VIII. О делах в Херсонесе

Переводчик: 

ВВЕДЕНИЕ ЛИБАНИЯ
(1) Настоящая речь сказана в защиту Диопифа и в ответ на обвинения, которые возводились на него перед афинянами. Дело было вот в чем. Херсонес во Фракии был старинным владением афинян. Во времена Филиппа они послали туда своих клерухов. У афинян был с давних пор обычай посылать из своей среды в качестве поселенцев в свои зарубежные города людей бедных и не имевших на родине земельных владений. Отправлявшиеся получали от государства оружие и деньги на проезд. Так было и на этот раз; афиняне отправили поселенцев на Херсонес, а в качестве предводителя им дали Диопифа. (2) Все почти херсонесцы приняли к себе прибывших и отвели им жилища и участки земель: только кардийцы отказались принять их, ссылаясь на то, что живут на своей собственной земле, а не афинской. Это побудило Диопифа начать войну с кардийцами. Тогда они обратились за помощью к Филиппу, а тот прислал афинянам письмо с предупреждением не притеснять кардийцев, так как они находятся под его покровительством, или, если афиняне считают себя в чем-нибудь обиженными ими, передать дело на суд. Ввиду того, что афиняне не хотели считаться с этим предупреждением, Филипп послал помощь кардийцам. (3) Диопиф был возмущен этим и, воспользовавшись тем. что в это время Филипп воевал с царем одрисов в глубине страны, в верхней Фракии, произвел набег на прибрежную часть Фракии, находившуюся под властью македонского царя, опустошил ее и, прежде чем возвратился Филипп, успел отступить в Херсонес и укрыться там в безопасности. Вследствие этого Филипп, лишенный возможности отразить его силой оружия, прислал письмо афинянам, в котором обвинял их военачальника и говорил прямо о нарушении им мира. Ораторы, приверженцы Филиппа, нападали на Диопифа и требовали его наказания.
(4) Возражая им, Демосфен становится на защиту Диопифа по двум соображениям. Он доказывает, что в действиях Диопифа нет ничего противозаконного: так как сам Филипп уже много раньше нарушил мир и совершал несправедливости по отношению к афинскому государству, то вполне естественно, что и Диопиф начал враждебные действия против него: затем, он говорит, что афинянам даже нет расчета наказать этого военачальника и распустить находящееся под его предводительством войско, которое сейчас обороняет Херсонес от Филиппа. В общем же Демосфен призывает к войне и решительно обвиняет Филиппа в том, что он наносит обиды, нарушает мир и имеет враждебные замыслы против афинян и всех вообще греков.

РЕЧЬ
(1) Следовало бы, граждане афинские, всем вообще ораторам руководиться в своих речах не враждой или лестью, но высказывать только то, что каждый считает наилучшим, тем более, когда вы обсуждаете вопросы, имеющие важное государственное значение. Но так как некоторые, выступая с речами, увлекаются соперничеством или еще какими бы то ни было побуждениями, то вам, граждане афинские, народному большинству, надо откинуть все другие соображения, а постановлять и выполнять лишь то, что находите полезным для государства. (2) Хотя сейчас все внимание сосредоточено на делах в Херсонесе и на походе, который вот уже одиннадцатый месяц[1] Филипп ведет во Фракии, большая часть речей посвящена тому, что делает и что собирается делать Диопиф[2]. Я же лично полагаю, что какие бы обвинения ни выставлялись против кого бы то ни было из людей, которых по законам вы имеете право подвергать наказанию тогда, когда вам будет угодно, такие дела вы можете рассматривать в любое время - найдете ли нужным сейчас или спустя некоторое время, - и нет особенной необходимости ни мне, ни кому бы то ни было другому проявлять относительно них настойчивость; (3) наоборот, относительно тех мест, которые пытается у нас перехватить Филипп, как явный враг нашего государства, находясь с большим войском вблизи Геллеспонта, и которые, если однажды запоздаем, уже не сможем себе вернуть потом, вот об этом, я думаю, полезно как можно скорее принять решение и к этому подготовиться, и нельзя уклониться от этого в суматохе, поднятой из-за всех других дел, и среди всяких обвинений.
(4) Многому я удивляюсь из того, что обычно говорится у нас, но всего более, граждане афинские, я поражен тем заявлением, которое еще недавно пришлось мне услыхать, когда один оратор утверждал в Совете, что тот, кто хочет давать советы, должен предлагать одно из двух - либо воевать, либо соблюдать условия мира. (5) Да, положение таково: если Филипп держится спокойно, если никаких из наших владений не присвоил себе вопреки условиям мира, если не подстрекает всех людей против нас, тогда больше не о чем говорить, но просто надо только соблюдать мир, - и с вашей стороны, как я вижу, все к этому готово. Но вот, если все то, в чем мы присягали, и все условия, на которых мы заключали мир, находятся на виду у всех и выставлены записанные[3]; (6) а с другой стороны, если вполне очевидно, что Филипп сам же первый, еще до того, как отплыл отсюда Диопиф и клерухи, которых теперь обвиняют как зачинщиков войны, уже захватил незаконно многие из ваших владений, о чем вполне убедительно свидетельствуют против него эти вот ваши псефисмы; если очевидно также и то, что после этого он все время продолжает захватывать владения прочих, греков и варваров, и подготовляет силы их против нас, - в таком случае, какой же смысл имеют слова их, что надо или воевать, или соблюдать мир? (7) Ведь у нас нет выбора в этом деле, но остается самое справедливое и самое необходимое из дел, которое они умышленно обходят молчанием. Что же это такое? - Обороняться против того, кто стал зачинщиком войны против нас. Или, может быть, клянусь Зевсом, они хотят сказать, что пока Филипп не нападает на пределы Аттики или на Пирей, значит, он не причиняет вреда нашему государству и не начинает с нами войны! (8) Но если они по такому признаку устанавливают понятие справедливости и так определяют понятие мира, тогда, конечно, всем очевидно, что все эти утверждения их нечестивы, недопустимы и опасны для вас; но все-таки на деле-то оказывается, что даже и эти самые рассуждения их прямо противоречат тем обвинениям, которые они выставляют против Диопифа. В самом деле, как же это может быть, - если Филиппу мы предоставим возможность делать все, лишь бы он не нападал на Аттику, почему же Диопифу нельзя будет даже оказывать помощь фракийцам? Неужели в противном случае будем говорить, что он начинает войну?
