Ученые только сейчас реконструируют восприятие исторических работ Ксенофонта в Византии. Этот процесс должен в конечном итоге охватить его рукописную традицию, случайные схолии и упоминания в византийской литературе о нем, его персонажах и темах. В античности и в Византии им восхищались как мастером ясной аттической прозы, поэтому его произведения могли сохраниться скорее как риторические модели, чем из–за интереса к событиям, о которых они повествуют. Ксенофонт также был важным источником для лексикографии и сборников моральных сентенций, а его исторические работы, вероятно, не были самыми читаемыми.
В начале XIV века государственный деятель и философ Феодор Метохит написал сочинение «О Ксенофонте», в котором рассматривает его как писателя и философа–сократика, но в основном это касается «Меморабилий», а не исторических произведений. С другой стороны, «Воспитание Кира» дало модели и материал для жанра византийского императорского панегирика. В руководствах к таким речам прямо рекомендовалось в качестве образца для восхваления императоров использовать Кира, и исторически мыслящие панегиристы и историки панегириков именно так и поступали. Например, Иоанн Киннам, историк императора Мануила I Комнина (1143-1180), начал свою «Историю» следующим образом:
«В древние времена мудрые люди не считали бесчестным занятие исторической литературой. Многие из них даже стали высоко цениться за это. Один из них вписал в историю деяния эллинов, другой описал обучение Кира с детства и подвиги, совершенные им, когда он достиг зрелого возраста».
Таким образом, Киннам установил высокий стандарт, по которому можно было оценивать и восхвалять императора Мануила.
По крайней мере, два византийских историка более тонко использовали Ксенофонта в качестве негласного референта. Прокопий в своем рассказе о войнах Юстиниана (527-565 гг.) смоделировал свой рассказ о дебатах между побежденным вандальским королем Гелимером и имперским офицером Фарой по вопросу о том, должен ли Гелимер обменять свою ничего не стоящую «свободу» и принять «рабство» подчинения Юстиниану, на рассказ в «Элленике» Ксенофонта о попытке спартанского царя Агесилая убедить перса Фарнабаза оставить рабство персидскому царю и стать свободным. Агесилай, спартанский царь, приходит освободить подданных Персии от деспотизма, тогда как Юстиниан приходит в Африку, чтобы навязать всем свой собственный деспотизм в римском стиле.
Вторым историком, тонко использовавшим исторические труды Ксенофонта, был величайший историк после Прокопия, Никита Хониат (ум. ок. 1217 г.). Открывая свое повествование об упадке Византии в двенадцатом веке, он взял за основу начало «Анабасиса». Как Ксенофонт начал с семейных раздоров при персидском дворе, так и Хониат начинает с борьбы за престол 1118 года, прямо употребляя формулировку «Анабасиса». Таким образом, он указывает на междоусобицы среди правящей семьи Комнинов как на главную причину проблемы упадка, а также намекает на негероический характер своего рассказа по сравнению с триумфальным и воинственным повествованием Ксенофонта.
Писатели других жанров, включая отцов церкви, могли столь же изощренно использовать неисторические произведения Ксенофонта, особенно в морализаторских целях. Не кто иной, как святой Василий Кесарийский, в своем широко читаемом «Обращении к молодым людям о том, как они могут извлечь пользу из греческой литературы», использовал «Выбор Геракла», рассказанный в «Меморабилиях», как образец для размышления о добродетельном поступке. Завершая этот обзор, я хотел бы обратить внимание на отрывок из позднеримского автора, который не получил того внимания, которого он заслуживает.
