Перехожу к рассказу о посольстве Фемистокла и принятых царем мерах.
У Геродота (VIII. 75) Сикинн, посланный Фемистоклом в Персидский лагерь, говорит с полководцем Персов, у Диодора посланный говорит с царем. Это, мне кажется, не больше, чем случайное отступление. Диодор стремится сделать разбираемое посольство возможно более сходным со вторым посольством Фемистокла. Так как во втором говорится о царе, то он говорит о нем и в первом. Думать поэтому поводу о влиянии Эсхила (Persae 353), как это делает Wecklein[1], едва ли есть основание. Не стану я настаивать и на том, что Диодор не упоминает имени Сикинна[2] — гораздо существенней отличия в самой формулировке посольства и мотивировке действий царя.
В то время, как у Геродота Фемистокл заявляет о том, что Греки собираются бежать, а царь запирает их в проливе затем, чтобы им убежать не удалось, у Диодора Фемистокл советует запереть их в проливе, чтобы они «не убежали оттуда и не собрались у Истма», и царь, «поверив сообщению «διὰ τὴν πιθανότητα» [из–за его правдоподобия], исполняет совет Фемистокла, чтобы не дать Грекам соединиться с пешим войском, не позволить τὰς ναυτιϰὰς δυνάμεις τῶν Ἑλλήνων τοῖς πεζοῖς στρατοπέδοις πλησιάζειν [морским силам эллинов приблизиться к сухопутным войскам].
Тут нам приходится привлечь к сравнению рассказ Плутарха (Them. XII), который исследователи обыкновенно значительно сближают с рассказом Диодора[3]. Но в сущности то, что сообщает Плутарх в данной части, почти дословно сближает его изложение с Геродотовским — за исключением одной черты, на которой и основывается Albracht. Фемистокл советует напасть на Греков ἐν ᾧ ταράττονται τῶν πεζῶν χωρίς ὀντες [пока они пребывают в смятении без сухопутных войск]. О πεζοί [О сухопутных войсках] в своей мотивировке говорит и Диодор. Но сходство тут совершенно внешнее. У Диодора желательно напасть на Греков раньше, чем они соединятся с пешими, предупредить их соединение и, стало быть, усиление; у Плутарха следует напасть, пока они не соединились, пока это разъединение приводит их в ταραχή [замешательство], воспользоваться этой ταραχή [тревогой]. Материал, конечно, у того и другого один, но мотивы различны, и мотивировка Плутарха гораздо более совпадает с характеристикой положения у Геродота (VIII 74), чем с мотивировкой у Диодора.
По Диодору царь посылает корабли в битву — τὸ τῶν Αἰγυπτίων ναυτιϰὸν ἐξέπεμψε, προστάξας ἐμφράττειν τὸν μεταξὺ πόρον τῆς τε Σαλαμῖνας ϰαὶ τῆς Μεγαρίδος χώρας, τὸ ἀλλο πλῆθος τῶν νεῶν ἐξέπεμψεν ἐπὶ τὴν Σαλαμῖνα… [направил египетский флот с приказом блокировать пролив, который отделяет Саламин от Мегариды. Остальную часть своих кораблей он направил к Саламину…] для нападения на Греков.
Прежде всего непосредственно ясно, что здесь мы имеем не Геродотовскую версию. Во первых, Диодор знает только один акт, в результате которого состоялось нападение на Греков и обход Греков — Геродот знает их два; во вторых — и это важнее — у Диодора упоминается о посылке Египтян, а это сведение не только не может быть возводимо к Геродоту, но и стоит с ним в прямом противоречии. Геродот (VIII. 100) говорит об участии Египтян в битве, а по Диодору услан и, поэтому, не участвует в ней весь Египетский флот (τὸ ναυτιϰόν), не часть его, как кажется Bauer’у[4].
Тем не менее Busolt[5] старается показать, что разбираемое известие построено на основании Геродота Эфором, откуда брали Диодор и Плутарх[6] (Them. 12). Комбинация его очень остроумна, но едва ли основательна. В целях методологических я остановлюсь на ней.
Busolt полагает: 1) что Эфор говорил о 200 египетских кораблях — полагает это на основании указанных мест Диодора и Плутарха, из которых один говорит об египетских, другой о 200 кораблях[7]. Для того, чтобы иметь право на такую комбинацию, нужно доказать, что оба писателя пользовались Эфором и только Эфором, чего я доказанным не считаю.
2) Эфор имел в виду лучшие корабли, как 200 лучших кораблей были посланы вокруг Евбеи. Но этого нет нигде ни в одном из наших текстов, да едва ли и быть могло. Зачем посылать лучшие корабли для простой сторожевой службы — особенно, если, как это делает между прочим и Busolt, думать об объезде вокруг острова.
3) Лучшими кораблями Персов при Артемисии были египетские — Эфор оттуда и взял их. Но раз вообще нет речи о лучших кораблях, то незачем и говорить об этом доводе.
Но и помимо всех этих фактических невероятностей, самый способ рассуждения крайне ненадежен. Если с самого начала освободить себя от обязанности делать строго логичные выводы, если предположить, что исследуемый автор делал свои построения всякими правдами и неправдами, можно вывести все, что угодно. Если верить Busolt’у, то Эфор рассуждал следующим образом: послали вокруг Евбеи 200 кораблей, значит 200 кораблей было послано вокруг Саламина. Эти 200 кораблей были не египетские, но Эфору это все равно: лучшими при Артемисии были египетские, значит и теперь послали Египтян — и все таки 200. Да если бы Эфор захотел предположить что нибудь неосновательное, ему незачем было искать столь неосновательных оснований.
Совершенно не ясно, как представлял себе Диодор самый процесс, которым были замкнуты в проливе Греки. В результате движения оказалось то, что замыкающий отряд расположился в северной части Саламинского пролива — значит, приблизительно там же, где располагал его Геродот. Но прошел ли отряд к этому месту по самому проливу, как полагал Геродот, или обогнул для этого остров Саламин, как рассказано у Эсхила, этого сжатое изложение Диодора нам не объясняет.