(9) "Нет, клянусь Зевсом, - возразят, пожалуй, мне, - в этом они, конечно, явно неправы, но возмутительно то, что наемники опустошают места по берегам Геллеспонта, да и Диопиф не имеет права задерживать торговые суда: нельзя позволять ему этого"- Хорошо, пусть будет так; я ничего не возражаю. (10) Однако по-моему, если они действительно в своих советах хотят соблюдать полную справедливость, то, как они добиваются роспуска существующего у государства войска и с этой целью стараются перед вами опорочить его предводителя, который изыскивает средства для его содержания, вот так же им следовало бы показать, что будет распущено и войско Филиппа, раз только вы примете этот совет. Иначе, смотрите, - ведь все свои действия они направляют только к тому, чтобы довести государство до такого же точно состояния, при котором оно уже все потеряло. (11) Ведь вы, конечно знаете, что ничто решительно не давало Филиппу в большей степени превосходства, как именно то, что он первым поспевает к месту действия. Держа всегда около себя готовое войско и зная наперед, что намерен сделать, он внезапно является перед теми, против кого это задумает. Что же касается нас, то мы сначала должны еще узнать о каком-нибудь событии, и только тогда начинаем беспокоиться и делать приготовления. (12) От этого, вероятно, и происходит, что он, куда бы ни пошел, всем и овладевает вполне спокойно, мы же, наоборот, всегда запаздываем и все, какие сделаем затраты, теряем понапрасну; да к тому же мы еще явно показываем ему свое враждебное отношение и свое желание его остановить, а, запаздывая с исполнением дела, мы вдобавок навлекаем на себя еще и позор.
(13) Итак, не упускайте из виду, граждане афинские, что и теперь это все - только слова и отговорки, а в действительности все делается и затевается так, чтобы, пока вы остаетесь дома и пока за границей у нашего государства нет никакого войска, Филипп мог с полнейшим спокойствием устроить себе все, чего хочет. Да вот, смотрите, прежде всего, на теперешнее положение, - что сейчас делается? (14) Сейчас он с большим войском находится во Фракии и вызывает к себе еще значительные силы из Македонии и Фессалии, как передают люди, прибывшие оттуда. Поэтому, если он, дождавшись годичных ветров[4], подступит к Византии и начнет осаду ее, тогда, прежде всего, разве византийцы, вы думаете, останутся при том же своем неразумии, как сейчас[5], не обратятся к вам и не попросят вас прийти к ним на помощь? (15) Нет, я лично не думаю этого. Наоборот, даже если к кому-нибудь они относятся с большим недоверием, чем к вам, то все-таки предпочтут впустить к себе хотя бы их, чем отдать свой город ему... конечно, если он не успеет раньше одолеть их самих. Таким образом, если мы не будем в состоянии выйти в море отсюда, а там не будет наготове никакого отряда для оказания помощи, тогда ничто не отвратит от них гибели. (16)- "Да, клянусь Зевсом, эти люди одержимы злым духом и не знают границ в своем безумии".- Ну, пусть это и так; но все-таки их надо спасти: это нужно для пользы нашего государства. Притом у нас нет уверенности и насчет того, что он не пойдет на Херсонес. Наоборот, если судить по письму, которое он прислал вам, он думает, по его словам, расправиться с этими людьми на Херсонесе. (17) Значит, если у нас будет там на месте готовое войско, оно будет в силах не только помочь той стране, но и нанести вред какому-нибудь месту в его владениях. А раз только оно будет распущено, что мы станем делать в случае, если он нападет на Херсонес? - "Мы предадим суду Диопифа, клянусь Зевсом". - Да делу-то какая от этого будет польза?- "Но мы можем тогда сами прийти им на выручку отсюда".- А если ветры нам помешают? - "Да нет же, клянусь Зевсом, он не придет". - Но кто может поручиться за это? (18) Видите ли вы и принимаете ли вы в расчет, граждане афинские, какое сейчас наступает время года[6] и как некоторые люди считают необходимым на это время устранить вас из Геллеспонта и передать его в распоряжение Филиппа? А что, если он по возвращении из Фракии не пойдет ни к Херсоне-су, ни к Византии (надо иметь ввиду и такую возможность), а пойдет на Халкиду[7] или Мегары[8] таким же точно образом, как недавно на Орей, что тогда лучше - здесь ли обороняться от него и позволить войне подойти к самой Аттике, или устроить ему какую-нибудь помеху там? Я лично предпочитаю последнее.
(19) Так вот это вы все должны знать и учитывать и, клянусь Зевсом, отнюдь не хулить и не хлопотать о роспуске того войска, которое Диопиф пытается создать для нашего государства, но вы сами должны подготовлять еще и другое войско, снабжать его деньгами и вообще всякими способами искренне содействовать ему в борьбе. (20) Предположим, в самом деле, что кто-нибудь спросил бы Филиппа: "Скажи, пожалуйста, чего из двух ты хотел бы - того ли, чтобы эти воины, которых сейчас имеет под своим начальством Диопиф, каковы бы они ни были (я ничего на этот счет не возражаю), были в отличном состоянии, пользовались доброй славой у афинян и приумножались в числе при содействии нашего государства или, наоборот, того, чтобы по наветам и обвинениям со стороны некоторых людей они были распущены и уничтожены? Я думаю, он пожелал бы последнего. Так значит, некоторые здесь из нашей же среды добиваются того самого, чего молил бы себе у богов Филипп? И после этого вы еще спрашиваете, почему дела государства все решительно пошли прахом!.