Этот автор — Евнапий (ум. после 405 г.). Он написал утраченную историю конца третьего и четвертого веков с сильным языческим, антихристианским уклоном, от которой сохранились обширные фрагменты, а также работу о жизни философов и софистов того же периода. Это произведение получило широкое внимание как источник социальной истории и биографий языческой интеллигенции в империи, которая становилась христианской. Однако его предисловию было уделено мало внимания, что удивительно, учитывая метафизические интересы большинства интеллектуалов, о которых рассказывает Евнапий. Вот как начинаются «Жизни»:
«Философ Ксенофонт был единственным среди философов, кто украшал философию как словами, так и делами. Что касается слов, то существуют его литературные произведения, в которых говорится о нравственной добродетели; в делах же он был лучшим и своим примером породил будущих полководцев (например, Александр Македонский не стал бы Великим, если бы не Ксенофонт). Он утверждает, что несущественные поступки выдающихся людей также должны быть записаны. Но в этой работе я буду рассматривать не несущественные поступки выдающихся людей, а именно их главные деяния».
Исследователи Евнапия еще не объяснили (или не задались вопросом), зачем ему понадобилось привлекать внимание читателей к воинственным деяниям Ксенофонта и Александра Македонского в начале произведения, посвященного в основном неспешной жизни софистов и философов. Однако сам Евнапий, похоже, не считает, что его подопечные испытывали недостаток в «деяниях». Среди всех философов Ксенофонт был не только персонажем, у которого за плечами было больше всего действий; он также больше всех писал о войне. Александр был вдохновлен не личными подвигами Ксенофонта, а его рассказами о них.
В «Анабасисе» армия, направленная в Месопотамию против персидского царя, застряла там после гибели ее командиров, и Ксенофонт — один из тех, кто победоносно вывел ее из пекла. Эта история не могла не найти отклика у читателей четвертого века. В 363 году император Юлиан, который также был блестящим героем «Истории» Евнапия, повел армию в Месопотамию, был убит в бою и его войска были оставлены на произвол судьбы. Евнапий, похоже, сравнил смерть Юлиана со смертью Александра, которая превратила македонскую армию в подобие «ослепленного циклопа» (History fr. 34.10). Римская армия должна была выбрать нового лидера, но Евнапий подчеркнул, что они никак не могли найти нового Юлиана, и они это знали (History fr. 28.1). В конце концов, их вывел Иовиан, но только после того, как он подписал позорный мир с Персией, что было равносильно капитуляции. Эту историю подробно рассказал в своей «Истории» Евнапий и многие другие современные историки (например, Аммиан Марцеллин). История «Анабасиса» не могла не перекликаться с этой катастрофой, вот только не было философствующего Ксенофонта, который вывел бы римлян из Персии после того, как царь–философ Юлиан привел их туда.
Конечно, Юлиан, как известно, стремился подражать Александру Великому, прежде всего в своем вторжении в Персию. Но он также считал, что философия важнее завоеваний. Это приводит к последнему доказательству, которое позволяет предположить, что Евнапий думал о Юлиане, когда начал «Жизни» с восхваления Ксенофонта. В одном из своих многочисленных литературных произведений, которые читали его более поздние поклонники, такие как Евнапий, Юлиан утверждал, что Сократ (здесь он назван «сыном Софрониска») был важнее Александра. Вот как он это сформулировал: «сын Софрониска выполнил больше задач, чем Александр, ибо ему я приписываю мудрость Платона, полководчество Ксенофонта» и подвиги других (напомним, что в «Анабасисе» именно с Сократом советуется Ксенофонт, прежде чем отправиться на службу к Киру). Таким образом, если Александр стал возможен благодаря Ксенофонту, а Юлиан — благодаря Александру, то мы имеем прекрасную генеалогию влияния, простирающуюся от Сократа до Юлиана через Ксенофонта и Александра.
В следующем разделе мы рассмотрим краткое стихотворение конца девятого или начала десятого века, которое также показывает, как византийские авторы использовали рассуждения Ксенофонта, чтобы зашифровать размышления о современных деятелях и событиях.

