Случайные упоминания, немногочисленные и противоречивые, дают материалы, с помощью которых должен быть построен любой современный очерк жизни и трудов Онесикрита. Диоген Лаэрций сообщает нам, что некоторые авторы называют Онесикрита эгинетом, но Деметрий Магнезийский говорит, что он был родом из Астипалеи. Он также сравнивает Онесикрита с Ксенофонтом. Как Ксенофонт воевал под началом Кира и написал «Пайдейю Кира», так и Онесикрит служил под началом Александра и написал «Агогэ Александра». Хотя стиль Онесикрита напоминал стиль Ксенофонта, его работа была неполноценной, как подражание неполноценно по сравнению с оригиналом (T 1 = Diog. Laert. VI, 84). В другом отрывке Диоген Лаэрций рассказывает о «некоем Онесикрите» из Эгины, который послал одного из двух своих сыновей, Андросфена, в Афины. Мальчик, вместо того чтобы вернуться, остался слушать Диогена. Через некоторое время Онесикрит послал старшего сына, Филиска, возвратить брата. Филиск тоже остался слушать Диогена. В конце концов отец сам отправился в Афины, только для того, чтобы попасть под то же влияние и стать соучеником своих сыновей» (T 3 = DL. VI, 75-76).
Страбон дает нам больше информации. Он говорит нам, что Онесикрит был учеником Диогена (T 2 = XV, 1, 65), и что его лучше назвать главным лоцманом чудес, чем главным лоцманом Александра. Он говорит, что хотя все спутники Александра предпочитали чудеса истине, Онесикрит превзошел остальных, хотя иногда он делал некоторые достоверные заявления в своей книге чудес (T 10 = XV, 1, 28). Страбон также сообщает нам, что Александр доверил морскую экспедицию Неарху и Онесикриту, главному лоцману (T 5c = XV, 2, 4). Он замечает, что большинство писаний об Индии невероятны, но Онесикрит хоть «заикался» о некоторой правде (T 11 = II, 1, 9).
Арриан в «Индике» говорит, что Онесикрит был лоцманом корабля Александра во время плавания по рекам Гидасп, Акесин и Инд, и что он был астипалейцем (T 4 = Ind. 18, 9, ср. ср. F 27 = Аnab. VI, 2, 3). В «Анабасисе» Арриан рассказывает, что Онесикрит, как Неарх и телохранители, был увенчан в Сузах Александром (T 6 = VII, 5, 6), и ссылается на труд об Александре, написанный Онесикритом» (T 9b = VI, 2, 3).
Плутарх в трактате об удаче Александра называет Онесикрита учеником Диогена. Он также утверждает, что большинство историков говорят, что Александр сделал Онесикрита начальником лоцманов (T 5a = De fort. Alex. I, 10, p. 331). В «Александре» Плутарх называет Неарха лидером плавания, а Онесикрита — главным пилотом (T 5b = Alex. 66). Плутарх утверждает, что Онесикрит читал свою четвертую книгу, содержащую рассказ об амазонках, Лисимаху, когда тот был царем, и что Лисимах улыбнулся и спросил Онесикрита, где он, Лисимах, был в то время» (Т 8 = Alex. 46).
У Лукиана есть очень интересный комментарий. Он говорит, что Александр высказал Онесикриту пожелание, чтобы тот вернулся к жизни на короткое время после его смерти, чтобы узнать, что думают люди; ибо он понимал, что если люди будут хвалить его при жизни, то они просто будут выслуживаться» (T 7 = Quom. hist. conscr. 40).
Геллий рассказывает, что после возвращения из Греции он обнаружил в Брундизиуме несколько книг, выставленных на продажу. Все они были греческими произведениями, «наполненными чудесами и баснями, неслыханными и невероятными вещами, старых писателей с дурной репутацией…». Онесикрит упоминается как один из этих писателей» (T 12 = N. A. IX, 4, 1-3).
В ряде отрывков Плиний цитирует Онесикрита среди других авторов о местах, где не было тени (F 9, F 10 = N. H. II, 183, 185), о людях необычной внешности (F 11 = N. H. VII, 28), о фруктовых деревьях (F 3, F 4 = N. H. XII, 34; XV, 68), об острове Тапробане (F 13 = N. H. VI, 81) и т. п.»
Все эти высказывания легко делятся на два класса: те, которые касаются жизни Онесикрита, и те, которые говорят нам о том, что или как он писал. Будет удобно обсудить их именно в этом порядке, поскольку немногие известные факты о его жизни проливают свет на возможности, которые он имел для сбора материала, и на точку зрения, с которой он подходил к своей задаче.
Во–первых, возникает сложный вопрос о его национальности, был ли Онесикрит гражданином Эгины или Астипалеи. [1] На современную литературу ссылается Страсбургер, который вслед за Якоби склоняется к мнению, что Онесикрит был гражданином Астипалеи. Для мнения, что Онесикрит был гражданином Эгины, у нас есть только авторитет Диогена Лаэрция и анекдот, который он рассказывает об Онесикрите, который был эгинцем и который, как и наш автор, учился у Диогена Синопского (DL VI, 84; 75-76). Но Диоген Лаэрций также знал, что Онесикрит назван как астипалеец Деметрием Магнезийским, в то время как он не упоминает никаких конкретных оснований называть его эгинетом: Арриан, предположительно следуя Неарху, определенно утверждает, что Онесикрит был астипалейцем (Ind. 18, 9). Неарх вполне мог быть предубежден в отношении Онесикрита, но трудно понять, как это предубеждение могло заставить его называть Онесикрита астипалейцем, если он был эгинетом. Если существует реальный конфликт между «Индикой» и Диогеном Лаэрцием, нет сомнений, что предпочтение следует отдать первой.
Якоби обращает внимание на формулировку в анекдоте, в которой Диоген Лаэрций говорит о «некоем Онесикрите», тогда как наш автор, будучи известным человеком, вряд ли был бы так назван. Якоби и Страсбургер приложили немало усилий, чтобы показать, что имя Онесикрит отнюдь не является редким. Следовательно, мы можем иметь дело с двумя людьми с одинаковым именем. В принятии заявления Арриана о национальности Онесикрита Якоби и Страсбургер, несомненно, правы, но не в том, чтобы отбросить анекдот, как если бы он относился к другому Онесикриту. В рассказе фигурируют четыре человека: Онесикрит, Андросфен, Филиск и Диоген Киник. То, что наш автор вряд ли мог быть отцом двух взрослых сыновей до того, как присоединился к Александру, было показано Якоби, так что, если «некий Онесикрит» и есть наш автор, то его связь с Филиском и Андросфеном — выдумка Диогена Лаэрция или его источника. Цель анекдота очевидна — проиллюстрировать силу очарования, которой обладал киник Диоген, и, вероятно, это был достаточно стандартный тип истории, который можно было приспособить к любому философу. Она не несет на себе печать какой–либо определенной школы. Однако необходимо было найти отца с двумя сыновьями, каждый из которых учился у Диогена. Хотя ситуация, вероятно, была не столь отчаянной, как хочет нас убедить один ученый, говоря, что «у Диогена не было ни учеников, ни товарищей», она была способна озадачить любого доксографа, ищущего семью философов, отвечающих этим требованиям. Семья в этом анекдоте явно придумана. Наши Онесикрит и Филиск связаны с киниками. Филиск из Эгины появляется как подставное лицо, которому приписывают семь трагедий Диогена Синопского, в то время, когда стоики пытались защитить Зенона от любых ассоциаций с пагубными доктринами, якобы привитыми в этих трагедиях (DL VI, 80). На Филиска из Эгины ссылается и Элиан, у которого Филиск представлен как дающий мудрые советы Александру (V. H. XIV, 11), а Свида упоминает его и как учителя Александра, и как ученика Диогена (Suidas, s. v. Philiskos Aigenetes). Лайли утверждает, что Филиск, обучавший Александра, был отцом Онесикрита, и что Онесикрит, в свою очередь, назвал своего сына Филиском. Не следует забывать, что это всего лишь умозаключение, основанное на попытке примирить Свиду с Лаэрцием VI, 75-76. Об Андросфене больше нет никаких сведений. Его имя нигде не связывают ни с Филиском, ни с Онесикритом. Видное место Филиска Эгинского в стоической переработке кинических традиций вполне может быть причиной выбора Эгины в качестве родины для всех трех членов этой поспешно созданной семьи. В противном случае мы вынуждены делать неоправданное количество предположений. Мы должны предположить, что было два человека по имени Онесикрит, которые учились у Диогена, один из которых, историк, также был связан с Александром. Далее, мы должны предположить двух человек по имени Филиск, соответственно отца и сына «некоего Онесикрита», старший из которых был учителем Александра. (Это единственный другой способ примирить Свиду с Лаэрцием (VI, 75-76), поскольку свидовский Филиск учился у Стильпона; невозможно, чтобы один и тот же человек учил Александра и слушал Стильпона. Наконец, нам придется предположить, что сам Диоген Лаэрций тщательно различает двух людей по имени Онесикрит, один из которых «некий Онесикрит», а другой — историк, и оба родом из Эгины. Гораздо вероятнее, что Диоген Лаэрций имел в виду только одного человека. «В статье Свиды жизнь младшего Филиска, сына Онесикрита, частично смешивается с жизнью его деда» (Берве).
