Содержание

Во время суда Аполлодора с Формионом, когда первый требовал денежные средства трапедзы, а второй предъявил встречный иск, Стефан и некоторые другие свидетельствовали в пользу Формиона. Стефан утверждал, что когда Формион потребовал от Аполлодора, если тот не признает подлинной копию завещания его отца Пасиона[1], представленную Формионом, вскрыть само завещание, находящееся в руках у Амфия, которое тот готов представить, но Аполлодор не пожелал вскрывать это завещание; также Стефан засвидетельствовал, что представленный документ действительно копия завещания Пасиона. Это свидетельство Стефан и другие дали в то время, как Аполлодор, возражая Формиону, утверждал, что тот подделал завещание и что все дело подстроено им. Проиграв дело, Аполлодор судится со Стефаном, доказывая, что его свидетельство было ложным.

Речь

(1) Оклеветанный лжесвидетелем и претерпев ужасную обиду от Формиона, я, граждане афинские, пришел сюда, чтобы добиться от вас наказания виновных. Обращаясь к вам, я прошу и умоляю прежде всего выслушать меня: ведь для людей, оказавшихся подобно мне в беде, великое счастье получить возможность рассказать о том, что они претерпели, и встретить в вашем лице благосклонных слушателей[2]. После того, как вы выслушаете меня, я прошу помочь мне в моем справедливом деле, если вы убедитесь, что страдания мои незаслуженны. (2) Я докажу вам и то, что вот этот Стефан дал как свидетель лживые показания, и что сделал он это из постыдного корыстолюбия и что обвинителем его является он сам: настолько очевидно это дело. В начале сколь возможно кратко я попытаюсь рассказать о моем деле с Формионом; услышите, и вам станет ясна низость Стефана, а также, что эти люди дали ложные показания.
(3) Я, граждане судьи, унаследовал от отца большие средства, которые находились в руках у Формиона, который вдобавок ко всему женился на моей матери в то время как я, выполняя для государства обязанности триерарха, находился вне дома[3]. А каким образом это произошло? Рассказывать сыну о собственной матери будет, пожалуй, неприлично. Когда, вернувшись, я услышал об этом и увидел, что произошло, я сильно разгневался и тяжело переживал случившееся. (4) Я не мог возбудить частного обвинения (в это время из-за войны[4] частные обвинения не рассматривались и их разбирательство было отложено). Тогда я возбудил перед фесмофетами[5] против него дело о применении насилия[6]. Но время шло и дело затягивалось; частные обвинения не разбирались, а у матери от Формиона рождаются дети. После этого (вам, граждане судьи, я расскажу всю правду до конца) мать много раз обращалась ко мне, призывая к снисходительности и прося за этого Формиона. Да и многочисленные речи его самого тоже были умеренны и скромны. (5) Однако, граждане афинские, говоря вкратце, Формион не собирался выполнить ничего того, на что он тогда согласился, и попытался завладеть моими деньгами, которые находились в его руках как основные средства трапедзы. Я был вынужден, как только появилась такая возможность, вчинить против него иск; он же, со своей стороны, понимая, что будет целиком изобличен и все увидят, что в отношении нас он оказался сквернейшим из людей, придумывает хитрую махинацию, в ходе которой вот этот Стефан и дал против меня ложные показания. Прежде всего путем встречного иска он попытался доказать, что дело против него не должно быть принято к рассмотрению. Затем он представил лжесвидетелей, утверждавших, будто я освободил его от моих претензий, а также свидетелей, подтверждавших выдуманные им аренды и завещание, которого никогда не было. (6) Опередив меня, так как разбирался встречный иск, а не само дело, и получив право говорить первым, он прочел и эти показания и другие, которые он сфабриковал, так, как ему казалось выгодным. Этим он так расположил к себе судей, что они не пожелали выслушать ни одного звука из наших уст. При том, что мне даже не было предоставлено слово, я был присужден к эпобелии[7] и обижен так, как не знаю, был ли обижен хоть один человек. Я удалился, граждане афинские, подавленный и униженный. (7) Вникая в то, что произошло, я нахожу, что можно вполне извинить осудивших меня тогда: я не знаю даже, как стал бы сам голосовать, не имея никаких сведений о том, что было на самом деле, а только выслушав свидетельские показания. Вызывают гнев те люди, которые повинны в этом, принеся свои лживые свидетельства. Относительно остальных свидетелей я скажу потом, когда начну дело против них, а о том, что свидетельствовал вот этот Стефан, я попытаюсь дать вам разъяснение уже сейчас.
(8) Возьми это свидетельство и прочти, чтобы я мог доказывать, опираясь на него. Говори, а ты останови воду[8].
(Свидетельство)
"Стефан, сын Менекла, ахарнянин, Эндий, сын Эпигена, лампт-риец, Скиф, сын Гарматея, кидафинеец[9] свидетельствуют, что они присутствовали у диэтета Тисия, ахарнянина, когда Формион требовал от Аполлодора, чтобы тот, если он не признает тот документ, который Формион приобщил к делу, за копию завещания Пасиона, то пусть он вскроет само завещание Пасиона, которое было представлено диэтету Амфием, мужем сестры Кефисофонта. Аполлодор отказывался вскрыть его и следовательно, представленный документ является копией завещания Пасиона".
(9) Вы слышали, граждане судьи, свидетельство и, если даже вы еще не замечаете ничего другого, я думаю, во всяком случае, вы удивляетесь тому, что в начале свидетельства речь шла о вызове, а в конце о завещании. Однако со своей стороны, я думаю, что после того, как я докажу лживость основной части свидетельских показаний, необходимо будет повести речь и об этих делах. (10) Итак, этими людьми дано свидетельское показание о том, что Формион потребовал вскрыть завещание, которое Амфий, муж сестры Кефисофонта, представил диэтету Тисию, а я не пожелал вскрывать его, и что завещание, в поддержку которого они свидетельствовали, является копией того, не вскрытого. Затем приведено завещание. (11) Я пока ничего не говорю относительно того, предъявлял ли мне такое требование Формион или нет, и является ли это завещание подлинным или подложным. Вскоре я вам разъясню это. Однако по поводу того, что они свидетельствовали, будто я не желал вскрывать документ - давайте рассудим так: ради чего человек стал бы уклоняться от вскрытия документа? Клянусь Зевсом, только ради того, чтобы завещание не стало известно судьям. (12) Так вот, если бы они в дополнение к свидетельству о вызове не касались вопроса о завещании, мой отказ от вскрытия документа имел бы какой-то смысл. Но если они, кроме того, свидетельствовали и о завещании, и судьи должны были соответственно услышать его содержание, какая же была мне выгода отказываться от вскрытия документа? Разумеется, никакой! Как раз наоборот, граждане афинские, если бы этого не требовалось по закону, а кто-либо представил бы документ в качестве завещания моего отца, (13) то мне следовало бы потребовать вскрыть подлинник на случай, если там окажутся какие-либо отличия от текста, засвидетельствованного этими людьми; тогда я тотчас же призвал бы многих из присутствующих в свидетели и воспользовался бы этим в качестве довода, что и все остальное в этом деле подстроено. А если бы тексты обоих документов сошлись, я потребовал бы, чтобы свидетельствовал сам представивший завещание. Согласившись, он взял бы на себя ответственность за него, а если бы он стал отказываться, это было бы достаточным доказательством, что дело подстроено. Кроме того, в этом случае оказалось бы, что мне придется иметь дело с одним человеком, а не со многими, как это имеет место теперь при этих свидетелях. Есть ли среди вас кто-нибудь, кому нравится последнее? Я думаю, что такого нет. (14) Вы не имеете оснований предполагать, что такой выбор встанет и перед другим человеком. В самом деле, граждане афинские, те, кто руководствуется корыстью, раздражением или честолюбием, действуют по-разному, сообразно со своим характером. Те же, на кого не влияют случайные обстоятельства, хладнокровно руководствуются соображениями пользы. Кто же из них мог бы оказаться столь безумным, чтобы, отказавшись от того, что ему полезно, прийти к тому, что делает его положение в суде более трудным? А вот именно такие действия - и неестественные, и неразумные, которых бы никто никогда не совершил, - приписали они мне в своих показаниях.
