I
Бюхер различает для наиболее ранних эпох хозяйственной жизни две формы промышленности: производство промышленных изделий для собственных потребностей, в пределах домохозяйства и для нужд последнего, с одной стороны, и зачаточную форму ремесла (Lohnwerk), с другой стороны, где имеет место обработка сырья для сбыта, но сырья, не принадлежащего ремесленнику, а полученного им от потребителя, по заказу и по указанию которого он работает у себя дома или в помещении заказчика. В древнейшую эпоху греческой истории мы уже находим, как это видно из гомеровского эпоса и из Гесиода, обе эти формы промышленности. Слова Гесиода:

«Труд никакой не позорен, позорно одно лишь безделье» –

в эту эпоху встречают всеобщее признание. Работают все, даже бессмертные боги на Олимпе. Гефест, великий мастер по обработке металлов, отдает себя в распоряжение богов. Он строит для Геры двери с тайным засовом, который никто из бессмертных не умел отодвинуть. По просьбе Фетиды он изготовляет доспехи для Ахиллеса – щит огромный и крепкий, панцирь, горящего пламени ярче, шлем тяжелый, к вискам, приходившийся плотно, наконец, латы ножные из гибкого олова. При этом сам он работал, а другие лишь помогали ему «ковать то быстрее, то тише». Афина Паллада изготовляет одеянье для Геры и для себя – легкий покров с дивным шитьем, пестрый, который «сама соткала, трудившись руками». Нимфа Калипсо и Цирцея сидят с челноком, золотым за широкой, прекрасной, божественно-тонкой тканью и поют звонко – приятным голосом. Аполлон и Посидон даже вынуждены, по приказанию Зевса, в Трое «год прослужить за условную плату гордому Лаомедону» – один «окружил крепкозданной стеной жилище троянцев», другой – пас быков на высотах лесистых Иды.
Не менее усердно работали цари и царицы и их потомство; Сыновья Приама Ликаон и Парис сами работают – один «со смоковницы острою медью юные ветви срубает для обшивки перил-колесницы», другой – построил сам себе дом при содействии зодчих искусных. И Одиссей сам возвел свои хоромы, «двери двустворные сбил из досок и на петли навесил», затем обтесал и пробуравил дерево для кровати и украсил ее золотом, серебром и слоновою костью. Неудивительно, что, и находясь у Нимфы Калипсо, он сам соорудил себе корабль в течение четырех дней; срубил деревья, обтесал их, пробуравил брусья, сделал дно, палубу, кормило, мачту и парус. Женщины, сколь бы они знатны ни были, всегда сидят за прялкой и ткацким станком. К ним отправляет Гектор Андромаху, а Телемах свою мать Пенелопу. Елена выбирает из сундуков «множество пестрых узорчатых платьев ее рукоделья». Ахилл отказывается от дочери Агамемнона, даже «если б она в красоте с золотой состязалась Кипридой, если б в работах она синеокой равнялась Афине». Гипподамия «красотою, умом и искусством в работах всех затмевала в кругу своих сверстниц», а взятую им в плен Хризеиду Агамемнон предпочитает своей жене Клитемнестре, ибо она не хуже «телом и ростом своим, ни умом, ни искусством в работах».
Но Андромаха или Пенелопа прядет и ткет не одна – они работают в кругу своих рабынь. Труд последних – центр тяжести крупного хозяйства того времени, в нем прежде всего выражается производство для собственных потребностей домохозяйства. В доме Одиссея 50 рабынь и столько же у царя Алкиноя – они «заняты все рукодельем домашним», размалывают зерно, приготовляют хлеб, прядут, ткут, выделывают одежды. «Блюди, чтоб служанки свершали точно работы свои» – говорит Гектор Андромахе. Царица Феаков уже с утра сучит нити у очага вместе с рабынями. Агамемнон, отказывая жрецу Хризу в возвращении взятой им в плен дочери, предсказывает ей печальную долю: старость ее настигнет «в Аргосе, в нашем жилище, от отчего края далеко, ткацкий станок обходящей»: станок был так устроен, что ткач вынужден был все время ходить вокруг него. Больше всех ценились финикианки за их изделия – узорами тканные покрывала: «жен сидонийских работа, которых Парис богоравный сам из Сидона привел».
В хозяйстве простого крестьянина, какого изображает Гесиод, все сделано им самим или немногими батраками. Последние сеют, молотят, стерегут дом. Собственной выделки телега и плуг, хитон и верхнее платье, шапка и обувь. У хитона длиннополого основа должна быть выткана редко, напротив, уток густо.

Ноги ж обуй в сапоги, но из кожи быка, что зарезан.
(Дряхлого бойся), да так, чтобы шерстью во внутрь – и чтоб впору
Были тебе. А затем, лишь нагрянут морозы, сошьешь ты
Перворожденного шкуру козленка воловьего жилой,
Чтоб от дождя она спину тебе защищала, а сверху
Голову шапкой искусной покрой, не промокли чтоб уши.

Но у Гесиода говорится и о железе – железный серп, который точат перед жатвой, железный топор для рубки леса, железный нож для разрезывания на части жертвоприношения. Есть, и кузница в деревне для выделки этих инструментов. Пользуется; ли ею сам крестьянин, сам кует себе серп и топор, или имеется кузнец, быть может, кочующий, приходящий в деревню для работы на время и по окончании ее отправляющийся дальше – у Гесиода ответа на это нет.
Крупные хозяйства, во всяком случае, не могли обойтись собственной рабочей силой и нуждались и в помощи посторонних лиц. Так, мы встречаем в гимне Аполлону двух строителей, которые требуют от Аполлона плату за свои труды. Посидон и Аполлон обязаны были прослужить год Лаомедону, но по прошествии года, когда настал день платежа, Лаомедон удержал плату и, когда они потребовали обещанного вознаграждения, пригрозил им обрезать уши и, связав руки и ноги, в рабство продать. Речь идет, по видимому, именно о продаже рабочей силы потребителю за определенную плату, ибо обрабатываемое сырье принадлежит потребителю и работа совершается по указанию последнего, т. е; мы имеем Lohnwerk, по терминологии Бюхера, зачаточную форму ремесла. Троянец Пандар сразил на охоте дикого козла, у которого «пядей в пятнадцать рога ото лба поднимались», из этих рогов он заказал себе лук.

Полировщик рогов искусно приладил их вместе,
Гладко затем обточил, концы золотые приделав.

Так же поступил Нестор, давая заказ «златоискуснику» Лаерку – он снабдил его сырьем:

Тут художнику Нестор, коней обуздатель,
Золота чистого дал; оковал он рога им телицы,
Тщася усердно, чтоб жертвенный дар был угоден богине.

При этом характерно, что самая работа совершается не в мастерской ремесленника, а в помещении заказчика, в форме отхожего промысла (St?rarbeit, по Бюхеру) – Лаерк сюда приносит все свои инструменты.
... Явился и златоискусник,
Нужный для ковки металлов принесши снаряд: наковальню,
Молот, клещи драгоценной отделки и все, чем обычно
Дело свое совершал он.

В другом случае заказчик дает бычачью шкуру для обработки «и велит растянуть ее ровно».

Те же становятся в круг и в различные стороны тянут,
Влага выходит из кожи, а жир проникает в средину
И от усилия всех раздается она равномерно.

Ахилл устраивает состязанье в метании железного диска, обещая его в награду тому, кто бросит его наиболее далеко:

Кто победит, у того на пять лет будет вдоволь железа.
Как бы далеко от города поле его ни лежало.
Не зачем будет в тот город ходить за покупкой железа
Пахарю иль пастуху - этот диcк их снабдит в изобильи.

Поэт, следовательно, исходит из того, что крестьянину приходится отправляться в город за приобретением железа. А затем он либо сам изготовляет из него орудия, подобно крестьянину Гесиода, как полагает Риденауер (хотя у Гесиода мы именно не знаем, выделывает ли хозяин и железную утварь), или, по толкованию Бюксеншютца, дает железо для обработки деревенскому кузнецу. Но, во всяком случае, в городе он покупает сырье, железо, а не инструменты - утверждает Шеман – о них у Гомера и речи нет.
В гомеровскую эпоху мы уже находим таких работников – «демиургой», т.е. работающих для «демоса» – народа, для сбыта. Это, по видимому, первоначально кочующие люди («Kletoi broton»), не имеющие собственного домохозяйства и живущие путем продажи своих услуг или своей рабочей силы, применяемой к обработке получаемого от заказчика сырья. Об этих пришлых людях говорится:

Приглашает ли кто человека чужого
В дом свой без нужды'? Лишь тех приглашает, кто нужен надело,
Или гадателей, или врачей, иль искусников зодчих,
Или певцов, утешающих душу божественным словом, –
Их приглашают с охотою все земнородные люди.

