Глава VI. Исократ

§ 1
Исократ родился в 436 году и прожил 97 лет в полном обладании своими способностями. Его детство и юность протекли среди ужасов Пелопоннесской войны; он был уже совершеннолетним, когда провал сицилийской экспедиции склонил чашу весов против Афин. В зрелом возрасте он видел падение его города в результате капитуляции Лисандру. Он жил под спартанской гегемонией, видел основание нового Афинского союза в 378 году, рост и падение власти Фив. В то время когда Филипп получил трон Македонии он был уже. по обычным меркам, стариком, но законы смертности сдерживали свой ход в случае этого афинского Нестора. Некоторые из его важнейших сочинений были им написаны после 80 лет; «Филипп», который он написал в возрасте 90 лет, не показывает ни малейшего упадка сил; одну из длиннейших своих речей — «Панафинейскую» он сочинил в возрасте 97 лет и дожил до того, чтобы поздравить Филиппа с победой при Херонее в 338 году.
В жизни столь протяжённой и столь замечательной по жизненному опыту, мы должны были б отыскать много перемен, со временем, прежних взглядов. Но Исократ был человеком очень устойчивым в своих воззрениях. Что до воспитания и образования, в 391 году в речи против софистов он сформулировал взгляды практически идентичные с теми, которые он выразил почти 40 лет спустя в речи об обмене имуществом и которые сохранил и в своём последнем сочинении — «Панафинейской речи» (339 г.). Что касается греческой политики, он до конца жизни держался мнений, выдвинутых в «Панегирике» 380 г. Цели его оставались неизменными, хотя по необходимости менялись способы, с помощью которых он надеялся достичь их.
О ранних годах его жизни мы имеем мало сведений. Сам он сообщил нам, что его отцовское достояние погибло из–за Пелопоннесской войны [1], так что он принуждён был приобрести себе профессию, чтобы зарабатывать на жизнь.
Содержащийся в его «Жизнеописании» рассказ о том, что он пытался спасти Ферамена, когда тот был осуждён Тридцатью тиранами, содержится только у Псевдо–Плутарха и не имеет другого подтверждения. Из «Федра» Платона [2] кажется явствует, что он был близок с Сократом, что Сократ был о нём высокого мнения и считал, что этот молодой человек может добиться успеха в ораторском искусстве или в философии. В числе первых его учителей традиция называет софистов Продика, Протагора и Горгия. Полагали, что он посетил Горгия в Фессалии.
Плутарх утверждает, что он открыл на Хиосе риторическую школу с девятью учениками, что здесь он вмешивался в политику и способствовал установлению демократии [3]. Рассказ этот может быть принят с оговорками. Сам Исократ никогда не имел к этому отношения и в письме 6 (§ 2) (к детям Ясона) отговаривается от посещения Фессалии тем, что создастся неблагоприятное мнение о человеке, который всю свою жизнь «пребывал в покое», а на старости принялся путешествовать [4]. Джебб полагает, что он пробыл на Хиосе недолгое время в 404-403 гг.
Между 403 и 393 гг. Исократ сочинил некоторое количество судебных речей, но однако никогда не выступал в качестве защитника по причине природной неспособности — отсутствию голоса и нервности, на которые он с сожалением ссылался, что они делают его непригодным для подобной деятельности.
Около 392 года он открыл школу в Афинах и в 391 г. обнародовал в речи «Против софистов» свои взгляды на образование. Ученики его были большей частью афинянами, многие из них впоследствии стали заметными людьми [5].
Возможно между 378 и 376 гг. Исократ совершил несколько поездок с сыном Конона Тимофеем, который участвовал в организации нового морского союза. С этого времени и до 351 года у него было много выдающихся учеников из различных областей — из Сицилии и Понта, так же как и изо всех частей Греции и достиг, как он говорит нам, неплохого материального положения, хоть и не имел большого состояния.
В 351 году, когда Артемисией, вдовой Мавсола из Карии, было объявлено большое состязание в красноречии в память её мужа, сообщается, что все участники были учениками Исократа.
В последний период своей жизни (351-338 гг.) Исократ всё ещё продолжал обучать и всё так же настойчиво занимался сочинительством. Так в 346 г. он издал «Филиппа» — одно из самых важных своих сочинений и одно из величайших по своему историческому интересу; в 342 г. он начал длиннейшую «Панафинейскую речь», которая была уже наполовину закончена, когда он был сражён болезнью, вынудившей его растянуть её завершение на три года. Она была закончена в 339 году. На следующий год, вскоре после битвы при Херонее, он умер. В древности распространено было мнение, что он покончил с собой, уморив себя голодом вследствие новостей о падении греческой свободы; мнение совершенно невероятное, если мы примем во внимание, что исход битвы дал возможность исполнения надежд, которые Исократ лелеял полжизни, над осуществлением которых трудился свыше 40 лет — надежд на сосредоточение власти в руках одного человека, который должен был спасти Грецию, объединив её и повести на завоевание Востока.
В своём последнем письме, написанном после битвы при Херонее, он поздравлял Филиппа с его победой; и даже если письмо это неподлинное, всё равно, судя по тону всех прежних его речей, очень вероятно, что он расценивал успех Македонии как победу его имперских идей.
§ 2 Стиль
Хотя Исократ сочинил в юности несколько судебных речей, но это не те сочинения, по которым следует о нём судить; ведь и сам он, будучи далёк от того, чтобы требовать себе за эту деятельность одобрений, принимал позднее извиняющийся тон, говоря об этих ранних своих работах. Как учитель риторики он приобрёл вели кую известность, зачисляя, как он хвастался, даже и царей в число своих учеников; и он достиг полноты совершенства в технике искусства риторики.