(15) Однако не только на основании свидетельств, будто я не желал вскрыть документ, можно убедиться, что они лгут: ведь их показания относятся одновременно и к сделанному мне вызову, и к завещанию моего отца. Я полагаю, вы знаете, что вызовы придуманы на предмет установления тех обстоятельств, которые не могут быть воспроизведены перед вами. (16) Например, нельзя прибегать в вашем присутствии к пытке[10], необходимо, чтобы об этом было специальное распоряжение; также и в том случае, если что-то произошло за пределами нашей земли, необходимо, чтобы для установления этого было сделано распоряжение плыть или идти пешком туда, где совершилось это дело. Так поступают и в других подобных случаях. Там же, где есть возможность воочию показать вам обстоятельства дела, что может быть проще, чем представить их в суд. (17) Так вот, мой отец умер в Афинах, разбирательство у посредника имело место в Пестром Портике[11], и эти люди дали показания, что Амфий представил там документ перед диэтетом. Если бы этот документ был подлинным, следовало, разумеется, поместить его в урну[12], и тот, кто его представил, должен был выступить свидетелем, чтобы судьи решили дело в согласии с истиной, осмотрев подлинность печатей. Я же, если бы кто-нибудь нарушил мои права, мог бы его преследовать. (18) Теперь же нет никого, кто бы один взял на себя все это дело и засвидетельствовал бы все целиком, как это делают люди, говорящие в суде правду. Здесь же каждый поручился только за часть дела, будучи умником, надеющимся ускользнуть от наказания. Один - будто в его руках был документ под названием "Завещание Пасиона". Другой свидетельствует, что был послан первым, чтобы представить этот документ, но о том, подлинным ли он был или поддельным, он ничего не знает. (19) Они воспользовались вызовом в суд как завесой и принесли эти свидетельства о завещании; именно поэтому судьи поверили, что это завещание моего отца, и я был лишен возможности произнести речь по поводу ущемления моих прав. Я убежден, что они будут пойманы с поличным, как лжесвидетели, хотя они надеялись, что будет совсем наоборот.
А чтобы вы убедились в правдивости моих слов, возьми свидетельство Кефисофонта.
(Свидетельство)
"Кефисофонт, сын Кефалиона, из Афидны[13], свидетельствует, что ему остался в наследство от отца документ, надписанный "Завещание Пасиона"".
(20) Разве, граждане судьи, тому, кто давал это свидетельство, трудно было добавить: "Вот документ, который я представляю", - и приложить документ. Однако я думаю, что подобная ложь показалась ему способной вызвать гнев и наказание с вашей стороны; принести же свидетельство, что ему досталось в наследство завещание - дело пустяковое и ничтожное. Вот это как раз и является доказательством и служит обвинением их в том, что они подстроили все дело. (21) Ведь если бы надпись на завещании гласила "Пасиона и Формиона", или "Формиону", или еще что-нибудь в этом роде, то Кефисофонт, естественно, и хранил бы этот документ для Формиона. Если же, как он свидетельствовал, надпись гласила: "Завещание Пасиона", - каким же образом не получил этот документ я?[14] Ведь я же знал, что мне предстоит судиться и знал, что это завещание, если оно действительно такого содержания, идет вразрез с моими интересами. Вместе со всем наследством я должен был получить и его, если только оно действительно было завещанием моего отца. (22) Разумеется, если этот документ был вручен Формиону и на нем было надписано, что это завещание Пасиона, и при этом оно не оказалось в наших руках, это изобличает его подложность и лживость свидетельства Кефисофонта. Но оставим его, ибо сейчас мне нет никакого дела до Кефисофонта, да он и не сказал в своем свидетельстве ничего о содержании завещания. (23) Посмотрите, граждане афинские, какое есть еще одно важное доказательство того, что их свидетельство лживо. Один из свидетелей, утверждавший, что он сам владеет документом, не осмелился однако дать показания, что Формион действительно представил копию находящегося у него документа, в то время как эти не могут утверждать ни того, что они присутствовали с самого начала, ни того, что они видели вскрытие документа перед третейским судьей. Они даже сами засвидетельствовали, что я не пожелал его вскрыть, но дали показания, что этот документ является копией завещания. Разве не оказалось, что они сами себя обвинили во лжи?
(24) И еще, граждане афинские, любой человек, разобрав текст свидетельства в том виде, в каком он записан, полностью убедится в том, что его сфабриковали с целью правдами и неправдами доказать, что мой отец сделал подобное завещание.
Возьми само свидетельство и читай, останавливаясь там, где я тебе велю, чтобы я мог доказать свою правоту на самом тексте.
(Свидетельство)
"... свидетельствуют, что они были у третейского судьи Тисея, когда Формион обратился к Аполлодору с вызовом, чтобы если он не признает копию завещания Пасиона..."
(25) Остановитесь! Обратите внимание на то, что написано "Завещание Пасиона". Ведь люди, которые желали бы свидетельствовать правдиво, если бы этот вызов был таким, каким он на самом деле не был, должны были бы давать показания следующим образом.
Читай свидетельство снова с самого начала.
(Свидетельство)
"... свидетельствуют, что они были у третейского судьи Тисея..." "Мы свидетельствуем, ибо мы были...". Продолжай читать. "... Когда Формион обратился с вызовом к Аполлодору...". Это тоже они засвидетельствовали бы справедливо, если бы он в самом деле обратился ко мне с вызовом. "... если он не признает копию завещания...".
(26) Остановись здесь! Еще ни один человек не сказал бы такого, если он не присутствовал бы, когда мой отец делал завещательное распоряжение. Всякий тотчас сказал бы: "А откуда мы знаем, есть ли какое-нибудь завещание у Пасиона?" И в соответствии с началом вызова он потребовал бы написать: "Раз я не признаю копию завещания, про которое Формион говорит, что Пасион его оставил", а не просто "Завещание Пасиона". Ведь это последнее выражение означает, что свидетельствуется подлинность самого завещания. В этом как раз и заключался их замысел. А в первом случае речь шла лишь о заявлении Формиона. Разница между тем, что есть, и тем, что утверждает Формион, - огромна.
(27) Для того, чтобы вы знали, какие важные причины подвигли его на составление завещания, уделите мне немного внимания. Первым делом, граждане афинские, для того, чтобы избежать ответственности за совращение той, называть которую мне не прилично[15], а вы и так знаете, о ком я говорю, даже если я и не назову ее имени. Во-вторых, ради того, чтобы захватить то имущество нашего отца, которое находилось у матери. Кроме того, он хотел сделаться владельцем и всего остального нашего имущества. В том, что это именно так, вы убедитесь, услышав само завещание: станет ясно, что оно больше похоже не на завещание отца, заботящегося о своих сыновьях, но на завещание раба, причинившего ущерб имуществу хозяев и стремящегося уйти от ответственности.
(28) Читай само завещание, о котором эти люди принесли свидетельство вместе со свидетельством о вызове; а вы заметьте то, о чем я говорил.
(Завещание)
"Пасион, ахарнянин, завещал нижеследующее. Я отдаю мою жену Архиппу в жены Формиону и даю в приданное Архиппе один талант, который следует получить на острове Пепарефе[16] и талант, который находится здесь; жилище, стоимостью в сто мин, служанок, золотые предметы и остальное, что находится в доме. Все это я отдаю Архиппе...".
Вы слышали, граждане афинские, размер этого приданного: талант из Пепарефа, талант отсюда, жилище в сто мин, служанки, золотые предметы и остальное, что находится там. Все это, говорит он, этим документом я передаю ей, запрещая нам, тем самым, разыскивать что-либо из оставленного им имущества.