Стихотворение «Ксенофонт» и его закодированный текст

Parisinus gr. 1640 датируется примерно 1320 годом и содержит «Воспитание Кира» (ff. 1-123) и «Анабасис» (ff. 124-205) Ксенофонта. Между этими двумя текстами (f. 123v) находится анонимное ямбическое стихотворение, обращенное к ученому императору Льву, которым может быть только Лев VI (886-912), известный как «Мудрый» уже во время своего правления. Таким образом, эта книга является копией книги, первоначально посвященной этому императору. До сих пор большинство ученых предполагали, что оригинал содержал оба текста, но Перес Мартин предположил, что в нем мог быть только «Анабасис», на том основании, что стихотворение–посвящение было бы помещено не в середине, а в начале рукописи. Это убедительное замечание. Однако в стихотворении упоминаются как Кир Старший, так и Кир Младший в контексте работ Ксенофонта (см. ниже). Таким образом, либо поэт предполагал, что у императора уже было «Воспитание Кира», когда дарил ему копию «Анабасиса», либо «Воспитание Кира» действительно было включено в первоначальный подарок. Возможно, переписчики 1320 года изменили порядок текстов, расположив их в хронологическом порядке, оставив поэму в середине.
Стихотворение было опубликовано А. Хугом в 1878 году и вновь А. Маркопулосом в 1994 году. В 2003 году М. Лаукстерманн подробно прочитал это стихотворение, переведя большую его часть в ходе изложения. Здесь представлен полный новый перевод.

1 Ничто так не радует, как древний текст,
полный аттического красноречия,
который ясно говорит правду и
изображает, как обстоят дела в жизни,
5 учит мудрых и делает их еще мудрее
в вещах, которые должны быть совершены в жизни.
Он придает мужественность и готовность
и помогает человеку мыслить трезво.
Он со временем делает молодых старыми,
10 через познание древности.
Говори, Ксенофонт, и поддержи мое утверждение!
Аргумент обращен к владыке
Льву, сияющему великолепию государства,
который исследует древнейшие письмена
15 и набирается от них житейского опыта;
он — око всего мира.
Ибо, глядя здесь на Кира, младшего,
развернувшего десять тысяч как свой щит и
взявшись за оружие против старшего Кира,
20. кто не увидит сразу, какое бедствие несет жажда власти?
Под влиянием гнева и горечи,
он яростно пульсирует и бесцельно мечется,
и его дикая атака убила его в бою.
25. Мне кажется, что Клеарх, знаменитый спартанец,
стал причиной неудачи, когда, потеряв самообладание,
он сорвал мудрый план Кира.
Давайте же вознесем скромную молитву
за нашего жемчужного и мудрого коронованного господина,
пусть он успешно правит как единственный император
30. в течение многих циклов мирных лет.

Прежде чем попытаться распутать вереницу аллюзий и скрытых отождествлений, необходимо привести некоторые исторические сведения. Лев был вторым императором Македонской династии, которая была основана в результате серии кровавых переворотов его отцом Василием I (867-886 гг.), человеком скромного происхождения из Македонии, но, очевидно, внушительного телосложения. Последней из его жертв стал его благодетель, последний император предыдущей Аморийской династии Михаил III (841-867), на бывшей любовнице которого Евдокии Василий женился. Лев был старшим сыном Василия и Евдокии, поэтому, конечно, ходили слухи, что на самом деле он был сыном Михаила III, но этот скандал не имеет отношения к пониманию поэмы. Василий и Лев поссорились в середине 880‑х годов, из–за чего наследник был заключен в тюрьму на срок до трех лет (см. ниже), но Лев был освобожден вовремя, чтобы наследовать своему отцу в 886 году. Он правил до 912 года со своим младшим братом Александром в качестве номинального соправителя. Между двумя братьями, очевидно, существовала напряженность, но открытого разрыва не произошло. Лев был плодовитым ученым императором, и его правление было в целом мирным и успешным, за исключением того, что в 904 году главный город Фессалоники был разграблен арабскими мародерами и работорговцами, а в 911 году римский флот под командованием адмирала Гимерия потерпел очередное поражение от арабов. Александр сменил Льва в 912-913 годах, после чего власть перешла в руки ряда регентов, управлявших от имени малолетнего сына Льва Константина VII Багрянородного (913-959) — но это уже история для следующей главы.