(21) Так вот я и хочу с полной откровенностью разобрать перед вами, каково настоящее положение государства, и рассмотреть, что сами мы делаем сейчас и как относимся к этим делам. Мы не хотим ни делать взносов[9], ни самолично отправляться в поход, но вместе с тем не можем и обходиться без государственных денег[10], не даем условленной платы Диопифу[11], не одобряем и тех средств, какие он сам для себя сумеет добыть, (22) но браним его и справляемся, откуда он берет средства и что собирается предпринять, и тому подобное. Вот и теперь из-за такого отношения к делу мы не хотим исполнять своих же собственных обязанностей; наоборот, хотя на словах мы и восхваляем ораторов, высказывающих мысли, достойные нашего государства, но на деле мы помогаем тем, кто действует против них. (23) Прибавлю еще, что у вас есть обыкновение каждый раз спрашивать выступающего перед вами оратора: "Так что же надо делать?" Я же хочу спросить у вас: что же надо говорить? Ведь в самом деле, если вы не будете ни делать взносов[12], ни сами отправляться в походы, не откажетесь от государственных денег, не будете давать условленной платы, не будете позволять человеку самому добывать себе необходимые средства, не пожелаете исполнять своих собственных обязанностей, - тогда мне не о чем вам говорить. И действительно, если вы уже сейчас даете такую свободу всем желающим обвинять и клеветать, что даже о делах, которые, по их словам, он еще только собирается предпринять, наперед выслушиваете речи обвинителей, тогда что же можно говорить?
(24) К чему может привести такое положение, это некоторым из вас необходимо уразуметь. Я скажу об этом откровенно; да иначе я и не мог бы. Все военачальники, какие когда-либо выходили от вас в море (за правильность этого я готов отвечать каким угодно наказанием), берут деньги и с хиосцев, и с эрифрейцев[13], и вообще со всех, с кого только могут взять (я имею в виду население городов в Азии). (25) При этом те, которые имеют в своем распоряжении один-два корабля, берут меньшие деньги, имеющие же более значительные силы берут более крупные. И, конечно, плательщики платят малые или большие деньги не даром (не настолько же они глупы), но этим способом они покупают обеспечение, чтобы не чинилось никаких обид выезжающим от них купцам, чтобы они не подвергались ограблению, чтобы их торговым судам давалась охрана и тому подобные преимущества. Они говорят про это, что "дают благодарность", и под таким названием известны эти поборы. (26) Вот и теперь, если в распоряжении Диопифа есть войско, то ясно, что все люди там будут платить ему деньги. В самом деле, откуда же иначе, - как вы думаете, - берет средства на содержание войска человек, который ни от вас не получил ничего, ни сам не имеет средств, чтобы выплачивать жалование наемникам? - С неба что ли? Не оттуда же, конечно. Но он делает сборы, выпрашивает еще какие-нибудь пожертвования, заключает займы; вот на это и существует. (27) Таким образом, если эти люди выступают перед вами с обвинениями против него, - это тоже самое, как если бы они объявляли во всеуслышание, что не следует ничего давать ему, так как и за одно свое намерение он должен понести наказание, а тем более, если что-нибудь сделает или добьется какого-нибудь успеха. Вот что значат эти разговоры: "он собирается осаждать", "он выдает греков![14] Что же, значит, кто-то из этих людей беспокоится за население, проживающее в Азии? Но, должно быть, они лучше умеют радеть о других людях, чем о своем отечестве. (28) Да и разговоры их о посылке на Геллеспонт другого военачальника имеют такое же значение. Ведь если Дио-пиф действует преступно, когда задерживает торговые суда, то было бы достаточно маленькой - да, граждане афинские, маленькой - таблички, чтобы все это прекратить; да и законы говорят, что виновных в таких проступках надо привлекать к суду посредством исангелии[15]; но клянусь Зевсом, нет никакой нужды ради своей собственной охраны прибегать к таким денежным затратам и к такому количеству триер[16], так как это уж верх безумия; (29) наоборот, против врагов, которых нельзя привести к повиновению законам, действительно, надо и даже необходимо и содержать воинов, и посылать триеры, и вносить деньги; по отношению же к нашим собственным гражданам такую силу имеют псефисма, исангелия, посылка корабля парала[17]. Вот так и надо было бы действовать благоразумным людям; но только завистники и вредители могут поступить так, как теперь они. (30) И если некоторые из них таковы, это, конечно, ужасно, но все-таки главное еще не в этом. А вот вы, заседающие в собрании, относитесь к делу уже так, что, стоит кому-нибудь выступить здесь и заявить, будто виновником всех несчастий является Диопиф, или Харет, или Аристофонт[18], или вообще тот из граждан, кого только он назовет, как вы сейчас же подтверждаете это и кричите, что он правильно говорит; (31) наоборот, если выступит кто-нибудь другой и скажет вам настоящую правду, что "вздоры вы говорите, афиняне; виновником всех этих несчастий и такого положения дел является Филипп, так как, если бы он держал себя спокойно, у нашего государства не было бы никаких затруднений", против справедливости этого вы не можете возражать, но все-таки вы, мне кажется, бываете недовольны и чувствуете себя так, как будто что-то теряете. (32) А причина этого вот какая (уж разрешите мне, ради богов, когда дело идет о наилучших мерах для государства, говорить откровенно): некоторые из политических деятелей приучили вас к тому, чтобы на заседаниях Народного собрания быть грозными и суровыми, в военных же приготовлениях легкомысленными и неосновательными. Поэтому, если кто-нибудь заговорит перед вами о виновности человека, которого вы наверное можете захватить в своей же собственной среде, вы подтверждаете и охотно соглашаетесь на это; но, если называют такого человека, которого никак нельзя покарать, не победив сначала оружием, тогда вы, должно быть, затрудняетесь, как поступить, а когда вам на это указывают, бываете недовольны. (33) Нет, нужно бы, граждане афинские, в противоположность тому, что делается теперь, всем политическим деятелям приучать вас быть кроткими и великодушными на заседаниях Народного собрания, так как на них разбираются правовые отношения между вами самими и союзниками; зато в военных приготовлениях выказывать себя грозными и суровыми, так как в них ведется борьба с врагами и противниками. (34) Но вместо этого демагогическими речами и крайним угодничеством они развили в вас такое отношение, что во время заседаний Народного собрания вы напускаете на себя важность и окружаете себя лестью, слушая только приятные слова, а когда начинаются затруднения и происходят какие-нибудь события, ваше положение оказывается уже до крайности опасным. Ну, скажите, ради Зевса, что, например, вы ответили бы, если бы греки потребовали у вас отчета относительно благоприятных возможностей, упущенных вами теперь по беспечности, и спросили бы вас: (35) "Граждане афинские, разве вы не посылаете к нам то и дело послов, разве не говорите, будто Филипп строит коварные замыслы против нас и всех греков и что надо остерегаться этого человека, и всякие подобные вещи?" Нам придется признать это и согласиться, так как, действительно, мы так и делаем. "В таком случае, что же вы делали, малодушнейшие из людей, в течение десяти месяцев, пока этот человек был в отсутствии и пока он был оторван то болезнью, то непогодой, то военными действиями и не мог вследствие этого вернуться домой[19], (36) - как же вы не освободили Эвбеи и не вернули себе ничего из ваших собственных владений? А он, наоборот, пока вы оставались дома, не были ничем заняты и были здоровы (если только людей, так поступающих, можно назвать здоровыми), на Эвбее поставил двух тиранов, - одного укрепив прямо напротив Аттики, другого напротив Скиафа[20]; (37) как же вы не покончили даже с этими делами, если уж ничем другим не хотели заниматься, и как допустили все это? Очевидно, вы уступили ему, и этим показали явно, что, умри он хоть десять раз, вы все равно не двинетесь с места. Так зачем же вы приезжаете к нам в качестве послов, выступаете с обвинениями и причиняете нам беспокойство?" Если они станут так говорить, что мы им ответим и чем мы объясним свои действия, афиняне? Я по крайней мере не вижу.