Более ясен этот вопрос у Плутарха. В биографии Фемистокла (12) Плутарх повествует: царь приказал командирам кораблей διαϰοσίαις ἀναχθέντας ἤδη περιβαλέσθαι τὸν πόρον ἐν ϰύϰλῳ πάντα ϰαὶ διαζῶσαι τὰς νήσους [с двумястами судов тут же снявшись с якоря, запереть весь пролив и удерживать острова]. Здесь, кажется, не может быть сомнения в том, что Плутарх не имеет в виду движения вокруг Саламина. Корабли, конечно, входят в самый πόρος [пролив] — иначе не имело бы никакого смысла указывать на πάντα τὸν πόρον [весь пролив]. Περιβαλέσθαι[8] τὸν πόρον ἐν ϰύϰλῳ [Запереть пролив] должно в таком случае совпадать с ϰυϰλεῖσθαι ποὸς τὴν Σαλαμῖνα [окружением со стороны Саламина] Геродота. К тому же выводу приводит параллельное место в биографии Аристида (8)[9]: αἱ βαρβαριϰαὶ τριήρεις… τόν τε πόρον ἐν ϰύϰλῳ ϰαὶ τὰς νήσους ϰατεῖχον[10] [варварские триеры … заперли пролив и удерживали острова] — Персы проходили по проливу [11]), огибая остров с западной стороны. Как бы ни понимать рассказ Эсхила, у него корабли обходной эскадры были на востоке от Саламина[12].
К сожалению, этот результат нам не поможет решить вопрос о понимании Диодора, так как мы не можем утверждать единства источников обоих писателей.
Зато совершенно ясно, что никакого сходства между Диодором и Геродотом нет в понимании положения остальной части флота. У Геродота Греки замкнуты с двух сторон. У Диодора речи об этом нет. Прямо в битву идут у него корабли Персов от аттического берега, они начинают битву, вплывая в пролив, сначала ἔχοντες πολλὴν εὐρυχωρίαν [имея достаточно пространства] и только затем входя ἐς τὸ στενόν [в узкое пространство]. Понятно, что об этом и речи быть не может у Геродота. А между тем это представление для Диодоровской версии существенно. Оно вытекает из его представления о предшествующем битве расположении сил обеих воевавших сторон. Представление об εὐρυχωρία [просторе] не внесено произвольно Диодором — оно даже ставит его в затруднительное положение; варвары отступают в εὐρυχωρία [широкое пространство], но далее эта εὐρυχωρία [просторность] никакой роли не играет. Не в более или менее открытое море уходят в конце концов варвары, а Афиняне пригоняют их к суше. Если же мы теперь опять вспомним, что влияющие здесь на Диодора премиссы встречаются уже у Эсхила, что они тождественны у Плутарха, то мы поймем, что имеем здесь дело с независящей от Геродота самостоятельной версией.
Совершенно вне всякой зависимости от Геродота стоит рассказ о Самосском вестнике. Геродот (VIII. 85) рассказывает о том, что из лагеря Персов приплыл корабль Теноссцев, который и присоединился к Грекам, но дальнейшего влияния это не имело, ибо ἐθελοϰάϰεον… αὐτῶν (sc. τῶν Ἰώνων)… ὀλίγοι, οἱ δὲ πλεῦνες οὐ [отлынивали … из них (т. е. ионян) … немногие, большинство наоборот].
У Диодора дело имеет совершенно другой вид. Военачальники Ионян посылают к Грекам ἄνδρα Σάμιον [самосца], который διανηξάμενος [переплыв], значит, не на корабле, извещает Греков о движении царя и заявляет, что Ионяне отпадут во время битвы. Все это соответствует известию Геродота, но не является его повторением; описанное событие имеет совершенно другое значение и смысл; оно ободряет Эллинов надеждой на помощь Ионян, о чем у Геродота речи быть не может. Но вместе с тем отрывок носит на себе явные признаки неорганического придатка. Вестник со слов ионийских военачальников обещает отпадение Ионян; на самом деле, в дальнейшем, естественным образом, об отпадении Ионян речи быть не могло; наоборот Ионяне держатся дольше всех; уже давно было разбито крыло Финикиян, когда еще боролось другое — ионийское. Диодор вставил на место Геродотовского рассказа о Теносском корабле другой, заимствованный из другого источника. Возможно само по себе, что этот новый рассказ был комбинацией по Геродоту, как это думает Biisolt[13], но это во первых, ничем не доказано, а во вторых, ясно то, что комбинация не принадлежит автору всего данного рассказа.
У Геродота известие о замкнутии флота приносит сначала Аристид, которому Греки плохо верят, затем Теносцы, убедившие Греков в действительности сообщенного факта. Диодор об Аристиде ничего не сообщает и сообщать не может. Сообщении Самосца достаточно для того, чтобы убедить — не Греков, а Фемистокла, который, конечно, не мог бы сомневаться, кто бы ни принес известие, — ведь он подготовил сообщенное движение царя (ϰατὰ νοῦν αὐτῷ προϰεχωρηϰότος τοῦ στρατηγήματος [он понял, что его хитрость удалась]); два известия в данной связи немыслимы, значит чужд нашей версии по самому ее существу рассказ об Аристиде[14].
Отступает Диодор от Геродота и в расположении кораблей по обоим крыльям войска. На левом по Геродоту (VIII. 85) стояли Афиняне, на правом Лакедемоняне. Диодор и тех и других располагает на левом крыле, на правом стоят Эгинеты и Мегаряне. Объяснять это отступление простой ошибкой значит ничего не объяснять. Но видеть новый источник также нет основания. У Геродота только и говорится о Лакедемонянах на правом крыле. Пользовавшийся им автор мог совершенно основательно заметить, что Лакедемоняне, имевшие самое ничтожное число кораблей, не могли составить особого крыла. Так как весь рассказ и Диодора и Геродота изображает Лакедемонян действующими всегда в полном согласии с Афинянами, то Диодору естественно было и в битве поставить их рядом[15].
Поставить Эгинетов и рядом с ними Мегарян [16] на правое крыло он мог потому, что первым, как особенно отличившимся в битве и представившим наибольшее после Афинян число кораблей, естественно было отвести особое место — оставалось только правое крыло.