Он был так же мастером стиля, обладавшим теориями композиции, которые применял на практике с таким искусством, что должен занимать выдающееся место в любом труде по истории развития греческой прозы.
Но величайшего уважения к себе он требует как политический писатель. Его потрясающе смелые теории греческой политики выражены в совершенной прозе и в завершённой риторической форме; но художественная форма — только добавочное украшение, орнамент. Даже если б Исократ писал в самом простом и лишённом украшений стиле всё равно он сделал бы себе имя своими изысканиями в области политической науки и тем фактом, что обладал более широким и либеральным взглядом на эллинство, чем любой афинянин до или после. Потому–то он, вероятно никогда не произнесший ни одной публичной речи, приобрёл большую значимость, чем любой другой оратор; и хотя он не был политиком в узком смысле слова, он был более влиятелен, чем любой из тех, не исключая Демосфена, кто посвятил свою жизнь политике, ведь он породил и пропагандировал идеи, осуществление которых коренным образом меняло ход развития греческой цивилизации. Он был возможно тем, кто первым побудил Филиппа попытаться завоевать Азию, как до того он уже побуждал сделать это Дионисия и других — всё ради единства греческих государств и распространения эллинства. Несомненно, он побуждал македонян к осуществлению этого проекта и возможно именно ему мы обязаны тем, что после смерти Филиппа Александр нашёл уже путь к её осуществлению расчищенным.
Исократ не мог предвидеть каковы будут результаты завоеваний Александра; Александр сам изменял и расширял свои цели по мере своего продвижения вперёд. Но несомненно, Исократ возбуждал общее желание к осуществлению этого предприятия и ясно видел, до определённой степени, контуры в которых оно должно было осуществиться. Мелкие судебные дела, составлявшие предмет занятий Лисия и Андокида выглядят незначительными и банальными и даже патриотические заявления Демосфена кажутся второстепенными по сравнению с публичными речами Исократа, в которых цивилизация и варварство, единение и распри были сторонами тяжбы, а судом — весь мир.
Дионисий приводит Исократа в качестве примера гладкого (или цветистого) стиля, походящего на хорошо вытканные ткани или картины, где светлое оттенено тёмным [6].
Ясно. что осознанно стремиться к таким эффектам означает возносить простое выражение до высот с риском утратить выразительность и ясность. Мнение Исократа относительно структуры прозы мы узнаём частично из его собственных высказываний, частью из сочинений Дионисия, частью из исследования стиля Исократа. Этот вопрос был очень тщательно и полно исследован Блассом, мы же попытаемся только кратко суммировать результаты его исследований.
Самая замечательная черта его стиля — забота о том, чтобы избегать зияния (хиатус). Это отмечает в частности и Дионисий, который процитировав из «Ареопагитика» длинный пассаж, особенно его восхитивший, замечает: «среди гласных здесь нет ни единой противности слуху из числа нами указанных, да такова, пожалуй, и вся речь, если только от меня в ней ничто не ускользнуло; среди полугласных и безгласных букв таких противностей мало, да и те неявные, да и те не подряд» [7].
Следовало б ожидать, что для того, чтобы этого добиться надо было б часто отступать от естественной формы выражения или изменяя обычный порядок речи или же вставляя ненужные слова. Может быть Исократ к этим способам и прибегал, но мастерство с которым он группирует материал такова, что надо очень тщательно вчитываться в текст для того, чтобы обнаружить искажения [8].
Далее Дионисий отмечает, что неблагозвучие или столкновения согласных у него редки и в этом Исократ, как кажется, следовал правилам евфонии, изложенным в его собственном Τεχνη . Во фрагменте сохранённом Гермогеном он советует своим читателям избегать повторения одних и тех же звуков в следующих друг за другом словах, как напр. ηλικα καλα , ενθα Θαλης [9]. Наблюдательность Бласса позволила обнаружить места в которых естественная форма фразы изменена была, чтобы избежать такого соседства сходных звуков. [10] Также, некоторые сочетания согласных трудны для произношения и поэтому их также надо избегать. Много справедливого так же в замечании Дионисия, что при чтении Исократа надо принимать во внимание не отдельные слова, а фразы в целом.
Третья характерная черта стиля Исократа — это внимание, которое он уделяет ритму.
Экстравагантность Горгия была помехой развитию языка из–за введения в прозу ритмов и языка поэзии; Фрасимах, как мы знаем из «Риторики» Аристотеля изучал эффект применения пеонийской стопы в начале и в конце периодов [11]. Исократ, осуждая пользование поэтическими метрами в строгом смысле слова допускал, что в ораторской прозе должны быть свои собственные ритмы и благоприятные сочетания трохеев и ямбов. В этом он отличался от Аристотеля, который отвергал ямбический ритм как слишком близкий к естественному течению обычной речи и трохаический, как слишком легковесный и быстрый, в противовес гекзаметру, слишком торжественному для обычной речи [12].
Периоды Исократа замечательны по своей отделанности. Анализ Бласса демонстрирует нам сложность структуры некоторых из самых длинных предложений, почти сравнимую со сложностью структуры предложений в одах Пиндара. Никогда, возможно, не было писателя достигавшего такой цветущей сложности в построении фраз. Но Исократ — раб своих собственных достоинств: его периоды столь протяжённы, столь закончены, столь равно художественны, что их вечное течение монотонно. Лисий, менее безупречный по форме, в результате более разнообразен; Демосфен, так же сочинявший длинные периоды, в них не замыкается и разнообразит свой стиль с помощью противопоставлений.