(38) Далее, есть люди, которым кажется, что они опровергают оратора, если зададут ему вопрос: "Так что же надо делать?" Этим людям я со своей стороны дам самый справедливый и истинный совет: не делать того, что вы делаете сейчас. Впрочем, я могу объясниться и точно по каждому вопросу отдельно. При этом пусть они с таким же рвением, с каким задают этот вопрос, проявят желание и исполнять это. (39) Прежде всего, граждане афинские, вам надо проникнуться сознанием того, что Филипп ведет войну против нашего государства и что мир он уже нарушил (на этот счет перестаньте обвинять друг друга!); знайте также, что он относится к нам недружелюбно и является врагом всему нашему государству и самой почве государства; (40) прибавлю еще: и всем проживающим в государстве людям, даже тем, которые думают, что особенно ему угождают (если не верят, пусть подумают об участии олинфян Евфикрата и Ласфена[21], которые почитали себя его ближайшими друзьями, но после того, как предали свое государство, погибли самым жалким образом), но ни с кем не воюет он так ожесточенно, как со свободным государственным строем, ни против кого не питает таких злобных замыслов и ни о чем вообще не хлопочет он так усердно, как о том, чтобы его низвергнуть. (41) И это приходится ему делать до некоторой степени естественно, так как он знает отлично, что, если даже он всех остальных подчинит себе, никакое владение не будет у него прочным, пока у вас будет демократическое правление, но что, если только его самого постигнет какая-нибудь неудача, каких много может случиться с человеком, тогда все, находящиеся сейчас в насильственном подчинении у него, придут к вам и у вас будут искать себе прибежища. (42) Ведь вы по природе не имеете такого свойства, чтобы самим польститься на чужое и забрать в руки власть, а наоборот, способны помешать другому в захвате ее и отнять у похитителя, и вообще готовы оказать противодействие любому, кто стремится к власти, и всех людей готовы сделать свободными. Поэтому он и не хочет, чтобы выгодам его положения угрожала стоящая наготове свежая сила[22] приносимой вами свободы - ни за что не хочет, и расчет его не плохой и не напрасный. (43) Таким образом, в первую очередь нужно вот что: признать, что он враг свободного государственного строя и демократии и враг непримиримый; если вы не проникнетесь до глубины души этим убеждением, у вас не будет желания относиться к этим делам с полным вниманием. Во-вторых, надо ясно себе представлять, что все решительно свои теперешние действия и все замыслы он направляет именно против нашего государства и, где бы кто ни боролся против него, везде эта борьба служит на пользу нам. (44) Нет ведь между вами ни одного настолько непонятливого человека, который мог бы вообразить, что Филипп стремиться завладеть только трущобами во Фракии (в самом деле, как же иначе можно было бы назвать Дронгил, Кабилу, Мастиру[23] и все те местечки, которые он захватывает теперь?[24] и что ради приобретения их терпеливо переносит и труды, и непогоды, и крайние опасности, (45) но что он не гонится за обладанием афинскими гаванями, верфями, триерами, серебряными рудниками и за такими большими доходами, и что всем этим он предоставит владеть вам, а ради проса да полбы, спрятанных во фракийских погребах, проводит зиму в этой яме. Быть этого не может! Нет, и это, и все остальное он предпринимает ради того только, чтобы завладеть местами здесь. (46) Что же в таком случае надо делать благоразумным людям? Раз вы знаете и понимаете это, вам надо отложить прочь от себя эту чрезмерную и ни с чем несравнимую беспечность, вносить деньги и требовать этого от союзников, следить и добиваться того, чтобы всегда было наготове это собранное нами войско; и, как он держит наготове войско для того, чтобы притеснять и порабощать всех греков, так и вы должны держать наготове войско, для того чтобы спасать и защищать всех. (47) Действительно, никогда нельзя добиться нужного успеха посылкой одних вспомогательных отрядов, но следует снарядить целое войско, снабдить его продовольствием, назначить к нему казначеев и государственных рабов[25], установить по мере возможности самую строгую бережливость в деньгах, и после этого уже требовать отчета в денежных вопросах с этих лиц, а в военных действиях с военачальника. И если вы все так сделаете и подлинно пожелаете держаться такого образа действий, тогда вы принудите Филиппа честно соблюдать мир и оставаться в пределах своей страны, - а лучше этого уже не могло бы быть ничего другого, - или в противном случае будете вести войну на равных условиях с ним.
