однако побои, нанесенные свободному человеку, рассматривались бы как оскорбление насилием афинского гражданина. См. об этом подробнее: Демосфен. XXI. 47; ср.: Ксенофонт. Афинская полития. I. 10—11, где подчеркивается особенная распущенность афинских рабов, которых запрещено бить.

[17] См.: Аристотель. Афинская полития. 67. 5. День, время которого было строго распределено, отводился для особо важных процессов, могущих повлечь за собой заключение в тюрьму, смертную казнь, изгнание, лишение гражданской чести или конфискацию имущества. В данном случае смертная казнь была по соглашению сторон заменена крупным денежным штрафом в один талант.

[18] В компетенцию коллегии одиннадцати входили дела, связанные с конфискацией имущества. См.: Аристотель. Афинская полития. 52. 1.

[19] Мать могла претендовать на ту часть имущества, которую она принесла в качестве приданого.