В число демиургов – ремесленников входят, следовательно, и представители умственного труда. Но они - жрец, певец, врачеватель – первые представители труда, нанимаемого потребителем, у всех первобытных народов. Они выделяются из общей массы работающих в собственном хозяйстве лиц, они первые, работающие для всего племени и получающие от него вознаграждение. К ним здесь присоединен строитель, плотник, работник по дереву – все это одно и то же лицо; но гомеровский эпос знает и кузнеца, кожевника, гончара. Те же ремесленники изображены на старинных вазах – гончары., сапожники, кузнецы и бронзовщики, изображен и плотник – строитель (tekton, отсюда архитектор). Область каждого из них весьма широка – разделения труда еще почти совсем нет, одно и то же лицо (как это было и в раннее средневековье) выполняет самые разнообразные промышленные работы. Мало того, их деятельность взаимно перекрещивается, ясной демаркационной черты нет, ибо каждая профессия представляет собою еще нечто весьма расплывчатое, неопределенное и неустановившееся. Гефест одновременно и плотник, и Кузнец, и оружейник. Он изготовляет деревянные двери для Геры и привешивает их, он выделывает трон из золота, он и кует железо, его работу составляет и щит, панцирь, шлем, латы ножные из золота, серебра, железа, олова, меди. Здесь различные предметы из различных материалов выделываются одним и тем же лицом. Но рядом с этим и один и тот же предмет проходит в его руках разнообразные стадии; им выполняются все процессы от начала до конца. Так, тележник начинает с рубки дерева в лесу, из которого он строит колесницу. Убитый воин сравнивается с таким срубленным деревом:

И повалился он на земь во прах, как чернеющий тополь,
Выросший в низменном месте, среди луговины огромной,
Гладкий и лишь на верхушке увенчанный пышно ветвями,
Если его подрубил секирой блистающей плотник,
Чтобы согнуть колесо для прекрасной большой колесницы.

И точно также кораблестроителю приходится прежде всего начать с работы дровосека-ибо, «брус корабельный готовя», он вынужден отправиться в лес и срубить «дуб, сосну или тополь сребристый».
Здесь перед нами работник по дереву – «tecton», хотя тектоном, невидимому, именовался первоначально всякий ремесленник вообще, всякий искусный работник, так что Пиндар называет и врача Эскулапа тектоном по устранению боли. Во всяком случае у Гомера тектон в то же время строитель и дома, и отдельных частей его (напр., дверей), и корабля, и колесницы, а так как дома строились не только из дерева, но и из камня и мрамора (напр., дворец Приама), а мебель выделывалась из слоновой кости и покрывалась серебром (тектон Икмалион изготовил такое кресло для Пенелопы), то ему приходилось превращаться и в каменотеса и в работника по слоновой кости, и в золотых дел мастера. Афина научила впервые тектонов «строить боевые колесницы и украшать их бронзой». Сам ведь Одиссей построил себе хоромы из дерева и камня, и изготовил себе кровать, вырубив дерево, обтесав его, украсив золотом, серебром и слоновой костью, а раму к ней сделал из кожи и обшил пурпурной тканью. Здесь все, что угодно-всевозможные работы по дереву и металлу, работа кожевника, ткача. Все эти работы именовались «tectosynai», т.е. работы тектона.
Тектон таким образом вторгался уже в поле деятельности кузнеца или точнее работника по металлу – «chalkeus» от «chalkos» – медь, наиболее употребительный в то время металл. Последний обрабатывает золото и серебро, медь и железо, он оловянщик жестянщик, кузнец и слесарь, ножевщик и оружейник. О самой добыче металлов Гомер ничего не сообщает, он не знает никаких греческих рудников. Горное дело, вообще, ему чуждо, он нигде не пользуется им для своих сравнений, между тем при обилии и многообразии последних повод для этого несомненно был бы налицо. Ему известно лишь, что металлы получаются из других стран, напр., серебро из страны галицонов, «где рождается серебро», металлы, вообще, из Кипра. Нет у Гомера и описания обработки руды и выделки из нее металлов. Где речь идет о металлах, они представлены уже в готовом виде и используются лишь для изготовления различных предметов. Но и производство последних, поскольку имеются наиболее ценные работы, не принадлежит греческим мастерам. Величайшие предметы искусства, как щит Ахиллеса, выходят из рук самого бога Гефеста, другие искусные вещи художественной работы финикийского происхождения. Награда для победителя в беге, поставленная Ахиллесом, «дивный сосуд для вина, весь серебряный, светлый, по отделке единственный в мире», изготовлен искусными мужами из Сидона; серебряный кувшин, который дарит Менелай Телемаху, подарок царя сидонян. У того же Менелая имеются серебряные сосуды от царя египетских Фив Полиба, а жена последнего подарила Елене прялку золотую и рабочую корзину из серебра с золотыми краями. Или же это изделия азиатских мастеров, каковы, напр., сказочные богатства царя Алкиноя; даже вооружение азиатских воинов, союзников троянцев, гораздо богаче, чему ахеян. Но и среди греков в то время были искусные работники по металлу, как, напр. упоминаемый Гомером Лаерк и другие мастера, «серебро облекающие сияющим золотом, девой Палладой и богом Гефестом наставленные в трудном деле». От этих богов ведь, по представлению греков, люди, в особенности искусные, получили свой талант. О кузнецах повестствует не только Гесиод, но и Гомер: кузница – «chalkeios domos» (т.е. дом кузнеца) была - как и в средние века – в то же время кабаком, в ней собирались бродяги и бездомные, она была доступна всем и каждому. Не даром рабыня Меланто спрашивает переодетого нищим Одиссея, почему он лезет во дворец, а не ищет ночлега в кузнице, более подходящем для него месте.
Золота у Гомера находим много, он отличается «поэтической расточительностью». Посидон обитает в золотом дворце, Зевс сидит на золотом троне, олимпийские боги пьют из золотых кубков. Это самый благородный металл, наиболее достойный богов, почему о нем упоминается преимущественно в связи с богами, но также при описании царей и героев. Это «timesis» – высокочтимый металл, «eritimos» – ценимый людьми. Микена именуется «блистающей золотом», и раскопки Шлимана вполне подтвердили эту характеристику.
Украшения, и утварь у Гомера из золота. Одиссей одет в пурпурную мантию с золотыми застежками, расшитую золотыми нитями - изображена лань в лапах у грозного пса; «как живая она трепетала и страшно пес на нее разъяренный глядел, и, из лап порываясь вырваться, билась ногами она». Надгробные урны из золота, из золота прялки и челноки у цариц, скипетры царей из дерева, но обиты золотыми гвоздями. Золотом украшено оружие гомеровских героев – щит Нестора из золота, все вооружение Главка золотое. Особенным обилием золота отличаются азиатские князья – грекам это казалось «женственным». Амфиллах, ликийский царь, «отправляется в бой разукрашенный как девица; но золото не спасло его от жестокой гибели». Наконец, у царя Алкиноя двери из чистого золота, стражи дома-собаки, работы Гефеста, из золота и серебра, «были бессмертны они и с течением лет не старели»; на высоких постаментах стояли сделанные из золота юноши, с горящими факелами в руках, озаряя гостям палату во время ночных пиров, – все это художественные работы из золота, как их называет и Гомер («chrysos polydailos»).
Много у Гомера и серебра- – и оно все иностранного, в особенности финикийского, происхождения. Из серебра ковши, сосуды для омовения рук за царской трапезой, столы у Цирцеи, части колесниц: Лук Посидона из серебра, почему бог и именуется «серебролуким» («argurotoksos»). На щите Ахиллеса все, что должно быть белым и светлым, сделано из серебра – бродячие овцы, вода, подпорки в винограднике. Раскопки в Микенах подтвердили, что изделия из золота и серебра – чужестранного, азиатского, происхождения. В гробницах найдено 24 золотых и 41 серебряный сосуд. В целях придания крепости золотым вещам, к золоту примешивалось серебро в количестве до 23 проц., так что оно уже приближалось к электрону последующей эпохи, т.е. смеси золота и серебра. Такой состав обнаруживают и найденные в Гиссарлике, древней Трое, кованые золотые вазы.
Наконец, не мало найдено в раскопках и кованой меди – в Микенах не менее 44 сосудов для домашнего употребления и для кухни, из них 23 рукомойника и стоящая на трех высоких ножках кастрюля. Но сосуды заклепаны, паять еще не умели; они сделаны не из одного куска, а из нескольких и скреплены штифтами. На ряду с коваными медными вещами есть и литые из бронзы – мечи, наконечники копьев, небольшие ножи, но сделаны они плохо и трудно понять, как можно было пользоваться этим грубым оружием в бою. Высказано было даже предположение, что его не применяли, а предназначали лишь для помещения в гробницах покойникам; на это указывают и совсем непригодные для употребления ножны для мечей. Во всяком случае, раскопки свидетельствуют о слабом развитии литейного искусства. И в Гиссарлике (Трое) т. наз. клад Приама состоял из 20 сосудов, во многих случаях искусно выкованных из золота, серебра и меди, из тысяч мелких золотых украшений, из обработанного молотом медного щита; а на ряду с этим, в доказательство лишь недавнего их существования, находим примитивные изделия из бронзы в виде немногих простых клиньев и весьма простых наконечников копьев.
Это свидетельствует о правильности и предположения ряда исследователей (Миллима, Бухгольца, Гладстона, Бека), что у Гомера речь идет не о столь редкой и высоко ценимой в те времена бронзе, литье которой еще только появилось, а о чистой меди. Только к ней и подходит эпитет «красный, отливающий красным цветом». Как указывает Бек, медь раньше появляется, чем бронза, и ковка металла старше литья. Медь наиболее употребительна у Гомера – недаром «медник» («chalkeus») превратился в кузнеца, в работника по металлу, вообще; кузница и «дом медника» («chalkeus domos») равнозначущи. Из меди изготовлены многочисленные и самые разнообразные предметы, для выделки которых впоследствии безусловно предпочитали железо. Медь – крепкая, вечная, почему медный сон, медный голос, медное сердце, медное небо. Особенно важно медное оружие. Сам Арес, бог войны, именуется «chalkeos», воины в своих медных доспехах блестят как молния Зевса, искусный панцирь Агамемнона, подарок киприйца Кинираса, по поводу которого впоследствии сложилась легенда, что он открыл залежи меди на Кипре и впервые стал их разрабатывать, был главным образом, хотя и не исключительно, из меди. Из меди делаются в Илиаде всевозможные доспехи-панцири, поножи, щиты, копья, шлемы. Все они названы «медными» или просто, «медью»: «медь» говорится взамен меча («медью его рассеку»); взамен панциря («на груди у царя соскочившего медь загремела»), взамен копья и шлема (копье брошено в голову – «медь отскочила от меди»).

