§ 4. Чума в Афинах

Сейчас же вслед за Сицилийскими событиями Фукидид рассказывает о втором приступе чумы — верный ему Диодор также сейчас же за комплексом событий, к которому он отнес Сицилийскую войну, переходит к описанию чумы — здесь явней, чем где бы то ни было, виден способ его работы. Мысль объяснить возникновение чумы не тогда, когда она возникла, а только при втором появлении — Диодор вполне согласно с Фукидидом говорит о том, что она не прекращалась, а только ослабела — сама по себе странна. Но еще странней покажется это нам, если мы вспомним, что в сущности Диодор уже объяснял ее возникновение — πολλοῦ γὰρ πλήθους ϰαὶ παντοδαποῦ συνεῤῥυηϰότος εἰς τὴν πόλιν διὰ τὴν στενοχορίαν εὐλογώς εἰς νόσους ἐνέπιπτον ἕλϰοντες ἁέρα διεφθαρμένον [из–за большого количества людей, скопившихся в тесных кварталах и вынужденных дышать загрязненным воздухом]. Теперь он дает новое объяснение, ничего общего с Фукидидовским не имеющее, наоборот, ему противоречащее; Фукидид отказывается объяснить болезнь, но он ясно указывает на то, что возникла она не и Афинах, а была привезена извне, Диодор объясняет ее местными причинами. Новый источник несомненен; кажется, ясно, что мы имеем простой дублет. Фукидид говорит о том, что второй приступ эпидемии был зимой — Диодор объясняет ее предшествующей зимой и текущим летом. Это противоречие слишком ярко; только механическим сопоставлением и можно его объяснить. Диодор говорит о том, что προγεγενημένων ἐν τῷ χειμῶνι μεγάλων ὄμβρων [в результате проливных дождей предыдущей зимой] — спрашивается, какой это χειμών [зимой] — кажется, ясно, что этой зимой можно считать только ту, которая предшествовала первому появлению чумы[1] — появление вообще болезни, а не болезни в данный год объясняет Диодор. Это указание на предшествовавшую зиму указывает на то, что источник Диодора имел в виду вовсе не то время, о котором говорит Диодор, и что он только насильственно вдвинул его объяснение в данную обстановку.
К сожалению, медицинские взгляды древних и вообще недостаточно разработаны и в частности еще менее достаточно известны мне, чтобы я мог рассчитывать определить источник представленного Диодором объяснения — представлю только следующие соображения, вполне сознавая их недостаточность.
Сущность представленного Диодором объяснения сводится к указанию климатических случайностей, того, что Гиппократ называет ϰατάστασις [состояние] года. Целый ряд подобных объяснений мы находим в сочинениях, носящих имя Гиппократа. Все его знаменитое сочинение περὶ ἀέρων ὑδάτων τόπων [О воздухах, водах, местностях] посвящено выяснению влияния климатических особенностей на здоровье человека (относительно τῶν ὠρέων [времен года] см. главы 10 — 12). Характерный пример ϰατάστασις [состояния], аналогичной той, которую в нашем месте описывает Диодор, мы найдем в другом сочинении Гиппократа ἐπιδημίαι [Эпидемии] (III 2)… χειμών νότιος ὑγρὸς… θέρος αἰθριον, θερμὸν, πνίγεα μεγάλα, ἐτησίαι σμιϰρά διεσπασμένως ἔπνευσαν [зима с южным ветром, влажная … лето ясное, жаркое; удушливая жара; летние ветры дули очень немного]. Результатами являются между прочим… ϰαῦσοι φρενετιϰοί, στόματα ἀφθώδεα, αἰδοίοισι φύματα, ὀφθαλμίαι… [горячки; френиты; афты во рту; опухоли на половых органах; офтальмии и т. д.] и т. д., т. е. целый ряд признаков общих с чумой, в описании Фукидида[2]. Я, конечно, не думаю, что Диодор лично справлялся у Гиппократа — он и не нашел бы того, что ему нужно; указанные рассуждения древнего медика и не совпадают с его объяснениями во всех частях.