(29) Теперь я покажу вам документ об аренде, согласно которому Формион взял в наем у моего отца трапедзу. Из этого договора, хотя он и подложный, вы увидите, что завещание целиком подделано. Я покажу вам то арендное соглашение, которое представил Формион, не какое-нибудь другое, а то самое, в котором приписано, что мой отец должен трапедзе 11 талантов. (30) Я думаю, что дело обстоит так. При помощи завещания он сделал себя владельцем имущества в доме, данном в приданное матери. Об этом вы только что слышали. Деньги же, бывшие в трапедзе, о которых всё знали и которые невозможно было утаить, он попытался присвоить, объявив нашего отца должником. Он поступил так для того, чтобы иметь возможность все деньги, во владении которыми его изобличат, объявить полученными от Пасиона (в уплату долга). Уже по неправильности его речи[17] вы, пожалуй, поняли, что Формион - варвар, который по справедливости достонн презрения, но он тем более варвар, что ненавидит тех, кого ему надлежало.бы почитать; а в искусстве преступных подкопов он не уступит ни одному человеку.
(31) Возьми и читай арендный договор, который они представили тем же способом, при помощи вызова.
(Арендный договор)
"Пасион сдал трапедзу в аренду Формиону на следующих условиях: Формион должен вносить сыновьям Пасиона арендную плату по два таланта и 40 мин ежегодно и, кроме того, каждодневно управлять ею. Формиону не разрешается вести самостоятельные денежные операции, если только он не получит на это согласия детей Пасиона. Пасион же должен внести вклад в трапедзу 11 талантов".
(32) Вот, граждане судьи, представленное Формионом соглашение, на основании которого, по его словам, он арендовал трапедзу. Когда читали соглашение, вы услышали, что помимо повседневного ведения дел Формион ежегодно выплачивает два таланта и 40 мин и что- ему не разрешается самостоятельно вести денежные операции, если только он не получит на это разрешение. В конце же приписано: "Пасион должен добавить во вклады И талантов". (33) Скажите теперь, найдется ли такой человек, который согласился бы платить столь большую арендную плату за деревянный дом, за участок и за денежные бумаги? А существует ли такой, который бы доверил остатки состояния другому, из-за которого трапедза задолжала столько денег[18]? Ведь если трапедза не досчиталась такой суммы, то это произошло как раз в то время, когда дела вел вот этот Формион! Вы же знаете, что когда еще трапедзитом был мой отец, Формион сидел и распоряжался в трапедзе; а ему скорее следовало быть на мельнице[19], чем стать владельцем того, что еще оставалось. (34) Я опускаю все это, а также все остальное, что могу сказать об 11 талантах, о том, что не отец их задолжал, а вот этот похитил.
Я напомню вам только то, ради чего я зачитал завещание: я сделал это для того, чтобы доказать, что оно подложное. Ведь там написано, что Формиону не разрешаются самостоятельные денежные операции, если только он не получит на это нашего согласия. Так вот, эта запись и доказывает, что завещание подложное. Ведь как человек, заботясь о том, чтобы его имущество, нажитое в то время пока Формион владел трапедзой, досталось не этому Формиону, а нам, детям владельца, и ради этого, чтобы он не мог отделиться от нас[20], даже включивший в завещание пункт, запрещавший ему вести самостоятельно дела трапедзы - как же мог человек устроить так, чтобы приобретенное и оставленное им в доме попало бы в руки Формиона? (35) Что воспрепятствовало бы этому человеку просто передать Формиону предприятие, поделиться которым вовсе не было бы постыдным? Ведь он же не постыдился отдать ему жену, хотя это должно было покрыть его память позором, хуже которого и быть не могло! Неужели, получив от вас в дар гражданство, он стал бы отдавать свою жену, подобно тому, как раб отдает ее господину, прибавив вдобавок такое приданое, о каком еще никто в городе и не слыхивал?[21] Следовало ожидать как раз обратного, что он передаст ее как господин рабу, если только он вообще ее передавал. (36) Ведь Формиону и так следовало радоваться, что он удостоился брака со своей госпожой; отцу же было бы неразумно поступать так, даже если бы он получил за это столько денег, сколько, как они утверждают, он отдал в качестве приданого. И все же этот Стефан решился свидетельствовать о том, что противоречит всякому здравому смыслу и не сообразно ни со временем, ни с фактами.
(37) Стефан повсюду утверждает, что Никокл показал, что согласно завещанию он был опекуном, а Пасикл засвидетельствовал, что над ним согласно завещанию была установлена опека[22]. Я же считаю, что это как раз доказывает, что ни тот, ни другой не свидетельствовали правдиво. Ведь несомненно, что утверждающий, что он был опекуном согласно завещанию, должен иметь в виду завещание, которое он знает; также ясно, что тот, кто утверждает, что он находился под опекой согласно завещанию, имеет в виду завещание, о существовании которого он знает. (38) Так как же могли вы свидетельствовать при вызове относительно завещания, когда это должно быть предоставлено тем людям? Если же они, в свою очередь, станут отрицать, что знают содержание этого завещания, каким же образом вы, никак и ни в чем не связанные с делом, можете его знать? Почему же, спрашивается, одни свидетельствовали одно, а другое другое? А дело в том, как я уже говорил прежде, что они разделили между собой свои преступные роли. Тот, кто свидетельствовал, что согласно завещанию он был опекуном, считал, что не понесет большой ответственности, а тот, кто показывает, что согласно завещанию над ним была установлена опека, полагал то же самое. (39) При этом и тот, и другой не касались вопроса о том, что именно было написано в завещании Пасиона, да и вообще, оставил ли мой отец документ, названный завещанием. Не стали они давать показания и о других подобных вещах: ибо засвидетельствовать завещание, подделка которого означала кражу огромного состояния, признававшее совращение жены, женитьбу на госпоже - дела столь исключительно дерзкие и позорные - подтвердить такое завещание не захотел никто, кроме как эти люди, сфабриковавшие вызов. Их-то справедливо будет наказать за весь обман и злодейство.
(40) Чтобы их лжесвидетельство стало вам, граждане афинские, очевидно не только из моих обвинений и обличений, но и из поступков человека, представившего эти показания, я хочу вам рассказать о совершенных им делах. Как я сказал в начале моей речи, я покажу вам, что эти люди окажутся своими собственными обвинителями. Ведь в деле, в связи с которым были даны эти свидетельства, Формион вчинил против меня встречный иск, утверждая, что, согласно закону, это дело не должно разбираться, поскольку я в свое время снял с него свои претензии. (41) То, что это ложь, мне хорошо известно, и я изобличу ее, когда вчиню иск против принесших это свидетельство. Но Стефан не может признать этого. Если вы поверите в то, что я действительно освободил Формиона от претензий, то в этом случае Стефан тем более окажется лжесвидетелем, подтвердившим подложное завещание. Кто, скажите, будет столь неразумным, чтобы оформлять свое освобождение от претензий при свидетелях (придавая ему тем большую надежность), одновременно оставляя у себя запечатанным соглашение[23], завещание и остальные документы, благодаря которым он получил это освобождение. (42) Разумеется, встречный иск противоречит всем свидетельствам в этом деле, а арендный договор, который я только что вам прочитал, противоречит завещанию. Все, что было сделано, не кажется ни разумным, ни последовательным, ничто не согласуется между собой, и это доказывает, что все выдумано и сфабриковано.