«От божественной меди идущего войска сиянье
Ярко, сверкая крутом, поднималось по воздуху к небу».

Из меди и домашняя утварь-терка, которой Гекамеда скоблит козий сыр, и блюдо с луком, поданное ею, и топор, и серп, и нож, и ключ; чаны именуются «блистающими медью». Самые стены дворца Алкиноя покрыты медью, отчего они блестят издали, «как на небе светлое солнце иль месяц». Вообще, хотя описание этого дворца в ассирийско-вавилонском стиле – как указывает Бек – и преувеличено в смысле количества золота, серебра и меди, но все же со времени раскопок в Ниневии, Вавилоне и Микенах эта расточительность поэта нам вовсе уж не кажется столь неправдоподобной.
Медь у Гомера весьма ценится, почти как благородные металлы. «Медью набиты палатки твои» – говорит Терсит Агамемнону, укоряя его за алчность и ненасытность. У Одиссея хранились «кучи злата и меди». Гектор предлагает Ахиллу: «выкуп бесценный получишь, и золота много и меди». Еще в VII ст. до P. X., по рассказам Геродота, в дельфийском храме не было золотых и серебряных даров, а имелись только медные. Афина, переодетая тафийским царем Ментесом, рассказывает Телемаху, что отправляется в Темесу добыть меди, обменивая ее на железо. Темеса - финикийское название и финикийская колония на Кипре, впоследствии Тамас. Однако, из приобретения меди в обмен за железо еще вовсе не следует, что последнее изготовлялось самими греками, в данном случае оно могло быть награблено во время какого-либо набега.
Железо у Гомера упоминается гораздо реже, чем медь: оно следует за медью. Это наиболее крепкий, но самый простой и наименее ценный металл. Простые воины рубятся секирами и топорами, топор просто именуется «железом». Но герои им мало пользуются; наиболее часто еще упоминаются железные стрелы и «железо» заменяет «стрелу» («плотно к груди тетиву придавил, а к луку железо»). Из железа кинжал и нож. Архилох боится за Ахиллеса, как бы он после смерти Патрокла в отчаянии «горла блестящим не перерезал железом». Но о железных мечах ничего не слышим. «Железо притягивает к себе», – это, конечно, нельзя понимать в смысле магнитного притяжения; просто оружие вызывает ссору, влечет убийство. Сравнительно редкое упоминание о железе, (хотя и говорится: железная злоба, железный характер), по видимому, соответствует действительности: в раскопках найдено мало железных вещей, лишь несколько ножей, замков. Бек приводит это, правда, в связь с тем, что в те времена хоронили с роскошью и блеском, а для этого железо не годилось; ведь еще Солону и Ликургу приходилось бороться с расточительностью греков при погребальных церемониях. Но и железных мечей не найдено, а ведь они-то уже, во всяком случае, должны были бы оказаться, если бы в действительности выделывались из железа.
У Гесиода, напротив, – как мы видели - железо в довольно значительном употреблении. Есть у него и сталь – «adamas», т.е. непреодолимая. Так именует ее и Пиндар. Впоследствии этим словом обозначается алмаз (отсюда диамант на европ. языках). Роль железа резче выступает в последовательно идущих поколениях, о которых Гесиод поет в «Делах и Днях». За золотым веком следует серебряный, его сменяет медный, а новейший - железный.

Первым меж смертных людей сотворили Олимпа владыки
Век золотой, когда Крон был повелителем неба.
Жизнью богов наслаждались те люди, с душой беззаботной,
И от трудов и от горя свободные...
Хуже гораздо того сотворили Олимпа владыки
Меж земнородных серебряный век...
Зевс же отец век третий людей, обреченных страданьям.
Медный взростил на земле...
Медные были доспехи у них, были медные домы,
Медью пахали они и неведом был черный булат им...
Ныне железное племя царит. Не видать им просвета
Днем от тяжелых трудов и от мук. Не устанет и ночью
Гибель их племя косить; окружат их несчастьями боги.

Кроме тектона и халкейса находим кожевника, выполняющего всякого рода работы из кожи - он обрабатывает сырые кожи, он же и изготовляет из кожи сосуды, подошвы, корабельные снасти, ремни, поножи и т.д. Имеется и гончар («kerameus») – от «kerannumi» смешивать; «keramos» – глина, отсюда всякий сосуд именуется «keramos», хотя бы он был из другого состава – «бронзовая глина». Ныне гончар гончара ненавидит и плотника плотник.
О гончарах сохранилась песня, входящая в состав так наз. гомеровских эпиграмм:

Если вы денег дадите, спою, гончары, я вам песню.
Внемли молитвам, Афина! Десницею печь охраняя,
Дай, чтобы вышли на славу горшки и бутылки и миски,
Чтоб обожглись хорошенько и прибыли дали довольно.
Чтоб продавалися бойко на рынке, на улицах бойко,
Чтоб от той прибыли жирной за песню* и нас наградили.

Гончары, таким образом, работают для продажи на рынке – это ремесло в тесном смысле слова. Они имеют собственные мастерские, собственные печи для обжигания посуды.