И Фиш, и Тарн сделали утверждения о национальности Онесикрита. Фиш говорит: «Онесикрит, примерно на двадцать лет старше Александра, был сыном Филиска, его воспитателя, и был (насколько нам известно) единственным историком Александра, который имел преимущество знать его с ранних лет». Фиш, однако, действительно заинтересован только в том, чтобы установить Онесикрита в качестве важного звена в киническо–стоической традиции с целью опровергнуть взгляды Тарна; соответственно, он принимает ту интерпретацию Онесикрита и Филиска, которая лучше всего соответствует его цели. Он не добавляет ни йоты доказательств, ни даже намека на то, что его высказывания об Онесикрите вызывали у кого–то сомнения. Тарн воспользовался слабым местом в аргументации Фиша в более поздней статье. Но Тарн тоже заинтересован прежде всего в доказательстве тезиса. Для его целей важно отрицать любую важную связь между Онесикритом и Александром. Поэтому он принимает заявление Якоби и повторяет, что Онесикрит из анекдота не может быть историком. Ни Тарн, ни Фиш не заметили Филиска Эгинского, которому приписывались трагедии Диогена и который должен быть как–то вписан в эту сложную головоломку. Самый надежный вывод заключается в том, что наш автор происходил из Астипалеи и что он также был «неким Онесикритом», которого Диоген Лаэрций называет эгинцем.
Даты рождения и смерти Онесикрита не могут быть определены с какой–либо степенью уверенности. Вместе со Страсбургером мы можем отбросить мнение о том, что у него было два взрослых сына, когда он отправился на Восток. Также невозможно точно определить, когда Онесикрит завершил свою работу. Можно привести два анекдота. Первый — из Лукиана, который рассказывает, что Александр сказал: «Умерев, я охотно ожил бы на некоторое время, Онесикрит, чтобы узнать, как люди тогда читали эти вещи. Если они хвалят их и восхищаются ими сейчас, то тебе не стоит удивляться; каждый из них воображает, что добьется нашего доброжелательства великим обманом» (Quom. hist. conscr. 40). Далее Александр указывает, что об Ахилле верят даже в невозможное, потому что у Гомера, жившего после смерти Ахилла, не было причин лгать о своем герое. Этот анекдот подразумевает, что Онесикрит писал свой рассказ уже при жизни Александра; и если это правда, то это придает его работе полуофициальный характер.
Второй рассказ сохранился у Плутарха: «Гораздо позже Онесикрит, как говорят, прочитал четвертую книгу, где рассказывается об амазонках, Лисимаху, который был тогда царем. Лисимах, тихонько смеясь, сказал: «И где же, молю, я был в то время?» (Plut. Alex. 46)
Берве справедливо считает маловероятным, что оба анекдота правдивы. Если Онесикрит читал Александру часть своей истории, есть вероятность, что он закончил ее до 305 года — самой ранней возможной даты, когда Лисимах мог называться царем. Как и Якоби, Берве отвергает эту историю у Лукиана, потому что в том же произведении Лукиан говорит об Аристобуле как о льстеце, чьи труды Александр осуждает по этой причине (Quom. hist. consсr. 12). Однако два анекдота Лукиана совершенно разные по характеру, поскольку Аристобул высмеивается, а Онесикрит — нет. Скорее, Онесикрит выгодно отличается от Гомера, чья ложь об Ахилле получила признание только потому, что он не писал в угоду покровителю. Предполагается, что даже факты, записанные о великом человеке при его жизни, воспринимаются с недоверием, так как существует опасение, что они были искажены с целью польстить. Но мы не можем доказать, что оба эти анекдота происходят из одного источника. Их дух, безусловно, был совершенно разным. Если Лукиан не придумал этот анекдот, то кто его придумал? Несомненно, Онесикриту подобает быть «царским историком», а также «царским философом». Страбон (F 17 = XV, 1, 63-66) показывает, что Онесикрит претендовал на особое положение посланника Александра к индийским философам. Как эпизод с гимнософистом воздает должное Александру и одновременно показывает доверие Александра к Онесикриту, так и анекдот Лукиана показывает подобную близость между этими двумя людьми. Более поздний автор, если бы ему понадобился этого рода анекдот, вероятно, выбрал бы более выдающегося историка Александра, в то время как ни один другой современник не поставил бы Онесикрита на столь близкую ногу с великим македонцем. Однако, даже если анекдот и происходит от Онесикрита, у нас мало оснований полагать, что разговор с Александром действительно имел место. Скорее всего, это литературное украшение, добавленное много лет спустя и ничего не дающее нам для понимания того, когда Онесикрит написал свою историю.
Заявление Плутарха нельзя объяснить так просто. «Анекдот в «Александре» бесполезен для определения публикации» (Якоби). Якоби говорит, что если он и имеет какую–то ценность, то лишь показывает, что Онесикрит стоял на одной ступени с Лисимахом, как Клитарх с Птолемеем. Якоби также сомневается, можно ли доказать, что у Лисимаха были какие–либо философские интересы. Страсбургер отвергает анекдот Плутарха как не более убедительный, чем анекдот Лукиана, но и он, и Якоби считают 310 год самой поздней датой для работы Онесикрита на том основании, что ее использовали и Клитарх, и Неарх, а Клитарх также использовал Неарха». Доказательства того, что Клитарх использовал Онесикрита, приведенные Якоби и усиленные Страсбургером, неопровержимы. Однако это не доказывает, что работа Онесикрита была завершена до 310 года. Отрывок у Курция показывает, что Клитарх сказал, что Птолемей присутствовал при падении форта маллов, в то время как сам Птолемей сказал, что он не присутствовал (Hist. Alex. IX, 5, 21). Это было принято как доказательство того, что работа Птолемея [2] появилась после работы Клитарха. [3] Работа Неарха должна была появиться между работой Онесикрита и работой Клитарха. [4] Страсбургер утверждает, что Онесикрит начал свою работу еще при жизни Александра, на том основании, что восхваление Александра в трех фрагментах больше подходит для живого, чем для мертвого правителя; [5] но ничто в этих фрагментах не подтверждает его утверждения. Утверждение Диогена Лаэрция, что как Ксенофонт написал энкомий Киру, так и Онесикрит написал энкомий Александру, свидетельствует об обратном.[6]
Итак, нет веских причин отвергать утверждение Плутарха о том, что Онесикрит читал свою четвертую книгу, содержащую историю об амазонках, царю Лисимаху. Предположительно, чтение было сделано вскоре после того, как Лисимах принял царский титул, но было бы опрометчиво пытаться установить более точную датировку. Невозможно сказать, как долго Онесикрит работал над книгой об Александре, когда появились его первые три раздела или когда он закончил последнюю часть. Утверждение Неарха, что Онесикрит ошибочно назвал себя «адмиралом», а не просто «лоцманом» (F 27 = Arr. Anab. VI, 2, 3), может относиться к первой книге, в которой Онесикрит представил себя читателям. Нет необходимости предполагать, что Онесикрит уже закончил свою работу до того, как Неарх начал писать. Итак, единственным надежным выводом является то, что четвертая книга Онесикрита появилась не ранее 305 года, а первые три книги, предположительно, появились раньше, хотя насколько раньше, сказать трудно. Представляется разумным предположить, что ни одна часть работы не была обнародована до смерти Александра. Дальше рассуждать нерентабельно.