(43) Я считаю, что ни сам Стефан, ни какой-либо другой человек вместо него не сможет доказать правдивость этих свидетельств; однако мне известно, что он собирается сказать что-то вроде того, что предметом разбирательства должен быть его вызов, а не свидетельство, и что он должен отвечать не за все написанное, а только по двум пунктам. Во-первых, предъявлял ли мне Формион вызов или не предъявлял, и действительно ли я его не принял. Он будет утверждать, что свидетельствовал только это. А за содержание вызова ответственен Формион, и соответствует ли оно действительности или нет"- обращать на это внимание он не обязан. (44) В ответ на эти его бесстыдные речи надо заранее сказать несколько слов, чтобы вы, сами того не заметив, не оказались обманутыми. Прежде всего, когда он станет говорить, что не отвечает за все содержание, имейте в виду, что закон предписывает свидетельствовать в письменном виде, чтобы невозможно было ни прибавить, ни отнять чего-либо из. написанного. Так вот, ему следовало тогда потребовать, чтобы стерли все то, о чем, как он будет бесстыдно утверждать, он не свидетельствовал[24], хотя теперь поздно отпираться, когда это содержится в его показаниях. (45) Взвесьте й следующее обстоятельство: позволили бы вы мне, взяв в руки документ, здесь перед вами приписать к нему что-либо? Никоим образом! Стало быть и ему нельзя разрешать изымать что-либо из написанного. Кого же тогда можно будет изобличить в лжесвидетельстве, если каждый будет давать какие угодно показания, а потом отвечать только за то, что хочет? Нет, закон не позволяет расчленить показания, да и вам не следует допускать такое! Справедливо будет следующее: "Что записано? Что ты засвидетельствовал? - Докажи, что это правда!" В твоем ответе на наш иск написано следующее: "Я засвидетельствовал истину, подтвердив своими показаниями то, что вошло в документ", а не то-то и то-то из того, что встречается в этом документе.
(46) Чтобы доказать, что дело обстоит именно так, возьми сам ответ на наш иск. Читай!
(Ответ)
"Аполлодор, сын Пасиона, ахарнянин, обвиняет Стефана, сына Менекла, ахарнянина, в лжесвидетельстве. Претензии оценивает в один талант.
Стефан свидетельствовал против меня лживо, подтвердив своими показаниями то, что написано в документе.
Я (Стефан, сын Менекла, ахарнянин) свидетельствовал истину, подтвердив своими показаниями то, что написано в документе".
Это он сам написал в своем ответе, и вам следует это помнить, а не верить его обманным речам, которые он поведет теперь, больше, чем законам и тому, что он сам написал в ответе на иск[25].
(47) У меня есть сведения, что эти люди станут говорить о судебном деле, которое я с самого начала возбудил, и будут утверждать, что это было сикофантство. Я уже подробно изложил вам, как Формион сфабриковал арендный договор, чтобы захватить в свои руки все средства трапедзы. Но у меня не было возможности сказать об остальном и изобличить их в лжесвидетельстве. На это не хватило бы воды в клепсидре. (48) Вы, вероятно, не захотите слушать об этом, так как вам сразу станет ясно то обстоятельство, что легко говорить о вещах, не входящих в обвинение, да и тогда ему не трудно было добиться оправдания за ложные показания. Никто, однако, не признает правильным ни то, ни другое.
Справедливым будет только то, к чему я вас призываю. Выслушайте и взвесьте мои слова. (49) Я требую, чтобы они не домогались от меня сейчас доказательств моих претензий, которые мне надлежало представить в свое время, но они не дали мне этого сделать. Это они должны доказывать правдивость тех свидетельских показаний, благодаря которым они лишили меня тогда возможности представить доказательства. Если же они станут требовать, чтобы я опровергал их свидетельские показания теперь, когда я вчиняю иск по существу дела, и наоборот, когда я буду опровергать их свидетельские показания, они потребуют, чтобы я говорил о своих первоначальных претензиях - они будут неправы, и их речи будут для вас вредны. (50) Ведь вы поклялись вынести решение не о том, что потребует обвиняемый, а о том, в чем состоит обвинение. А это станет ясно только из иска обвинителя, который я предъявил, уличая его в лжесвидетельстве. Так пусть он не говорит о том, что не разбирается в этом процессе, стараясь отодвинуть в сторону суть дела, а вы не допускайте этого, если он станет бесстыдствовать.
(51) Думаю, что Стефан, поскольку ему действительно нечего сказать, дойдет до того, что станет утверждать, будто я поступаю несообразно, когда, потерпев неудачу при рассмотрении встречного иска Формиона, преследую судом тех, кто засвидетельствовал завещание. Он скажет, что тогдашние судьи вынесли решение не в мою пользу, руководствуясь в первую очередь свидетельством тех, которые показали, что я сам отказался от претензий к Формиону, а не тех, которые показывали о завещании[26]. Но, граждане афинские, ведь нет никакого секрета, что вы обыкновенно не в меньшей степени обращаете внимание на суть дела, чем на возникающие по его поводу формальные претензии. Эти люди, давшие ложные свидетельства о самих обстоятельствах дела, обесценили "мои речи, направленные против встречного иска. (52) Кроме того, нелепо выискивать, кто навредил больше, когда все они лжесвидетельствовали, а следует разобраться относительно каждого: соответствовали ли его показания истине. Ведь не следует оправдывать кого-либо только потому, что он докажет, что другой совершил еще худшее, но лишь в том случае, если он сумеет доказать, что его собственное свидетельство было правдивым
(53) Теперь, граждане афинские, выслушайте меня. По какой прежде всего причине следует этому Стефану погибнуть? Ведь если кто-нибудь клевещет против другого человека - это ужасно, но намного ужаснее и еще большего гнева заслуживает лжесвидетельство, направленное против сородича. Ведь такой человек нарушает не только писаные законы, но и разрушает саму человеческую природу. (54) В этом и будет изобличен Стефан. Ведь его мать и отец моей жены - брат и сестра, так что моя жена двоюродная сестра, а наши дети - его и мои - троюродные. Неужели и вы думаете, что Стефан, если бы он узнал, что его родственницы вынуждены делать что-то им неподобающее, выдал бы их замуж, дав им от себя приданое, как это делали многие люди? Стал бы это делать человек, вступающий на путь лжесвидетельства, в результате чего его родственницы не получили даже того, что им причитается, человек, который богатство Формиона поставил выше, чем узы родства?
(55) А чтобы убедиться, что я говорю правду, об этом возьми свидетельство Диния, прочитай его и позови самого Диния.
(Свидетельство)
"Диний, сын Феомнеста, атмониец[27], свидетельствует, что он выдал свою дочь за Аполлодора, чтобы тот согласно законам имел ее женой, и что он никогда не присутствовал при том и не слышал того, что Аполлодор снял с Формиона все претензии".
(56) Разве можно, граждане судьи, сравнивать Диния и этого Стефана? Диния, который не желает свидетельствовать даже правду[28] в пользу дочери, внучек и меня, своего зятя? Стефан не таков! Он решился лжесвидетельствовать против нас и не постыдился, не говоря уж о ком-то еще другом, даже собственной матери, сделавшись виновником крайней нужды своих сородичей по материнской линии.
(57) Я хочу рассказать вам, граждане судьи, о самом ужасном, что мне пришлось претерпеть и чем я более всего был потрясен во время процесса. Из этого вы еще лучше сможете увидеть его подлость, а я, выплакав перед вами большую часть моих огорчений, почувствую облегчение. Я не нашел в хранилище документов свидетельства, которое, как я думал, там находится; оно должно было быть лучшим доказательством моей правоты. (58) Пораженному этой бедой, мне не оставалось ничего другого, кроме как предположить, что какое-то лицо нарушило мои права и посягнуло на документы в хранилище. Теперь же, на основании того, что я узнал позднее, я считаю, что свидетельство у третейского судьи похитил сам Стефан, пока я вставал для того, чтобы привести к присяге свидетеля[29]. То, что я говорю правду, подтвердят первым делом присутствовавшие там, которые это увидели, и я не думаю, что они захотят отказаться от показаний, подтвердив свой отказ клятвой. (59) Если же бесстыдство позволит им поступить так, то пусть он прочитает вызов, из которого можно будет изобличить их как клятвопреступников, и вы узнаете, что Стефан таким же образом похитил документ с этим свидетельством. Человек же, граждане афинские, который ради чужих бед[30] не побоялся быть назван вором - чего же не сделает такой человек ради самого себя?