(48) С другой стороны, если кто-нибудь думает, что это сопряжено с большими расходами, со многими трудностями и хлопотами, он рассуждает совершенно правильно. Но когда он представит себе последствия, какие ожидают наше государство в дальнейшем, если оно не согласится на эти меры, тогда он увидит все преимущество самим добровольно исполнять то, что требуется. (49) В самом деле, пусть бы даже кто-нибудь поручился - из богов, конечно, так как из людей никто бы не мог быть надежным поручителем в таком важном деле - за то, что, если вы будете оставаться спокойными и все предоставите своему течению, он не придет в конце концов сюда против вас самих; тогда все-таки позорно, клянусь Зевсом и всеми богами, и недостойно вас и установившейся славы нашего государства и деяний наших предков - из-за собственной беспечности ввергнуть в рабство всех решительно остальных греков, и я лично согласился бы скорее умереть, чем это предложить. Впрочем, если кто-нибудь другой говорит так и это вам представляется убедительным, пусть будет по-вашему, - не обороняйтесь, бросьте все на произвол судьбы. (50) Но, если никто не разделяет такого взгляда, - наоборот, если мы все знаем наперед, что чем больше владений мы позволим ему захватить у нас, тем более упорного и сильного будем иметь в нем врага, тогда где же тот предел, до которого мы будем все отступать? Чего мы ждем? Когда же, граждане афинские, у нас явится желание исполнять свои обязанности?[26] (51) - "Тогда, клянусь Зевсом, когда это будет необходимо". - Но то, что можно назвать необходимостью с точки зрения свободных людей, не только есть уже налицо, но у нас давно уже позади; что же касается той необходимости, какая бывает у рабов, то надо молиться, чтобы она никогда не наступала. А в чем разница? В том, что если для свободного человека необходимостью бывает стыд за происходящее (и я не знаю, какую еще можно бы назвать другую выше этой), то для раба - это побои и телесные наказания (да минует нас это!), о чем и говорить-то не пристало.
(52) Я охотно сообщил бы вам и все другие соображения и показал бы, каким образом некоторые люди своей политической деятельностью ведут вас к гибели, но не стану останавливаться на всем, скажу только об одном: всякий раз, как зайдет речь об отношениях к Филиппу, сейчас же встает кто-нибудь и заявляет: "Какое хорошее дело - мир!"[27], "как тяжело содержать большое войско!" или: "некоторые люди хотят расхищать государственные деньги!"[28] или еще какие-нибудь речи в этом же роде; этим они задерживают действия с вашей стороны, а Филиппу дают возможность спокойно делать, что он хочет. (53) Вследствие этого и оказывается, что в то время, как вы бездействуете и ничего не предпринимаете сразу же, - боюсь только, не пришлось бы вам когда-нибудь впоследствии признать, как дорого вам обошлось все это,- эти люди получают за свои дела милости и мзду. Но, по-моему, относительно соблюдения мира не вас надо убеждать, поскольку вы и так вполне убеждены в этом и потому сидите сложа руки, но того, кто войною только и занят: если он согласится на это, то с вашей стороны все это уже есть налицо. (54) А тяжелыми надо считать не те затраты, которые мы делаем на свое спасение, но бедствия, которые ожидают нас в случае, если мы не согласимся на эти затраты; разговоры же о том, что "будут расхищены государственные деньги", надо прекращать, предлагая меры к их сохранению, а вовсе не отказываясь от собственной пользы. (55) Но меня возмущает уже само по себе то обстоятельство, граждане афинские, как некоторые из вас сокрушаются при мысли, что будут расхищены деньги, хотя от вас зависит и беречь их, и карать виновных, но не сокрушаются о том, что Грецию всю, вот так - одно место за другим, расхищает Филипп и притом расхищает, собирая силы против нас.
(56) Так в чем же, значит, причина такого несоответствия, граждане афинские, почему про одного человека, который так явно предпринимает походы, совершает преступления, захватывает города, никто из этих людей ни разу не сказал, что он совершает преступление и является зачинщиком войны, а между тем ораторов, которые советуют не допускать этого и не оставлять без помощи эти города, они обвиняют в намерениях затеять войну? (57) Я объясню это. Просто они хотят то негодование, которое естественно должно возникнуть у вас в случае какой-нибудь неприятности на войне, обратить на ораторов, предлагающих ради вашей пользы наилучшие меры, и делать это с тем расчетом, чтобы вы привлекали к суду их, а не оборонялись против Филиппа, а также и для того, чтобы самим выступать в качестве обвинителей, а не поплатиться за свои теперешние деяния. Вот что значит у них это рассуждение, будто некоторые люди хотят вовлечь вас в войну, и в этом именно и заключается сейчас весь спор. (58) Но я лично знаю хорошо, что, хотя до сих пор никто из афинян не писал предложения относительно войны, Филипп захватил уже многие города, принадлежавшие нашему государству, и вот теперь послал помощь в Кардию[29]. Конечно, раз мы сами не хотим видеть того, что он воюет с нами, он был бы самым безумным из всех живых людей, если бы сам стал раскрывать это. (59) Но что мы будем говорить тогда, когда он пойдет уже против нас самих? Он, конечно, и тогда не будет говорить, что воюет, как не говорил и орейцам[30], когда его воины были уже в их стране, как еще раньше того не говорил ферейцам[31], когда подступал уже к их стенам, и как не говорил вначале олинфянам до тех пор, пока не вступил со своим войском в самую страну их. Или, может быть, и тогда про людей, которые станут призывать к обороне, мы все еще будем говорить, что они затевают войну? В таком случае нам остается только... быть рабами: ведь другого нет ничего, среднего между этими двумя возможностями - не обороняться, и не иметь покоя от врага. (60) Да кроме того, и опасность, которая угрожает вам, совсем не такова, как всем остальным: ведь Филипп хочет не просто подчинить своей власти наше государство, а совершенно его уничтожить. Он знает отлично, что рабами быть вы и не согласитесь, и, хоть бы даже согласились, то не сумеете, так как привыкли главенствовать; затруднений же ему доставить при случае будете способны более всех остальных людей, взятых вместе.