Также невозможно определить, когда Онесикрит присоединился к экспедиции Александра. Из 38 сохранившихся фрагментов 21 касается Индии, но это ничего не доказывает. Если бы Онесикрит присоединился позже, он, вероятно, написал бы более подробно о последней части похода Александра, а именно от этого периода осталось большинство фрагментов. Но никакие аргументы, основанные на столь скудных свидетельствах, не состоятельны. Фрагменты об Индии, вероятно, были наиболее интересны для греков того времени. Они показывают, что Онесикрит не ограничивал себя жестко в тематике. Большинство из них вообще не имеют прямого отношения к Александру. Если бы он придерживался хронологической последовательности, то появление царицы амазонок в четвертой книге предполагало бы значительную детализацию периода до того, как Александр достиг Индии, [7] но это совсем не точно. Мы знаем только, что труд Онесикрита состоял по меньшей мере из четырех книг, и что — по некоторым вопросам он писал довольно подробно, например, о земле Мусикана (F 22 = XV, 1, 21). При всем том он мог присоединиться к экспедиции поздно, и, возможно, подробно писал только о периоде после присоединения. С другой стороны, если мы обнаружим тесную связь между книгой Онесикрита и «Киропедией», есть основания полагать, что работа Онесикрита, как и ее прототип, состояла из восьми книг, так же как «Анабасис» Арриана содержал столько же книг, сколько и его образец, «Анабасис» Ксенофонта.
Лайли считает, что Онесикрит присоединился раньше и был спутником Александра с самого начала экспедиции. Он основывает свое мнение на другом отрывке из Диогена Лаэрция, в котором Онесикрит сравнивается с Ксенофонтом. Но писателю, который подразумевает, как это делает Диоген, что Кир, которого знал Ксенофонт, был героем «Киропедии», вряд ли можно доверять в том, что касается применения слова synestrateusen («соучаствовать в походе») к Онесикриту.
Более интересным является вопрос о положении Онесикрита в окружении Александра. Берве упоминает его как одного из придворных философов Александра. Сразу после этого он добавляет: «Кроме того, в этом кругу есть люди, которые в силу своих военных или литературных обязанностей находятся в особых отношениях с Александром, что определяет их положение при дворе». Позже, когда у него появляется повод упомянуть Онесикрита как историка, он включает его в число трех других авторов мемуаров, Аристобула, Кирсила и Медия, и говорит: «Насколько нам известно, ни один из них не занимал военной должности». Если Онесикрит не занимал военной должности, то в чем же заключалось его особое отношение к Александру? Берве не подразумевает, что Онесикрит был в каком–то смысле официальным историком, поскольку он отвергает рассказ Лукиана, который является единственным свидетельством того, что Онесикрит был занят написанием своей истории во время кампании. Возможно, он считает, что историк занимал какое–то особое положение как «представитель кинической доктрины враждебности к миру». Берве также считает весьма вероятным, что Онесикрит принадлежал к Компаньонам, хотя и не предлагает никаких доказательств. Вероятно, он все еще полагается на связь между Александром и Филиском. Мы уже видели, что из этой предпосылки нельзя сделать никаких выводов. Даже если Филиск обучал Александра, что сомнительно, Филиск был родом из Эгины; это не позволяет ему быть родственником нашего Онесикрита из Астипалеи
Один факт является общепризнанным. Онесикрит играл важную роль в экспедиции Неарха. Его точное название не определено, хотя Якоби, возможно, прав, называя его «лоцманом корабля Александра», основываясь на Индике, а не «главным лоцманом», как предполагает Страбон (T 2 = XV, 2, 4; T 10 = XV, 1, 28). Арриан утверждает, что Онесикрит намеренно исказил свое положение во флоте, претендуя на звание «адмирала» (наварха), за что Арриан (или скорее Неарх) его упрекает (T 2 = XV, 2, 4; T 10 = XV, 1, 28), хотя Плиний принимает это утверждение. [8] Не может быть сомнений в том, что Неарх полностью командовал флотом. Попытка Берве придать Онесикриту независимое положение [9], похоже, не имеет другого основания, кроме заявления, приписываемого Онесикриту Аррианом (Anab. VI, 2, 3). Это заявление, скорее всего, было сделано в поколении, следующем за диадохом. Берве, следуя за Белохом, считает, что Неарх был выбран не за его мореходство, а за знание военной тактики, и что Онесикрит был настоящим мореплавателем. Это необоснованное предположение. Если бы Александр хотел поставить военачальника во главе своего флота, он бы выбрал македонца; естественно, что, нуждаясь в моряке, он выбрал столь надежного островитянина, как Неарх. Это не значит, что Онесикрит был невежественен в навигации. Если бы это было так, то ему, возможно, позволили бы удовлетворить свое любопытство, отправившись в плавание вместе с Неархом, но вряд ли в качестве главного лоцмана. То немногое, что у нас есть о способностях Онесикрита как моряка, следует из одного инцидента в плавании, описанного Аррианом.
«Когда они приблизились к мысу Макета, между Неархом и Онесикритом возникло резкое расхождение во мнениях. Последний призывал направиться к мысу, «чтобы не утомлять себя греблей по заливу» (Indica 32, 8 ff.). Лайли говорит о враждебности Арриана к Онесикриту и о смелости Онесикрита, предложившего обогнуть Аравию. Конечно, Онесикрит это не предлагал; он искал не более трудный путь домой, а более легкий, как показывает ответ Неарха (Arr. Ind. 32, 10-13, ср. Arr. Anab. VII, 20, 9):
«Неарх ответил, что Онесикрит, должно быть, глупец, если не знает, зачем Александр послал флот. Он послал корабли не потому, что было трудно вернуть всю армию по суше, а потому, что хотел, чтобы по пути они узнали о побережье, о гаванях и островах, и где бы ни открылся залив, проплыли по нему и вокруг него, и узнали, какие города есть на побережье, и какая земля плодородная, а какая бесплодная. Неарх сказал, что им не подобает разрушать всю затею, когда они уже близки к концу своих бедствий, тем более что теперь они не будут испытывать трудностей с доставкой припасов; он опасался, что мыс может вести на юг, и там они найдут землю бесплодной, безводной и раскаленной. Эти аргументы возобладали».
Онесикрит просто предложил направиться к мысу Макета, возможно, не понимая, что залив, которого они достигли, был Персидским заливом. Это, как заметил Неарх, было бы нарушением приказа Александра. Не должно было быть коротких путей. Если Неарх верил, что они достигли Персидского залива, а Онесикрит не верил, то мы легко можем понять отчаяние Неарха. Очень вероятно, что Онесикрит знал, что они достигли залива, но полагал, что противоположный берег окажется более гостеприимным, в то время как Неарх думал, что инструкции Александра требовали нанесения на карту побережья Кармании. Греческий текст не дает ответа на эти и подобные вопросы, которые нам бы очень хотелось разрешить. Мы должны помнить, что Арриан получил свои сведения из работы Неарха, работы, написанной уже после события, когда суждения Неарха были подтверждены успехом экспедиции. Этот успех мог отточить перо Неарха. В то время, возможно, он и сам испытывал серьезные сомнения. В целом, целью Александра было создание практичного морского пути из Индии в Вавилонию. Поскольку в его планы входило завоевание аравийского побережья, он был заинтересован в создании морского пути по ту сторону Персидского залива. Берве делает к этому отрывку следующий комментарий: «В этот момент Онесикрит посоветовал посетить Аравийское побережье. Неарх, однако, думал только о выполнении своих приказов, поэтому он с некоторой жестокостью отверг это предложение и продолжил плавание в Гармозею, карманийский порт». Это событие доказало, что Неарх принял разумное решение, хотя в том, как он рассказывает об этом инциденте в своей книге, мог быть и злой умысел. Неблагоприятное мнение Арриана о совете Онесикрита, вероятно, отражает взгляды его источника, Неарха.