Я прибегаю к этому толкованию только крайне неохотно. Комбинация выдает себя своею крайней неудачностью. Никакое действительно традиционное известие не могло создать такой неравномерности крыльев на левом крыле оказывается 196 кораблей, на правом 50, или maximum 60 (Herod. VIH 43 sqq.)[17]·
Я говорил о том, что Диодор всегда рассматривает действия Афинян и Лакедемонян, как вполне согласные. На совещаниях у него везде Еврибиад на стороне Фемистокла; отчаявшись в возможности удержать в повиновении союзников, Еврибиад обращается к Фемистоклу с просьбой убедить их; пред самым выступлением в битву войска располагаются ὑπὸ τῶν περὶ Εὐρυβιάδην ϰαὶ Θεμιστοϰλέα [под началом Еврибиада и Фемистокла]. Роль Фемистокла здесь далеко не так выдвигается на первый план, как у Геродота — ясное доказательство того, как неправы те, которые в Диодоровском рассказе о битве при Артемисии желают видеть стремление Диодора возможно более выдвинуть Фемистокла.
Начинается самая битва. О том, как она произошла, мы из Геродота знать ничего точного решительно не можем, потому что у него нет указаний относительно положения, которое занимали Греки до начала битвы, Тот факт, что Диодор относительно этого положения дает точные и ясные, хотя, быть может, и неверные указания, как нельзя более соответствующие тем, которые он дает относительно общего расположения Персов, показывает, что он имеет здесь независимый от Геродота источник и притом источник тот же самый, из которого им заимствованы все существенно от Геродота отступающие подробности. Οὔτοι μὲν [Они же] (т. е. указанные раньше отряды греческого флота) ἐξέτλευσαν ϰαὶ τὸν πόρον μεταξὺ Σαλαμῖνας ϰαὶ Ἡράϰλείου ϰατεῖχον [отплыли и заняли пролив между Саламином и Гераклеоном] — так начинается у Диодора описание битвы. Совершенно ясно, что слова эти относятся ко всему греческому флоту[18], а не к одному правому крылу[19]. Так как мы, повторяю, не знаем положения Греков у Геродота, мы не можем сказать, противоречит ли ему известие Диодора. Важно то, что мы имеем свидетельство, которое не могло быть выведено из слов Геродота, которого нет у Эсхила. Здесь мы имеем особый источник.
Но не могу я делать заключения относительно нового источника из того обстоятельства, что у Диодора Финикияне оказываются побежденными раньше, чем Ионяне. Это весьма легко объяснить желанием Диодора показать, что везде, по всей линии битвы главную роль сыграли Афиняне — таков ведь общий характер вульгаты. Для того, чтобы Афиняне могли принять участие в обеих частях битвы, они должны были победить тех врагов, с которыми им пришлось столкнуться раньше, чем битва кончилась. Выводить это из рассказа Геродота (VIII. 90) о τῶν τινες Φοινίϰων τῶν αἱ νέες διεφθείρατο [некоторых из финикиян, корабли которых погибли], обвиняющих в измене Ионян, как это делает Busolt[20], неправильно. Геродот говорит об отдельных Финикиянах, корабли которых погибли; не у всех же они погибли сразу — остальные могли продолжать драться. Нужно отличать существенные черты рассказа от несущественных его украшений, придающих ему большую живость и могущих легко быть придуманными, но придуманными свободно, без сложных, затруднительных и все таки произвольных комбинаций, по общему риторическому рецепту, которому, как мы в этом многократно будем убеждаться, так охотно следует Диодор.
Не стал бы я, поэтому, затрудняться и отысканием источника для свидетельства Диодора о том, что царь «наиболее виновных из начавших бегство Финикиян казнил, остальным же пригрозил надлежащим наказанием» — меньше всего искал бы его в только что цитированном месте Геродота, где имеются в виду вовсе не те, которые начали бегство, и где говорится о казненных еще до конца битвы. И это тоже есть одна из особенностей риторического рецепта — необузданный тиран казнит правых и виновных.
Но дело изменяется в виду того, что здесь же присоединяется и факт, который должен быть Диодору дан и который стоит одиноко посреди всего дальнейшего рассказа — факт сообщаемого Диодором бегства Финикиян в Азию. Чем страннее этот факт, тем более он для нас значителен. Диодор мог неверно истолковать его, мог поставить его в неверную связь, но изобрести он его не мог, как не мог никакими комбинациями извлечь его из Геродота; он взял его из независимого от Геродота источника, в его рассказе он не только не нужен, но прямо таки неудобен.
Точно также не могут быть основаны на Геродоте указанные Диодором цифры потерь, понесенных в битве обеими сторонами[21]. Сами по себе эти цифры, конечно, округленные, очень вероятны [22]).
Следует у Диодора рассказ о втором посольстве Фемистокла. Я уже указывал на то, что Диодор старается поставить его в возможно полную параллель с первым — Θεμιστοϰλῆς δόξας αἴτιος γενέσθοι τῆς νίϰης ἕτερον οὐϰ ἐλάττον τούτου στρατήγημα ἐποίησε [Фемистокл, чьей заслугой была достигнутая победа, пустил в ход другую не менее остроумную хитрость], раньше он нечто ἐμηχανήσατο [задумал]; у Диодора эти понятия совпадают. По воспоминанию об употребленном в рассказе о первом посольстве выражении διὰ τὴν πιθανότητα τῶν παραγγελθέντων πιστεύσας [поверив сообщению из–за его правдоподобия] он и здесь пишет: ὁ βασιλεὺς πιστεύσας τοῖς λόγοις διὰ τὴν πιθανότητα [царь, поверив словам из–за правдоподобия]. Наконец, давая общее заключение, он говорит: Θεμιστοϰλῆς μὲν οὖν δυσί στρατηγήμασι χρησάμενος μεγάλων προτερημάτων αἴτιος ἐγένετο [Итак, Фемистокл путем использования двух стратагем стал виновником великих успехом]. В связи с этой строгой параллелизацией обоих рассказов находится и отличное от Геродотовского понимание события у Диодора.