Обратимся теперь к стихотворению. Маркопулос, не понимая, что стихотворение написано шифром, он связал подаренную Льву рукопись Ксенофонта с экстравагантными генеалогиями, составленными для Василея некоторыми членами двора, предположительно для того, чтобы сгладить впечатление о его скромном происхождении. Враждебный автор сообщает в 910‑х годах, что когда в середине 870‑х годов низложенный патриарх Фотий пытался вернуть благосклонность императора Василия, он выдумал ложную историю, связывающую этого императора с Тиридатом, царем Армении четвертого века, который, согласно традиции, первым принял христианство во времена Константина Великого. Фотий якобы написал это на папирусе древним почерком и попросил ученого соратника поместить его в императорскую библиотеку, где он впоследствии был «обнаружен». Затем, в 888 году, в своей погребальной речи по своим родителям Василию и Евдокии Лев сам заявил, что его отец происходил от Арсакидов, и объяснил, что они, в свою очередь, происходили от Артаксеркса II, который очень долго царствовал (404-358 гг. до н. э.). Это был именно тот Артаксеркс, против которого восстает Кир Младший в «Анабасисе» (хотя в своей погребальной речи Лев не проводит этой связи).
В середине десятого века внук Василия Константин VII Багрянородный заказал биографию своего деда, которая приписывала ему генеалогию, включающую не только армянских Арсакидов, но и Александра и Константина Великого. Маркопулос делает вывод, что оригинальная рукопись Ксенофонта могла быть заказана Львом, чтобы поддержать его интерес к тому, что, по сути, было его собственной семейной историей, а «Воспитание Кира» послужило шаблоном для идеализированного восхваления образцового правителя.
Возможно, так оно и есть, но в этом стихотворении есть нечто большее, чем простая династическая пропаганда. Во второй половине поэмы, где поэт излагает уроки, которые Лев мог бы извлечь из изучения работ Ксенофонта, есть две вопиющие проблемы. Во–первых, поэт обвиняет Кира Младшего в жажде властвовать, но заставляет его напасть не на своего брата Артаксеркса, а на Кира Старшего, что является абсурдом. Во–вторых, затем он утверждает, что весь проект был сорван из–за недостатка смелости Клеарха, который погубил «мудрый план Кира». Таким образом, поэма непоследовательна в своей оценке Кира Младшего, который переходит от безрассудства к мудрости.
Лаукстерман предложил гениальное решение первой проблемы (хотя и не обратил внимания на вторую). У Льва был брат Александр, который, как и Лев, был коронован как младший соправитель их отца Василия I перед смертью последнего в 886 году (Лев в 870 году, Александр в 879 году). Два брата не были в хороших отношениях, хотя Александр оставался номинальным соправителем на протяжении всего правления Льва и даже занял трон на год после смерти Льва (912-913), отменив некоторые кадровые решения своего брата. Лаукстерманн предположил, что имя Кира, Kyros по–гречески, связано с византийскими словами, обозначающими власть и носителя власти (kyros, kyrios). Таким образом, Кир Старший и Кир Младший — это код для старшего и младшего императора соответственно, Льва и Александра. На самом деле стихотворение рассказывает о нападении Александра на Льва, с мотивацией жажды власти. Хотя достоверно не засвидетельствовано ни одного подобного нападения, можно предположить, что Лев опасался его. Лаукстерманн указывает, что спартанский полководец Клеарх до того, как поступить на службу к Киру Младшему, был губернатором не чего иного, как города Византия, так что это скрытая ссылка на «византийского» полководца. Одним из тех, кто проявил заметный «недостаток смелости» в критический момент правления Льва, был адмирал Гимерий, который не смог победить арабский флот и тем самым допустил захват и разграбление Фессалоники в 904 году.
