§ 6. Война с Самосом

Для истории войны с Самосом мы имеем рядом с Диодором два источника — Фукидида (I. 115 sqq.) и Плутарха (Pericl. 25 sqq.), параллельно с которыми и следует рассматривать рассказ нашего писателя.
У Фукидида Милетяне жалуются Афинянам; те посылают корабли. Почему? Это и желают объяснить и Плутарх и Диодор. Последний говорят, что Самосцы ἀπέστησαν, ὁρῶντες τοὺς Ἀθηναίους ταῖς εὐνοίαις διαφέροντας πρὸς Μιλησίους [отпали, видя склонность афинян к милетцам]. В случае отпадения Самосцев посылка кораблей Афинянами вполне естественна. Самый факт отпадения легко согласуется с Фукидидом; с ним гармонирует и контрибуция в 80 талантов, наложенная на Самосцев. Не объяснен только самый факт отпадения Самосцев — то, что Диодор говорит об его причинах, в его связи является не более, чем фразой, быть может, указывающей на какие то, быть может, упомянутые в источнике Диодора факты.
У Плутарха дело обстоит иначе. Факта отпадения нет — нет параллельно с этим и контрибуции, но за то есть факт, объясняющий посылку экспедиции. Афиняне приказали Самосцам подвергнуть свой спор их третейскому суду — те отказались. Ясно, что источник Диодора и Плутарха не общий — оба источника пользуются Фукидидом, но независимо один от другого. Замечу, впрочем, что оба автора выпускают очень характерный факт — участие самих граждан Самоса в подстрекательстве Афинян против родины.
Афиняне отправляют экспедицию. И Диодор и Плутарх называют начальником ее Перикла, хотя его не называет Фукидид. Оба могли это прибавить от себя — оба справедливо; в первый год войны Перикл, действительно, был стратегом, как это ясно из показания Андротиона (Sch ad. Ael. Arist. pg. 485 D. Müller F. H. G. IV pag. 645) и построенного на нем рассуждения Beloch’а[1].
Но я говорю о двух годах войны — это покоится на ясном свидетельстве источников (Sch. ad Arist. Vesp. 284), указывающих обоих архонтов и несомненно восходящих к Аттиде. Ни Фукидид, ни Плутарх не говорят о двух годах — это и не обязательно для них, так как их изложение и вообще не хронологическое; если Диодор делает то же самое, то у него дело совсем другое. Если Фукидид и Плутарх не говорят о двух годах, то они только не говорят об них, Диодор disertis verbis [доходчиво] говорит, что событие продолжалось один год — и это делается совершенно сознательно. Ради необходимости скомкать всю историю события в один год, он и выпускает свидетельство о девяти месяцах осады Самоса, при котором ясно было бы, что все событие при одном архонте совершиться не могло. Вся теория Unger’а разбивается об один этот факт.
В рассказе об усмирении и наказании Самосцев наш текст значительно отличается от текста Фукидида. Wesseling справедливо, по моему, вставил после слова τάλαντα [талантов] слова ϰαὶ πεντήϰοντα ἄνδρας [и пятьдесят мужей][2], но и в этом случае остается еще сверх того, что мы имеем у Фукидида, известие о контрибуции в 80 талантов, которого нет у Плутарха. Если бы последний нашел его в своем источнике, он бы его едва ли выпустил.
Если Диодор раньше опустил известие о происках демократов в Афинах, то теперь он пополняет свой пропуск, применяясь к словам Фукидида. Если кажется, что теперь только вспыхнули в Самосе распри, то и это объясняется близостью к Фукидиду. Плутарх весь отрывок об этих распрях выпускает — у него все представление другое. Параллельно с этим идет и другое крупное отличие. В то время как у Диодора, следующего Фукидиду, Писсуфн дает Самосским беглецам солдат, при помощи которых они овладевают Самосом и затем освобождают хранимых на Лемносе заложников, у Плутарха крадет их сам Писсуфн; об овладении городом нет и речи, да всего этого и быть не может — у Плутарха и самих то беглецов нет. Имя Писсуфна упоминается еще раньше — он старается подкупить Перикла. Характер его действий для Плутарха обязателен в виду его общего представления о ходе дела. Писсуфна просить о помощи не нужно: он старый, испытанный друг.