По Геродоту Греки после битвы далеко не считают опасности миновавшей; они, наоборот, ждут возобновлении битвы. Царь, желая отвлечь их внимание, строит насыпь, которую рассчитывает довести до Саламина, и в то же время замышляет отступление. Следует известие о предложении Мардония и совете Артемисии; наконец, начинается отступление, царь усылает флот и чрез несколько дней уходит с большею частью войска. Афиняне преследуют Персов до острова Андроса. Фемистокл предлагает сейчас же плыть к Геллеспонту и разрушить построенный на нем мост. Когда этот план был отвергнут Пелопоннесцами, Фемистокл сумел убедить Афинян отказаться от него и отправил посла к царю, бывшему тогда еще в Аттике; посол и сообщил ему: «послал меня Фемистокл…, чтобы я сказал тебе, что… желая тебе услужить, он удержал Эллинов, желавших преследовать твои корабли и разрушить Геллеспонтский мост: ϰαὶ νῦν ϰατ᾿ ἡσυχίην ἀσφαλὴς ϰομίζου» [теперь возвращайся совершенно спокойно]. Сделал он это, ἀποθήϰην μέλλων ποιήσεσθαι ἐς τὸν Πέρσην, ἵνα, ήν ἄρα τί μιν ϰαταλαμβάνη πρὸς Ἀθηναίων πάθος ἔχη ἀποστροφὴν [чтобы обеспечить себе убежище у персидского царя на случай, если в Афинах его постигнет какая–нибудь беда] (Herod. VIII. 110).
Никакого влияния на ход дела это иметь не могло. По рассказу Геродота известие Фемистокла не имело целью побудить Ксеркса уйти с пешим войском из Аттики. Уход уже решен. Фемистокл только дает царю уверенность в том, что он может уйти, ничего не опасаясь.
Но тут мы должны считаться с мнением Дункера. Знаменитый ученый в своей уже цитированной нами статье[23] доказывает, что Фемистокл, только что так жестоко обманувший царя, не мог рассчитывать на то, что царь ему поверит[24]. Наоборот, вся сущность хитрости Фемистокла заключалась в расчете на то, что царь ему не поверит, что он предположит противоположное тому, что говорит коварный враг. Если тот говорит, что Греки не пойдут к Геллеспонту, то, значит, они именно туда и пойдут, а потому и ему следует пойти туда возможно скорее.
Верно ли это или неверно фактически, вопрос другой — Геродот дела так не понимал, другие писатели сообщают о нем совершенно иначе, никто, значит, в древности так не понимал его — для меня этого достаточно. В той связи, в которой нам сообщает о событии Геродот, подобная хитрость, пущенная в ход с такою целью, едва ли имела бы смысл. Как бы ни спешили пешие войска Ксеркса, они не могли бы прийти раньше греческого флота, не могли бы спасти моста. Если бы Геллеспонт был во власти Греков, переход для Персов не был бы возможен ни с мостом ни без него. Всякая основанная на известии Фемистокла мера прежде всего должна была бы иметь своим последствием движение персидского флота — так и говорит Геродот (VIII. 107): «ночью по приказанию царя полководцы увели корабли из Фалера обратно к Геллеспонту, ὠς ταэχεος εἴχε ἕϰαστός, διαφυλαξούσας τὰς σχεδίας περευθῆναι βασιλέι» [чтобы с возможной для каждого быстротой охранить мост для перехода царя]. Находилось ли с этим в связи и движение пешего войска, я не берусь прямо утверждать в виду того, что такой авторитетный знаток военного дела, как Hans Delbrück[25] утверждает, что отступление было совершено лично Ксерксом и его охранителями, и притом в целях вовсе не военных, и что главная часть войска, которая только одна и может быть принимаема в расчет при суждении о военной стороне дела, осталась в Греции. Во всяком случае только в комбинации с посылкой флота могло иметь смысл отступление пехоты.
У Диодора Фемистокл посылает к царю сейчас же вслед за битвой, т. е. тогда, когда и флот и пешие войска еще в Аттике, и посылка его имеет другую цель. Не заручиться расположением царя желает Фемистокл, а удалить его возможно скорей из Греции; он извещает его не о том, что он помешал Грекам плыть к Геллеспонту, а, наоборот, о том, что Греки хотят идти туда. Царь сейчас же убегает, и Греция оказана великая услуга.
Ясно вполне, что мы здесь имеем совершенно другую традицию, другое объяснение того же факта, исходящее из другого взгляда на деятельность и характер Фемистокла. Характерное соединение обеих версий мы находим у Плутарха[26]. Фемистокл посылает к царю вестника[27], который извещает его о намерении Греков плыть к Геллеспонту. Для удаления царя этого и было достаточно — и именно в этом удалении царя и видит автор смысл и цель хитрости Фемистокла — благодаря ей Греки при Платеях столкнулись παλλοστομορίῳ τῆς Ξέρξου δυνάμεως [с ничтожной частью Ксерксова войска].
Но тут же рядом вестник царя прибавляет, что «Фемистокл, заботясь о царе, советует ему поспешить… μέχρι αὐτὸς ἐμποιεῖ τινας διατριβὰς τοῖς σομμάχοις χαὶ μελλήσεις πρὸς τὴν διωξιν» [пока сам он будет устраивать союзникам разные проволочки и замедлять их погоню]. Очевидно, здесь есть и второй элемент — , то объяснение, которое дает факту Геродот: Фемистокл желает заручиться милостью царя. Оба объяснения у Плутарха соединены так тесно, что их нельзя разорвать[28]. У Диодора об этой связи речи быть не может, говорится только об одной цели спасения Греции — понятно, что вместе с этим меняется и вся характеристика Фемистокла[29], характеристика, всецело соответствующая тому представлению о Фемистокле, которое всюду проводит Диодор. Таким образом, мы замечаем значительное отличие от Плутарха; обязано ли оно своим возникновением изменениям, внесенным Диодором в его источник, или тому, что Диодор следует другому источнику, чем Плутарх, сказать я не могу; во всяком случае общность источника Плутарха и Диодора не может считаться доказанной[30].