(60) Читай свидетельство, а потом вызов.
(Свидетельство)
"... свидетельствуют, что они друзья и близкие Формиона и что они присутствовали у третейского судьи Тисея, когда было вынесено решение по делу Аполлодора и Формиона, и что они знают, что Стефан похитил то самое свидетельство, в краже которого его обвиняет Аполлодор".
Или засвидетельствуйте это, или откажитесь от клятвы[31].
(Клятвенный отказ от показаний)
(61) Совершенно ясно, граждане судьи, что они собираются сделать это - клятвенно отречься от своих показаний. Для того же, чтобы они были тотчас изобличены как клятвопреступники, возьми это свидетельство и вызов. Читай!
(Свидетельство. Вызов)
"... свидетельствуют, что они присутствовали, когда Аполлодор потребовал от Стефана, что тот выдал своего раба-провожатого для допроса под пыткой по поводу похищения документа и Аполлодор был готов написать, каким образом будет совершаться пытка. В ответ на требование Аполлодора Стефан не пожелал передать раба и ответил Аполлодору, чтобы тот, если хочет, судился с ним, если он утверждает, что претерпел несправедливость"[32].
(62) Так вот, граждане судьи, какой человек не согласился бы при таком обвинении выдать раба на пытку, если бы только он верил в свою правоту? Следовательно, то, что он уклоняется от пытки раба, изобличает его в похищении документа. Неужели вы думаете, что человек, который уже был изобличен как вор, может устыдиться репутации лжесвидетеля? Или вам кажется, что принести ложные свидетельства по чьей-либо просьбе побоится человек, который уже добровольно оказался подлецом, когда его к этому никто не принуждал.
(63) Так вот, граждане афинские, для того, чтобы он понес справедливое воздаяние за все это, он, естественно, должен быть наказан вами и за остальные дела как можно строже. Исследуйте жизнь, которую он прожил. Когда дела трапедзита Аристолоха шли хорошо[33], Стефан ходил за ним по пятам, припадая к его стопам: это знают многие, находящиеся здесь. (64) Но когда тот разорился и лишился имущества, обобранный в первую очередь Стефаном, а затем и ему подобными, этот человек не помог его сыну и не оказал ему никакого содействия: ему больше помогают Аполексис, Солон[34] и кто угодно еще, но только не он. После этого он заметил Формиона и сблизился с ним, избрав его среди всех афинян. Как представитель Формиона, он отправился в Византии, когда жители этого города захватили корабли Формиона[35]. Кроме того, он вел его процесс против жителей города Халкедона[36], и таким образом он пришел к тому, что дал и против меня заведомо лживое свидетельство. (65) Того, кто льстит преуспевающим, а затем их же предает, когда счастье тем изменяет, не общаясь на равных ни с кем из многочисленных порядочных граждан, а только пресмыкается перед людьми, подобными Формиону, не обращая внимания, ни на то, что его поведение обижает его близких, ни на то. что, поступая так, он приобретает дурную славу, ни на что другое в своем стремлении что-либо выгадать - разве не следует ненавидеть такого человека, как общего врага всего человечества? Я, пожалуй, скажу так: (66) дела, о афиняне, влекшие за собой столь великий позор, этот человек совершал ради того, чтобы отойти от государства и чтобы скрывать от него свое имущество, получая через трапедзу неуловимые доходы. Он делал это, чтобы не исполнять хорегий, триерархий, всего другого, что надлежит исполнять гражданину. Это ему и удавалось. Свидетельство тому следующее: хотя его имущество оказалось достаточным, чтобы дать в приданное дочери сто мин, никто не видел, чтобы он нес какую-либо литургию, даже самую незначительную. И все же я скажу: насколько прекраснее числиться среди честолюбивых, ревностно выполняющих все, что должно для государства, чем быть льстецом и лжесвидетелем! Ради наживы этот человек, пожалуй, сделает все, что угодно. (67) При этом, граждане афинские, помните, что следует проявлять суровость в большей мере к подлым богачам, чем к беднякам. Ведь последним власть нужды дает некоторое право на снисхождение разумных людей; те же, кто подлы, как этот вот, от чрезмерного богатства, не имеют никаких оправданий. Ведь их поступки совершаются под влиянием постыдного корыстолюбия, жадности и наглости, а также потому, что свои сообщества они считают сильнее закона. Вам же они не приносят пользу: вам нужно, чтобы слабый человек мог получить удовлетворение от богатого, если тот посягнет на его права, а это будет только в том случае, если вы будете наказывать таких людей, подлость которых явно основывается на их богатстве.
(68) То обличье, которое принял этот человек[37], гуляя с мрачным видом вдоль городских стен, следует бесспорно считать признаком не благоразумия, а человеконенавистничества. Тот, кто ведет себя подобным образом, при том, что с ним не произошло ничего страшного и он не испытывает нужды в необходимом - такой человек, по-моему, поступает с каким-то умыслом, действуя согласно своему расчету. Он считает, что к человеку с ясным взором, прогуливающемуся, как это принято, всегда кто-нибудь может подойти и обратиться с просьбой или предложить что-либо. Такого человека нечего опасаться, а к людям с нарочито мрачным видом побоятся даже приблизиться. (69) Такое обличие - не что иное, как попытка скрыть свой характер; оно указывает на свирепость и зловредность души. Вот доказательство: в то время как ты, хотя и незаслуженно, намного богаче, чем множество афинян, - кому когда-либо ты хоть чем-нибудь помог, кого ты поддержал своими средствами, кому оказал благодеяние? (70) Навряд ли сможешь ты назвать хоть кого-нибудь. Наоборот, тебе, дающему деньги взаймы под проценты, несчастья и нужды людей приносят только удачу. Ты вышвырнул из отчего дома собственного дядюшку Никия. Ты лишил всякого источника существования свою тещу! Ты способствовал тому, что сын Архедема остался без жилища! Никто никогда не взыскивал столь жестоко с должника, пропустившего срок, как ты с тех, с кого тебе причитались проценты. Неужели вы не накажете сейчас этого преступника, когда он схвачен с поличным, этого человека, чье свирепое и омерзительное отношение ко всем вам отлично известно. Если так, то вы, граждане судьи, поступите ужасно и несправедливо. (71) Следует однако, граждане афинские, чтобы ваше негодование обратилось и против Формиона, выставившего этого человека в качестве свидетеля, когда вы увидите бесстыдство его нрава и неблагодарность. Я думаю, вы все понимаете, что, если бы Формиона, когда он был выставлен на Продажу, купил какой-нибудь повар или другой ремесленник, то, обучившись мастерству хозяина, он не мог бы даже мечтать о нынешних благах. (72) Но так как его приобрел наш отец, который был трапедзитом, познакомил его с грамотой, обучил делу и дал ему возможность распоряжаться большими деньгами, то Формион стал богатым. Удача, приведшая его к нам, стала источником всего его нынешнего богатства. (73) Поистине, о Земля и боги, ужасно, даже более чем ужасно, что Формион презирает теперь нас, сделавших его эллином из варвара и уважаемым человеком из продажного раба. Презирает тех, которые помогли ему достигнуть всего этого, стольких благ, и которые сами, в то время как он владеет большим состоянием, живут в крайней нужде. Он дошел до такого бесстыдства, что не находит нужным уделить нам даже частицу тех благ, которые он получил от нас же. (74) Он не постеснялся жениться на своей госпоже и состоять в браке с той, которая обсыпала его сластями, когда был куплен[38]. Он решился записать в приданое за ней пять талантов кроме того, что он сделался хозяином большого имущества, которым распоряжалась наша мать (ибо, как вы думаете, что еще могли означать вписанные им в завещание слова: "Я даю Архиппе и все остальное"?) А то, что наши дочери стареют в родительских домах, оставаясь невыданными из-за бедности, этим он пренебрегает.