Есть еще одно важное отличие обоих позднейших источников от Фукидида. В то время как Фукидид говорит об оставленном в Самосе гарнизоне, ни Диодор ни Плутарх о нем не говорят. Но, мне думается, и это может быть объяснено у Плутарха краткостью изложения, у Диодора недоразумением. С первого взгляда может показаться, будто φρουραί [караульные] оставлены не на Самосе, а на Лемносе. Только вдумавшись в известие о выдаче φρουραί [караульных] Персам, можно вполне уяснить себе понимание Фукидида.
Быть может, однако, известие о гарнизоне на Самосе оставило по себе следы у Диодора. В описании завладения Самосом у Диодора есть некоторая трудность: οἱ Σάμιοι… πλεύσαντες εἰς τὴν Σάμον ἔλαβόν τε τὴν πόλιν παρεισελθόντες, τῶν πολιτῶν συνεργούντων ϰτλ [Самосцы … отплыв на Самос и тайно проникнув в город при содействии граждан и т. д.]. Каким образом они ἔλαθον (скрылись) — от кого? Ведь граждане им помогали. Дело, однако, в том, что по Фукидиду мы знаем, что граждане — οἱ πολῖται — им не помогали: в Самосе господствовали друзья Афинян, демократы. Но и само по себе свидетельство Диодора имело бы смысл только в том случае, если бы граждане хотели впустить в город нападающих, но не могли, т. е., если бы в городе был вражеский гарнизон, как о нем повествует Фукидид. Я и принял бы это предположение, если бы естественней и проще не было предположить в тексте выпадение слова τινῶν [некоторых]; συνεργούντων [при содействии] в одних рукописях стоит после слов τῶν πολιτῶν [граждан], в других перед ними; предположим, что оно выпало и затем приписано с полей; как легко было вместе с ним выпасть и написанному аббревиатурой словечку τινῶν.
В остальном продолжаются мелкие черты сходства; разбирать их от строки до строки не стоит. Сходство в отдельных выражениях я не считаю нужным отмечать, и ограничусь в опровержение взгляда Schniidt’а[3] относительно заимствования рассказа Плутарха из Эфора ссылкой на Holzapfel’а[4]. Я не думаю отрицать, что Плутарх пользовался Эфором, но сравнение с Диодором этого не докажет — требуется еще доказать, что Диодор списывал его. О методе рассуждений Schmidt’а я уже высказывался (ср. стр.121).
Holzapfel в указанном месте желает доказать, что Плутарх не пользовался Эфором, на основании замечания первого о том, что Перикл действовал δαπάνῃ ϰαὶ χρόνῳ μᾶλλον ῆ τραύμασι ϰαὶ ϰινδύνοις τῶν πολιτῶν περιγενέσθαι ϰαὶ συνελεῖν τὴν πόλιν βουλόμενος [предпочитая тратить деньги и время, чтобы одолеть врагов и взять город, но не подвергать сограждан ранам и опасностям] (Per. 27), между тем как Эфор говорит, что он и μηχαναῖς [машинами] пользовался — , но это, во первых, не противоречие (μᾶλλον [предпочитал]), во вторых, находится в полном согласии с уже цитированными словами Плутарха — στρατγίαις εὐδοϰίμεί μάλιστα διὰ τὴν ἀσφάλειαν ϰτλ. [как стратег, Перикл славился больше всего своею осторожностью], которые и Holzapfel возводит к Эфору.
Мы имеем у Диодора упоминание об инженере Артемоне, совпадающее с переданным нам у Плутарха под именем Эфора (Per. 27. Müller F. H. G. I pag. 265 frg. 118). Что Диодор мог иметь это известие и не из Эфора, конечно, возможно, но и допуская даже зависимость его от Эфора в данном случае, я не могу допустить на этом основании необходимости заимствования из того же автора и всего рассказа. Сходство с Фукидидом слишком велико. За особую близость этого взаимоотношения говорит следующая черта: заканчивая свой отчет о войне, Фукидид прибавляет: Μετὰ ταῦτα δὲ ἤδη γίγνεται οὐ πολλοῖς ἔτεσι ὕστερου τὰ προειρημένα, τὰ Κερϰυραϊϰὰ ϰαὶ τὰ Ποτιδαιατιϰὰ ϰαὶ ὅσα πρόφασις τοῦδε τοῦ πολέμου ϰατέστη [Через несколько лет произошли упомянутые выше раздоры на Керкире и в Потидее, а также и остальные события, послужившие непосредственным поводом к этой войне]. У Фукидида это заключение имеет полный смысл — именно потому, что у него Керкирейские дела и т. д. рассказаны раньше. Отступление им закончено, так как он подошел к тому месту, от которого он его и начал. У Диодора в соответствующем месте сказано: Ἀθηναίοις δὲ ϰαὶ Λαϰεδοιμονίας μέχρι τούτων τῶν χρόνων αἱ τριαϰοντούτεις σπονδαί διέμειναν ἀσάλευτοι [Что касается афинян и лакедемонян, то тридцатилетнее перемирие, заключенное между ними, к этому времени оставалось непоколебимым] — к чему у него это заключение, к тому же не вполне верное, так как σπονδαί [перемирие] остались в силе еще после того? Диодор мог это написать только в виде переделки слов Фукидида и в виду его понимания Керкирейской войны и других указанных рядом с ней событий, как πρόφασις [предлог] Пелопоннесской войны.