Мы видели, что Диодор в рассказе о хитрости Фемистокла отступил от Геродота. Но в то же время одна особенность в изложении (не в самых излагаемых фактах) Диодора невольно наводит на мысль о влиянии Геродота. Писатели, сообщающие о хитрости Фемистокла, точнее не определяют, какая именно часть войска — сухопутное или флот — была удалена вследствие получения известия о предполагаемом Греками разрушении моста. Так как по многим версиям и, между прочим, Диодоровской, хитрость относится ко времени, когда флот еще не ушел, то естественно полагать, что, по воззрению указанных писателей, результатом хитрости было и удаление флота. Между тем Диодор с особенной настойчивостью указывает именно на отступление пешего войска — φοβούμενων γὰρ τῶν Ἑλλήνων πεζῆ διαγωνίζεσθαι πρὸς τοσαύτας μυριάδας, ἐταπείνωσε τολὺ τὰς δυμάμεις τῶν πεζῶν στρατοπέδων ϰτλ. [так как греки боялись сражаться на суше против стольких мириад персов, он значительно сократил количество персидских бойцов и т. д.] — дело именно не в факте удаления пешего войска, а в том, что Диодор именно на него так напирает. И это у него не случайность, не простой риторический прием; в том «слове», которое он посвящает восхвалению Фемистокла вслед за известием о его смерти (XI. 59), в одном из тех похвальных слов, которые, как мы уже видели, обыкновенно составлены более или менее свободно самим Диодором, он опять таки подчеркивает указанное обстоятельство — τίς πολέμου μεγίστου ϰατασχόντος αὐτὴν (sc. τὴν πατρίδα) διέσωσεν, μιᾷ δ᾿ἐπινοίᾳ τῇ περὶ τοῦ ζεύγματος γενομένῃ τὴς πεζὴν τῶν πολέμίων δύναμιν ἐξ ήμίσους μέρους ἐταπεινωσεν ϰτλ [который, когда гигантская война охватила его родину, спас ее и одной хитростью с мостом уменьшил сухопутные вооружения противника в два раза и т. д.].
Не ясно ли, что настаивать на удаления пешего войска можно именно при тех обстоятельствах, которые рисует нам Геродот, по рассказу которого флот удален еще раньше? Не вероятно ли, что разбираемые места Диодора составлены под впечатлением Геродотовского рассказа[31]?
В дальнейшем изложении войны Диодор еще теснее примыкает к Геродоту. Сейчас же в описании действий флота он почти дословно следует ему (VIII. 130), но верный заимствованному им из другого источника сведению о том, что Финикияне еще в Аттике убежали от гнева царя в Азию, он и тут, говоря о стоянке персидского флота в Кумах, прибавляет: πλὴν Φοινίϰων [кроме финикиян]. Этого известия он не мог бы ни. каким образом вывести из Геродота, так как последний сообщает нечто этому прямо противоположное (IX. 96). Весьма вероятно, что интересующее нас замечание не взято Диодором из источника — он только, помня сообщенное им раньше сведение и сознавая свое отступление от Геродота, старается свое дальнейшее, основанное на Геродоте изложение привести в согласие с предыдущим[32].
Геродот любит после описания битвы указывать на то, кто в ней оказался ἄρίστος [наилучший]. Так поступает он и закончив рассказ о Саламинской битве; основывается ли он при этом на каком нибудь официальном акте, трудно сказать; сам он рассказывает об этом ἄρίστος, как об определенном мнении, не как об официальном титуле. Между тем Диодор именно в этом последнем смысле понимает слова Геродота. Только на основании такого понимания он и может рассказывать о том, что Лакедемоняне, желая обидеть Афинян, признали, что из городов ἀριστεῖα заслужила Эгина, из отдельных лиц Аминий, брат трагика Эсхила, между тем как Геродот заявляет только, что из городов ἤϰούσαν Ἑλλήνων ἄριστα — Эгина, а затем Афины, из мужей же Эгинет Поликрит и Афиняне: Эвмен Ἀναγυράσιος· и Аминий Παλληνεὺς, δε ϰαὶ Ἀρτεμισίην ἐπεδίωξε [Эвмен из дема Анагирунта и Аминий из Паллены, который преследовал Артемисию] (VIII. 93 ср. VIII. 87)[33].
Самый порядок изложения — πόλεων — ἀνδρῶν [из городов — из мужей] указывает на влияние Геродота, но есть и отклонения. Отклонения эти заключаются, во первых, в выпуске одного из имен Афинян, что можно бы пожалуй объяснить самым понятием об официальных ἀριστεῖα — первым может быть один — , во вторых, в опущении имени Эгинета. Этого опущения нельзя признать тенденциозным — раз говорится о желании Лакедемонян отодвинуть на задний план Афинян, нельзя думать о намеренном опущении соответствующего этому желанию факта. Очевидно, кроме Геродота, Диодор имеет другой источник, сведения которого вдвинуты в заимствованные у Геродота рамки.
К тому же ведет и упоминание Аминия. Упоминает его имя и Геродот, но Диодор, кроме простого упоминания, присоединяет и указание причины, по которой Аминий получил приз — не той, которая указана у Геродота, если он вообще указывал причину[34]. Возможно, что это однако основано на комбинации сообщенного Геродотом (VIII. 44) сведения о том, что Аминий первый сцепился с вражеским кораблем, с другим сведением, рассказанным им самим (XI. 18. 4) и не взятым из Геродота, сведением о навархе Персов, который первый столкнулся с врагом и погиб λαμπρῶς ἀγωνισάμενος [блестяще сражаясь] — Диодор и рассказывает, что Аминий потопил корабль персидского наварха. Тем не менее и при этом предположении остается еще один элемент, не взятый из Геродота и не происшедший из комбинации — указание на то, что Аминий был братом Эсхила. Это указание должно было быть заимствовано прямо или посредственно либо из исторического источника, между прочим заметившего, что Аминий был брат Эсхила, либо из биографии Эсхила, заметившей между прочим, что брат его отличился в Саламинской битве, как биографии поэта сообщают анекдоты о Кинегире[35].