Но с этой интерпретацией есть проблемы. Во время правления Льва не засвидетельствовано никакого сотрудничества между Александром и Гимерием, и фактически Александр заключит его в тюрьму в 912 году, когда тот вступит на престол. Гимерий, похоже, был лоялистом Льва. Во–вторых, чтобы его расшифровка Клеарха и Гимерия сработала, Лаукстерман должен предположить, что «мудрый план Кира» в стихе 26 относится к Льву, а не к Александру; другими словами, референт внезапно изменился: Кир Младший здесь становится Львом. Но синтаксис стиха не позволяет этого сделать: ясно, что недостаток смелости Клеарха расстроил мудрый план Кира. Таким образом, Лаукстерманн должен предположить не только смену референта, но и то, что мудрый план этого (нового) Кира (= Льва) не имел ничего общего с соперничеством между двумя Кирами, так как неудача Гимерия в сражении с арабами в 904 году не имела ничего общего с каким–либо планом Александра. Наконец, как отмечает Перес Мартин, в стихотворении восхваляется аттическое красноречие, поскольку оно делает молодых мудрыми, как старых (ст. 9), что, по–видимому, относится к молодости Льва. Но в 904 году, когда Гимерий был разбит арабами, Льву было 38 лет. Перес Мартин согласен с тем, что Лаукстерманн отождествляет двух Киров, но датирует этот намек на потенциальную напряженность между ними 886 годом, когда Лев впервые занял трон, а два наследника разбирались между собой.
Есть и другой способ расшифровки стихотворения. В конце концов, смысл его в том, чтобы передать Льву полезный моральный урок от Ксенофонта, делающий молодого человека старым. Намек на жажду власти брата Льва не улучшает Льва в нравственном отношении. Более вероятно, что именно Лев находится в центре рассказа о жажде власти таким образом, что, возможно, подразумевается, что он был подвержен этому пороку. Когда в стихах 17-20 задается ключевой вопрос, сначала кажется, что речь идет только об исторической личности Кира Младшего, но читатель (или живая аудитория) быстро приходит в недоумение, когда затем говорится, что его враг — Кир Старший. Мы можем исключить снисходительное толкование, что византийцы не знали, насколько это исторически неверно. Мы имеем дело с ошибкой настолько вопиющей и огромной, что она должна была послужить для них сигналом, что поэма вышла за пределы мира фактической истории, представленной в произведениях Ксенофонта. Персонажи Ксенофонта переставлялись местами, чтобы передать другое послание. Этот толчок заставляет читателя начать думать о том, что происходит. Ксенофонт сам создал интересный прецедент: он сигнализирует, что образование Кира происходит не совсем в историческом мире, говоря в предисловии, что Кир Старший завоевал Египет. Когда возникают эти разрушительные элементы, мы понимаем, что нам предстоит взломать код. Лаукстерманн постулирует наличие младшего и старшего «Киров», то есть императоров. Но что если мы сдвинем это на поколение вверх, сделав отца Льва (Василия I) старшим Киром? В поэме этот человек фактически назван «первым Киром», а Василий был основателем императорской династии так же, как и Кир. Когда в середине X века сын Льва Константин VII заказал биографию Василея, рассказы о Кире Старшем (из Геродота и других классических источников) послужили одним из шаблонов, на которых основывалось это квазимифическое повествование.
Так случилось, что Лев, назначенный наследник Василия, был замешан в каком–то заговоре против своего отца в начале 880‑х годов, за что был арестован и заключен в тюрьму на значительный срок, от одного до трех лет, скорее всего, на три. Он был освобожден только после того, как за него вступились другие, как раз вовремя, чтобы через месяц (в 886 году) он стал преемником Василия. В то время Льву было всего 20 лет, возраст, подходящий для упоминания в поэме его молодости (ст. 9). Если поэма была написана в тех обстоятельствах, то намек на нападение Кира Младшего, движимого жаждой власти, на родственника, который не является его братом (как в «Анабасисе»), а более старшим «Киром», мог быть зашифрованной ссылкой на заговор Льва против Василия. Фактически, поэма могла быть написана после освобождения Льва, но до смерти Василия.