Структура периода приспосабливается естественным образом к антитетическим формам выражения. Мы уже заметили у Антифонта частое повторение разного рода словесных антитез - λογω и εργω , μεν и δε и других. Исократ, располагая примерами предшественников и наставлениями прежних риторов, обладая собственной системой взглядов на строение фразы, очень полно развивает систему параллелизма в слове, смысле и звуке.
Таким образом, период у него состоит, как мы видим, из последовательности колонов, каждый из которых соотносится с другим по величине и пары соотносящихся между собой колонов содержат пары слов, параллельных по смыслу, форме или звуку. Таким способом весь период оказывается тесно связан вместе.
Словарь. Schemata
Его словарь избегает неумеренности и излишества; он, по мнению Дионисия, чистейший из аттикистов, за исключением Лисия. Но если мы сравним их двоих, мы найдём у Исократа много больше склонности к изящному письму. Он умеет достигать замечательных результатов, пользуясь обычными словами и он всегда сознательно к этому стремится после некоторой напыщенности выражений. Это наиболее заметно в учебных речах, таких как «Елена» и «Бусирис», где высокопарные сложные слова нередки, а метафоры более часты и более разительны, чем в речах на реальные темы.
Одна из черт такой искусственности стиля, которой подражали почти все последующие ораторы, не вызванное необходимостью нагромождение слов почти синонимичных, чтобы выразить одну идею [13]. С другой стороны, мы находим иногда синонимы, с виду контрастные, в разных частях предложения; но контраст этот лишь словесный и используется для того только, чтобы округлить период; в любом случае, мы можем отметить, что автор отказывается от простоты для того, чтобы усовершенствовать звучанье слов, но не для того, чтоб добавить что–то к смыслу [14].
Другая характерная черта его стиля — использование множественного числа абстрактных существительных в значении единственного [15]. Все эти особенности его стиля — пристрастие к сложным словам, сосредоточение синонимов и использование множественного числа вместо единственного можно обозначить как преувеличения выражения (exaggerations of expression) и счесть характерными чертами эпидиктического стиля.
В целом, тон речей повышенный и Исократ выглядит более цветистым по сравнению с Лисием; но если. с другой стороны, взять за образец Горгия, то увидим как далеко Исократ, несомненно подражавший сицилийскому стилю, превзошёл свой образец в изяществе и утончённости.
§ 3 Исократ — педагог
Так как природная неспособность возбраняла ему выступать публично, он, побуждаемый необходимостью зарабатывать на жизнь, оттого что имущество его погибло в огне Пелопоннесской войны, обратился к профессии, которая ему подходила более всего, а именно учителя. Долгие годы он, подобно Горгию, обучал риторике и подобно Горгию можно счесть его софистом. Термин этот вводит в заблуждение. В действительности, он не означает ничего более чем преподаватель или учитель мудрости и ранние писатели вкладывали в него положительный смысл. Так Геродот прилагает его к Семи мудрецам. Но в IV веке он принял уничижительное значение, отчасти благодаря стараниям комических поэтов, отражавших народную привычку насмехаться надо всем, чего толпа не в силах понимать, но более всего из–за Платона и притом более искреннего и систематичного; он, хотя и признавал, что иные из софистов, такие как Протагор, достойны величайшего уважения, всё же пользовался любой возможностью третировать софистов как класс и софистику как профессию.
Нет сомнения, что он был совершенно искренним, потому что очень старался провести различие между ними и своим собственным наставником Сократом, которого Аристофан уже поставил в их число [16]. Нам кажется, что принципиального различия обнаружить невозможно; кроме отказа Сократа брать плату со своих учеников, он отличался от них только более высокой моралью, чем остальные софисты. Подобно им, он был скептиком когда дело касалось философии и подобно им был преподавателем.
Мы обычно принимаем это слово в значении, которое ему придал Платон; но не следует думать, что в этом значении оно обычно употреблялось. Это ясно из того факта, что иначе Исократ не мог бы пользоваться им не в уничижительном смысле.
Хотя Исократ написал речь «Против софистов», она направлена не против профессии в целом, но против некоторых категорий софистов, которых он именует αγελαιοι σοφισται («софисты низшего сорта»).
Эта речь «Против софистов» — самое раннее сочинение Исократа о преподавании; она датируется началом его профессиональной карьеры, возможно ок. 390 года. До нас дошла только часть, возможно менее половины этой речи. То, что сохранилось — чисто отрицательная критика, которая, как это ясно из заключительных слов, должна была подводить к изложению собственных принципов и теории писателя. Об утраченном стоит сожалеть, но оно не является непоправимым, так как речь «Об обмене имуществом», написанная тридцатью пятью годами позже, содержит их последовательное изложение.
Введение к речи «Против софистов» решительно в своей суровости [17]: «Если бы все те, кто берется воспитывать друг их, старались говорить правду и воздерживались от обещаний, выходящих за пределы того, что они в состоянии исполнить, то, естественно, они не пользовались бы дурной славой у простых людей. Теперь же смелость, с которой некоторые лица предаются необдуманному хвастовству, привела к тому, что действия тех, кто предпочитает нисколько не заботиться о своем образовании, кажутся исполненными большего смысла, чем поступки людей, специально занимающихся философией».