В рассказ о распределении наград совершенно произвольно внесена тенденция. Лакедемоняне, предвидя, что им придется состязаться с Афинянами из за гегемонии, желают уже теперь ταπεινοῦν [] их φρόνημα. Афиняне обижены, и Лакедемоняне, боясь, как бы Фемистокл ἀγαναϰτήσας ἐπὶ τῷ συμβεβηϰότι [недовольный результатом], не задумал чего нибудь дурного против них и против Эллады, почтили его дарами в размере двойном против получивших ἀριστεὶα — очевидно, желая помирить с собой Фемистокла. Если мы будем искать соответствующего места у Геродота, то окажемся в некотором затруднении. Геродот в одном месте (VIII. 123) говорит о том, что, когда зашла речь об ἀριστεῖα стратегов, то первой награды не получил никто, вторая большинством голосов была присуждена Фемистоклу. Сейчас же затем (VIII. 224) говорится о поездке Фемистокла в Спарту и об исключительных почестях, оказанных Спартанцами Фемистоклу. Очевидно, Диодор пользуется вторым указанием, беря из него упоминание о данных Фемистоклу рядом с Еврибиадом ἀριστεῖα мудрости, причем не забывает и первого. Характер этому он, однако, придал другой — именно вследствие связи, в которую поставлены эти оказанные Фемистоклу почести с предыдущим поведением Лакедемонян — и нельзя не сознаться, что эта связь неудачна. Во первых, неясно, каким образом Спартанцы могли распределять общие ἀριστεῖα, во вторых, неясно, какую связь имеет недовольство Афинян — недовольство, которого Лакедемоняне не могли не ожидать, — с почестями оказанными Фемистоклу — отдельному человеку; ведь и непосредственно после битвы и Афинянин получил ἀριστεῖα.
Почести, оказанные Фемистоклу, Диодор связывает с его дальнейшей судьбой. Повод для этого ему мог дать Геродот, говорящий о φθόνος [зависти] и упреках, вызванных этими почестями (VIII. 125). Но у Геродота это частный, не имеющий значения случай, Диодор придает ему другое значение. Δωρεαί [дары], бывшие по его же рассказу только заменой ἀριστεῖα — простыми почестями — у него вдруг являются действительными дарами, чем то вроде подкупа, и принятие Фемистоклом этих даров ведет к его политическому падению — ὁ δῆμος… ἀπέστησεν αὐτὸν ἀπὸ τῆς στρατηγίας, ϰαὶ παρέδωϰε τὴν αρχήν Ξανθίπῳ Ἀρίφρονος [демос … отстранил его от командования и передал должность Ксантиппу, сыну Арифрона]. Этого у Геродота нет. У него Фемистокл молча сходит со сцены. Конечно, Диодор мог бы сделать некоторые выводы из того, что в следующем году стратегом был Ксантипп[36]. но это одно само по себе не давало бы ему права говорить об отставлении Фемистокла; он мог бы просто не быть выбран на следующий год. Так ли это фактически[37], об этом нам здесь говорить не приходится — Диодор говорит не об естественном переходе власти из одних рук в другие, а о политическом перевороте; для этого он должен был иметь известные указания. Является ли вообще связь, в которую поставил дело Диодор, результатом простой комбинации, это вопрос совершенно другой, от вопроса о самом характере отставки Фемистокла независящий[38].
На той же почве недовольства Афинян развивается у Диодора и дальнейшая история посольства Мардония. Признавать эту связь по существу дела необходимой мы едва ли можем. Геродот в эту связь событий не ставит. Он и вообще не останавливается на специальных причинах, побудивших Персов войти с Афинянами в переговоры — очевидно, он их определенно не знает, так как предположительно высказывается относительно значения полученного Мисом (Μυς) оракула. Как бы то ни было, Мардоний посылает послом в Афины царя Македонян Александра, и Спартанцы, узнав об этом и боясь, чтобы Афиняне не сдались на предложения царя, и с своей стороны посылают в Афины послов.
Диодор причину посольства знает. Персы узнали, что Афиняне недовольны Эллинами и потому посылают к ним в надежде склонить их на свою сторону. Поэтому же посылают послов и Лакедемоняне. Почему и для чего? Лакедемоняне специально желали ταπεινοῦν τὸ φρόνημα [смирить гордость] Афинян, и теперь, когда результаты их действий проявились, они посылают к ним послов. Смысл это имело бы только в случае известных примирительных предложений, извинений и т. п. Но ни о чем подобном у Диодора речи нет. Оказывается, что послы фактически посланы только для того, чтобы возражать послу Персов, но тогда посольство Лакедемонян должно было бы явиться результатом посольства Мардония, и именно эту связь обоих посольств между собою Диодор и уничтожил, поставив их оба в связь со слухами об ἀλλοτριότης [отчуждении][39] Афинян. Очевидно, Диодор не сумел достаточно полно слить двух своих мотивов — заимствованного из Геродота повествования о посольствах и извлеченного из предыдущего изложения мотива распри между союзниками.
Эта неполнота слияния особенно ясно проявляется в самой композиции занимающего нас отрывка. Послы были посланы Эллинами, а между тем говорят послы Лакедемонян. Реально тут никакого противоречия нет; Лакедемоняне, как гегемоны обще–эллинского союза, могли своих послов послать, как представителей Эллинов; эти послы могли в качестве представителей Эллинов говорить — но за то есть противоречие формальное. Ни один, совершенно свободно, aus einem Zuge, как говорят немцы, работающий писатель не скажет: διαβοηθείσης τῆς τῶν Ἀθηναίων πρὸς τοὺς Ἕλληνας ἀλλοτριότητος ἥχον εἰς τὰς Ἀθήνας πρέσβεις παρὰ Περσῶν ϰαὶ παρὰ τῶν Ἕλλήνων [40]… οἱ μὲν ὑπὸ τῶν Περσῶν ἀποσταλέντες… οἱ δὲ παρὰ τῶν Λαϰεδαιμονίων πεμφθέντες [когда об отчуждении, возникшем между афинянами и другими греками стало широко известно, в Афины прибыли послы от персов и от греков … те, кто пришли от персов … но те, что пришли от лакедемонян], никакой самостоятельный писатель, написав о том, что посылка послов вызвана ἀλλοτριότης [отчуждением] Афинян по отношению к Эллинам, не заставит этих послов — без всяких с своей стороны оговорок — просить Афинян τηρεῖν τὴν πρὸς τοὺς Ἕλληνας ϰαὶ συγγενεῖς ϰαὶ ὁμοφώνους εὔνοιαν [придерживаться своей верности по отношению к грекам, которые были с ними людьми одной крови и одного языка].
Повторяю, противоречие только формальное — но в этой то формальной неудачности лучшее доказательство того, что Диодор только перерабатывает рассказ Геродота, находясь под влиянием чуждой Геродоту тенденции, которую он раньше внес в свой рассказ. Свою роль играет и простой стилистический прием удобного перехода от одной части рассказа к другой.