К сожалению, хотя факт заключения Льва в тюрьму не вызывает сомнений, наши источники по самому заговору скудны, и в основном запоздалые или приукрашенные. В результате мы не можем надежно идентифицировать Клеарха, орудие нападения Льва на Василия, чей «недостаток смелости» сорвал план. Мы можем сохранить умное предположение Лаукстермана, что «Клеарх» относится к «византийскому генералу», но нам не избежать одной из главных проблем, стоящих перед его интерпретацией (а именно, что «Клеарх» критикуется за событие, не связанное с конфликтом между двумя Кирами). В заговоре Льва против Василия был замешан некий Клеарх, и современники наверняка знали бы его личность. К сожалению, мы знаем мало людей из этого десятилетия, и нет никакой гарантии, что «Клеарх» находится среди них. Тем не менее, у меня есть конкретное предположение. Поэма не обращает внимания на то, что Клеарх был правителем Византия, но называет его «знаменитым спартанцем». В «Хронике» Симеона Логофета X века несколько человек названы по имени среди группы неназванных других, которые были наказаны или сосланы за то, что поддержали Льва в его заговоре (каким бы он ни был). Больше всего внимания он уделяет Никите Элладику, протовестиарию (византийский придворный чин). Он принадлежал к семье, история и крепкие греческие связи которой (Helladikoi означало «из материковой Греции») изучены Илиасом Анагностакисом, который утверждает, что его происхождение было именно пелопоннесским. Другим членом этой семьи был писатель и политик начала X века Никита (Элладик) Магистр, который женился на даме из семьи императора Романа I (920-944 гг.). Этот Никита неоднократно утверждал в своих письмах, что по отцовской линии (откуда, предположительно, и его фамилия) он был спартанцем. Вполне возможно, что заговорщик Льва протовестиарий Никита был спартанцем, отсюда и аллюзия в поэме, и сравнение с Клеархом.
Однако остается еще одна проблема, а именно: план Кира Младшего (= Льва), который Клеарх сорвал своим бездействием, в ст. 26 стихотворения назван «мудрым». В «Анабасисе» Клеарх отказывается подчиниться приказу Кира во время битвы пересечь линию фронта и атаковать царя Артаксеркса напрямую. Почему этот план назван мудрым после того, как Льва уже упрекали за него (и за его «жажду власти») ранее в стихотворении?
Возможно, прилагательное «мудрый» используется здесь с иронией. «При всей твоей хваленой мудрости», — можно было бы сказать о Льве, известном как Мудрый, — «ты все равно совершил эту ужасную ошибку».
Такое прочтение означало бы, во–первых, что Льва называли мудрым (справедливым) еще до его правления, и, во–вторых, что кто–то был в состоянии говорить с ним так смело в 886 году. Первое не является проблемой, поскольку Лев уже был одним из самых высокообразованных императорских наследников в истории Византии. Василий I позаботился об этом: сам Фотий одно время был воспитателем принца, а Лев в дальнейшем опубликует под своим именем больше текстов, чем любой из прошлых римских или византийских императоров (некоторые из них мы еще обсудим в следующей главе, поскольку они задали тон литературной деятельности его сына, Константина VII Багрянородного). Второй пункт также не представляет собой большой проблемы. Во–первых, не следует забывать, что ирония, как и все послание поэмы, написана шифром, а потому скрытна. Если бы Льва только что выпустили из тюрьмы, он мог бы быть в приподнятом настроении, особенно если бы его отец все еще был рядом и заправлял делами при дворе. Мы также располагаем парой нравоучительных произведений, адресованных ему как бы самим Василием I, которые, как подозревают ученые, были написаны от имени старого императора Фотием. Они обычно классифицируются как «Зерцала принцев» и дают Льву моральные советы, схожие с теми, что содержатся в поэме. Это был период, когда принц, вероятно, получал советы со многих сторон.
Как бы мы ни интерпретировали поэму, мы имеем дело с эзотерическим разговором при византийском дворе, облеченным в форму тонкого кода, для расшифровки которого требуется твердое знание двух исторических текстов Ксенофонта. Вопиющие «ошибки» вряд ли объясняются глупостью византийцев, скорее наоборот: они призывают читателя выйти за рамки текста, перекомбинируя его термины, чтобы понять нюансы современного послания.