(61) Итак следует иметь в виду, что борьба сейчас идет за самое существование, и потому людей, продавшихся ему, надо ненавидеть и запороть на колоде[32]. Нельзя ведь, никак нельзя одолеть внешних врагов государства, пока вы не покараете врагов внутри самого государства*, прислужников его; но вы будете натыкаться на них, как на подводные камни, и по необходимости не поспевать за теми*[33]. (62) Как вы думаете, почему теперь он надругается над вами (иначе никак нельзя, мне кажется, назвать то, что он делает) и не прибегает даже к обману, хотя бы под видом благодеяния, как это делает по отношению ко всем остальным, но уже прямо угрожает? Так, например, фессалийцев он путем многих подачек[34] вовлек в теперешнее состояние рабства; а уж сколько раз он обманывал злополучных олинфян, когда сначала отдал им Потидею, потом еще много других мест, про то и сказать никто не мог бы. (63) Вот теперь он старается обольстить фиванцев, передав им под власть Беотию и избавив их от долгой и тяжелой войны[35]. Таким образом все они получили какие-нибудь выгоды, сами для себя, но за это одни уже теперь поплатились, как всем известно, другие еще поплатятся, когда только настанет время. А вы - я молчу о том, чего вы лишились прежде, но как вы были обмануты при самом заключении мира[36], скольких владений вы лишились при этом! (64) Разве не покорил он фокидян, Пилы, области во Фракии, Дориск, Серрий, самого Керсоблепта[37]. Разве сейчас не завладел он государством кардийцев и разве не признает этого сам? Почему же к вам он относится совершенно иначе, чем ко всем остальным? - А потому, что из всех вообще государств в одном только вашем предоставляется свобода говорить на пользу врагам и, получив взятку, без страха выступать перед вами, хотя бы вам пришлось лишиться вашего собственного достояния. (65) Не было бы безопасно в Олинфе высказываться в пользу Филиппа, если бы заодно с этими людьми не был облагодетельствован и народ олинфский предоставлением в его распоряжение Потидеи. Не было бы безопасно в Фессалии высказываться за Филиппа, если бы народ фессалийцев не был облагодетельствован тем, что Филипп изгнал у них тиранов и вернул им участие в Пилейской амфиктионии. Не было это безопасно в Фивах, пока он не отдал им Беотию и не разгромил фокидян. (66) А вот в Афинах, хотя Филипп не только отнял Амфиполь и землю кардийцев, но и обращает Эвбею в укрепленный оплот против вас и теперь идет походом на Византию[38], можно безопасно говорить в пользу Филиппа. Да и недаром же некоторые из этих людей быстро делаются из нищих богатыми, из неизвестных и бесславных славными и именитыми, а вы, наоборот, из славных бесславными и из богатых бедными; ведь богатством для государства я считаю союзников, доверие и общее расположение, а всем этим как раз вы теперь и стали бедны[39]. (67) А вследствие того, что к этим вещам вы относитесь беспечно и предоставляете их своему течению, он благоденствует и велик и страшен всем - грекам и варварам, а вы одиноки и унижены, блистаете изобилием продовольствия на рынке, но до смешного слабы в подготовке того, что нужно для войны. Между тем некоторые из ораторов, подавая свои советы, как я наблюдаю, руководятся одними соображениями, когда дело касается вас, и другими, когда касается их самих,- именно, вам они говорят, что надо оставаться спокойными, даже если кто-нибудь действует вам во вред, сами же они никак не могут у вас оставаться спокойными, хотя никто не наносит им вреда.
(68) А вот иногда какой-нибудь оратор, выступив перед вами, скажет: "Да, ты вот не хочешь вносить письменных предложений и брать на себя ответственность; у тебя не хватает смелости и твердости". Да, правда, ни дерзостью, ни наглостью, ни бесстыдством я не отличаюсь и не хотел бы отличаться, но мужеством, мне кажется, я значительно превосхожу многих политических деятелей, так развязно говорящих перед вами. (69) Ведь если кто-нибудь, граждане афинские, не считаясь с тем, будет ли это полезно для государства, привлекает граждан к суду, отбирает имущество их в казну, предлагает раздачи или выступает с обвинениями, то в этом нет с его стороны никакого мужества, но такой человек обеспечивает себе безопасность тем, что угождает вам своими речами и политической деятельностью, и таким образом он смел, ничего не опасаясь. Наоборот, тот, кто ради высшего блага часто идет наперекор вашим желаниям и ничего не говорит в угоду, но всегда только самое лучшее, и избирает такое направление политической деятельности, при котором больше значения имеет счастье, чем сознательный расчет[40], и кто в том и в другом берет на себя ответственность перед вами, (70) - вот это и есть мужественный и полезный гражданин, а вовсе не те люди, которые в погоне за мимолетным благоволением вашим погубили важнейшие дела государства; таким людям я никак не могу ни завидовать, ни считать их за граждан, достойных нашего государства; скажу даже более: если бы кто-нибудь спросил меня: "Скажи, пожалуйста, а ты сам что хорошего сделал для нашего государства?"- я, конечно, мог бы, граждане афинские, сказать и о триерархиях, и о хорегиях, и о денежных взносах, и о выкупе пленников[41], и о других своих подобных же заслугах, (71) но все-таки я ни о чем подобном не стал бы говорить, но вместо этого сказал бы только, что в своей политической деятельности я совершенно не допускаю такого образа действий, как они; что, хотя я, вероятно, сумел бы, как и другие, и выступать с обвинениями, и говорить угодливые речи, и предлагать отобрание имущества и вообще делать то же, что делают они, я никогда не ставил себе задачей так поступать и не увлекался ни корыстью, ни честолюбием; но что всегда говорю такие речи, которые меня самого ставят в ваших глазах ниже, чем многих других, но которые вам, если бы только вы слушались меня, дали бы возможность сделаться более сильными: так, вероятно, можно мне выразиться, не возбуждая зависти. (72) Да, по моему мнению, и не подходит для честного гражданина изыскивать такие политические средства, которые мне самому давали бы возможность сразу же выдвинуться на первое место между вами, а вас сделали бы самыми последними из всех. Нет, честным гражданам надлежит направлять свою политическую деятельность к тому, чтобы вместе с ней возрастало могущество государства, и все ораторы должны всегда предлагать самое лучшее, а не самое легкое: к легчайшему придет ведь природа сама, а к наилучшему должен вести, поучая своим словом, честный гражданин.