Флот достиг безопасной якорной стоянки. Следующим шагом было связаться с Александром. Неарх отправился к Александру в сопровождении Архия и еще пяти или шести человек (Ind. 34, 6). Онесикрит не упоминается, и это упущение бросается в глаза. Это один из тех случаев, когда Лайли считает, что Арриан несправедлив к Онесикриту, поскольку он цитирует Курция Руфа, чтобы восполнить недостаток в рассказе Арриана. «Курций, которому следует верить в этом вопросе, пишет: «Вскоре после этого прибыли Неарх и Онесикрит, которым он приказал отправиться во внешнее море (Hist. Alex. X, 1, 10). Различия в рассказах Курция Руфа и Арриана предполагают три возможности: что Онесикрит отправился к Александру, и что и Клитарх (источник Курция), и Неарх (источник Арриана) говорят, что он отправился, но Арриан опустил его имя при сокращении рассказа; что Онесикрит отправился, но Неарх опустил его имя намеренно, а Клитарх включил его; или, наконец, что Клитарх сказал, что Онесикрит отправился, но на самом деле он остался на кораблях. Первая возможность, что Арриан опустил это имя, маловероятна, поскольку именно здесь Арриан особенно полно воспроизводит рассказ Неарха, в то время как рассказ Курция является самым кратким. Возможность того, что Курций повторяет ошибочное высказывание Клитарха, более приемлема, но все же маловероятна. Клитарх использовал Неарха и Онесикрита. Это искажение, вероятно, восходит к Онесикриту. Обвинять Онесикрита во лжи неразумно и не нужно. Вполне вероятно, что Онесикрит пошел и сказал это, а Неарх скрыл его среди безымянных пятерых. Это автоматически приводит к другому выводу — что Клитарх следовал здесь за Онесикритом, а не за Неархом. Этот вывод усиливается более поздним расхождением между рассказами Арриана и Курция. Арриан — то есть Неарх — говорит нам, что Александр очень неохотно позволил Неарху вернуться на флот. У Курция мы слышим, что Александр был охвачен желанием узнать больше, и что он приказал Неарху и Онесикриту отвести флот к устью Евфрата (Arr. Ind. 35, 3-36, 7; Curt. X, 1, 16). В этих обстоятельствах кажется вероятным, что Клитарх следовал источнику, отличному от Арриана, и что Онесикрит был этим источником. Курций Руф, очевидно, не использовал напрямую ни Онесикрита, ни Неарха. Дважды он встречает их имена в своем рассказе о путешествии (IX, 10, 3 и в X, 1, 10), а позже упоминает позицию Неарха по вопросу о престолонаследии Александра (X, 6, 10), но никогда не ссылается на труды обоих.
Когда путешествие завершилось, армия и флот встретились в Сузах. Александр приказал принести жертвы за благополучное возвращение кораблей и людей, и были проведены состязания. Всякий раз, когда Неарх появлялся перед войском, его забрасывали цветами и лентами. Затем и Неарх, и Леоннат были увенчаны Александром золотыми венками — Неарх за спасение флота, Леоннат за победу над оритами и их соседями–варварами» (Ind. 42, 8-9).
В «Анабасисе» Арриан рассказывает другую историю о золотых венках, поскольку там он говорит, что Александр увенчал не только Неарха и Леонната, но и Онесикрита, а также Гефестиона и всех остальных телохранителей (VII, 5, 6). Если Неарх вдохновил первый рассказ, то более чем вероятно, что Онесикрит приложил руку ко второму. Так считает Якоби, и Страсбургер склоняется к тому же мнению, хотя он предполагает, что Неарх мог вычеркнуть имя Онесикрита из зависти. Тарн считает, однако, что эта информация исходит из Журнала. Трудно понять, почему Неарх в рассказе, дошедшем до нас в «Индике», умолчал об увенчании Гефестиона и других телохранителей; тем не менее, их отсутствие столь же заметно, как и Онесикрита. Имена, добавленные в «Анабасисе», должны стоять или выпадать вместе. Нет никаких особых причин для увенчания кого–либо, кроме Леонната и Неарха, в то время как причины для их увенчания вполне достаточны, одни и те же причины указаны и в «Индике», и в «Анабасисе». Эти соображения заставляют нас отбросить версию Анабасиса как ложную. Возможно, но отнюдь не наверняка, что Онесикрит несет ответственность за этот поддельный рассказ. Отрывок из «Анабасиса» следует за рассказом о браках в Сузах и о предложении Александра заплатить долги, взятые солдатами. Александр был настроен на щедрость. Вполне возможно, что он наградил Онесикрита наградой, которая позже была отождествлена с наградой, данной Неарху. Эта подробность принадлежит Онесикриту или какому–то более позднему источнику, использованному Аррианом, который, возможно, расширил рассказ Онесикрита.
О последующей карьере Онесикрита мы знаем немного, но и это немногое порой красноречиво. В последние дни жизни Александр планировал аравийскую экспедицию. Аравийское побережье должно было быть тщательно исследовано. Необходимо было построить большой флот, а Неарх должен был стать его адмиралом. [10] Поскольку Онесикрит не упоминается в Эфемеридах, Якоби считает, что он был в опале, а Страсбургер повторяет этот вывод без каких–либо дополнительных оснований. Негативные свидетельства не должны использоваться для установления или даже для предположения его опалы. На самом деле это равносильно тому, чтобы принять неблагоприятный вердикт Неарха в отношении Онесикрита, а затем дополнить его. Напротив, рассказ Неарха следует рассматривать как недоброжелательный, выставляющий Онесикрита в наихудшем свете. Однако даже Неарх, насколько нам известно, никогда не говорил о позоре Онесикрита. [11] Если бы он это сделал, более чем вероятно, что Арриан дал бы нам намек на это в «Индике». Тот факт, что Онесикрит, очевидно, не принимал участия в арабских планах Александра, искажается в том смысле, что Онесикрит действительно хотел поехать, но Александр ему отказал. Однако мы знаем, что Онесикрит был при дворе, когда Калан сгорел заживо (F 18 = Lucian, de mort. Peregr. 25), и это не подтверждает мнение, что он был в опале. Берве говорит, что Онесикрит " … еще раз мог управлять царским кораблем во время плавания по Паситигрису». Возможно, так оно и есть, но, насколько мы можем судить, активная жизнь Онесикрита закончилась после его возвращения с Неархом. Очевидно, он оставался при дворе; позже он был связан с Лисимахом. О том, что Онесикрит был прежде всего литератором, можно догадаться по литературному колориту его наиболее сохранившихся фрагментов, особенно одного длинного, посвященного индийским философам (F 17a = Strabo, XV, 1, 63-65). Высоко ли Александр ценил его литературные дарования, мы не можем знать, если только не примем свидетельство только что упомянутого фрагмента как доказательство его близости с Александром. Страсбургер вполне прав, отказываясь предоставить Онесикриту особый статус при дворе как «царскому философу».
При рассмотрении событий его жизни остается только вопрос о его связи с Диогеном Синопским и о его миссии к индийским философам. Оба вопроса будут рассмотрены в следующей главе, посвященной Онесикриту и киникам.