Остановлюсь еще на одном соображении, не лишенном значения для характеристики Диодора. Я уже указывал на то, что события скомканы им в один год. В этих целях изменен и самый характер осады, в этих целях Диодор настаивает на ее решительности: ἐνεργῶς πολιορϰήσας ϰαὶ ταῖς μηχαναῖς ϰαταβαλών τὰ τείχη [энергично приступив к осаде, он при помощи машин обрушил стены].
И рядом с этим у Диодора есть два раза выборы в стратеги — дважды Афиняне выбирают стратегом Перикла, что, конечно, в пределах одного архонтского, да и вообще всякого года случиться не могло. На самом деле события тянулись более года, и выборы могли происходить два раза — Диодор оставил это, не смотря на различие своей хронологии; можно ли искать более ясного доказательства того, что его деление на годы не может служить основанием сколько нибудь серьезной хронологической системы?
Откуда взята Диодором цифра 200 талантов, определяющая размеры наложенной Афинянами контрибуции? Orelli[5] исправил ее на 1200. Если эта цифра верна — едва ли можно сомневаться в ее верности — , то существовала она еще до Эфора, и не Эфор ее округлил, как думает Busolt[6]; она была у Исократа (1.1.)[7], и У Исократа — в той или другой инстанции — списал ее Корнелий Непот (Them. I); это ясно из того, что Корнелий Непот точно также, как и Исократ, говорит об осаде Самоса по поводу фактов из жизни Тимофея. Очевидно, «округленная» цифра Диодора была цифрой традиционной. Ораторы для составления своих речей не читали документов.
В описании Керкирейско–Потидейской войны Диодор следует Фукидиду. Это общее положение не трудно доказать и отрицательно и положительно. Нет ни одного сколько нибудь значительного отступления от Фукидида. Единственное отличие, на которое можно было бы указать, заключается в том, что по Диодору Керкирейцы посылают в Эпидамн 50 кораблей, между тем как у Фукидида (I. 26. 4) говорится только о 40, но это отличие можно объяснить неясностью Фукидидовского текста. Я не буду перечислять всех существующих к данному месту конъектур — читатель найдет их у Classen’а a. 1. и в обозрении Herbst'а[8] — но самая многочисленность их доказывает, насколько затруднительно место; Диодор мог просто удвоить раньше указанное Фукидидом число 25, основываясь на его словах: πλεόσαντες τέντε ϰαὶ εἴϰοσι ναυσὶ ϰαὶ ὕστερον ἑτέρῳ στόλῳ [отплыв с 25 судами и затем со второй эскадрой], тем более, что не лишено вероятия, что слова τεσσαράϰοντα ναυσί [с сорока судами] в тексте Фукидида должны быть выпущены[9].
Но кроме этого полного отсутствия разногласий, нужно указать на следы прямого заимствования. Диодор нередко объясняет и расширяет слова Фукидида Так, например, он говорит, что изгнанники вместе с варварами напали на Эпидамн — ϰαὶ τὴν μὲν χώραν ϰατασχόντών τὴν δὲ πόλιν πολιορϰούντων…[они захватили территорию и принялись осаждать город]; это поставит нас в немалое затруднение. Город осажден, а между тем жители свободно посылают посольства, к ним свободно входят φρουροί [караульные]. Больше того — Коринфяне посылают в осажденный город колонистов, о которых просят осажденные жители Эпидамна. Все это объяснится, если мы предположим, что слова Диодора обязаны своим возникновением объяснению слов Фукидида — (οἱ φυγάδες) μετὰ τῶν βαρβάρων ἐληίζοντο τοὺς ἐν τῇ πόλει ϰατά τε τὴν γῆν ϰαὶ ϰατὰ θάλασσαν [(изгнанники) в союзе с варварами принялись грабить жителей города на суше и на море] — объяснению, которое являлось особенно привлекательным для Диодора, как расчлененная фраза, одна из тех общих фраз, которые вошли у него на столько в привычку, что он перестает сознавать их полное значение. Но раз будучи сказана, эта фраза начинает влиять на дальнейшее изложение — и нигде в дальнейшем о начале осады ничего не сказано: места, соответствующего Фукидидовскому οἱ Κερϰυραῖοι ἐπολιόρϰουν τὴν πόλιν [керкиряне начали осаду города] (I. 26. 3), мы напрасно искали бы у Диодора. Город уже раньше осажден. Нет соответственно с тем и рассказа о просьбе эпидамнских беглецов.