II.
Ремесло в Греции успешно развивается. Виды ремесла становятся разнообразными, специализация растет. «Когда петух запоет – читаем у Аристофана – всякий поднимается с постели – кузнецы, сапожники, кожевники, гончары, продавцы муки, банщики, производители щитов и лир». В другой комедии он же изображает производителя кос и выделывателя мотыг, которые приходят в восторг от заключения мира и, напротив, выводит огорченных окончанием войны ремесленников – одного, изготовляющего шлемы, другого - султаны к шлемам, третьего – трубы, четвертого – древки для копьев, пятого – панцири; упоминается и о выделывателе мечей. Что им всем теперь делать? У них хлеб отнят, ремесло разрушено, изделия остаются непроданными. Производителю султанов, который прежде сплетал их из конских волос, теперь не остается ничего более, как ерошить свои собственные волосы. Крестьянин Тригей глумится над ними – он предлагает распилить древки для копьев и продать ему в качестве подпорок для виноградника, сто штук за драхму, т.е. за бесценок, султанами от шлемов он советует воспользоваться, как щеткой для чистки стола, а к шлему приделать ручки – получится кувшин.
Мы находим здесь уж не менее восьми специальностей, на которые разбилась обработка металлов. Обильно представлен оружейный промысел. И неудивительно: постоянные и бесконечные войны давали богатую пищу этому занятию, должны были вызвать специализацию – выделка каждого отдельного предмета, нужного для воина, способна была вполне прокормить человека. Ксенофонт рассказывает о городе Эфесе, что там все работают над приготовлением оружия – медники, плотники, кузнецы, кожевники, живописцы; так что город можно принять за военную мастерскую. В другом месте он дает еще более яркую картину разделения труда в ремесле вообще и объясняет причину его. «В небольших поселениях – читаем в «Детстве Кира» – один и тот же человек изготовляет кровать, дверь, соху, стол, нередко он же строит дома, и доволен, если таким путем может прокормиться. Напротив, в больших городах, где у многих имеются одни и те же потребности, и одного промысла достаточно человеку для существования. Мало того, во многих случаях он выполняет и этот один промысел не целиком. Один ограничивается выделкой мужской обуви, другой – женской; один живет только шитьем обуви, другой – ' разрезыванием кожи; один кроит платье, другой никаких частей его не изготовляет, а лишь соединяет все части вместе. И благодаря тому, что каждый ограничивается одной определенной работой, и наилучшим образом выполняет ее».
Перед нами двоякое разделение занятий. С одной стороны, прежний единый промысел распадается на специальности, на отдельные самостоятельные ремесла, причем каждый изготовляет лишь определенные предметы, но только их уже от начала до конца, как там, где речь шла об оружейном промысле – один выковывает мечи, другой щиты, третий панцири, четвертый шлемы. Но дело не ограничивается тем, что один мастер выделывает мужскую, а другой женскую обувь, но и самую сандалию он не производит целиком, а работа, разбивается между несколькими лицами, так же, как и портняжная работа распределена на части. Так что на ряду со специализацией появляется расчленение процесса производства, рядом с продольным разделением труда и поперечное, одно дополняет другое. Нам неизвестно лишь, как осуществлялась вторая форма разделения занятий, распределялись ли работы между двумя-тремя мастерскими, из которых каждая выполняла определенную часть и затем последняя производила сборку и окончательную отделку, или же мастер работал с подмастерьями и поручал им определенные процессы производства.
Возможно, что об однородном распределении процесса производства на части идет речь и в описании оружейного промысла в Эфесе, ибо не могли же, напр., маляры, о которых там упоминается, изготовлять какой-либо предмет вооружения полностью; речь могла идти лишь о выполнении ими какой-либо части работы, тогда как остальные действия совершались другими мастерами. В других случаях мы, вообще, не слышим о распадении процесса производства на части, а лишь о потоварном разделении труда, где ремесленник берет на себя изготовление лишь определенного вида изделий, хотя и целиком. Впрочем, и такого рода факты далеко не всегда могут быть точно установлены, так как из различия названий, встречаемых в источниках, еще вовсе не следует, что каждому наименованию соответствовал и определенный промысел, ограничивавшийся выделкой лишь данного товара. Часть могла быть употреблена «вместо целого», один автор мог называть ремесленника по одной категории изделий, им производимых, другой – по иной, так что различные обозначения употреблялись для одного и того же промысла. Лишь в тех случаях, когда – как в приведенных случаях – противопоставляются отдельные специальности, можно с известной уверенностью утверждать, что такое разделение труда действительно существовало.
Так, Аристофан перечисляет специальности зрителей – вот башмачник, вот кузнец, вот плотник, вот золотых дел мастер, тот карманный вор, другой - взломщик, третий –валяльщик, там – скорняк, здесь – кожевник, один торговец луком, другой -прелюбодей.
Кожевенный промысел здесь представлен двумя специальностями – кожевником и сапожником. Первый выполняет предварительный процесс производства – обработку кож, которая считалась не особенно почетным, но зато выгодным промыслом, причем – по словам Артемидона Эфесского – кожевенные заведения, вследствие дурного запаха, распространяемого кожами убитых животных, были весьма неприятны населению и их приходилось помещать за городом. На ряду с ним имеется сапожник, который обрабатывает уже готовую кожу. Сверх того упоминается у различных авторов о починщиках обуви, о ременных мастерах. Но были ли это особые специальности, мы не знаем, так же, как нам неизвестно, изготовлялись ли в той шорной мастерской, в которую отправился Сократ, разыскивая Эфтидема, только сбруя или, быть может, и еще какие-либо другие предметы.
Прежний строитель – тектон, выполнявший всевозможные работы не только по дереву, но и по камню, теперь разбит на несколько специальностей. Платон противопоставляет кораблестроителя домостроителю; последний строит и укрепления и пристани, и гавани. Ксенофонт и Фукидид различают плотников и каменщиков при постройке стен для защиты от неприятеля. У Манетона строители разбиты на три группы: кроме плотников и каменщиков названы еще и каменотесы. Наличность этих специальностей подтверждается и надписями в которых перечислены мастера, участвовавшие в производимых государством сооружениях. Так, при постройке известного храма на афинском Акрополе Эрехфиона упомянуты работники по камню, которые, по видимому, не только обтесывают камни, но и возводят колонны (их 38), работники по дереву, которые прокладывают крыши, строят леса и снимают их (в числе 11), дровосеки, рубящие дерево и обтесывающие его, скульпторы, работающие над розетками плафона (8), живописцы и позолотчики. Однако, многие из них одновременно выполняют различные специальности: так, один каменотес и плотник одновременно, другой плотник и орнаментщик, третий и четвертый возводят и стропила и стены между колоннами. Так что разделение труда проведено далеко не вполне.
В других случаях строительный промысел, как видно из надписей, также разбивается на ряд специальностей, но в то же время при постройке храма в Эпидавре в 380–375 г. г. упоминается о человеке, который одновременно штукатурит ворота, покрывает крышу черепицей, вырезывает надписи, строит здания; сообщается и о другом, обтесывающем камни и в то же время распиливающем балки.
И прежний гончар – керамевс – не сохранил всей области своей деятельности; она распалась на части. Платон называет три промысла, обрабатывающих глину и пользующихся гончарным станком: горшечника, выделывающего посуду, печника и производителя кирпичей. У Аристофана есть и относящийся к этой группе ремесел ламповщик – «до сих пор мы вели государственные дела в темноте, теперь он нас осветит». Другой ламповщик Гипербол сомнительными способами добыл много денег. Лампы действительно делались из глины.

О жаркий взор лампады круговой,
Подвешанный прекрасно, наблюдатель,
Твою судьбу открою я и род:
Под колесом гончарным округленный,
В ноздрях ты солнца светлый носишь луч,
Язык огня горящий - знак условный.