Обращаясь к источникам трудов Онесикрита, мы снова сталкиваемся с отрывком из Диогена Лаэрция (DL VI, 84). Несмотря на заявления псевдо-Лукиана и Арриана, все согласны с тем, что название книги Онесикрита, данное Диогеном Лаэрцием, «Как был воспитан Кир», является правильным. Но его замечание, что Онесикрит просто подражал «Киропедии» Ксенофонта, требует дальнейшего изучения, как и его дальнейшее утверждение, что, хотя эти две работы были похожи по стилю, образец превосходил копию. Если бы это было буквально так, мы могли бы с полным основанием сделать некоторые предположения относительно длины произведения Онесикрита и относительной длины его составных частей. Это было бы слишком большим доверием к нашему источнику. Диоген Лаэрций, очевидно, знал «Киропедию» только по репутации, иначе он никогда бы не стал сравнивать отношения между Ксенофонтом и Онесикритом и их соответствующими героями, Киром и Александром. Если Лаэрций знал ее только по репутации, он не мог провести детальное сравнение двух произведений. Однако его утверждение доказывает, что они были связаны между собой. Поэтому, возможно, стоит обсудить Киропедию как тип литературы, прежде чем мы попытаемся сравнить эти два произведения.
Примечательно, что ни Брунс в своей знаменитой работе, ни позже Стюарт не уделили никакого места «Киропедии», хотя каждый из них довольно подробно обсуждает другие биографические портреты, набросанные Ксенофонтом. Оба они имеют дело в основном с портретами исторических личностей и, вероятно, считают, что Киропедия больше относится к художественной литературе, чем к биографии. Если обратиться к Роде, то Киропедия упоминается им лишь дважды, и оба раза речь идет об истории Пантеи, рассказанной Ксенофонтом в виде ряда разрозненных происшествий.101 Киропедия не воспринимается ни как чистый полет фантазии, как «Государство» и «Критий» Платона, ни как происходящее в какой–то недоступной части земли, как более поздние произведения Ямбула, Феопомпа и Эвгемера. Несмотря на отдаленность во времени, Кир был исторической фигурой, чьи подвиги уже были хорошо известны благодаря Геродоту, и чья гробница была предметом особого почитания завоевателей–македонцев. Возможно, то, что Майншер назвал работу Онесикрита «воспитательным романом», является наиболее подходящим термином, который можно найти для этого типа литературы, сохраняющим привкус дидактизма. В «Киропедии» много отступлений, но упорядоченный порядок Ксенофонта позволяет нам ясно видеть рамки, которые он всегда держал в уме. Киропедия» была тщательно продуманным энкомием, если воспользоваться словом, которое использовал сам Диоген Лаэрций (DL. VI, 84). Давайте посмотрим, насколько хорошо он соответствует типу, прозаическому энкомию, описанному Стюартом. Стюарт проводит четкое различие между современными и древними биографами:
«Современная биография, какими бы ни были предубеждения автора против или за или против своего предмета, пытается работать, исходя из человека. Древние энкомии, напротив, начинали с определенных предположений о составляющих добра и величия и стремились к тому, чтобы человеческий объект соответствовал этим предположениям. Факты характера и карьеры использовались для примера и демонстрации этих предполагаемых качеств».
Продолжая, Стюарт показывает, каковы эти «предполагаемые качества». Герой должен иметь выдающееся происхождение. Он должен обладать определенными кардинальными добродетелями: доблестью, мудростью, воздержанностью, справедливостью и часто благочестием. Эти качества развиваются на этапах детства, юности и зрелости. Развитие может происходить с большим литературным мастерством, с использованием событий и анекдотов, но энкомиастическая цель никогда не забывается. Насколько этот набросок характеристик греческого энкомия может соответствовать Киропедии, а значит, и «Воспитанию Александра». Книга начинается с довольно подробного введения, в котором устанавливаются следующие моменты: (1) Править людьми — это вообще очень трудная задача. (2) Успех Кира в управлении огромным количеством людей показывает, что управление не представляет трудностей для человека, который знает, как управлять. (3) Рассмотрение беспрецедентного успеха Кира в управлении заставило автора изучить рождение, характер и обучение Кира для объяснения того, чего он добился. (4) Ксенофонт предлагает читателю без лишних слов изложить результаты своих исследований». Это, кажется, близко соответствует тому, что Стюарт говорит о конкретном энкомии: «Так Исократ сформировал в своем уме картину идеального монарха, которой должна была соответствовать фигура Эвагора». Именно так Ксенофонт проиллюстрировал почти непреодолимые трудности управления людьми. Но Кир преодолел эти трудности, поэтому его величие должно быть объяснено. Нет ни малейших признаков того, что Ксенофонт интересуется Киром только для того, чтобы продемонстрировать «теорему» о том, что существуют определенные идеальные качества, которые, будучи сложенными вместе, создают успешного правителя. Его интересует тип, а не личность.
Изложив свой план, Ксенофонт переходит к краткому рассказу о знатном происхождении Кира, его благородном характере и обучении. Он завершает эту часть своей книги словами: «Теперь мы переходим к первоначальной цели этой работы. Мы опишем деяния Кира, начиная с его детства». Это описание часто прерывается анекдотами, подходящими для энкомия, анекдотами, призванными проиллюстрировать тот или иной аспект добродетели Кира. Опасаясь, что мы забудем об основополагающей моральной цели, Кир сам часто произносит речи, а его отец, по удобному случаю, остается в живых, чтобы произнести нравоучительную речь, показывающую связь между величием Персии и ее гражданской добродетелью. Когда Кир собирается умирать, он превосходит самого себя, обращаясь к своим сыновьям и друзьям, показывая, что он, благодаря своим собственным добродетельным поступкам, всегда наслаждался счастьем». По всему произведению разбросаны изображения менее добродетельных людей и народов, [12] образующих приятный контраст с совершенствами Кира и его персов. Даже история Пантеи служит для того, чтобы показать Кира как человека, обладающего совершенным самообладанием. [13] Было сказано достаточно, чтобы показать, что Киропедия обладает многими характеристиками энкомия. Однако Ксенофонт действительно много знал о Персии, поэтому, как показал Леманн–Хаупт, в этом произведении также содержится ценный фактический материал. Но основа для отбора этих фактов была скорее литературной, чем исторической. Это можно проиллюстрировать на примере рассказа Ксенофонта о смерти Кира. Геродот упоминает, что даже в его время существовало несколько версий этого события (I, 214); несомненно, их число увеличилось, но Ксенофонт не упоминает о существовании какого–либо рассказа, кроме того, который он использует. Выбирая из нескольких противоречивых версий ту, которая наиболее соответствует идеализации его героя, Ксенофонт просто делал то, что должен был делать энкомиаст. Об умолчании неприятных фактов энкомиастом свидетельствует то, что Исократ избегает любого косвенного рассказа о смерти Эвагора, которая произошла при позорных обстоятельствах. Это более поразительно, чем аналогичная сдержанность в отношении Кира, поскольку Эвагор был современником, с жизнью которого читатели Исократа были знакомы так же, как читатели Онесикрита, можно предположить, были знакомы с основными событиями жизни Александра. Нам повезло, что мы располагаем прозаическим энкомием, написанным Ксенофонтом о своем современнике, Агесилае. Ксенофонт лично знал Агесилая, как Онесикрит лично знал Александра; как и Онесикрит, Ксенофонт мог рассчитывать на общее современное знание фактов из жизни своего героя. Обратимся вкратце к этой работе, чтобы выяснить, если удастся, как Ксенофонт относился к историческим фактам, занимаясь написанием не истории, не биографии в современном смысле, а энкомием современнику. Суждения самого Ксенофонта о различных типах письма должны проявиться в сравнении между Агесилаем из энкомия и Агесилаем из собственной «Элленики» Ксенофонта.
Ксенофонт погружается в свою тему быстрее, чем в «Киропедии», вступление ограничивается одним предложением. Сложное предисловие было бы неуместно в коротком скетче. Его рассказ о высоком происхождении и характере Агесилая следует в той же сокращенной форме (Ages. i, 2-5), кульминация приходится на восшествие Агесилая на престол. Здесь мы замечаем существенное упущение. В «Элленике» говорится о предостережении Аполлона против «хромого царствования» (Hell. III, 3, 3), а в «Агесилае» ничего не говорится о немощи царя. Только в «Элленике» упоминается роль Лисандра в воцарении Агесилая.