Далее Исократ порицает их различные деяния: «Эти люди делают вид, что стремятся к истине, а между тем уже в самом начале своих обещаний начинают лгать. (2) Ибо, я думаю, для всех совершенно очевидно, что предвидеть будущее не свойственно нашей натуре; наоборот, мы настолько далеки от того, чтобы обладать такими способностями, что даже Гомер, который снискал величайшую славу за свою мудрость, изобразил в ряде случаев, как сами боги совещаются о будущем, — не потому, что он знал об их замыслах, но тугому, что хотел показать нам, что для людей эта область — одна из недоступных. (3) Между тем эти люди дошли до такой наглости, что пытаются убедить молодых людей в том, что если они станут их учениками, то будут знать, как надо поступать, и благодаря этому знанию добьются счастья. При этом, выставляя себя учителями и хозяевами столь ценных знаний, они не стыдятся запрашивать за них всего лишь по три или по четыре мины. (4) Однако если бы они стали продавать какие–нибудь другие вещи за незначительную часть стоимости, то им бы и в голову не пришло оспаривать, что они поступают неразумно. Теперь же, оценивая так недорого всю совокупную добродетель и счастье человека, они выдают себя за разумных людей и претендуют на то, чтобы быть учителями других. При этом они заявляют, что ничуть не нуждаются в деньгах, с презрением называя богатство «жалким серебром» и «жалким золотом», а сами ради ничтожной прибыли чуть ли не бессмертными обещают сделать своих учеников. Но самое смешное — это то, (5) что людям, от которых они должны получить плату, они не доверяют–, хотя эти люди — те самые, кого им предстоит научить справедливости».
Общий тон этого порицания напоминает нападения платоновского Сократа на «эристических» софистов; но ясно, что «эристика» на которую Исократ здесь нападает — это «эристика» младших сократиков. Это делается ясным из упоминания в § 3 знания (επιστημη), которое, согласно этим наставникам должно вести к правильному поведению или к добродетели и таким образом к счастью. А точка зрения сократиков, что знание — основа добродетели, а добродетель — счастья, хорошо известен. Сам Сократ не обучал добродетели за плату, но мегаряне, последователи его ученика Евклида, обучали и на них то, кажется, и был направлен сарказм Исократа. И в самом деле, в других местах Исократ определённо говорит о платоновской школе как о положившей начало эристическому обучению [18].
Следующими анафеме предаются учителя «политического красноречия», т. е практической риторики, судебной или совещательной [19]. «Они нисколько не заботятся об истине», в то время как эристики по крайней мере заявляют, что её ищут, « и считают, что в том и состоит их наука, если они ничтожностью платы и грандиозностью обещаний привлекут к себе как можно больше учеников и смогут что–нибудь получить от них. Они настолько глупы сами и так убеждены в глупости других, что, составляя речи хуже, чем это делают некоторые из неспециалистов, все же обещают сделать своих учеников такими искусными ораторами, что от их внимания не ускользнет при разборе дела ничего существенного. При этом в вопросе о приобретении такой способности они не придают никакого значения ни опыту, ни природным дарованиям ученика, но утверждают, что искусство красноречия они смогут передать все равно что знание алфавита …но кто, кроме этих людей, не знает, что буквы неизменны и всегда остаются теми же самыми, так что мы постоянно пользуемся одними и теми же обозначениями для одних и тех же вещей, тогда как с речами все обстоит совершенно иначе, ибо сказанное одним не является столь же пригодным для следующего оратора, но как раз наоборот, тот именно и считается наиболее искусным, кто говорит так, как того требует дело, и, однако, умеет находить выражения, еще не использованные другими. Величайшим же признаком несхожести этих двух предметов является следующее: речи не могут быть составленными хорошо, если они не соответствуют обстоятельствам, не приспособлены к теме и не отличаются новизною, тогда как от букв ничего подобного не требуется».
Несомненно сам Исократ считал необходимым давать практическую подготовку к общественной жизни; но он здесь утверждает то же, что с большей выразительностью повторяет в своей позднейшей речи [20]: «Мы говорим, что те, кто хочет выделяться среди остальных или в области ораторского искусства, или в сфере государственной деятельности, или в каком–либо ином деле, прежде всего должны быть хорошо одаренными от природы в области той деятельности, которую они для себя избрали; затем они должны пройти обучение и овладеть теорией, которая существует в каждой области; наконец, они должны приобрести достаточный опыт и проделать ряд упражнений, используя и применяя этот опыт …из них природное дарование является самым главным и далеко превосходит все остальное». Софисты полагали, что без дарования можно обойтись и это служило для философов основанием для спора с ними.
В Третьем разделе речи «Против софистов», следующем естественно за вторым, речь идёт о писателях — составителях руководств по риторике (τεχναι): «Эти люди давали обещания научить судиться, выбрав, таким образом, для своей пауки из всех названий самое неприятное — такое, какое пристало употреблять врагам, а не поборникам столь важной формы воспитания. А между тем речь шла о таком искусстве, которое — в той степени, в какой оно может быть преподано, — могло оказаться полезным не только для судебных выступлений, но ничуть не меньше и для всех других видов красноречия. Однако те софисты были намного хуже даже нынешних специалистов по спорам. Эти последние, хотя и занимаются рассуждениями столь жалкого свойства, что любая попытка применить их на практике тотчас ввергла бы всякого в неисчислимые беды, все же обещают таким путем научить добродетели и целомудрию; те же, наоборот, хотя и призывали к занятию политическим красноречием, в действительности относились с полным пренебрежением к тому ценному, что присуще этому предмету, и становились учителями одной лишь пронырливости и стяжательства»[21].