(75) Если бы Формион был бедняком, а мы оказались бы состоятельными людьми, и со мной произошло бы что-нибудь[39], как это случается, то его сыновья потребовали бы через суд брака с моими дочерьми[40], то есть с дочерьми своего господина! Ведь его сыновья приходятся им дядьями вследствие того, что Формион женился на моей матери. Но так как мы находимся в стесненных обстоятельствах, он не станет помогать им выйти замуж, но берется все же толковать о моем достоянии и подсчитывать его размеры.
(76) И вот что нелепее всего! Относительно того имущества, которое он отобрал от нас, он не пожелал дать отчета и по сегодняшний день, но при этом вчиняет нам встречный иск, доказывая, будто мои претензии не могут быть предметом судебного разбирательства. Какая доля отцовского имущества досталась мне - это он подсчитывает. Со всех остальных рабов требуют отчета их господа, а этот, будучи рабом, требует отчета от своего господина, вероятно для того, чтобы таким образом показать его человеком скверным и разнузданным[41]. (77) Если, граждане афинские, говорить о моей внешности, то, при том, что я говорю громко[42] и хожу быстро, я все же не считаю, что природа была ко мне благосклонна. Всеми этими качествами я, не имея от них никакой пользы, только раздражаю некоторых людей и зачастую терплю от этого ущерб. Но я могу доказать, что я умерен в расходах на себя и веду много более упорядоченный образ жизни, чем Формион и подобные ему люди. (78) То же, что нужно для государства и для вас я, как вы хорошо знаете, исполняю с блеском, насколько на это хватает моих сил. Ведь я хорошо знаю, что тем, кто родились афинскими гражданами, достаточно исполнять литургии так, как это предписывают законы. Мы же, получившие гражданство, должны, совершая литургию, показывать, как глубоко мы благодарны за оказанную нам милость. Так что не упрекай меня за то, за что по справедливости меня должны хвалить. (79) Кого из граждан, о Формион, нанимал я, подобно тебе, в непотребных целях? Укажи! Кого лишил я прав гражданства, которых удостоился сам, и права публичных выступлений, как это сделал ты с людьми, которых опозорил? Чью жену я совратил, подобно тому, как ты сделал это, помимо прочих, с той, которой этот ненавистный богам человек соорудил памятник рядом с могилой своей госпожи[43], затратив на это более двух талантов? Он не подумал при этом, что это сооружение явится не надгробием, а памятником преступления, которое эта женщина совершила ради него в отношении своего мужа. (80) И вот ты, сотворивший такое, после того, как были представлены убедительные свидетельства твоей наглости, осмеливаешься еще копаться в обстоятельствах чужой жизни. Днем ты целомудрен, а ночью творишь то, за что наказанием установлена смерть[44]. Этот человек, граждане афинские, явившийся из храма Диоскуров[45], подл. Подл и преступен! Доказательство: если бы он был честен, то, распоряжаясь имуществом хозяев, остался бы беден. Теперь же, став распорядителем громадного состояния, из которого он смог незаметно украсть столько, сколько у него сейчас есть, он не только не считает украденное подлежащим возврату, но рассматривает его как свою наследственную собственность.
(81) Однако, во имя богов, если бы я захватил тебя с поличным, поймав как вора на месте преступления, и если бы по мере возможности взвалил на тебя то имущество[46], которым ты владеешь, а затем, если бы ты стал отрицать, что оно краденое, потребовал бы, чтобы ты указал, откуда ты его взял - интересно, на кого бы ты тогда сослался? Ведь твой отец не передал его тебе, и ты не нашел его и не пришел к нам, получив его где-нибудь в другом месте. Ведь ты - покупной варвар, которого государство за его поступки должно было казнить. Мало того, что ты сохранил себе жизнь и приобрел за наши деньги права гражданства, ты еще сподобился произвести на свет детей, которые стали братьями твоих хозяев. Теперь ты внес еще и встречный иск против нас, утверждая, что дело о взыскании с тебя наших денег не подлежит рассмотрению. (82) Ты всячески поносил нас, доискиваясь, что за человек был наш отец. Кто бы не возмутился этим, граждане афинские! Ведь даже если мне приличествует ставить себя ниже вас всех, я все-таки считаю себя выше этого человека. Ему же, если он и не считает себя ниже остальных людей, по крайней мере следует признать, что он ниже меня: ибо даже если мы и были бы такими, какими ты нас изображаешь в своей речи, ты-то ведь был рабом!
(83) Пожалуй кто-нибудь обратил ваше внимание на то, что мой брат Пасикл не предъявляет Формиону никаких претензий по этому делу. Я же, граждане афинские, не стану молчать о Пасикле, но, заранее извинившись перед вами и попросив прощения за то, что оскорбленный моим рабом не могу сдержаться, буду говорить о вещах, о которых прежде, казалось, не смогу даже слушать, если станут говорить другие. (84) Я признаю Пасикла моим братом по матери, а брат ли он мне по отцу, я не знаю, но боюсь, однако, не было ли появление на свет Пасикла результатом первого греха Формиона против нашей семьи. Ведь когда Пасикл выступает в суде совместно с рабом, бесчестя брата, и, сбившись с пути, старается угодить тем, которые должны были бы чтить его - разве не должно все это вызвать презрение? Итак, оставь в покое Пасикла, и пусть он именуется вместо твоего хозяина твоим сыном, пусть будет мне не братом, а противником на суде, раз уж он этого хочет.
(85) Я отворачиваюсь от него и прибегаю к вам, граждане судьи, которых отец передал мне как помощников и друзей. Я прошу, умоляю и заклинаю вас не допустить, чтобы я и мои дочери из-за своей бедности стали посмешищем для моих рабов и прихлебателей этого человека. Мой отец дал вам тысячу щитов и явил себя полезным во многом другом: он добровольно снабдил вас пятью триерами и, снарядив их за свой счет, отправлял триерархии. Я напоминаю вам об этом не потому, что напрашиваюсь на благодарность: ведь я понимаю, что мы остаемся вам обязанными. Я говорю это для того, чтобы со мной как-нибудь не поступили бы так, что это окажется недостойно заслуг моего отца. Ведь это и на вас тоже бросит тень.
(86) Хотя я мог бы долго говорить о нанесенных мне обидах, но я уже вижу, что воды мне не хватает[47]: поэтому я скажу только то, что считаю самым необходимым, чтобы вы поняли всю беспредельность причиненных нам обид. Пусть каждый из вас подумает о том рабе, которого он оставил у себя дома, а затем пусть вообразит, что он претерпел от своего раба то, что мы претерпели от Формиона; и пусть не обращает внимание на то, зовется ли его раб Сиром или Манесом или как угодно иначе, а вот этот наш - Формионом. Суть дела одна и та же: рабы - те, рабом был и этот. Вы - господа, господином был и я. (87) Так вот, какое наказание каждый из вас сочтет справедливым наложить на своего раба, такое, считайте, следует дать и Формиону. Покарайте также во имя законов и во имя клятв, которые вы принесли, и того, кто обобрал меня, принеся ложное свидетельство. Сделайте это в пример остальным, памятуя обо всем, что услышали от нас. Остерегайтесь, если эти люди попытаются провести вас, и станут утверждать, что в каждом отдельном случае они свидетельствовали не обо всем в целом; задавайте им вопросы; "А что написано в документе? Почему ты не стер написанное своевременно? Какой протест находится у архонтов? (88) Если они будут свидетельствовать, что такой-то, согласно завещанию, находился под опекой, а такой-то был опекуном, а третий, якобы, держит завещание в своих руках, то спрашивайте их вот о чем: "Какое завещание? Что в нем написано?" Ведь о наличии завещания, о котором они говорили, никто из прочих не дал дополнительных показаний. Если же они прибегнут к слезам и стенаниям, то не забывайте, что пострадавший больше заслуживает жалости, чем люди, которые должны понести возмездие. Если вы свершите правосудие, то и мне вы поможете, и их удержите от чрезмерного угодничества, и подадите голоса в соответствии с вашими клятвами.