Но ламповщик мог быть и тем же горшечником («свои горшки работает он скверно»). Делились ли производители ваз и сосудов в свою очередь на специальности, в зависимости от характера изготовляемых ими предметов – сосудов для хранения напитков, для смешивания, для черпания, кубков и чаш и т.д. (названия соответствующие мы находим), неизвестно; зато мы можем точно установить, что формовщик ваз и живописец, расписывавший их, не был уже одним лицом – на вазах с подписями имеется имя того и другого.
Платон выставляет в «Законах» требование, чтобы каждый ограничивался определенной профессией, ибо никто не соединяет в своем лице талантов, необходимых для выполнения двух искусств одновременно. В «Государстве» он указывает на то, что во всяком обществе необходимы земледельцы, каменщики, ткачи и башмачники и спрашивает: «должен ли каждый производить свой промысел и для всех других, напр., земледелец заботиться о пропитании иных людей, или же следует предпочесть, чтобы он, не думая о прочих, затрачивал четвертую часть своего времени на добывание необходимой ему самому пищи, а в остальное время строил себе дом, ткал одежду, изготовлял обувь. Я думаю, что первый способ выгоднее для него. – Я не удивляюсь этому ответу, так как понимаю, что мы не рождаемся все с теми же способностями и что один приспособлен более для одного дела, другой для другого». Отсюда вывод, что кузнец не должен вместе с тем заниматься и плотничеством и, в свою очередь, и плотник должен извлекать пропитание из этого единого промысла. Кожевенное и башмачное производство составляют и у Платона два различных промысла, тогда как о прядильщике не упоминается; шерсть нужна ткачу, он, очевидно, и прядет ее.
Действительность едва ли всегда соответствовала требованиям Платона о специализации. Вообще, надо думать, что значительное разделение труда имело место лишь в таких городах, как Афины. Когда Ксенофонт говорит о разделении труда в больших городах, в противоположность мелким поселениям, где один человек выполняет самые разнообразные работы (см. выше, стр. 102), то он, вероятно, имеет в виду, именно, Афины, подобно тому, как английские писатели XVIII ст., упоминая о больших городах, в действительности разумели один только Лондон. В Афинах мы действительно находим широко развитое ремесло, в противоположность прочей Аттике или таким чисто аграрным областям, как Элида или Аркадия. Клерк подсчитывает, на основании надписей, число ремесленников, и находит их в деревенских местностях Аттики в гораздо меньшем количестве, чем в самых Афинах или в пригородных районах. В Афинах имеются специальные улицы, названные по имени определенных промыслов и, несомненно, заселенные представителями последних, как это было и в Египте и других странах Востока, как это мы находим обычно в средневековых городах. Такова улица ваятелей, улица выделывателей ящиков, улица кожевников; был и особый демос и рынок гончаров. Сократ удивляется тому, что Хармид не решается говорить в народном собрании. И перед кем же! «Разве ты стыдишься валяльщиков, башмачников, каменщиков, медников, земледельцев, торговцев или старьевщиков, – людей, которые стараются продать дорого то, что они купили дешево. Ведь из этих людей состоит народное собрание». Вероятно, Сократ преувеличивает, но все же из этого видно, что число ремесленников в Афинах должно было быть велико и они не могли не играть роли и в общественной жизни.
У Ксенофонта Сократ рассказывает, что Навсикид существует выделкой муки, Киреб – приготовлением хлеба, Демей производит хламиды, Менон – хланиды, а большая часть жителей Мегары занимается шитьем эксомид. Это три вида тканей, из которых одна (хламида) представляет собою короткое верхнее платье, другая (хланида) тонкое одеянье для лета и третья (эксомида) хитон, который покрывал только левое плечо и левую часть груди, оставляя правую сторону открытой.
Однако, тот же Ксенофонт, который нам сообщает здесь об особых промыслах по приготовлению муки и хлеба и по выделке различных видов тканей, притом с такой значительной специализацией, напротив, исходит из того положения, что в правильно организованном хозяйстве эти предметы должны изготовляться собственными силами-это обязанности хозяйки и рабов. Таких принципов придерживается изображаемое им идеальное хозяйство Исхомаха. Его жена при выходе замуж умела уже приготовлять одежду из шерсти и видела, как выдается служанкам пряжа для обработки; и кушанья она умела стряпать, Но Исхомаху этого было мало; он стал обучать ее и другим обязанностям и работам. Он советовал жене не сидеть, сложа руки, а с «богами стараться быть госпожой и, став около станка, показать другим то, что сама лучше знает, а чего не знает, тому научиться».
Управлять хозяйством, печь хлеб и «ходить» у ткацкого станка считалось первейшей обязанностью греческой женщины, как бедной, так и богатой. Плутарх рассказывает, что жена известного афинского полководца Фокиона, наносившего поражения спартанцам во время фиванской войны, сама ставила хлеба. У Аристофана Лисистрата решительно заявляет, что женщины могут прекрасно взять в свои руки государственные дела и государственные финансы - ведь домом и домашним хозяйством заведуют именно они, а не мужчины. А Проксагора, которую женщины за ее мудрые речи желают выбрать полководцем, перечисляет огромные заслуги женщин – все, как в доброе старое время:

Я говорю, что город передать
Должны вы женщинам. Ведь и по дому
Они у нас и ключницы и все...
Во-первых, шерсть
По старому закону в кипятке
Все моют, все, и ни одной не встретишь
Изменщицы...
Они ж сидят и жарят, как и раньше;
На голове разносят, как и встарь;
Пекут себе лепешки, как и встарь...

И тут же прибавляет в доказательство того, что ничто не изменилось:

Мужей своих изводят, как и раньше;
Любовников заводят, как и встарь;
Друг дружку угощают, как и раньше;
Охотницы подвыпить, как и встарь...

Мужчинам же Лисистрата советует взяться за бабье дело:

Корзиночку эту с шерстями возьми
И пряди на себе
И бобы грызя,
О войне же позаботятся жены

Но в то же время одна из женщин заявляет:

Домой хочу я сбегать,
Милетская валяется там шерсть
Съедаемая молью.

Все эллины считают необходимым - читаем у Ксенофонта – чтобы дочери их сидели дома и пряли шерсть. В области пряденья шерсти – говорит он в другом месте – женщины управляют мужчинами, так как им известен способ обработки ее, а мужчины его не знают. Платон противопоставляет фракийцам и другим племенам, у которых женщины обрабатывают землю, пасут стада и выполняют всякие домашние работы, ничем не отличаясь в этом отношении от рабов, афинян, которые поручают женщинам надзор за имуществом и управление прялками и челноками; лекадемоняне, наконец, освобождают их и от пряденья шерсти, давая им другие работы, но только не низменного свойства.– Когда ты возвращаешься домой к матери - спрашивает Сократ Лисиса – если она в это время занята тканьем, позволяет ли она тебе для твоего удовольствия делать, что угодно с шерстью и со станком? Ведь не запрещает же она тебе касаться берда или челнока или еще какого-нибудь ткацкого орудия? – Лисис усмехнулся и сказал: – Не только, что запрещает, Сократ, но если бы я стал трогать, то ей-богу получил бы колотушки. В идиллии Феокрита Праксиноя гордится тем, что она сама сшила свои прекрасные одежды.

– Очень тебе, Праксиноя, идет это с пряжками платье
В складках. Скажи мне, во сколько оно обошлося со стана?
– Не поминай мне, Горго, чистым я серебром заплатила
Больше двух мин, а в работу и душу свою всю вложила,
Но по желанью зато оно вышло.
– Что правда, то правда.

Другая идиллия его посвящена прялке:

Рукодельная ты прялка, светлоокой Афины дар
Женам всем, у кого мысль занята делом хозяйственным.

Гортинский судебник даже предоставляет жене право, в случае развода, взять с собою половину вытканных ею вещей.
В «Лисистрате» мы находим и описание процесса выделки тканей в весьма любопытной форме. Лисистрата объясняет, как женщины, взяв управление в свои руки, заведут порядок в государстве и уничтожат все неурядицы и столкновения, устранят все негодные элементы и сплотят воедино всех тех, кто пригоден для создания крепкого государства. Она сравнивает эту деятельность с производством одежды, отдельные действия со столь знакомыми и привычными женщинам - это лишний раз подчеркивается - процессами выделки тканей - мойкой шерсти, трепанием, расчесыванием, прядением основы (соединением волокон), тканьем:

– Ну, а как умудритесь вы прекратить превеликие наши волненья?
– Точно так же, как спутанный пряжи клубок, вот этак возьмем мы рукою,
И на прялку его навиваем вот так, – -половину к себе, а другую
От себя, – так и всю мы войну разовьем, если только позволят нам это.
Размотавши посольствами все нелады, от себя и к себе принимая...
Надлежало сперва так точно, как шерсть на болоте,
Почище отмыть негодную дрянь из города, и на кровати
Выбить палкой всякую пакость до тла и негодные плевелы выбрать, –
Все собрания эти и списки друзей, друг друга толкающих алчно
В предержащую власть, повыбить их всех, да головы им порастрескать,
А дальше чесать в корзину одно - всеобщую крепкую дружбу,
Прибавляя туда и метеков и всех чужестранцев, кто друг горожанам,
И когда у кого есть общий «долг, – – и таких прибавлять помаленьку.
Да, Зевсом клянусь, и те города, где колонии наши осели, –
Разбирать и про них, что они нам ложатся точно основа –
Каждый порознь из них; а после от них от всех, занимая основу
Сюда сводить и всех собирать воедино; а там уж завивши
Большущий клубок, потом из него народу ткать одеянье