Но Гиппократовское учение не умирает — в Аристотелевское время мы находим его вполне развитым — у Аристотеля (προβλήματα I. 21 pg. 862 a) мы находим почти то же, что и у Диодора (предшествующий вопрос вполне ясно указывает на связь с Гиппократом). Διά τι ὅταν ἐϰ γῆς ἀτμὸς ἀνίῃ πολὺς ὑπὸ τοῦ ἡλιου, τὸ ἔτος λοιμῶδες γίνεται ; ἢ ὅτι ὑγρὸν ἀνάγϰη ϰαὶ ἔπομβρον τὸ ἔτος σημαίνειν ; οἶον οὖν ἐν ἑλώδει τόπῳ ἡ οἴϰησις γίνεται, νοσώδης δὲ ἡ τοιαύτη ἐστίν [Почему, когда солнце вытягивает из земли большое количество пара, год становится чумным? Потому что это обязательно знак того, что год сырой и дождливый, а земля обязательно влажная?]. То же объяснение встречается затем у стоиков. Посидоний усердно занимался объяснением возникшей в его время в Ливии чумы (Oribasius Ἰατριϰαί συναγωγαί 44. 17[3]) — объяснение, данное Посидонием, во многом совпадает с объяснением Диодора (ap. Strab. XVII pg. 830. Müller F. H. G. III. pg. 284 frg. 73 πολλάϰις λοιμιϰὰ ἐμπίπτειν ὑπὸ ἀυχμῶν ϰαὶ τὰς λίμνας τελμάτων πίμπλασθαι ϰτλ. [от засухи нередко возникают заразные заболевания; озера заполняются тиной и т. д.]). Близкое знакомство Диодора с Посидонием доказано. Едва ли ученый грек, говоря о чуме в Ливии, преминул упомянуть и о чуме в Аттике. На стоический источник указывает и рационализм, с которым относится к болезни Диодор — οἱ Ἀθηναῖοι διὰ τὴν ὑπερβολὴν τῆς νόσου τὰς αἰτίας τῆς συμφορᾶς ἐπὶ τὸ θεῖον ἀνεπεμπον. [Афиняне же, из–за тяжести болезни, приписывали причины своего несчастья каре богов]
В это заимствованное из позднейшего источника объяснение чумы вкраплены с большой точностью сведения из Фукидида; если число погибших гоплитов дано в форме ὑπὲρ τοὺς τετραϰισχιλίους [более четырех тысяч], то это отвечает Фукидидовскому τετραϰοσίων ϰαὶ τετραϰισχιλίων οὐϰ ἐλάσσους [не менее четырех тысяч четырехсот] (III. 87. 2). Как при этом объяснить замену числом τετραϰοσίους [четырехсот] Фукидидовского τριαϰοσίων [трехсот], я не могу себе представить: ни в каких тенденциях не могло лежать это изменение — мне думается, что это просто ошибка переписчика, легкая и вообще и в данном случае в особенности, благодаря близости предшествующего τετραϰισχιλίων [четырех тысяч]; ὑπὲρ μυρίους [более десяти тысяч] не представляет собой отличия от Фукидидовского указания — τοῦ δ᾿ ἄλλου ὄχλου ἀνεξεύρετος ἀριθμός [сколько погибло остальных, установить невозможно]: μύριοι [десять тысяч] ведь в сущности только ἀνεξεύρετος ἀριθμός [неустановленное число] и значит, и своим μύριοι Диодор желает придать неопределенному числу определенный характер[4].
Эпизод о людях, бросающихся в колодцы, прямо заимствован из Фукидида (II. 49. 5); сообразно с медицинской теорией, жар, которым страдают больные, связан с царившей жарой — у Фукидида этой связи нет.
Уже указанным замечанием об объяснении болезни вмешательством τὸ θεῖον Диодор связывает эпизод о чуме с заимствованным из Фукидида (III. 104) рассказом об очищении Делоса. Единственное отличие от рассказа Фукидида заключается в указании перенесения вывезенных из Делоса гробов на Ренею, но это указание естественно, хотя, быть может, и неверно выведено из замечания Фукидида о решении, чтобы рожениц и умирающих впредь переносили на этот близкий к Делосу островок.
О походе Агиса Диодор рассказывает то же, что Фукидид (III 89), но с своим обычным старанием объяснить себе текст он вводит в него нечто ему совершенно чуждое. По Фукидиду Пелопоннесцы вышли в поход против Аттики, дошли до Коринфского перешейка и повернули — у Диодора они засели лагерем на перешейке, думая напасть на Аттику.
Пелопоннесцы повернули потому, что испугались землетрясения. О землетрясении говорит Фукидид, говорит о нем и Диодор; сообразно Фукидиду он говорит в общих чертах о затопленных городах и затем касается судьбы Аталанты, о которой было в свое время[5] сказано; там же было сообщено и о источнике этого сведения.
В то же время произошло основание новой колонии в Трахине. В рассказе об этом новоосновании древнего города Диодор дополняет и видоизменяет рассказ Фукидида отчасти из своего собственного запаса сведений, отчасти из других источников. Несколько раньше он рассказал о том, как Гераклиды были приняты Афинянами. Уже там я указывал на то, что он черпал из своего же рассказа о судьбе Геракла и Гераклидов, И теперь он возвращается к тому же источнику. Естественно, что он и вообще относится свободней к Фукидиду. Рассказ ведется по обычной схеме — город опустел вследствие борьбы с Этейцами, Граждане просят Спартанцев помочь им — чем, не сказано, как не сказано и у Фукидида. И у Фукидида не ясно, о чем просят Трахиняне — προσθεῖσθαι αφᾶς αὐτοὺς [обратиться] они хотят τοῖς Λαϰεδαιμόνιοις [к лакедемонянам] (III. 92. 2). Но тут Диодор вспоминает о том, что он раньше рассказал о Геракле и Гераклидах, и исправляет Фукидида. У последнего вместе с Трахинянами просят и Доряне. Доряне присоединяются, потому что и они страдают от враждебных действий Этейцев; к тому же они рассчитывают и на то, что они, как родоначальники Спартанцев — ἡ μητρόπολις τῶν Λαϰεδαιμονίων [метрополия лакедемонян] — , будут своей просьбой иметь больше весу, чем Трахиняне.