* * *

Во время процесса Аполлодора против Формиона, для которого Демосфен написал речь XXXVI (см. введение к этой речи), некий Стефан, родственник Аполлодора, свидетельствовал против него. Стефан утверждал, что Формион в присутствии третейского судьи официально потребовал от Аполлодора, если тот не признает верность представленной Формионом копии с завещания его отца, чтобы он согласился в таком случае на вскрытие опечатанного оригинала, хранившегося у третьего лица, некоего Амфия. По утверждению Стефана, Аполлодор отказался разрешить вскрытие документа. Проиграв дело, Аполлодор подал на Стефана в суд, обвиняя его в лжесвидетельстве. Рассматриваемая речь и была произнесена во время его разбирательства.
Как видно из речи, Аполлодор имел в виду предъявить аналогичные обвинения также и другим свидетелям, выступавшим в пользу Формиона (§ 7). Целью обвинения в лжесвидетельстве было взыскание с обвиняемого штрафа (в данном случае обвинитель требовал один талант). После установления факта лжесвидетельства афинское законодательство не предусматривало пересмотра того дела, в котором были даны ложные показания, но предоставляло возможность возбудить против стороны, выставившей лжесвидетеля, обвинение в преступном сговоре.
Показания свидетелей представляли в суд в письменном виде (§ 44) и зачитывали там. В основе данного процесса лежит текст свидетельства Стефана: в § 46 приведены точные формулировки иска Аполлодора и возражений Стефана. Аполлодор придирается к словам в показаниях Стефана и пытается безосновательно утверждать, будто Стефан свидетельствовал не только отказ Аполлодора вскрыть подлинник завещания, но и сам факт подлинности представленного Формионом текста завещания; затем Аполлодор пытается доказать подложность текста завещания и делает отсюда вывод, что Стефан - лжесвидетель.
Позиция Аполлодора очень слаба, но речь написана с большой силой. В древности многие авторы считали, что она написана Демосфеном, и отмечали, что один и тот же оратор ранее написал речь для противника Аполлодора Формиона, а теперь составил речь для его соперника (Плутарх. Демосфен. 19; Он же. Сравнение Демосфена и Цицерона. 3; Зосим. Жизнь Демосфена). Эсхин, стремясь всячески опорочить Демосфена, через несколько лет после этого судебного разбирательства утверждал еще при жизни оратора, что Демосфен за деньги заранее сообщил Аполлодору текст написанной им речи в защиту Формиона. (Эсхин:.II. 165; III. 173). Если бы Эсхин считал, что речь "Против Стефана" тоже написана Демосфеном, он едва ли упустил бы удобный случай лишний раз обвинить своего врага в беспринципности.
Вместе с тем надо отметить, что стиль "Первой речи против Стефана" типично демосфеновский. Речь была произнесена не позднее, чем через несколько месяцев после речи "За Формиона", т. е. во второй половине 349/348 г. В этом году Аполлодор был членом Совета и внес предложение перечислить избытки денежных поступлений финансового года в фонд субсидирования посещения бедными гражданами театра (феорикон) или в недавно созданную кассу военных расходов. Это перечисление входило в планы Демосфена, и он неоднократно затрагивал в своих речах этот трудный вопрос, однако выступить с официальным предложением, видимо, считал неудобным. Весьма возможно, что Демосфен написал для Аполлодора эту речь о лжесвидетельстве, рассчитывая, что в обмен Аполлодор поддержит его в Совете и в народном собрании.