Не только Ксенофонт, но и Аристофан упоминает о приготовлении муки в качестве промысла и продаже муки и хлеба на рынке («не к лицу поэтам ругаться, как калачницы на рынке»), о ларях продавцов муки, Платон называет в качестве известного всем в Афинах пекаря Теариона, у Эсхина встречаются и женщины, изготовляющие одежду и выносящие свои изделия для продажи на рынок, хотя они, по видимому, не пользовались особенно хорошей славой, ибо поклонялись усердно и Афродите. Однако, надо все же думать, что по общему правилу греческое домохозяйство не только в других местностях (в чем не может быть сомнения), но даже в Афинах обходилось без покупной муки и хлеба и без заказанных на стороне тканей, изготовляя все это самостоятельно, тем более, что самые процессы производства и в том и в другом случае были довольно простые: зерно мололи и впоследствии ручными мельницами (водяные еще не были известны), несложным являлось и изготовление одежды, которую не столько одевали, сколько накидывали на себя, так что она складками ложилась на теле, приспособления ее к фигуре не требовалось. Брюк греки не знали, в противоположность народам Востока. Аристофан смеется над персами в штанах, которых афиняне обращают в бегство. Незатейлива была обычно и мебель и утварь – шкафов не было, иногда спали просто на шкурах или на соломе, ограничивались немногими деревянными или глиняными сосудами.
Но, с другой стороны, мы находим и много предметов, для которых необходимы были специалисты-ремесленники. Таковы, напр. пурпурные ткани, богато расшитые на восточный манер, кровати из бронзы с ножками из слоновой кости и покрытые дорогими материями, имелись и искусно расписанные сосуды-гидрии для воды, амфоры для вина и для оливкового масла, кратеры, чаши, кубки, стройные кувшины-лекифы, изящные баночки и флаконы для благовоний, треножники, лампы из бронзы и благородных металлов. Ремесленники необходимы были и для выделки разных предметов украшения, без которых не могли обойтись женщины – вееров, металлических зеркальц (стеклянных не было), зонтиков, защищающих от солнца, сеток и покрывал для головы, серег, браслетов и цепочек, которые носили на шее и на руках, даже на ногах. Много занимались греки и волосами - перекрашивали их, завивали, носили фальшивые локоны, парики. Они также накладывали на лицо белила, подкрашивали глаза, обильно смазывали тело всякого рода пахучими маслами - мастерская цирюльника, банщика, лавка парфюмерных товаров являются в Афинах много посещаемыми местами. Но, на ряду с выделкой этих предметов роскоши, ремесло производило и предметы массового потребления, и оружие, и металлические изделия, и гончарные, и кожевенные, и многие другие; ремесленники строили и здания, публичные и частные.
В особенности потребность в керамических изделиях была велика, ими пользовались не только для приготовления и потребления пищи, но и для сохранения запасов хлеба, мяса, оливкового масла, вина, меда, благовоний, соленой рыбы; они служили для транспорта в особенности вина, их помещали в гробницах; при постройках употребляли в большом количестве кирпичи из глины; первые шаги в области ваянья выражались в глиняных изделиях; быть может, и живопись начинается с расписных сосудов. Предлагают даже говорить о глиняном веке.
У Аристофана ремесленники являются одной из пяти' групп, на которые он разбивает все население, различая земледельцев, торговцев, ремесленников, метеков и приезжих (иностранцев, съезжавшихся к празднику в честь Диониса) – вот и весь народ *). В другой комедии его ремесленники даже оказываются в большинстве, по сравнению с крестьянами, и проводят свое решение:

И говорить не думал,
Что надо город женщинам отдать.
Тут зашумела, закричала «браво»
Кожевников толпа, а мужики
Давай ворчать...
Но меньшинство их было.