Далее Ксенофонт сообщает нам, что он опишет деяния Агесилая, чтобы проиллюстрировать его заслуги (Ages. i, 6). Рассказ о его деяниях аккуратно разделен на периоды: до его отзыва из Азии (i, 7-38); средний период (ii, 1-27); и экспедиция в Египет в конце его жизни (ii, 28-31). Один или два примера проиллюстрируют разницу между трактовкой деяний Агесилая в двух работах. Экспедиция Агесилая против Фив представлена в энкомии следующим образом: «Он пошел на Фивы, чтобы помочь лакедемонянам, которых убивали их враги» (ii, 22). Все слова верны, но пропуски поразительны. Ничего не сказано ни о вероломном нападении Фебида на мирный город, ни о неоднозначном отношении Агесилая к этому нападению. Однако в «Элленике» мы узнаем, что спартанцы возмущались Фебидом, а Агесилай лишь сказал: «Мы должны подумать, хорошо или плохо для государства то, что было сделано» (Hell. V, 2, 32). В «Агесилае» мы также не узнаем, как спартанский царь сначала использовал свой преклонный возраст в качестве предлога, чтобы не вести армию против Фив, «потому что граждане говорили, что Агесилай, помогая тиранам, навлечет на город беду» (V, 4, 18). В энкомии также не упоминается его «враждебность к фиванцам» в качестве побудительной причины его поведения (V, 1, 33). Безответственная попытка Сфодрия напасть на Пирей и попустительство Агесилая, потому что «Спарте нужны были такие солдаты» (V, 4, 33), в энкомии даже не упоминаются. Однако Ксенофонт прекрасно знал, что Агесилай своим поведением помог заключить союз между Афинами и Фивами против Спарты (V, 4, 34). То, что Ксенофонт совсем не упоминает Сфодрия, тем более удивительно для современного читателя, поскольку анекдот о сыне Сфодрия и сыне Агесилая, рассказанный в «Элленике», бросает ясный свет на характер спартанского царя (V, 4, 25-33), показывая борьбу между верностью Агесилая своим друзьям и его чувством добра и зла, и так раскрывая, возможно, его самую большую и, конечно, самую милую слабость. Последним эпизодом в жизни Агесилая был египетский поход, в котором он и его солдаты служили в качестве наемников. После этого Ксенофонт сообщает нам, что Агесилай поспешил вернуться домой, «чтобы город не остался без защиты от врагов будущей весной» (Ages. ii, 31). Ксенофонт не удосуживается упомянуть, что Агесилай умер, не добравшись до Спарты. Почему? Его целью было написать дань уважения Агесилаю, возможно, как считает Брунс, некролог. Факт смерти Агесилая и повод для нее должны были быть свежи в памяти каждого. Ксенофонт как энкомиаст интересуется фактами из жизни Агесилая только тогда, когда они могут показать, что его герой был храбрым, верным, умеренным, богобоязненным и т. п. Ксенофонт не чувствовал себя обязанным сделать свой рассказ полным. Биография в этом смысле еще не была разработана.
После этого хронологического обзора деяний Агесилая Ксенофонт посвящает часть своей работы кардинальным добродетелям, показывая, что Агесилай обладал каждой из них в превосходной степени. Этот дидактический подход спасается от скуки живостью иллюстраций Ксенофонта. Как и в «Киропедии», герой сияет еще ярче, будучи противопоставлен кому–то другому. Персидский царь невыгодно сравнивается с Агесилаем, так же как Киаксар противопоставляется Киру. Ксенофонт завершает «Агесилая» главой, в которой достоинства его героя выражены в серии кратких высказываний.
Рассматривая «Агесилая» в целом, приходится от души согласиться со Стюартом: «Ксенофонт–историк, следовательно, идет одним путем, Ксенофонт–энкомиаст — другим, и этот тип расхождения между двумя формами санкционирован во всей античной литературе». Не стоит, однако, объединять все энкомии в одну массу как чисто риторические упражнения, хотя Стюарт показал, что Ксенофонт, не меньше, чем Исократ, стремился «квалифицироваться как художник слова»; ибо, несмотря на серьезные упущения соответствующих фактов в «Агесилае», царь Ксенофонта стоит на более твердой почве, чем «Эвагор» Исократа. После прочтения «Эвагора» остается впечатление чистой риторики, которую с небольшими изменениями можно было бы приспособить к какому–нибудь другому правителю. На первый план выступает скорее ум писателя, чем характер его героя. Агесилай из «Элленики» — это тот же человек, которого мы встречаем в энкомии. В первом случае он скорее похож на видную фигуру на групповой картине, которая не была отретуширована; во втором случае его сходство было увеличено, морщины и другие недостатки были тщательно стерты, но черты лица остались прежними, и это все еще портрет. «Элленика» дает множество доказательств того, что Ксенофонт восхищался спартанским царем, под началом которого он служил. В «Агесилае», несмотря на следование механике энкомия, Ксенофонту удается передать читателю свое искреннее восхищение. Говоря иначе: если бы в наших знаниях об этих двух людях мы полностью зависели от «Агесилая» и «Эвагора», мы все равно смогли бы составить гораздо более точное суждение о спартанце, чем о киприоте. Это различие в трактовке можно объяснить тем, что Ксенофонт был лично знаком со своим героем, а Исократ — нет. Однако можно предположить, что Исократ не считал отсутствие личного знакомства со своим героем каким–либо препятствием для написания энкомия.
Онесикрит, должно быть, имел столь же субъективное и эмоциональное впечатление от живой личности, когда писал об Александре. Что–то из этого впечатления должно было попасть в его книгу. Есть несколько способов, с помощью которых рассказ Онесикрита об Александре явно отличается от энкомия Ксенофонта Агесилаю. Брунс, упомянув энкомий как форму письма, в которой должны отсутствовать любые порицания героя, продолжает:
«Но следует признать, что историческая часть «Агесилая» обработана очень небрежно. Некрологи всегда приходится заканчивать в спешке, поэтому Ксенофонту, должно быть, было приятно, что большую часть того, что он хотел сказать, он мог взять из своей «Греческой истории». При этом он не приложил никаких усилий, разве что повысил тон повествования до хвалебного».