В ответе Афинян отмечу стилистически красивую фразу: «нет ни земли такой, ни такого количества золота, которое побудило бы нас изменить обще–эллинскому делу». У Геродота (VIII. 144) она служит ответом Спартанцам, у Диодора Персам, но этому отличию не следует придавать особенного значения. Фраза могла Диодору в таком виде казаться более удобной с риторической точки зрения.
Точно также не следует придавать особенно важного значения отличию, существующему между Диодором и Геродотом в описании дальнейших действий Мардония. Диодор рассказывает, что «Мардоний, находясь в Беотии, сначала старался склонить на свою сторону Пелопоннесские города, рассылая стоявшим во главе их деньги». Связь места указывает на то, что мы имеем не что иное, как свободное распространение совета, вложенного Геродотом (IX. 12) в уста Фивян. «Посылай деньги имеющим власть в городах и, посылая их, ты произведешь раскол в Элладе». То, что у Геродота является невыполненным советом Фиванцев, Диодор выдает за совершившийся факт, факт, который дальнейших последствий не имеет, что и показывает, что мы здесь не имеем у Диодора действительного расширения Геродота, как это думает Bauer[41], не обративший внимания на параллельное место последнего[42].
Цифры, которыми Диодор определяет размеры бывшего в распоряжении Мардония войска, в данном случае можно, кажется, отчасти без натяжки объяснить данными Геродота. По Геродоту число варваров, данных Мардонию царем и участвовавших в Платейской битве, было 300000 (VIII. 113). Диодор сообщает, что число союзников было 200000, и я не понимаю, как можно иначе понимать место Диодора[43] — χωρὶς τῆς διδομένης ὑπὸ Ξερξου στρατιᾶς πολλοὺς ἄλλους αὐτὸς Μαρδόνιος ἐϰ τῆς Θρᾷϰης ϰαὶ Μαϰεδονίας ϰαὶ τῶν ἄλλων τῶν συμμαχίδων πόλεων ἠθροίϰει, πλείους τῶν εἴϰοσι μυριάδων [помимо переданных ему частей армии Ксеркса, сам Мардоний набрал много других солдат из Фракии, Македонии и других союзных государств, — более двухсот тысяч человек]. В этом последнем числе Диодор мог свободно отступить от Геродота, который признает, что числа присоединившихся к Мардонию «никто не знает», и указывает свое число 50000 только по догадке (IX. 32), чем я, конечно, вовсе не хочу сказать, что Диодор свое число свободно выдумал. Складывая 300000, указанных Геродотом, со своими 200000, он и получил указанные им (XI. 30. 1) 500000[44].
Все те колебания Лакедемонян, которые так подробно описаны Геродотом (IX. 6. sqq.), опущены у Диодора. Он прямо идет к цели — Пелопоннесцы идут на помощь Афинянам. Эта прямолинейность есть следствие того же желания опускать эпизодические подробности, которое мы уже неоднократно отмечали.

---

[1] Ueber die Tradition der Perserkriege. Sitzungsber. d. Bayer. Akad. Hist. phil. kl. 1876 стр.29.
[2] Во всяком случае заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что при первом посольстве Диодор совершенно отказывается определить, кто был посланный Фемистоклом, при втором, где Геродот (VIII. 110) называет посланца οἰϰέτης [слугой] Фемистокла, Диодор называет его педагогом его детей, каким и был, по Геродоту, Сикинн. Выходит так, будто оба раза были посланы различные люди. При указанном уже стремлении Диодора сблизить оба посольства это не может не показаться несколько странным.
[3] Cp. Albraclit De Themist. Plutarchei fontibus. 43.
[4] o. 1. 309.
[5] Ephoros als Quelle u. s. w. стр.629.
[6] В Griech. Gesell. II² стр.698 пр. Busolt говорит о «некоторых пунктах соприкосновения источника Плутарха с Эфором».
[7] Следует отметить существенное отличие обоих рассказов. У Диодора обходная и наступательная эскадра выступают одновременно. Это едва ли вероятно, но Диодор не мог бы говорить этого, если бы его источник настаивал на противном: источник Плутарха именно на противном настаивает; наступательной эскадре приказано было ϰαθ᾿ ἡσυχίαν [в спокойствии] оставаться, обходной ἀναχθέντας ἤδη [немедля снявшись с якоря] отплыть.
[8] Если только περιβαλέσθαι [запереть] верно; судя по употреблению глагола, смысл могло бы в данном сочетании иметь только activam [действительный залог], но никак не medium [медиальный]. В Arist. 8 Плутарх, действительно, в совершенно тождественном смысле употребляет выражение περιβαλοῦσαι [окружив].
[9] Полную тождественность обоих мест, помимо всего прочего, подтверждает и одинаковое упоминание в них странных и необъяснимых из контекста αἱ νῆσοι [островов].
[10] Это вовсе не значит, что Персы произвели замкнутие тем, что выставили корабли вдоль пролива; в описанный у Плутарха момент они только ϰατεῖχον [удерживали], а не ϰατέσχον [забрали] пролив — движение не было закончено. В противоположность Геродоту у Плутарха Аристид увидел маневр не законченным, а совершавшимся — τούτων πραττομένων [пока это совершалось] (Them, 12).
[11] Ср. Mohr. Die Quellen Plutarchs und Nepos Themist., sowie d. entsprechenden Partien d. Diodor u. Justin стр.33 и возражение Holm’а в Bursians Jahresberichte. 23 стр.385.
[12] ср. Busolt 1. 1.
[13] о. 1. II² 703 пр. 1; нужно отметить, что рассказ Геродота IX. 90 сл., послуживший будто бы источником этой комбинации, обработан в соответствующем месте Диодора (XI. 33. 2).
[14] Если только не предположить, что Диодор, вставив в свой рассказ эту версию, привел в соответствие с нею остальной свой рассказ. Мы видели, как мало он вообще умеет это делать, видели, что по отношению к известию об отпадении Ионян он этого в данном случае сделать не умел.