В рассказе о предложении третейского суда текст Диодора несомненно испорчен; исправление Hertlein'а я считаю вполне удачным, но и при нем в словах Диодора остается неясность, не устранимая никакой конъектурой. Не подлежит сомнению, что слова Диодора πρὸς Κορινθίους πρέσβεις ἀπέστειλαν ἀξιοῦντες διϰαστηρίῳ ϰριθῆναι περὶ τῆς ἀποιϰίας μὴ πολεμῳ [отправил послов к коринфянам с тем чтобы вопрос о колонии был решен в суде, а не с помощью войны] — соответствуют (в сокращенном виде) словам Фукидида οἱ Κερϰυραῖοι ἐλθόντες ἐς Κόρινθον… ἐϰελευον Κορινθίου; τοὺς ἐν Ἐπιδάμνῳ φρουρούς τε ϰαὶ οἰϰήτορας ἀπάγειν, ὡς οὐ μετὸν αὐτοῖς Ἐπιδάμνου, εἰ δὲ τι ἀντιποιοῦνται, δίϰας ἤθελον δοῦναι… πόλεμον δ᾿ οὐϰ εἴων ποιεῖν [Керкиряне, прибыв в Коринф … потребовали от коринфян отозвать гарнизон и колонистов из Эпидамна, ибо у них нет права на Эпидамн. Если же коринфяне выставляют какие–либо притязания на этот город, то они, керкиряне, желали бы передать спор на суд … войну они не хотят начинать]. С какой стати посылают Керкирейцы в Коринф, почему они говорят о войне? У Диодора и на этот вопрос нет ответа, но зато он есть у Фукидида. Выписанная нами фраза начинается словами: Ἐπειδὴ δὲ ἐπὺθοντο οἱ Κερχυραῖοι τὴν παρασϰευήν [Когда керкиряне узнали о приготовлениях] — и в предыдущем говорится о приготовлениях Коринфян к войне; Диодор выпустил эти приготовления, и потому в его изложении появилась неясность, а выпустил он их здесь для того, чтобы ими закончить свой год, а закончить ими он хотел потому, что цель всего его рассказа показать, как возникла Коринфская война. В этих видах всего удобней, конечно, было именно приготовлениями к этой войне и закончить изложение.
Рассказ у Фукидида до первого поражения Коринфян ведется непрерывно, без всяких временных границ — Диодор делает годовой разрез; для него он здесь именно удобен, потому что причины войны вполне удобным и естественным образом закругляют рассказ и ему нужно до начала Пелопоннесской войны выполнить промежуток в целых восемь лет, для которого у него в распоряжении очень мало материала. Я думаю, этих соображений достаточно, чтобы показать непосредственное влияние Фукидидовского рассказа на Диодора. Остановлюсь еще только на некоторых соображениях хронологического характера.
Что абсолютная хронология Диодора не находится в согласии с Фукидидовской, вполне ясно, необходимо даже a priori именно в том случае, если Диодор следовал Фукидиду — повторяю, что говорю именно об абсолютной хронологии. Тем не менее, следы Фукидидовской хронологии достаточно ясны. Так, Фукидид рассказывает, что приготовления к войне продолжались два года, и на два же года распространяет их Диодор. Если он ко второму году после начала приготовлений Коринфян относит союз Керкирейцев с Афинянами, то и это вытекает непосредственно из слов Фукидида; ясно, что в течение двухлетнего периода приготовлений Коринфян к войне был заключен союз (Thuc. I. 31 1); ясно, что он был заключен непосредственно перед битвой, происшедшей [немного позднее] οὐ πολλῷ ὕστερον в Керкирских водах (Thuc. I. 45. 1)[10].