Диодору Доряне неудобны. В ответ на просьбу Трахинян Спартанцы посылают колонию в Трахин — по его изложению для того, чтобы дополнить население города — я уже говорил, что у него это схема. Что же Трахин сделал для Лакедемонян? Этот вопрос и мы должны были бы предложить Фукидиду, если бы мы стояли на точке зрения Диодора. На самом деле он решительно неправ. Трахиняне просили о помощи против Этейцев, а не о пополнении города. Спартанцы и помогают им наиболее действительным, как им казалось, способом; они создают сильный город, который мог бы служить уздой против Этейцев и других опасных соседей, служить оплотом и гарантией мира и для Трахинян, и для Дорян, и для всей местности; они не основывают своей колонии на месте древнего города; Ἡράϰλεια ἐν Τραχῖνι [Гераклея в Трахинии] — даже ἐν Τραχινίοις[6] [у трахинян] называет его Фукидид; он описывает точно его место, чего он не сделал бы, если бы он заменил собой древний город. Это показывает, что Фукидид так понимал дело; что оно так и было, несомненно, благодаря свидетельству Страбона (IX. pg. 428) о том, что Гераклея от древнего Трахина отстоит приблизительно на 6 стадий[7]. По Диодору новый город, конечно, совпадает с старым, а потому Доряне ему неудобны; он не будет знать, что с ними делать. Он их выпускает, но замечанием ἡ μητρόπολις τῶν Λαϰεδαιμονίων [метрополия лакедемонян] он пользуется, влагая его в уста самим Трахинянам — ἠξίωσαν Λαϰεδαιμόνιος ἀποίϰους ὄντας ϰτλ [просили лакедемонян, являвшихся колонистами и т. д.]. Для объяснения этого ἀποίϰους ὄντας [являвшихся колонистами] он имеет два соображения. Во первых он знает и в свое время (IV. 36. 5) сообщил о том, что Геракл поселился у Кейка в Трахине — он сейчас же и указывает на это. Лакедемоняне согласились на просьбу Трахинян διὰ τὸ τὸν Ἡραϰλέα, πρόγονον ἑαυτῶν ὄντα, ἐγϰατῳϰηϰεναι… ἐν τῇ Τραχῖνι [потому, что их предок Геракл некогда жил в Трахине]. В Афинах во время Фукидида тоже знали об этом (Soph. Trach. 36), но, конечно, на основании этого не считали Лакедемонян колонистами Трахинян — Фукидид и не указывает на это.
С другой стороны, связь между Спартанцами и Трахинянами устанавливается тем, что Гераклиды жили в Трахине и оттуда начали свое движение (IV. 57). Спартанские цари, действительно, до известной степени ἄποιϰοι [колонисты] из Трахина[8].
Что город должен был быть большим, это было известно из Фукидида (III. 93. 2); этим можно бы объяснить и πάλις μυρίανδρας [многолюдный полис] (любимое выражение Диодора, хотя Диодор, живший в Риме и имевший более широкое понятие о большом городе, перенял это выражение несомненно литературным путем — в его время πόλις μυρίανδρος большим городом не был), но та же цифра засвидетельствована из древних источников Скимном Хиосским (586); с другой стороны, частные цифры — 4000 Лакедемонян и Пелопоннесцев и 6000 других — указывают на отдельный от Фукидида источник.


[1] Это и ясно из того, что, по словам Диодора, плоды были гнилы — в предшествовавшие годы никаких ϰαρποί [плодов] не собрали Афиняне.
[2] Ср. Littré, Oeuvres complètes d’Hippocrate III pg. 10.
[3] Ср. Littré o. 1. II. 585.
[4] Cp. Beloch. Die Bevölckerung der Griechisch–römischen Welt 66. пр. 3.
[5] См. стр.292.
[6] Cp. Weil. Hermes VII. 381.
[7] Ср. Classen–Steup. a. 1.
[8] Текст Диодора несомненно испорчен; неизвестно, кто назвал город Гераклеей — грамматически оказывается — οὗτοι [они], т. е. те 6000, которые присоединились к Лакедемонянам; исправление Reiske Λαϰεδαιμόνιοι ἐξίπεμψαν… προσεδέξαντο [лакедемоняне выслали … приняли] едва ли верно; προσεδέξαντο [приняли] должно относиться к Трахинянам, которые приняли в свой город; διὸ [поэтому] должно объяснить, почему назвали город Гераклеей — этого нет; поэтому вероятней пропуск перед διὸ. Причиной основания не может быть то, что Геракл основал Трахин (Classen–Steup. n. 1.) — Диодор этого предания не знает, оно образовалось позже (Steph. Byzant. s. v. Athen XI 461 f. Müller F. H. G. IV. pg. 491). Cp. Weil Hermes III. pg. 381.