Здесь опять Исократ, сам составивший «Искусство риторики» вовсе не порицает всех, кто пытался учить этому предмету; он лишь сетует на то, что большинство таких учителей ограничивались неблагородной отраслью профессии. Эта критика вполне обоснованна и эхом отзывается у Аристотеля, заявляющего что выступать перед народным собранием менее бесчестно (κακουργον), чем в суде [22].
Речь«Об обмене имуществом» — действительная защита Исократом его жизни и профессии. В 355 году он был обвинён неким Мегаклидом в том, что должен был или выполнять триерархию или совершить антидосис, т. е обмен имуществом. Дело разбиралось на суде, по итогам которого Исократ вынужден был выполнить триерархию. Некоторое время спустя, возможно двумя годами позже, он написал эту речь не имеющую исторического значения, так как даже имя обвинителя — Лисимах, фиктивно. Введение (§§ 1-13) делает ясным, что судебный процесс введён ради местного колорита. Сама речь начинается как стилизация под судебные речи (§ 14), но длится это очень недолго. Защита возобновляется в эпилоге (§§ 320-323); но большая часть речи не имеет никакого отношения к судебному процессу, истинному или мнимому.
Трактат, как мы назовём его, распадается на две части: в §§ 14-166 автор защищает лично себя, а в §§ 167-319 — свою систему образования.
Обвинение против которого он защищается состоит в том, что он развращает молодое поколение тягой к сутяжничеству. Ему было нетрудно доказать, что его главные труды лежат в намного более благородной сфере, чем судебная риторика. В то время как другие ораторы погружены в мелочные судебные распри, он сочиняет речи, касающиеся политики всей Греции. Это он доказывает, приводя длинные выдержки из своих самых знаменитых речей: из «Панегирика» (§ 59), «О мире» (§ 66), «Никокл» (§ 72).
Вторая половина речи содержит, как уже нами отмечалось, изложение и защиту теории Исократа: «Философия», — говорит он , — «для души всё равно, что гимнастика для тела». Эту аналогию он далее развивает: «(183) Когда они берут себе учеников, педотрибы обучают поступивших к ним в учение приемам и положениям, изобретенным для борьбы; те же, кто преподает философию, обучают учеников всем основным темам, которые используются при составлении речи…(185) Но ни тот, ни другой учитель не владеют наукой, при помощи которой они могли бы воспитать изо всех, кого ни захотят, одни — атлетов, другие — искусных ораторов… (187) Ведь те, кто хочет выделяться среди остальных или в области ораторского искусства, или в сфере государственной деятельности, или в каком–либо ином деле, прежде всего должны быть хорошо одаренными от природы в области той деятельности, которую они для себя избрали; затем они должны пройти обучение и овладеть теорией, которая существует в каждой области; наконец, они должны приобрести достаточный опыт и проделать ряд упражнений, используя и применяя этот опыт. В результате каждый из них достигнет совершенства в своем деле и оставит далеко позади себя всех остальных. (188) Существуют необходимые условия и для тех, кто учит, и для тех, кто учится: последние должны обладать надлежащими природными данными, первые же должны оказаться в состоянии обучать таких людей. Но общим и для тех, и для других является постоянное упражнение с целью приобретения опыта: одни должны со всей тщательностью обучать учащихся, другие же, в свою очередь, твердо придерживаться правил, которые им преподаются …(199) Некоторые люди требуют, чтобы поступившие к нам в обучение, едва лишь они успели переступить через порог, стали уже иными по сравнению с тем, какими они были раньше. (200) Они требуют, чтобы эти ученики сразу же после нескольких дней обучения стали более искусными в красноречии и лучшими ораторами, чем старшие и имеющие больший опыт люди, чтобы, после того как они проведут только один год в обучении, они превратились бы все в прекрасных и совершенных ораторов и, наконец, чтобы ленивые оказались нисколько не худшими, чем трудолюбивые, а бездарные — не хуже одаренных от природы могучим духом. Это смешно; ни один род образования не может дать подобных результатов; и нет никакой надобности третировать нас, учителей, потому что мы не можем сделать больше, чем открыто признаём. Мы не можем сделать всякого оратором, но мы можем сделать всякого культурным, просто более приятным собеседником. …Другие заявляют, что философия наша аморальна. Я не защищаю здесь всех, кто претендует быть учителями, но лишь тех, кто этого имени достоин. Нам нет никакой выгоды делать людей аморальными; напротив величайшее удовлетворение для софиста состоит в том станут мудрыми и достойными людьми, уважаемыми окружающими… (224) Я охотно бы узнал от людей, злобно настроенных против меня, и то, что думают они о прибывающих сюда для обучения ораторскому искусству из Сицилии, Понта и других мест. Полагают ли наши противники, что указанные лица совершают этот переезд вследствие недостатка в дурных людях у себя на родине? Но ведь тот, кто хотел бы предаваться порокам и заниматься дурными делами, сможет везде найти их с избытком! (225) Или, может быть, они тратят большие суммы, чтобы стать сикофантами и дурными людьми? Но ведь имеющие такие намерения прежде всего с гораздо большей охотой стремятся завладеть чужим имуществом, чем пожертвовать хоть самой малой частью свое- то! Да и кто стал бы тратить деньги для того, чтобы его сделали негодяем, в то время как для него существует полная возможность стать таковым без всяких затрат, когда бы