(73) Я слыхал уже и такого рода замечание одного человека, что говорю я всегда самое лучшее, но что с моей стороны это все - одни только слова, между тем как государству нужны дела и какое-нибудь проведение их в жизнь. А как я смотрю на этот вопрос, я выскажу вам совершенно откровенно. В обязанности человека, подающего вам советы, по-моему даже и не входит ничего другого, как только высказать вам наилучшую мысль. И что это так именно и есть, я думаю, мне удастся без труда вам показать. (74) Вы ведь, конечно, знаете, как однажды известный Тимофей[42] произнес перед вами в Народном собрании речь о том, что надо идти на помощь и спасать эвбейцев, - это было тогда, когда фиванцы хотели поработить их - ив этой речи он выразился приблизительно так: "Как же это, скажите пожалуйста, - говорил он, - фиванцы вот уже у вас на острове, а вы еще только совещаетесь, как с ними быть и что надо делать? Разве не заполните, граждане афинские, моря триерами? не встанете сейчас же с мест и не поспешите в Пирей? не спустите на воду кораблей". (75) И вот, если сказал это Тимофей, то выполнили это вы; вследствие этих совместных усилий успех и был достигнут. Но как бы прекрасно он ни сказал тогда (а так именно он и сказал), если бы вы отнеслись к делу легкомысленно и никак не откликнулись на его призыв, разве осуществилось бы тогда хоть какое-нибудь из тех дел, которые удалось тогда совершить нашему государству? Да никоим образом! Вот так же обстоит дело и со всем тем, о чем говорю я или о чем скажет тот или иной оратор: дел ищите у самих себя, а речей наилучших, какие кто сумеет сказать[43], - у выступающего оратора. (76) Теперь я хочу, прежде чем сойти с трибуны, указать вам в главных чертах сущность моего предложения. По-моему, нужно вносить деньги; нужно содержать в порядке имеющееся в наличности войско, исправляя недостатки, какие в нем находите, но отнюдь не распускать его в полном составе, какие бы обвинения ни высказывал кто-нибудь против него; надо отправлять послов во все стороны[44] с тем, чтобы разъяснять, ободрять и принимать меры. Помимо же всего этого, надо карать людей, берущих взятки при исполнении государственных обязанностей, и преследовать их своей ненавистью повсюду. Это нужно для того, чтобы правильность образа мыслей людей порядочных и заявляющих себя честными гражданами становилась очевидной для всех вообще и для них самих. (77) Если вы будете так относиться к делам и откинете свое равнодушие ко всему, то еще, может быть, - да, может быть, - и теперь положение поправится. Но, если вы будете сидеть, выражая свое участие только шумным негодованием или одобрением, а когда нужно будет что-нибудь делать, будете уклоняться от этого, тогда я не представляю себе, какая же речь, при вашем нежелании исполнять свои обязанности, могла бы спасти государство.

ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
Херсонес Фракийский (в отличие от Таврического - в Крыму) - узкий полуостров, составляющий северный (европейский) берег Геллеспонта (Дарданелл), имел в древности, как и теперь, важное экономическое и стратегическое значение на пути в Черное море. Афиняне еще в VI в. утвердились на этом месте и позднее упорно боролись за обладание им. В 357 г. фракийский царек Керсоблепт уступил афинянам весь полуостров за исключением города Кардии. В 353 г. сюда был послан один отряд афинских клерухов, т.е. колонистов из афинских граждан, которые сохраняли свои гражданские права. Однако это место привлекло к себе внимание и Филиппа. Филократов мир 346 г. признал область за афинянами, кроме Кардии. Видя опасность для своих владений со стороны Филиппа, афиняне в 343 г. отправили туда еще новый отряд клерухов под начальством Диопифа. Все города Херсонеса приняли клерухов, как союзников. Но Кардия обратилась за поддержкой к Филиппу. Диопиф стал энергично действовать против нее и, в ответ на вмешательство Филиппа опустошил македонские владения в окрестностях. В 341 г. Филипп послал в Афины письмо, обвиняя Диопифа в нарушении мира. Ораторы македонской партии поддерживали его протесты и требовали отозвания Диопифа. В марте 341 г. при обсуждении вопроса в афинском Народном собрании Демосфен произнес свою речь "О делах в Херсонесе", в которой указывал на то, что, если Диопиф теперь и нарушает мирные отношения в Херсонесе, то вызвано это действиями Филиппа, который уже давно ведет там войну. Демосфен говорил еще и о том, как важно для Афин иметь в этом пункте опору для противодействия Филиппу, и что поэтому не только не следует отзывать Диопифа, но, наоборот, надо оказать ему помощь. В этой речи Демосфен высказывает такой взгляд, что не надо объявлять открытой войны Филиппу, но в то же время необходимо оказывать решительный отпор его действиям. Эта точка зрения получила признание в Афинах. Диопиф не только не был отозван, но и получал некоторую поддержку из Афин.
План речи
Вступление (§ 1-3). Необходимость беспристрастного обсуждения дела (§ 1). Ораторы обвиняют Диопифа, а нужно говорить о действиях Филиппа (§ 2-3).
Главная часть (§ 4-75). I. Общий обзор положения (§ 4-20): 1) Филипп уже ведет войну (§ 4-8); 2) нельзя подпускать Филиппа близко к своим пределам и потому надо поддержать Диопифа (§ 9 - 12); 3) призыв афинян к спокойствию имеет целью дать свободу действий Филиппу (§ 13--18); 4) надо помочь Диопифу (§ 19-20).II. Характеристика афинян (§ 21-37): 1) без действий речь бессильна (§ 21-23); 2) нельзя войска оставлять без снабжения (§ 24-27); 3) посылка второго военачальника бесполезна (28 - 29); 4) подкупность ораторов (§ 38-34); 5) критическое отношение греков (§ 35-37). III. Предложение оратора (§ 38-47); 1) не делать того, что сейчас делается (§ 38); 2) надо признать, что Филипп - враг Афин и демократического строя {§ 39-45); 3) надо иметь готовую армию (§ 46 - 47). IV. Доказательство: серьезность положения (§ 48-51). V. Опровержение доводов противников (§ 52 - 75): 1) о прелестях мира, о тягости содержать армию, о посягательстве некоторых на казенные деньги (§ 52-55); 2) о подстрекательстве к войне; об опасности, угрожающей Афинам (§ 56 - 60); 3) о необходимости покарать предателей (§ 61-67); 4) оправдание собственной деятельности (§ 68 - 72); 5) обвинение в бездеятельности: дела оратора - его речи (§ 73-75).
Заключение. Резюме предложений: надо делать взносы, содержать постоянную армию, отправлять посольства, карать предателей (§ 76-77).


[1] С мая 342 г. по март 341 г. до н.э.
[2] О Диопифе см. введение к речи.
[3] Обычно такие документы гравировались на мраморных или (реже) бронзовых плитах и выставлялись на видном месте в заинтересованных государствах, а иногда, кроме того, в местах, имеющих общегреческое значение, особенно в Олимпии, и т.п.