[15] Hauvette o. 1. 422 объясняет это обстоятельство на основании Herod. VIII. 87, где рассказывается о преследовании Афинским кораблем корабля Артемисии; само по себе это бы еще ничего не доказывало, так как в битве расположение флота изменилось и сама битва превратилась в ряд отдельных схваток, но возможность такого вывода со стороны Диодора не исключена, хотя он представляет себе битву совершенно правильной.
[16] См. стр.57.
[17] Beloch, Die Bevölkerung d. griech. — römischen Welt, стр.508 полагает, что кораблей Эгинетов было не 30, а 40, и уменьшает число афинских триер (cp. Ctes. De r. pers. 26); cp. Stein ad Herod. VIII. 42. Paus. II, 29, Aesch. Persae. 336. Общая сумма у Геродота 378, подсчет отдельных чисел дает 366.
[18] Toepffer, Quaestiones Pisistrateae стр.16.
[19] Breitung, Jahrb. f. dass. Phil. 129 стр.859,
[20] Rhein. Mus. 38 стр.629.
[21] Комбинация Busolt’a, Ephoros über die Verluste bei Salamis und bei Plataiai, Rhein. Mus. 38 стр.629 основаны на грубой арифметической ошибке (1000000 :1000=1000 :1, не 100 :1).
[22] Cp. Duncker, Abhandlungen и. т. д.51.
[23] Abhandlungen и т. д. стр.41 слд.
[24] Не могу не сказать, что мне это представляется недостаточно выясненным. Должен ли был царь считать себя обманутым Фемистоклом? Что Греки не замышляли бегства, он не мог бы знать, да они ведь его в действительности замышляли. Мог ли Фемистокл нести ответственность за неудачный исход битвы? Cp. Wecklein о. 1. стр.12 слл.
[25] Die Perserkriege und. die Burgunderkriege стр.102; cp., впрочем Thuc. I. 73. 5 и Hauvette о. 1.434.0 значении разрушения моста и хитрости Фемистокла см. у Debrück’а 1. 1.
[26] См. Themist. 16 и сокращенный, но почти дословный пересказ в Arist. 9 cp. Bauer Plutarchs Themistocles für Quellenkritische Uebungen а. 1.
[27] Одного из царских евнухов Арнака — один из фактов существенного отличия между Плутархам и Диодором cp. Holzapfel, Untersuchungen über die Darstellung der Griechischen Geschichte von 489 bis 413 V. Chr. bei Ephoros, Theopomp u. a. Autoren стр.160 Albracht De Themistoclis Plutarchei fontibus стр.42, A. Schmidt Das Pericleische Zeitalter I. стр.125.
[28] Особенно ясна эта неразрывность связи, с явной наклонностью к объяснению Геродота, в сжатом изложении того же посольства Arist. 9; вестник сообщает: ὅτι πλεῖν ἐπὶ τὰς γεφύρας ὡρμημένους τοὺς Ἕλληνας αὐτὸς ἀποστρέψειε σώζεαθαι βασιλέα βουλόμενος [что греки уже были готовы плыть к мосту, но он отговорил их, заботясь о спасении царя].
[29] Ср. Bauer, Themistocl. стр.95; изложение Nep. Them. 5 слишком сжато, чтобы можно было точно судить о его составе и отношении к Диодору.
[30] См. Прим. 129.
[31] Объяснение Геродота могло вызывать критику в древности, как оно вызывает ее теперь. Представленные Wecklein’ом Sitzungsberichte u. s. w. 1876 стр.225, Bauer’ом Themistocles стр.21 и др. возражения направлены именно против этого объяснения, а не против самого факта ср. Savelli, Themistocle стр.31. Не подобной ли критикой объясняется возникновение двух указанных нами версий?
[32] Указанное Диодором число кораблей не согласуется с Геродотовским (ср. прим. 9); важно, однако, что Диодор, как и Геродот, считает нужным привести вообще цифру.
[33] Желает ли этим Геродот указать на причину, по которой Аминий ἤϰουσεν ἄριστος [был объявлен лучшим], для меня очень сомнительно.
[34] У Bauer’а Benutzung и т. д. стр.316, очевидно, простой недосмотр.
[35] Ср. vita Эсхила 4, Suidas s. v.; уже то, что братья Эсхила отличаются и в Марафонской и в Саламинской битве, делает традиционность сообщения подозрительной. К тому же Геродот называет Аминия Παλληνεύς [палленцем], между тем как Эсхил был Ἐλευσίνιος [элевсинцем]. Очевидно, здесь комбинация ср. G. Herman, Opuscula II 166, Dieterich y Pauly–Wissowa I 1066. Но едва ли можно приписывать эту комбинацию Эфору — время подобных историко–литературных построений несколько позже.
[36] Herod. VIII 131 — cp. Bauer, Die Benutzung и т. д. стр.317‑хотя впрочем из этого места вовсе не следует, что Фемистокл не был стратегом — он только не был главнокомандующим.
[37] Решение зависит от сложного вопроса о времени избрания стратегов; cp. ex. gr. Grote History of Greece V, 196. Wilamovitz, Aus Kydathen стр.78, Hauvette о. 1. стр.440.
[38] Связь между Диодором с одной стороны и Thuc. I. 74.1 и Herod. IX. 71 с другой стороны (Bauer Them. стр.85 и 103) для меня не ясна. Эфор (Müller F. H. G. I стр.264 frg. 112) только об ἀριστεῖα Эгинетов и говорит.
[39] Уже отсюда ясно, насколько неправ Busolt о. 1. II² 720 пр. 2, и тут видя в рассказе Диодора пересказ изложения Эфора.
[40] Фактически Диодор во всем следует Геродоту (VIII 136 sqq.) Послы действительно пришли вместе (Herod. VIII. 141) — дело только в том, что они не могли выйти вместе.
[41] Die Benutzung и т. д. стр.318.
[42] Посольство Артемия из Зелеи едва ли относится сюда; ср. Ael. Arist. Panath. Dind. 310 sch. 327 Busolt о. 1. Il² 653 пр. 3.
[43] Cp. Bauer 1. 1.
[44] Никакого противоречия здесь нет — у Bauer’а здесь какое то странное недоразумение. Противоречие получилось бы только с указанными в XI. 12. 5. 400000, но там уже Weselling изменил в 300000.