он ни захотел! Дурным делам не надо учиться, на них надо только отважиться. (226) Но ведь ясно, что они совершают эти морские путешествия, и отдают деньги, и делают все остальное только потому, что рассчитывают и сами стать лучше; а учителей, преподающих здесь, они считают гораздо более знающими, чем живущих у себя на родине. Опять же, власть даваемая публичным обсуждением вопросов сама по себе вещь вовсе не разрушительная. Величайшие государственные деятели нашего и прежних поколений изучали и практиковали ораторское искусство — Солон, которого именуют одним из семи мудрецов (софистов), Фемистокл, Перикл… (248) Они стыдят фиванцев и других наших врагов за невежество, но продолжают порицать тех, кто всячески старается избавиться от этого порока. (249) А что является признаком не только душевной неуравновешенности, но и отсутствия должного уважения к богам, так это следующее. В то время как богиню убеждения Пейто они считают одним из божеств и сами видят, как государство каждый год чтит ее жертвоприношениями, они утверждают, что люди, желающие приобщиться к силе, которой обладает эта богиня, стремятся к чему–то дурному и тем самым развращаются… (258) Но следует ли удивляться этому, когда даже некоторые из числа тех, кто усердно занимается полемическими речами, подобным же образом чернят речи, составляемые на общие и полезные темы, поступая как самые дурные из людей …(261) Я же считаю, , что люди, опытные в составлении полемических речей, а также те, кто занимается астрологией, геометрией и другими науками того же рода, не только не вредят, но и приносят пользу своим ученикам, хотя и меньшую, чем они обещают, но большую, нежели это кажется другим… занимаясь прилежно и тщательно астрологией и геометрией, (265) вынужденные напрягать свой ум для изучения трудно постигаемых вещей, привыкнув подолгу задерживаться над мыслью и напрягать ум над всем сказанным и доказываемым, приучившись не рассеиваться — всем этим упражняя и оттачивая свой ум, они легче и быстрее могут усваивать и постигать более полезные, заслуживающие большего внимания науки … (271) следует определить, что же в действительности представляет собой философия, и разъяснить это всем вам. Мое рассуждение является простым и ясным. Поскольку человеческой природе не присуща способность овладеть знаниями, обладая которыми мы могли бы знать, что нам следует в жизни делать или говорить, то я из всех остальных считаю мудрецами тех, которые в своих суждениях способны прийти к наилучшему решению; философами же я назову тех, кто посвящает свое время таким занятиям, которые им помогут быстрейшим способом достичь высшей способности понимания наилучшего… (274) Я полагаю, что никогда не существовало и не существует теперь такого искусства, которое заронило в души людей, развращенных по природе, семена добродетели и справедливости; те же, которые дают обещание совершить подобное, должны будут прекратил, свою болтовню, отказавшись от обещаний, прежде чем будет изобретена подобная система воспитания; (275) но люди могут стать лучшими, более достойными, чем были раньше, если загорятся желанием научиться красноречию и страстно захотят постигнуть искусство убеждать слушателей и если достигнут, кроме тога, известных выгод — не тех, к которым стремятся невежественные люди, но тех, которые действительно ценны … (293) Итак, всем следует желать, чтобы большинство людей приобретало мастерство красноречия путем обучения этому искусству, и особенно должны желать этого вы. Ведь вы сами стоите выше других и отличаетесь от остальных людей не тщательностью военной подготовки, не наилучшим государственным порядком и также не тем, что вы лучше всего соблюдаете законы, которые завещаны вам предками, а тем, чем отличается человеческая природа от натуры животныхи род эллинов от варваров: (294) вы получаете сравнительно с другими лучшую ораторскую подготовку и более совершенный разум. Следовательно, было бы самой тяжелой ошибкой, если бы вы юношей, желающих именно в том отношении достигнуть превосходства над сверстниками, в каком вы сами превосходите всех остальных людей, постановили считать развращенными, а тех, кто трудится на поприще того образования, которое достигло у вас наивысшего уровня, стали подвергать преследованиям» [23].
Этот фрагмент даёт нам ясное понятие о системе Исократа. Его «философия» отличалась от любых чисто теоретических рассуждений, таких как физические теории ионийцев или логика Парменида, от эристики — искусства спора ради спора, от геометрии и астрономии, от литературы не имевшей практического употребления, от судебной риторики. Дети могут с пользой для себя изучать грамматику и поэзию; позже они обращаются к математике и даже эристика (искусство спора) становится хорошей тренировкой их ума; но все они — только подготовка к Исократовой «философии», которая для души — то же, что гимнастика для тела.
Как учитель гимнастики обучает прежде всего разным ударам и их отражению, так и учитель философии прежде всего даёт ученикам представление о различных стилях прозы [24]. Затем он учит их сочетать, связывать вместе (συνειρειν) вещи, которые они узнали. Темы таких упражнений должны быть выбраны правильно — они должны быть практическими и охватывать широкий круг интересов.
Подобная практика позволяет подготовить человека, насколько позволяют его способности, говорить и действовать в общественной жизни, так что то, что Исократ называет философией, в действительности — наука практической политики.