[4] «Годичные», т.е. пассатные, ветры — северо-восточные, дующие в августе и сентябре и в древности мешавшие движению по морю из южных областей к северу. Ср. прим. 27 к IV, 31.
[5] В 357 г. Византия вместе с островами Хиосом, Родосом, Косом и др. отложилась от союза с Афинами и начала так называемую Союзническую войну (до 355 г.). Враждебное отношение Византии к Афинам продолжалось и после — до 340 г., когда под влиянием угрожающих действий Филиппа она примирилась с Афинами.
[6] См. прим. 4.
[7] Единственный город на Эвбее, сохранивший в это время верность Афинам, прочие подчинились Филиппу; город Орей, на севере ее, покорен Филиппом в 342 г.
[8] На Мегары Филипп произвел нападение в 343 г.; оно было отражено благодаря помощи Афин (см. IX, 17).
[9] Некоторые издатели на основании подражания этому месту в XI, 18 вставляют здесь: «и содержать наемную армию».
[10] Намек на зрелищный фонд. От 342 г. сохранилось до нас постановление Народного собрания о благодарности Совету за блестящее устройство театральных представлений (Dittenberger, Sylloge, ed. 3., Ν 227 b).
[11] Дело идет, по-видимому, об установленной плате, которую государство обязалось давать командиру. То же и в § 23. Другие объясняют συντάξεις — «взносы союзников» — плата полководцу из взносов союзников.
[12] Т.е. чрезвычайный военный налог (εισφορά).
[13] Эрифры — город на берегу Малой Азии против острова Хиоса.
[14] «Выдает греков» — по смыслу видно: в жертву своим наемникам.
[15] Исангелия (εισαγγελία) — чрезвычайное заявление непосредственно в Народное собрание — особая форма обвинения по крупным преступлениям, требовавшим быстрого принятия мер (измена, заговор против демократии, повреждение государственного имущества и т.п.). Повестка с вызовом виновного и обозначением его преступления передавалась на деревянной вощеной табличке. См. Арист., «Аф. пол.», 43, 4.
[16] Оратор, очевидно, имеет в виду какие-то предложения противников.
[17] Так назывался государственный корабль, который посылался для исполнения важных государственных поручений, а в том числе и для привода подсудимого, например Алкивиада в 415 г.
[18] Харет — известный полководец (см. II, 28; IV, 24, 46). Аристофонт — выдающийся политический деятель, противник Филиппа; в это время уже старик (умер в 30-х годах IV в.).
[19] Имеется в виду поход во Фракию в 342-341 гг. Болезнь — не та, о которой упоминалось в IV, 11 и I, 13 (в 352 г.).
[20] В 348 г. Филипп сделал тираном Эретрии Клитарха, в Opee — на севере, против острова Скиафа, Филистида. Освободить Эвбею афинянам удалось только в 340 г.
[21] Евфикрат и Ласфен — командиры конницы в Олинфе, предали свои отряды Филиппу. О гибели их нет никаких данных. Скорее всего, Демосфен имеет в виду их моральную гибель: при дворе Филиппа их называли предателями.
[22] Образ борца, оставшегося без пары; см. прим. 15 к V, 15.
[23] Дронгил, Кабила и Мастира — местечки во Фракии. Филипп, захватив их, устраивал там колонии, поселяя в них преступников.
[24] Т.е. летом 341 г.
[25] В государственном аппарате Афин государственные рабы встречаются нередко, например в качестве секретарей при Совете, полицейских и т.п.
[26] Сравним сходное рассуждение в «Первой речи против Филиппа» — IV, 10.
[27] Евбул и его партия, которые хотели обеспечить мир какой бы то ни было ценой.
[28] Клевета на представителей военной партии, будто бы хотевших поживиться казенными средствами.
[29] На эту посылку помощи в Кардию Диопиф ответил разорением некоторых городов по Геллеспонту.
[30] См. выше, прим. 7 и 20.
[31] Феры в Фессалии Филипп занял в 343 г.
[32] Одним из видов смертной казни было побитие палками, причем осужденных клали на круглую деревянную колоду (τύμπανον).
[33] Последние слова «прислужников... поспевать за теми» отсутствуют в лучших рукописях Σ и Ь, но сохранены в остальных. Они важны по смыслу, так как мотивируют вредоносность внутренних врагов. Кроме того, они имеются в сходном месте IX, 53.
[34] В 346 г. фессалийцы благодаря Филиппу получили участие в Пилейской амфиктионии, попечительство над храмом в Дельфах и города Магнесию и Никею.
[35] Вместо фиванцев, потерпевших поражение от фокидян в Священной войне, Филипп взял на себя ведение ее и разбил фокидян в 346 г. Фиванцам он передал области разрушенных беотийских городов Орхомена, Коронеи, Корсии и др.
[36] Имеются в виду обстоятельства, происходившие во время процедуры заключения Филократова мира; см. речь «О преступном посольстве» (XIX).
[37] Керсоблепт — фракийский царек, союзник афинян, разбитый Филиппом в 346 г. и окончательно подчиненный летом 341 г.
[38] В 341 г., разгромив фракийские племена, Филипп напал на Византию и Перинф.
[39] Ср. эту мысль в III, 29; X, 68.
[40] Здесь высказывается своеобразное представление античного человека, что недостаточно личного умения для успеха дела, а нужна помощь судьбы и что в важные моменты надо рисковать; ср. II, 22; IV, 12; V, 11.
[41] Демосфен, находясь в Македонии в качестве посла, затратил большие средства на выкуп афинян из плена, как это и отмечено в почетном постановлении в честь него от 280 г.; ср. XIX, 166, 169 сл., 222, 229 сл., 338.
[42] Тимофей, сын Конона, известный афинский полководец первой половины IV в. В 357 г. он совершил удачный поход на Эвбею, когда ею хотели завладеть фиванцы.
[43] Место испорчено в рукописях. Принимаем конъектуру Вейля: τά δε βέλτισδ αν επιστήμη λέγειν.
[44] Это осуществилось в следующем, 340 г., когда сам Демосфен отправился в качестве посла в Херсонес и Византию, Гиперид — на Родос и, вероятно, на Хиос, Каллий из Халкиды — в Пелопоннес.