Ремесленники здесь объединены под нарицательным названием «кожевников». Они обманывают народ. Колбасник упрекает народ (персонифицированный «-народ» выведен на сцену) в том, что он отдает себя в руки ламповщиков, кожевников, башмачников, скорняков. Под производителем ламп Аристофан разумеет пресловутого Гипербола, скорняк-это овцевод и продавец шкур Лисикл. Сам колбасник появляется на сцене с колбасами, кишками и орудиями своего промысла. Кроме Гипербола с его лампами, неоднократно встречаемого нами у Аристофана, он знакомит нас и с корзинщиком Диитрефом; на своих ивовых прутьях, из которых он плел корзины, он высоко вознесся, разбогател; наконец, Аристофан изображает и жулика-кожевника; это Клеайнет, отец Клеона- поясняет схолиаст (комментатор).
И помимо Аристофана (см. также выше о выводимых им различных видах оружейников, страдающих от заключения мира, о толпе ремесленников разных специальностей в «Плутосе») мы находим много упоминаний об афинских мастерах всякого рода. Есть и кузнецы, как, напр., Евфем, и кожевники, как отец Ификрата, и ювелиры, как Паммен, которому Демосфен заказал венок и одеяние для хорегии, и многие другие. Сократ был сын каменотеса Софрониска и повивальной бабки Фэнареты, как сообщает Диоген Лаертий.
Рассказывая о заговоре спартанца Кинадона против царя и эфоров в 397 г., Ксенофонт передает сообщения доносчика, благодаря которым был раскрыт заговор. На вопрос эфоров, откуда заговорщики рассчитывали добыть оружие, доносчик отвечал, что Кинадон рассчитывал его найти на Железном рынке, где имеется много кинжалов, мечей, пик, топоров, секир, кос, что Кинадон водил его, доносчика, на этот рынок и показывал ему все эти предметы. Из этого вытекает, что в Спарте оружейники и производители инструментов работали не по заказу или не только по предварительному заказу, но и для сбыта, что они выносили свои изделия на рынок. Такая же картина получается и в Эфесе. Там не только изготовлялись – как мы видели – в большом количестве предметы вооружения, но рынок был переполнен всякого рода оружием. Точно также в «Мире» Аристофана приведенные выше производители щитов, копьев, шлемов, труб и т.д., оплакивающие окончание войны, приносят свои произведения – щиты, трубы, султаны, древки для копьев, которые у них остаются на руках. Такое ремесло в полном смысле слова, ремесло, работающее на продажу, наиболее развито было, само собою разумеется, в Афинах. На афинском рынке, по словам поэта-комика Дифила, можно найти все, что угодно – печи, кровати, кувшины, кошельки, копья, ковры, мешки.
В одной из упомянутых выше мим или мимиамб Герод (III ст. до Р. X.) ведет нас в лавку сапожника Кердона (пьеса и называется «Сапожник»), за которой, очевидно, помещается мастерская. Одна женщина Метро приводит к Кердону двух новых покупательниц. Начинается пьеса с того, что раб Кердона Дримил недостаточно быстро подвигает и обтирает скамью для столь многочисленной, по видимому, для этой лавочки публики, что вызывает окрик и удары со стороны хозяина. Затем последний приказывает своему помощнику Пистосу вынуть пару сандалий, причем тот первоначально ищет их в ближайшем шкафу, а не в том, где они находятся. Наконец, коробка появляется, Кердон вынимает сандалии и представляет посетительницам свое произведение. Он расписывает его с такой гордостью и с таким жаром, как будто речь идет о великом творении художника. «Откройте только глаза. Разве подошва не совершенство своего рода. Смотрите, как сидит носок, как он прикреплен ремнями. И не говорите, что одно хорошо, другое – нет; все прекрасно. А цвет! Да дарует богиня вам всякого счастья - но ничего подобного вы не найдете... Ни шафран, ни воск так не блестят. Три мины Кердон заплатил Кандасу за кожу, но цвет ее был иной и вовсе не лучше». Однако, женщины недоверчиво переглядываются и усмехаются. Кердон начинает божиться, что он не сочиняет: «Пусть Кердон лишится всякого удовольствия в жизни, пусть потеряет имущество свое, пусть дети забудут о нем, если он хоть сколько-нибудь соврал». И затем идут жалобы на кожевников, которые богатеют, и на свою несчастную жизнь труженика: «Да, кожевники наживают барыши, они снимают сливки с нашего промысла, а мы работаем день и ночь и имеем лишь горе и заботы. Свои скамьи я грею до поздней ночи (т.е. сижу на них) и ранним утром уж не смыкаются глаза, как только горластые петухи соседа петь начинают. Да, я забыл еще сказать вам, тринадцать рабов я вынужден кормить, ведь дети мои работать не хотят, и даже когда Зевес дает нам проливные дожди, все просят – подари нам что-нибудь и сидят, как цыплята в гнезде и греют себе зад». Все же разжалобить женщин ему не удается, они непреклонны. Но и у Кердона порох еще не весь исчерпан. Он вдруг прерывает грустную повесть о своей судьбе, ибо, как гласит поговорка, – «рынок требует не слов, а меди». Он велит вытаскивать все новые и новые сорта обуви, желая поразить ими покупательниц, и воспроизводит пред ними длинный каталог товаров со всевозможными наименованиями – тут и сикионские, и ионические башмаки, сандалии из Аргоса, обувь для прогулок, утренняя, ночные туфли, высокие и низкие, цвета попугаев и ярко-красного, – все чего сердце просит.
Наконец, одна из покупательниц прерывает молчание и спрашивает, за сколько он отдаст первую показанную им пару сандалий. «Но только не греми высокими числами, а то прогонишь нас». Но, видя ее попытку сразу сбить цену, Кердон, подобно умелому борцу, старается вывернуться и предлагает ей самой назвать цену. «Если тебе нужно истинное произведение искусства, то ты предложишь нечто достойное этих седых волос, где лисица построила свое гнездо» (это обозначало у древних лысину). А когда она начинает рассматривать сандалии, он в сторону произносит молитву Гермесу и Пифоне: «Дай нам что-нибудь поесть, нам, труженикам; если теперь в сеть ничего не попадет, то горшок останется пустым».
Но покупательница не сдается: «Что ты там ворчишь вместо того, чтобы прямо и открыто цену назвать». Цену он называет высокую – целую мину, и когда покупательница подымает в отчаянии глаза к небу, он не сдается: «Ты можешь смотреть вверх или вниз, мне безразлично, даже если бы сама Афина хотела их купить, ни гроша не уступлю». Но покупательница не уступает ему в умении – она с иронией отчитывает его, заявляя, что «понимает, почему лавка его полна столь ценными и прекрасными вещами – пусть они стоят, береги их хорошенько» Кердон все же не сдается.
На помощь ему приходит вторая покупательница, которая пытается действовать уже иным способом, чем первая, веселым тоном и кокетством, апеллируя к его галантности («разве тебе не приятно дотронуться до этих прекрасных ножек, созданий Эроса?»), и она достигает своей цели. Сердце Кердона смягчается, он старается быть любезным и предупредительным, и сразу спускает цену, заявляя, что он берет лишь столько, сколько товар ему самому обошелся. Так он выпутывается из критического положения, в которое завели его пререкания с первой покупательницей. Он уступает «ради Метро (которая привела женщин) и прекрасных губок покупательницы, поцелуй которых мог бы меня, вообще из камня сделанного, вознести на небеса. У тебя ведь не язычок, а кубок наслаждений..... Протяни ножки свои». Он надевает сандалии..... «Чудесно, ничего ни прибавлять, ни отбавлять не надо; что красиво, идет всегда красоткам, можно подумать – сама Афина кроила кожу». Затем он обращается и к первой и ей тоже примеряет башмаки, называя быком того, кто шил ей старые сандалии. С ней он далеко не так любезен, но в обоих случаях одинаково расхваливает свой товар- – «если бы он по мерке был изготовлен, лучше бы не мог сидеть». В заключение он просит покупательниц его не забывать: «Если вам что-нибудь понадобится, сандалии или какие-нибудь домашние башмаки, то пришлите сюда служанку». Женщины уходят. Последним аккордом является благодарность Метро, которая их привела: за свое посредничество она получает вознаграждение – может выбрать красные как рак башмаки, ибо «дающую тепло одежду умный человек должен уметь и штопать», т.е. отблагодарить другого за услугу.
Здесь перед нами мастерская сапожника с 13 рабами, но и хозяин сам усиленно работает; при ней лавка с большим запасом изготовленных товаров. Сырье покупается у кожевника. Хозяин не только мастер, но и ловкий торговец, умеющий товар лицом показать, он восхваляет свои изделия, клянется и божится, изображает себя несчастным тружеником, но в то же время старается завлечь покупательниц, пользоваться услугами посредников, которые их вербуют. Имеется соединение производства со сбытом, мастерской с лавкой, производится работа не только на заказ, но и для рынка.
Однако, из этого еще вовсе не следует, что исчезла работа по предварительному заказу из собственного материала ремесленника или из сырья, полученного от потребителя. Когда государство сдает подряды на постройку храмов, стен, портиков, акведуков и иных сооружений, оно – как видно из надписей – само же доставляет материалы – лес! камни, черепицу и т.д. Но, по словам Демосфена, и Тимотей закупил сам в Македонии лес для постройки своего дома. И знаменитый Фидий сотворил статую Афины из полученных от государства золота, серебра и слоновой кости.
Такого рода случаи передачи предмета для обработки его мы находим нередко. На ряду с заказом вырезать надпись, сделать статую, разрисовать рельеф или написать на стене храма картину, Боше относит к такого рода сделкам (locatio conductio) и сдачу подрядов на обработку земли, на снятие урожая, на осушение колота, на поставку венков для публичных празднеств; он говорит о подрядчике, который берет на себя обязанность выполнить определенную работу за условленную плату. Однако, Бюхер в своей статье о промышленности указывает на то, что такого рода договоры заключались и с ремесленниками и получалась упомянутая выше форма ремесла, именуемая Lohnwerk, по видимому, весьма распространенная, ибо до нас дошло много сведений о заработной плате, полученной за работу, но мало данных о ценах на готовые товары. Ремесленник именуется «берущий работу» («ergolabos»), заказчик- «дающий работу» (работодатель), «выдающий работу» («ergodetes», «ekdotes»), он выдает из дому сырье или нанимает работника, последний «берет сырье» («eklambaneb) или «нанимается».