Исократ сам, как кажется, через всё это прошёл; сам великий труженик, с чрезвычайным тщанием работавший над своими сочинениями, он и от учеников ожидал упорного труда. Он не довольствовался, как иные из софистов тем, что заставлял учеников наизусть заучивать собственные «лучшие творения»; они должны были работать для себя. Он издевается над теми из учителей, которые стремятся за год полностью завершить образование их учеников; его притязания куда более умеренны, но даже и для их осуществления требуется 3-4 года. Он больше верил в индивидуальное обучение, нежели в совместное, если можно доверять рассказу Псевдо–Плутарха, который сообщает как однажды к нему явились три ученика, но он принял только двух, велев третьему прийти на следующий день. Он стремился передать своим ученикам что–нибудь от той широты взгляда, столь заметной в его собственных речах, которая позволяла ему быть выше интересов мелких судебных процессов, выше интересов партий или даже отдельных государств и обращать свой взор к концепции национального единства; и эта то высота духа, которая в век эгоистичных и грубых ораторов, позволяла ему направлять свой путь к истине, независимой от личных соображений и никогда не опускающейся до ложных обвинений или брани.
§ 4 Патриотизм
Исократ был не меньшим патриотом, чем Демосфен, но он отличался от последнего широтой своих политических взглядов. Каковы были эти взгляды можно выяснить из ряда речей на национальные темы, охватывающие период более чем в 40 лет.
Первая из них, «Панегирик» (http://simposium.ru/ru/node/10194), была возможно написана для произнесения в одном из великих национальных собраний, возможно на Олимпийских играх, ок. 380 г. Это было время, когда бесконечные раздоры городов–государств довели Грецию до кризиса. Исократу казалось, что не найти никакого решения проблем, нет шансов установить мир и согласие, если не предпринять чего–то, что объединит чувства враждующих государств, побудит их забыть распри и беззаветно обратиться к делу, которое свяжет греков как народ.
Единственным поводом, способным объединить греков, хотя бы временно, была их ненависть к варварам и Исократ её использует. Он рисует живую картину злосчастного состояния, в которое греческий мир погружён был междоусобицами и демонстрирует, как влияние Персии, кроме постоянного поддержания этого состояния войны и другими способами стремилось к разрушению Греции. Откровенно обсуждая тему претензий Спарты и Афин на гегемонию, он заявляет, что они должны найти меж собою компромисс и призывает их и все другие государства объединиться для национальной войны против персов.
Речь эта не имела никаких практических последствий. Рост влияния Фив вскоре изменил баланс сил, но не улучшил ситуации. Отчаявшись найти источник для совместных действий в самой Греции, Исократ принимается искать вождя за её пределами и около 368 года мы находим его пишущим Дионисию Сиракузскому, государство которого в то время было много более могущественно, чем любое из греческих и призывал его выступить в качестве лидера греческого национального духа [25].
В 356 году он обратил свои взоры к Спарте, где тогда Архидам (http://simposium.ru/ru/node/10193) унаследовал недавно царскую власть у своего отца Агесилая и призвал его предпринять шаги, которые бы «положили конец междоусобице в Греции, обуздали наглость варваров и лишили их части их бесчестной выгоды». По его мнению, Архидам, если б был столь же доблестным как его отец и более бескорыстным, мог бы стать подходящим вождём того крестового похода, к которому Исократ всей душой стремился.
В это время Филипп Македонский, который уже начал становиться известным и считался большинством греков нищим принцем, восседал далеко не в безопасности на троне, который узурпировал и с которого мог быть в любое время сброшен мятежом или убийством. Но в этом году он завладел золотыми рудниками Пангея и вскоре решил, что Македония должна играть ведущую роль в греческой политике.
В 346 году Исократ обратился к Филиппу (http://simposium.ru/ru/node/10195) как способному стать вождём, во–первых, в объединении греческих государств, во–вторых, в руководстве ими в деле покорения варваров [26]. Десять лет враждебности между Филиппом и Афинами теперь закончились Филократовым миром и Исократ, полагая, что Амфиполь, за который они сражались, был неудобным владением для той и другой стороны, верил и надеялся, что мир может стать постоянным.
И пускай «Панегирик» и обращения к Дионисию и Архидаму не достигли цели, Исократ надеялся, что обращение к Филиппу может стать более успешным.
«(14) Придя к этому выводу, я предпочел обратиться к тебе, сделав свой выбор не из желания угодить, хотя для меня и было бы важно, чтобы речь моя была тебе приятна: однако мысль моя была направлена не на это. Я видел, что все остальные знаменитые люди живут, подчиняясь государству и законам, не имея возможности делать что–нибудь помимо того, что им приказывают, и к тому же они гораздо менее способны совершить те дела, о которых будет идти речь ниже. (15) Тебе же одному судьба дала неограниченную возможность и послов отправлять, к кому захочешь, и принимать, от кого тебе будет угодно, и говорить то, что кажется тебе полезным; к тому же· ты приобрел такое богатство и могущество, как никто из эллинов, — то,, что единственно может и убеждать, и принуждать. Это также, думаю, потребуется и для того дела, о котором будет идти речь. (16) Дело в том, что я намерен тебе советовать привести эллинов к согласию и возглавить, поход против варваров: убеждение подходит для эллинов, а принуждение· . полезно для варваров. В этом, таким образом, заключается главное содержание всей этой речи». (Philippus, §§ 14-16).