Онесикрит писал свой энкомий Александру не под давлением, о чем свидетельствует появление четвертой книги в 305 году или позже. То, что Онесикрит записал, можно считать свободным от ошибок, неизбежных при поспешном составлении. Кроме того, Онесикрит не написал другого общего труда, охватывающего историю периода Александра, из которого он мог бы черпать информацию. Если бы Ксенофонт не написал такую историю до написания «Агесилая», он, возможно, уделил бы больше внимания исторической части энкомия. Можно упомянуть и третье отличие. Работа Онесикрита, безусловно, была гораздо более масштабной, чем «Агесилай». Эти различия слишком серьезны, чтобы мы могли рассчитывать на то, что «Агесилай» поможет нам в поисках подробностей в организации работы Онесикрита, хотя определенные выводы можно сделать. Онесикрит, вероятно, не допускал вопиющих искажений фактов, чтобы прославить Александра, а добивался своей цели, опуская случаи, которые могли бы показаться порочащими его. На самом деле, его обязанностью было опустить уличающие свидетельства, в то время как традиции энкомиастического письма не накладывали на писателя обязательств рассказывать по порядку все, что он знал. Отсутствие у Ксенофонта каких–либо упоминаний о Фебиде или Сфодрии вполне могло совпасть с аналогичной сдержанностью Онесикрита в отношении, например, Каллисфена, Филоты, Пармениона или Клита. Было бы неловко и ненужно опускать их совсем, но по правилам своего ремесла Онесикрит не был обязан защищать сомнительные деяния Александра, как он мог бы счесть нужным сделать, если бы писал историю в строгом смысле этого слова. Мы можем с уверенностью предположить, что его выбор эпизодов из жизни Александра был обусловлен их ценностью для иллюстрации его характера в благоприятном ключе.[14]
С учетом этих предварительных выводов мы вновь обратимся к «Киропедии». В отличие от «Агесилая», она не была написана под «давлением», не была основана на более ранней исторической работе автора и не была написана в небольшом масштабе. Поскольку, несмотря на эти различия, «Агесилай» и «Киропедия» имеют большое сходство в отношении к главным героям и в организации, мы считаем себя вправе приписать эти общие черты работе Онесикрита. Предисловия обоих произведений Ксенофонта похожи, хотя и сильно различаются по длине. Онесикрит тоже, вероятно, начинал с предисловия, в котором объяснял, почему у него возникло желание написать об Александре. Для него было бы естественно сослаться на работу Ксенофонта, возможно, чтобы указать на превосходство достижений Александра над достижениями Кира. Как бы то ни было, весьма вероятно, что, подобно Ксенофонту, он предложил обсудить высокое происхождение, характер и воспитание своего героя, прежде чем давать отчет о его деяниях. Сравнение «Киропедии» и «Агесилая» не помогает нам определить, много или мало места Онесикрит уделил ранним годам Александра; ведь если «Киропедия» дает довольно подробный рассказ о юности Кира, то о детстве спартанского царя не упоминается; нам просто говорят, что Агесилай считался достойным править еще до того, как взошел на трон» (Ages. i, 5). В этом отношении Киропедия следовала ортодоксальной практике, а Агесилай был исключением. Анекдоты о молодом Александре у Плутарха вполне могут частично происходить от Онесикрита, но ничто не доказывает, что это так. Два фрагмента из Онесикрита легко уместились бы в разделе Онесикрита, посвященном юности Александра. Нам говорят, что Аристотель подготовил для Александра специальную копию «Илиады» (Alex. 8 = F 38). В другом фрагменте мы слышим, что конь Буцефал умер от старости (Alex. 61 = F 20). Упоминание о Буцефале имело бы больше пикантности, если бы Онесикрит уже описал укрощение Буцефала принцем Александром, историю, которую Плутарх, возможно, позаимствовал у нашего автора.
Одна из особенностей «Киропедии» заключается в том, что она содержит ряд речей и диалогов с определенной моральной окраской. Длинный разговор между Киром и его отцом является хорошим примером, иллюстрирующим критический интерес царственного отца к образованию своего сына и наследника. Плутарх показывает, что Филипп проявляет такой же критический интерес к образованию Александра. Именно этот интерес заставил Филиппа убедить Аристотеля приехать в Пеллу (Plut. Alex. 6). Необходимо всегда помнить о различиях между этими двумя работами. Ксенофонт был гораздо более свободен в своем обращении с мальчиком Киром, чем Онесикрит мог бы быть с Александром. Это наводит на мысль, что рассказ Ксенофонта был более абстрактным и менее личным. В то время как Ксенофонт мог свободно творить свою волю над отцом Кира, о котором ничего не было известно, любому писателю четвертого века было бы трудно изобразить Филиппа Македонского просто как образцового родителя. Фрагменты Онесикрита показывают, что он, как и Ксенофонт, мог писать дидактически. [15] Он, вероятно, пользовался той же свободой, вкладывая свои собственные моральные наблюдения в уста индов, что и Ксенофонт, когда морализировал старые персидские обычаи. Свобода Онесикрита проистекала из удаленности Индии в пространстве, а Ксенофонта — из расстояния во времени, которое отделяло Персию Кира от Персии Артаксеркса. Ксенофонт имел гораздо больше свободы в приписывании собственных идей своему герою. Это подводит нас к самому важному различию. Фрагменты Онесикрита удивительно мало говорят об Александре. Киропедия вряд ли могла сохраниться в столь изуродованном виде, чтобы Кир оставался на заднем плане. Возможно, это различие отчасти случайно, из–за того, что Страбон, наш главный источник, цитирует Онесикрита в работе по географии, в которой личность не вылезает вперед. Даже если работа Онесикрита содержала большую долю биографического материала, чем это следует из фрагментов, есть все основания полагать, что положение Александра было менее доминирующим, чем положение Кира в работе Ксенофонта. Одна из причин заключается в том, что Киру, в отличие от Александра, не пришлось оспаривать центр сцены у своего энкомиаста. Сам факт, что Онесикрит сопровождал Александра, делает разницу неизбежной. Баланс нарушается еще и потому, что Онесикрит вернулся из Индии морем, а Александр сушей. Это должно было заставить его уделить больше внимания путешествию и тому, что он видел, чем Гедросии, о которой он знал лишь понаслышке. Кроме того, фрагменты показывают, что Онесикрит испытывал живое любопытство к странным достопримечательностям и обычаям Индии (F 5, 18, 21, 24, 25). Описания деревьев, рек, змей и других чудес, должно быть, способствовали тому, что Александру было отведено значительно меньше места, чем Киру. Однако эти отступления не могли разрушить общую схему его работы; в противном случае Диоген Лаэрций вряд ли бы споткнулся о банальность, что Онесикрит писал в подражание Киропедии (DL VI, 84).
Наше исследование «Агесилая» и «Киропедии» показало, какое влияние эти произведения могли оказать на подражателя, каким, по преданию, был Онесикрит. Различия между этими двумя произведениями показали нам, что один и тот же автор пишет по–разному, даже если в каждом случае он пишет энкомий. Мы видели, почему эти различия естественно возникают, и почему рассказ Онесикрита об Александре, хотя и похож на оба других, нельзя сказать, что он строго соответствует плану одного из них. Однако, если во времена Онесикрита произведения Ксенофонта не имели широкого распространения, вероятность их прямого влияния невелика. В этом отношении обнадеживает возможность привести цитату из Мюншера:
«Итак, мы видим, что знание и использование философских и исторических трудов Ксенофонта было распространено среди учеников Аристотеля, но его самый объемный труд, Киропедия, принес своему автору наибольшее признание в античности и стал одной из книг, наиболее часто читаемых греками и римлянами… . Постоянное влияние этой работы Ксенофонта особенно заметно среди киников.
Мюншер не оставляет сомнений в доступности произведений Ксенофонта, особенно «Киропедии».
Рассмотрение энкомия как литературного типа может помочь нам понять высказывания Страбона и Авла Геллия (Strabo XV, 1, 28; Gellius IX, 4, 1-3). Первый отрывок Страбона скорее профессионально, чем личностно дикий. Вероятно, он был доволен тем, что нашел столь показательное выражение, как «главный пилот чудес», но он дает понять, что та же критика, хотя и в меньшей степени, относится к спутникам Александра в целом; в конце он советует своим читателям не пренебрегать Онесикритом, потому что он также сделал несколько достоверных заявлений. Невозможно отделаться от ощущения, что Страбон здесь пытается загладить свою вину. Во втором отрывке Страбон огульно осуждает писателей об Индии, но приравнивает Онесикрита и Неарха к средней группе между «ненадежными свидетелями» вроде Патрокла и отвязными «фальсификаторами» Деимахом и Мегасфеном. Свидетельство Геллия менее двусмысленно, и Онесикрит оказывается в очень плохой компании. С другой стороны, можно привести отрицательное свидетельство: до сих пор ни один ученый не смог доказать, что Онесикрит был ответственен за какие–либо сказочные подробности, встречающиеся в псевдо-Каллисфене и в романе об Александре.
Прежде чем мы сможем оценить работу Онесикрита, необходимо рассмотреть другие влияния. Верно, что он многим обязан Ксенофонту и что он многим обязан своей связи с Александром. Однако считается, что до этой экспедиции он учился у киника Диогена. Возможное влияние киников на Онесикрита будет обсуждаться в следующей главе.