III
Ремесленных цехов или гильдий Греция не знала, организаций, по видимому, никаких не было, по крайней мере, следов они не оставили, хотя приведенный выше факт сосредоточения того или другого промысла в определенной улице указывает на то, что какая-то связь между представителями его должна была существовать. Об ученичестве Платон упоминает; мы слышим об учениках у гончаров, у ткачей, у кожевников. Если ремесленник, напр. горшечник, разбогатеет, он манкирует своим промыслом, работает хуже, если он обеднеет, то лишится возможности иметь нужные инструменты и прочие необходимые ему для промысла предметы, и от этого его работа пострадает, его дети и прочие ученики будут хуже обучены. Платон жалуется на то, что мастера далеко не всегда надлежащим образом обучали их, нередко отказывались сообщить им секреты своего промысла. «Когда кто-либо желает сделать из человека сапожника, плотника, кузнеца или наездника, то он отдает его к соответствующему специалисту в обучение» – говорит Сократ и прибавляет: «даже желающий приучить к известной работе лошадь или вола, наверное найдет таких людей, которые согласятся их обучить». Это служит ему для противопоставления: «но если кто желает или сам изучить справедливость, или отдать в науку своего сына или раба - следовательно, в обучение отдавали и рабов -· то не знает, куда за этим обратиться». В другом случае Сократ заявляет: не странно ли мнение, будто бы там, где речь идет о занятиях не особенно важных (читай: о ремеслах), нельзя сделаться знатоком своего дела без хорошего учителя, а управление государством, величайшее из всех занятий, дается человеку, само собой, без предварительного обучения. Говоря о легкости изучения земледелия, Ксенофонт противополагает его ремеслам, на изучение которых нужно затратить много времени и тоже находит, что ремесленники скрывают от других то, в чем они наиболее отличаются, тогда как земледелец или садовник всегда охотно поделится с другими своими знаниями и опытом, так что, в отличие от других промыслов, земледелие облагораживает нравы.
Находим и наследственность промыслов, хотя и не в смысле обязательного перехода от отца к сыну или иному ближайшему родственнику и недопущения посторонних лиц; чего вследствие отсутствия корпораций, не могло быть, а в виде обучения отцом сына своей же профессии, постепенного участия его в работах и, наконец замены им отца, – все это добровольно выполняя по собственной инициативе.
В области искусства и того, что теперь именуется художественной промышленностью, такая наследственность была, по видимому, широко распространена. Такие знаменитости, как Пракситель, как Апелл, как Парасий, как Агелаид из Аргоса, работают с сыновьями, с отцом, с братом. В Дельфах постройкой храма в течение почти столетия руководят члены одной и той же семьи - должность строителя переходит от одного к другому в течение четырех поколений. Но переход занятия от отца к сыну мы наблюдаем и в производстве художественно исполненных ваз. На них указано имя исполнителя и прибавлено имя отца; это означает, что последний был учителем сына. Геродот рассказывает, что в Лакедемонии, подобно тому, как в Египте, промыслы глашатая, флейтиста и повара были наследственными. В Афинах мы встречаем такого рода случаи, как обучение кожевником Аиитом своего сына кожевенному ремеслу, в чем Сократ его упрекает; сам Сократ научился у отца каменнотесному промыслу. Платон упоминает о таких случаях и прибавляет: сколько времени гончару приходится смотреть и помогать в работе отцу, прежде, чем он научится самостоятельно выделывать посуду.
Франкотт обращает внимание на одно весьма важное обстоятельство: значительная часть ремесленников состоит из лиц иностранного происхождения, переселившихся в страну, навсегда покинув свое отечество. Причины такой эмиграции могли быть различные, в одних случаях политические, в других экономические. Побежденной политической партии приходилось искать убежища за рубежей, ибо победители не знали пощады – им грозила смертная казнь, изгнание, конфискация имущества. Экономический рост сосредоточивался в немногих пунктах. Здесь развивалась торговля и промышленность, сюда направлялось население из других местностей, из деревень и из чисто земледельческих районов. Недаром среди мест, куда шла эмиграция, как видно из надгробных надписей, на первом месте стоят Афины, затем Родос и Делос. Из шестидесяти двух местностей, где Клерк нашел метеков, т.е. неполноправных граждан-иммигрантов, сорок являются портовыми городами.
Греческие государства поощряли такую иммиграцию. Плутарх рассказывает о Солоне, что, в виду бедности почвы Аттики, он старался распространить среди населения ремесла. Потому-то он давал права гражданства тем, кто навсегда был изгнан из своего отечества, и тем, кто поселился со своей семьей для занятия ремеслом. Он рассчитывал, что такие переселенцы прочно сольются с местным населением, будут смотреть на Аттику, как на новое отечество, так как лишились своей прежней родины или оставили ее добровольно. Но такую же политику древние авторы констатируют и в других местах – в Эпидамне, на острове Самосе при Поликрате. У Платона граждане не должны быть ремесленниками, а ремесленный труд должен быть всецело предоставлен иностранцам. Он причисляет к одному классу «ремесленников и, вообще, иностранцев». По Аристотелю в древние времена в некоторых государствах рабы и иноземцы составляли класс ремесленников, почему и в настоящее время этот класс состоит большей частью из рабов и иноземцев, а неизвестный автор «Афинского государства» заявляет, что «город нуждается в метеках для многих ремесл и для флота, почему мы и дали метекам равноправие». И другой автор считает привлечение метеков делом крайне полезным, ибо они занимаются сельским хозяйством и ремеслами. «Так как в пределах города есть много пустых площадей, то с предоставлением достойнейшим из них права строиться в городе и приобретать дома в собственность, в Афины направлялось бы много эмигрантов. А если создать должность попечителей над метеками, подобно тому, как имеются попечители сирот, и установить награды для тех, у кого окажется больше метеков, то, естественно, это внушит метекам большую преданность городу и привлечет в Афины всех благородных лиц, которые увеличат городские доходы».
В этом сочинении упоминается и о том, что среди метеков имеются не только греки, но и жители Лидии, Фригии, Сирии. Однако, в надписях, разработанных Клерком, они составляют меньшинство: всего 78 среди 699 (в том числе 20 фракийцев, 15 финикиян). Все остальные – греки, при чем представлено большинство местностей Греции: 74 из Гераклеи, но они распределяются на ряд городов, носивших это название, 29 из Милета, 27 из Антиохии, 21 из Синопы, 20 из Фив, 16 коринфян, 13 уроженцев Сикиона, 11 Олинта, по 10 из Эгины, Эфеса и Византии. Среди метеков имелись не только лица свободного происхождения, но и вольноотпущенники. Клерк полагает, что бывшие рабы были главным образом из варваров, настоящие же метеки, свободные, являлись преимущественно греками. Насколько велико было участие этих иностранцев в области промышленности, можно усмотреть из того, что в различных счетах, касающихся построек (храма Эрехфиона, храма Зевса, акведука и т.д.) V–IV ст. среди 130 человек имеется всего 50 афинских граждан, все же остальные 80 являются метеками. Последние, вообще, занимаются самыми разнообразными работами. Тут кожевники и сапожники, валяльщики и ткачи, пекари, каменотесы, столяры, работники по металлу, мастера, выделывающие предметы из железа, меди, свинца, оружие всякого рода, утварь, далее производители черепиц, ламп - выделка ламп являлась даже, по словам Андокида, работой, свойственной иностранцам и варварам. На постройках много подрядчиков-метеков, берущих на себя перевозку материалов, возведение или сломку зданий, декорирование их. Они фигурируют и в качестве художников, которым принадлежат фриз и барельефы храма и живопись на вазах. Среди них, напр., знаменитый Мис, современник Парасия; он вырезывал барельефы по рисункам последнего.
Наконец, к художественной промышленности относится ряд иностранцев, имена которых пользуются мировою известностью в области вазовой живописи. Среди афинских живописцев этого рода, на которых покоится слава аттических ваз, имеется целый ряд - более двадцати - надписавших на вазах свое имя, из которых видно не – аттическое, иногда даже не – греческое происхождение. Такое имя, как Амасис, указывает на Египет, Сиканос или Сикелос на Сицилию, Скитес – скиф, Литос-лидиец, Холхос из Колхиды; такие имена, как Kachrylion, Brygos, Duris, также принадлежат, несомненно, художникам, переселившимся в Афины из других мест. Последние два отличаются особенно крупным талантом, и вазы с их краснофигурными рисунками ценятся чрезвычайно высоко. Брюгос славится многообразием мотивов, заимствуя свои сюжеты как из повседневной жизни, так и из мифологии, особенно он силен в изображении сцен, состоящих из ряда фигур, в которых виден драматический талант художника. Иными свойствами отличается Дурис. Его фигуры не обладают ни силой выражения, ни реализмом Брюгоса, но в сценах, изображающих палестру, в фигурах юношей, которых он особенно охотно рисует, мы находим легкость и элегантность, нежную и несколько монотонную грацию, положившую основание той манерности, которая появляется несколько позже.
Если мы будем иметь в виду, что метеки, хотя и под другими названиями, существовали везде и повсюду в Греции - Клерк насчитывает такую группу населения в 71 местности; то мы придем., быть может, к тому выводу, что ремесло в Греции, как и в других странах древнего мира (возможно, что и у современных неевропейских народов), возникло благодаря иноплеменникам, переселившимся в страну, что первыми ремесленниками были иностранцы, так как местное население занималось сельским хозяйством или изготовляло необходимые для собственных надобностей промышленные изделия. Переселенцы же принесли с собой новые виды промыслов, начали изготовлять изделия, ранее неизвестные местным жителям, стали впервые работать не для собственных потребностей, а для других, по заказу, за определенную плату – возникли первые формы и случаи оплаты труда. На ряду с получавшим вознаграждение за услуги жрецом, певцом, врачевателем, появились и представители физического труда, оплачиваемые населением. Во всяком случае, эти иноземные ремесленники в Греции, как и в других странах древнего (и нового) мира, должны были явиться носителями новых идей и усовершенствований в области промышленности, связующим звеном между различными народностями, перенимавшими от переселенцев новые способы производства и новые виды и формы промышленных изделий.