Заметка об основании Амфиполя не находится в соответствующем месте Фукидида, но за то она совершенно явным образом и выпадает из контекста. Свидетельство это повторяется у Диодора еще раз (XII. 68. 2), в той же связи и с теми же данными, в которой событие рассказано в соответствующем месте Фукидида (IV. 102); так как там взаимоотношение между Диодором и Фукидидом не подлежит сомнению, то становится очень вероятным, что разбираемое нами здесь свидетельство Диодора не есть перенесение Фукидидовского рассказа в чуждую ему обстановку; оно принадлежит к тем чисто анналистическим заметкам, которые Диодор из какого то нам неизвестного источника то там то здесь вставляет в свой рассказ.
Другой интересный с точки зрения Диодоровской хронологии вопрос ставит нам рассказ о Потидейской войне.
История Потидейского восстания рассказана под 435 г. — непосредственно после Керкирских событий, как она и должна быть рассказана по Фукидиду (I. 56. 1 μετὰ ταῦτα δ᾿ εἰθὺς [непосредственно после этого]). Все, до битвы включительно, рассказано точно по Фукидиду, рассказан и исход битвы, приведшей к заключению Потидеатов в их городе — и затем рассказ обрывается, и нить поднимается только под 432 годом. Начинается там рассказ рекапитуляцией битвы, затем переходит к выбору Формиона и говорит об осаде. Каков бы ни был источник Диодора, это является странным. Чем объяснить то обстоятельство, что между смертью старого стратега Каллия и выбором нового — Формиона — проходит два года? Volquardsen[11] настаивает на том, что Диодор здесь следует нехронологическому источнику, но, мне кажется, именно тогда был бы непонятен ход его рассказа. Диодор мог это сделать только в том случае, если должен был это сделать, если он следовал рассказу, не имевшему абсолютной хронологии, но имевшему хронологию относительную, заставившую его именно таким образом фиксировать известие об осаде Потидеи. Именно в том случае, если бы он знал, что и осада началась не за четыре года до Пелопоннесской войны, а за полгода до нее[12], именно зная Фукидида, он должен был поступить так, как поступал; исходной точкой для него послужило Фукидидовское χρόνῳ δ᾿ ὕστερον [некоторое время спустя] — , которое, конечно, не делает образа действий Диодора последовательным, но, повторяю, эта самая непоследовательность ручается нам за то, что мы здесь имеем дело вовсе не с произволом Диодора.


[1] Die attische Politik seit Pericles стр.289. 298.
[2] Лучше было бы πεντήϰοντα δ᾿ ἄνδρας [пятьдесят же человек]; цифра была написана буквенным обозначением: вместо: τάλαντα ν᾿ δ᾿ ἄνδρας [талантов 50 же человек] переписчик прочел τάλαντανδρας и отбросил потерявшее смысл νδρας.
[3] ο. 1. II. стр.37.
[4] o. 1. стр.66. сл.
[5] Ad. Isocr. XV, 111.
[6] Rhein. Mus. 38 стр.309.
[7] Что у Исократа нужно читать не διαϰοσίων νεῶν ϰαὶ χιλίων ταλάντων [двести судов и тысяча талантов], а διαϰοσίων ϰαὶ χιλίων ταλάντων [тысяча двести талантов], признало большинство исследователей — Orelli, Cobet, Weil, Jahn, Blass.
[8] Phil. 16 стр.272.
[9] Ср. Jahrb f. class. Phil. 75 стр.175.
[10] То именно так следует понимать слова Фукидида, ясно, мне кажется, из самого их tenor’а — πάντα [целый] относится к τὸν μετὰ τὴν ναυμαχίαν ἐνιαυτόν [году после навмахии]; никакого противоположения в дальнейшем нет. Но относительно этого можно бы, пожалуй, еще спорить; дело решают фактические соображения. Если понимать иначе, то придется относить посольства к 432 г., а между тем из надписи, указывающей расходы на помощь Керкирейцам (C. I. A. 1.179). мы знаем, что в год архонта Апсевда (433) были посланы и первые 10 и вторые 20 кораблей; ср. Boeck, Kl. Schriften VI. 84 пр., Müller–Strübing, Jahrb. f. cl. Phil. 125 стр.307 пр. Придется тогда признать, что Диодор расположил события правильно.
[11] o. 1. стр.34.
[12] Этого, впрочем, Диодор не должен был знать; он не исследовал, а последовательно рассказывал — во всяком случае, он знал, что война непосредственно следует за осадой.