---

[1] Возможность того, что Онесикрит изменил свое гражданство с астипалейского на эгинское, вряд ли стоит обсуждать, и справедливо отвергается Лайли. Его собственное предположение, основанное на Геродоте (VI, 89), что Астипалея, о которой идет речь, была просто «старым городом» на Эгине, не получило поддержки. Попытка примирить противоречивые источники представляет немалый риск; лучше предположить, что там, где подобное противоречие имеет место, только одна версия может быть верной.
[2] Если бы Клитарх писал позже, он бы избежал противоречий со своим покровителем Птолемеем. Берве считает, что Птолемей писал в последние годы своей жизни, поскольку он писал позже, чем Клитарх. Тарн считает, что Птолемей писал после 301 года.
[3] Якоби считает, что Клитарх писал раньше Птолемея, и помещает Клитарха в ок. 310. Берве следует за Якоби. Тарн помещает Клитарха не ранее 280 года. Ф. Ройсс помещает Клитарха позже на том основании, что он использовал Патрокла и Мегасфена. Атакованный А. Рюггом, Ройсс выступил с впечатляющей защитой своего мнения, что Клитарх писал после Патрокла. Совсем недавно Тарн подробно описал, что Клитарх должен был использовать Патрокла, и что поэтому он не мог писать раньше 280 года до нашей эры.
[4] Берве считает, что Неарх писал в конце жизни. F 27 (Arr. Anab. VI, 2, 3), где Арриан упрекает Онесикрита в том, что он претендует на звание адмирала, вполне может быть основан на Неархе; Неарх действительно писал после Онесикрита.
[5] Страсбургер считает, что на это указывает принятие Онесикритом роли «царского философа» в F 17a (Strabo, XV, 1, 63-65). Как это свидетельствует о том, что он начал писать при жизни Александра, совершенно не ясно.
[6] Нельзя полагаться на Диогена Лаэрция в том, что касается его собственных наблюдений. Однако разумно предположить, что, называя работу Онесикрита энкомием, его замечание имеет ценность только в том случае, если оно соответствует фрагментам Онесикрита. Представление о том, что Онесикрит занимался сочинительством при жизни Александра, опирается исключительно на анекдот Лукиана, который Страсбургер отвергает. Тот факт, что «Воспитание Александра» было названо энкомием, указывает на то, что он появился после смерти Александра. Сходство с «Киропедией» Ксенофонта показывает, что Онесикрит, вероятно, с самого начала планировал свою работу как энкомий.
[7] Амазонки упоминаются Аррианом (Anab. IV, 15, 4) в связи со скифами, с которыми их также связывает Плутарх (Alex. 46). Эпизод с амазонками происходит примерно в середине повествования.
[8] Pliny, N. H. VI, 22, 24, § 81 (F 13). Он говорит: «Onesicritus classis eius praefectus». Плиний жил до Арриана, но вряд ли мог быть использован в качестве источника Аррианом, который, вероятно, не пользовался латинским источником, а если бы пользовался, он вряд ли стал бы копаться в естественной истории в поисках обрывков информации об Александре, когда существовало так много работ, посвященных исключительно его теме. Пауэлл утверждает, что существовал общий источник, содержащий цитаты конфликтующих авторитетов по спорным вопросам, источник, общий для Плутарха и Арриана. В качестве примера того, как противоречивые авторитеты цитируются в этом источнике variorum, Пауэлл упоминает историю об амазонках (Plut. Alex. 46). Если источник Пауэлла действительно существовал, то Онесикрит должен был предоставить значительную часть материала, поскольку в «Александре» Плутарх упоминает его по имени не менее шести раз.
[9] Берве считает, что Онесикрит был архипилотом, а Неарх по личным мотивам называл его просто пилотом. Он пытается показать, что Онесикрит не был полностью подчинен Неарху, но имел полунезависимое командование. Он основывает это на том, что Неарх в борьбе с предложением Онесикрита прибегал к аргументам, а не к силе. Однако очевидно, что, советуясь со своими офицерами, ни один командир не теряет своей власти командовать. Те же доводы можно использовать, чтобы показать, что Парменион был независим от Александра. Лайли ранее придерживался аналогичного мнения, когда говорил: «qua ex caussa maxime verisimile est ambo fuisse totius navigationis duces; ita quidem ut Nearchus primarium, secundarium Onesicritus obtineret».
[10] См. Arr. Anab. VII, 25, 4 о Неархе. План Александра обогнуть Аравию был лишь частью гигантского плана завоевания западного Средиземноморья, который был в голове Александра по крайней мере еще в 325 году, если мы примем интерпретацию Ульриха Вилькена. Тарн энергично атакует эту точку зрения. Аргумент в значительной степени зависит от того, основан ли Diod. XVIII, 4, 2-5 или нет на Гиерониме Кардийском. Вилькен верит в его подлинность и, следовательно, в план Александра по завоеванию запада.
[11] Правда, позор Онесикрита — это не то событие, которое обычно упоминалось бы в работе Неарха, который, похоже, избегал внутренней политики. Но если Якоби прав, считая, что Неарх писал, чтобы дискредитировать Онесикрита, то для Неарха, конечно, было бы заманчиво упомянуть о позоре своего соперника.
[12] Приведем самый очевидный пример: Ксенофонт использует мидийца Киаксара, дядю Кира, для контраста. Его неполноценность показана, когда Кир убил вепря (Cyrop. I, 4, 9); позже он пристыжен храбростью Кира (I, 4, 22); его робость снова выставлена напоказ (II, 1, 7-8); его любовь к роскоши противопоставлена сдержанности Кира (II, 4, 5); его план нападения опровергается лучшим планом Кира (III, 3, 30 и далее); в отличие от Кира, он слишком ленив, чтобы одержать победу (IV, 1, 13); он несдержан, а Кир владеет собой (IV, 5, 8); он склонен к разврату (IV, 5, 52); он впадает в ярость, а Кир остается спокойным при провокации (V, 5, 8). В конце концов, он вознаграждается тем, что Кир женится на его дочери (VIII, 5, 28), но он, конечно, это заслужил.
[13] Пантея, жена Абрадата, была взята в плен и отдана Киру (Cyr. IV, 6, 11). Кир отдает ее под опеку Араспу (V, 1, 1), чье самообладание не выдерживает ее чар (VI, 1, 32). Кир делает Пантею полезной для привлечения ее мужа в качестве союзника (VI, 1, 45). Это напоминает рыцарское отношение Александра к жене и матери Дария (Plut. Alez. 21; Arr. Anab. II, 12, 3 ff.). Сказка о Пантее, возможно, навела Онесикрита на мысль о принятии аналогичного тона при описании обращения Александра с женщиной, которая считалась первой красавицей Азии.
[14] В известном отрывке Плутарх тщательно различает биографию и историю; о первой он говорит (Alex. 1): «И самые славные подвиги не всегда раскрывают нам добродетели или пороки в людях; иногда менее важный вопрос, выражение или шутка, лучше информирует нас об их характерах и наклонностях, чем самые знаменитые осады, самые большие вооружения или самые кровавые битвы…». Долг Плутарха, прямой или косвенный, перед Онесикритом был признан Якоби и Страсбургером, хотя они имеют в виду, прежде всего, оратории (De fort. Alex.). В «Александре» Плутарх ссылается на Онесикрита шесть раз. Поэтому не исключено, что многие анекдоты могут происходить от Онесикрита, даже если Плутарх этого не говорит. На то, что различие между биографией и историей, которое проводит Плутарх, проводил и Ксенофонт, указывает наше сравнение «Элленики» с «Агесилаем». По всей вероятности, Онесикрит действовал по тому же принципу, поэтому он, вероятно, рассказывал много других анекдотов, подобных тем, которые Плутарх ставит ему в заслугу (ср., в частности, Alex. 8 и 60).
[15] F 17a (Strabo, XV, 1, 63-65) содержит то, что на самом деле является проповедью. Возможно, заявление о долге Александра (F 2, Plut. Alex. 15) было вставлено, чтобы указать на мораль (Ср. Plut. De fort. Alex. I, 3, p. 327p.).