[2] Ср.: Эсхил. Прометей Прикованный. 637—639.

[3] Аполлодор отвозил афинских послов в Сицилию к Дионисию Сиракузскому. См.: Демосфен. Против Никострата (LIII. 5). Происходило это, вероятней всего, в 368 г.

[4] Это было после битвы при Левктрах в 371 г. во время военных действий против Фив. Дела не разбирались в судах также в конце Пелопоннесской войны и некоторое время после ее завершения (Лисий. XVII. 3; Исократ. XXI. 7).

[5]  Все дела, специально не оговоренные и не отнесенные законом к компетенции архонта-эпонима, басилевса или полемарха, возбуждались перед архонтами-фесмофетами.

[6] В оригинале слово ύ̉βρις, буквально «дерзость». В афинском праве это понятие толковалось весьма широко и расплывчато. Обвинение в насилии было обвинением уголовным, так что с осужденного взыскивался штраф в пользу государства.

[7]  Об эпобелии см. выше: речь «За Формиона» (XXXVI) и Введение к примечаниям.

[8] Время прочтения документов не включалось в отведенный на речь срок, и поэтому произносящий речь был вправе требовать остановки водяных часов.

[9]  Ахарны — дем филы Ойнеиды, Ламптры — Эрехтеиды, Кидафны — дем Пандиониды.

[10]  Неясно, имеет ли оратор в виду законодательный запрет или просто неудобство подобной процедуры.

[11]  Пестрый портик (Стоя Пойкиле) — самый большой из портиков, окружающих агору; его стены были украшены картинами Полигнота.

[12] См.: Аристотель. Афинская полития. 53. 2.

[13] Афидна — дем филы Эантиды. . -

[14] В греческом тексте стоит глагол α̉ναιρέω, который специально употребляется, чтобы обозначить получение заинтересованной стороной документа, хранившегося у третьего лица.

[15]  Ниже Аполлодор все же открыто порочит свою покойную мать.

[16] Пепареф (ныне Скопил) — маленький остров к северу от Евбеи, входивший во Второй Афинский морской союз. Речь, по-видимому, идет о деньгах, отданных там в долг под залог земельных участков.

[17] О неправильностях речи Формиона см. также: речь XXXVI. 1.

[18] Пасиону были, очевидно, вручены денежные обязательства, данные под надежное обеспечение земельными участками на 11 талантов. Формион, не имея тогда еще гражданских прав, не смог бы отобрать земли у неисправных плательщиков, а Пасион был вправе поступить так. В действительности трапедза не была обременена никакими долгами. Ср. речь XXXVI (За Формиона).

[19] Отправка на мельницу, где надо было вручную вертеть тяжелые жернова, была обычным наказанием провинившихся рабов. См.: Лисий. I. 18.

[20]  В афинском законодательстве вольноотпущенник сохранял по отношению к своему бывшему хозяину и его наследникам ряд обязательств. Если он пытался «отделиться от них» и освободиться от своих обязательств, то подвергался судебному преследованию.

[21] Мать самого Демосфена получила в приданое 80 мин (XXVII. 5), т. е. в четыре раза меньше.

[22] По-видимому, необходимо было свидетельство как опекуна, так и подопечных.

[23] Очевидно, автор имеет в виду соглашение об аренде трапедзы.

[24] Текст свидетельского показания мог быть зачитан лишь в присутствии свидетеля и с его согласия.

[25] В тексте рукописи α̉ντιγραφή — единственное число. Л. Жерне предлагает конъектуру α̉ντιγραφαί, заменяя единственное число рукописного чтения на множественное. Если оставить рукописное чтение, приходится считать, что α̉ντιγραφή означает вместе и жалобу, и возражение, что мы и отразили в переводе.

[26] К аналогичному аргументу Демосфен прибег и, в «Третьей речи против Афоба» (XXIX).

[27] Атмон — дем филы Кекропиды. Дикий — то самое лицо, которое было третейским судьей в первом конфликте между своим зятем Аполлодором и Формионом; см. речь «За Формиона» (XXXVI. 15, 17).

[28] Очевидно, Дании отказался клятвенно подтвердить данное им свидетельство.

[29] В ходе процесса обе стороны требовали клятву от свидетелей противоположной стороны, для чего и приходилось вставать. Ср. речь «Против Конона (LIV. 26) и «Против Каллиппа» (LII. 28).

[30] В этом месте текст испорчен. Восстановлено предположительно.

[31] Скрепленный клятвой отказ свидетеля от дачи показаний происходил на агоре на камне, на котором произносили и другие торжественные клятвы (Аристотель. Афинская полития. 55. 5). Процедура клятвы описана также Ликургом (Против Леократа. 20).

[32] Демосфен пытается представить дело так, будто отказ Стефана выдать раба является неопровержимым доказательством его виновности в похищении документа. О выдачи рабов на пытку ср. речь «Против Пентэнета» (XXXVII. 41-—42).

[33] См. речь «Против Формиона» (XXXIV. 50).

[34] Аполексис, Солон. — Эти лица неизвестны из других источников.

[35] Формион вел морскую торговлю на Понте Евксинском, отправляя и привозя товары на собственных кораблях. Ср. речь «Против Тимофея» (XLIX. 51).

[36] Халкедон находился на восточном берегу Беспора напротив Византия, нынешнего Стамбула.

[37] Ср. речь «Против Пентэнета» (XXXVII. 52).

[38] Обряд приобщения к домашнему очагу описан Аристофаном («Богатство . 769). Ср. также схолии к этому месту.

[39] Из суеверия Аполлодор не говорит прямо о своей возможной смерти.

[40] По закону об эпиклерах (дочерях-наследницах). В действительности первыми претендентами на их руку были бы родственники Аполлодора по мужской линии, например, дети его брата Пасикла.

[41] Ср. речь «За Формиона» (XXXVI. 36 и след; 45, 52).

[42] О голосе Аполлодора см. речь «За Формиона» (XXXVI. 61).

[43] О ком говорит оратор, мы не знаем.

[44] Оратор намекает на прелюбодеяние.

[45] Возле храма Диоскуров находился рынок, где нанимали на работу рабов.

[46] Возможно, традиционная практика поношения вора, пойманного на месте преступления.

[47] Это выражение означает, что речь затянулась и время истекает.