Краткое изложение даст нам представление о содержании речи: «Твой долг — постараться примирить четыре великих города: Аргос, Спарту, Фивы и Афины; объедини их в союз и у тебя не будет проблем с остальными, которые все от них зависят (§§ 30-31). Твои предки происходят из Аргоса и города эти никогда не должны враждовать с тобой или друг с другом. Все должны делать друг другу уступки, так как все виноваты (§§ 33-38). Если Афины или Спарта станут вновь господствовать как прежде, ничего невозможно будет сделать; но теперь несчастья поставили их в одинаковое положение. Не существует враждебности столь глубоко укоренившейся, чтоб её невозможно было бы преодолеть: Афины в разное время были союзниками как Фивам, так и Спарте. Спарта, Аргос и Фивы все желают мира; Афины пришли в себя раньше других и уже заключили мир. Они готовы будут содействовать твоим предприятиям (§§ 39-56). История даёт много примеров людей, которые с минимальными способностями и даже вовсе неспособные, решали великие задачи; ты же, обладая столькими ресурсами, найдёшь что задача для тебя легка (§§ 57-67). Добившись успеха, ты не уступишь в своей славе выдающимся людям прошлого, а обманувшись в ожиданиях, приобретёшь во всяком случае расположение эллинов. Твои клеветники приписывают тебе замысел поработить Грецию; так убеди же всех, что они заблуждаются (§§ 68-80). Столько ты обязан сделать для Греции; а теперь обратимся к завоеванию Азии. Агесилай потерпел в этом неудачу оттого, что вызвал политические распри. Греки под командованием Кира потерпели поражение от персидской армии, но хотя остались без командования, всё ж сумели удачно отступить. Тебе же все условия благоприятствуют. Азиатские греки к Киру были настроены враждебно, но они готовы с радостью приветствовать тебя. Нынешний царь Персии — муж куда менее достойный, чем его предок, против которого сражался Кир. И сама Персия в состоянии распада; Кипр, Киликия и Финикия, которые поставляли царю корабли, теперь от неё отпали (§§ 83-104). Ты можешь рассчитывать на завоевание всей Персидской империи; если ж это и не так, ты всё же сможешь завоевать всё, что находится к западу от черты, проведённой от Киликии до Синопы; даже это сулит огромные выгоды. Там ты сможешь найти города для поселения орд наёмников, что движимы нищетой бродят и охотятся на оседлых поселенцев — всё растущая угроза и для греков и для персов. Ты таким образом и окажешь этим бродягам великую услугу и одновременно сделаешь их постоянной стражей собственных твоих границ. Если ж это кажется тебе слишком много, ты по крайней мере сможешь освободить греческие города Азии. И велик или мал будет твой успех, ты по крайней мере сможешь обрести великую славу за то, что возглавил объединённый поход всей Греции (§§ 119-126). Нет другого государства или частного лица, способного выполнить подобную задачу; ты свободен от ограничений, так как вся Эллада — твоя родная земля. Знаю, что ты будешь сражаться не за власть или богатство, но за славу. Миссия твоя состоит в следующем: быть благодетелем Греции, царём Македонии, властителем Азии (§§ 127-155)».
Можно сказать, что Исократ переоценил чистоту намерений Филиппа. С другой стороны, надо полагать, для Филиппа было бы весьма желанным двинуться в Азию а качестве предводителя греческих сил, добровольно для этого объединившихся. Он, кого Исократ считал греком царского или полубожественного происхождения, кого Демосфен клеймил как варвара самого низкого пошиба, был по своей природе много более греком, чем варваром. По крайней мере к Афинам он всегда был крайне снисходителен и мягок, относясь к ним с уважением, далеко превосходящим их заслуги и почитая их за древнее величие. Он делал всё возможное, чтоб расположить их к себе и политику эту он передал своему сыну. Но он не мог приступить к делам на Востоке, оставив за собой такое множество непримиримых врагов и отказ ряда государств подчиниться его гегемонии сделал Херонею неизбежной.
Тех, кто прочёл не это краткое изложение содержания, но всю речь целиком должно было поразить замечательное понимание автором современной истории и действующих сил. Но он недооценивал консерватизм городов–государств, ошибочно воображая, что большинство обладает той же широтой взглядов, как он сам.
Разделы речи посвящённые Азии показывают большие знания относительно её состояния и потребностей. Его совету относительно основания городов буквально следовал Александр, который тотчас после первой победы начал приводить в действие эту политику, закреплявшую его завоевания.
В 342 году Исократ вновь написал Филиппу, порицая его за безрассудство, с которым он подвергал опасности свою жизнь в сражениях. Он повторил некоторые из доводов первой речи и обобщил их следующим советом: «Много благороднее завоевать расположение города, чем его стены». После Херонеи, в 338 году, он вновь ему пишет, повторяя свои прежние советы и с удовлетворением отмечая, что иные мечты его юности уже исполнились, а другие близки к исполнению.
§ 5 Прочие сочинения
Общее содержание «Панегирика» мы уже обсудили, но только тщательный разбор речи выявит мастерство с которым одна тема подготавливает другую, покажет превосходную соразмерность частей и искусство собирать и переплетать вместе разные нити доводов. Многочисленные места, выглядящие на первый взгляд отступлениями от основной темы, окажутся, когда мы охватим речь целиком, очень важными для её единства и хотя по ходу её затрагивается множество вопросов, основная тема никогда не теряется из виду. Стиль везде выдержан на очень высоком уровне и никакие фрагменты не смогут в полной мере его представить. Краткий анализ может, однако, нам продемонстрировать связность и логичность доводов [27]: «Я здесь, чтоб подать совет относительно войны с Персией и единства греков. Многие уже ранее предлагали эту тему, но факт их неудачи делает оправдание этой новой попытки излишним и предмет рассуждения может быть рассмотрен лучше, чем прежде (§§ 1-14). Мои предшественники упустили из виду очень важный пункт: ничего нельзя будет сделать до тех пор, пока лидеры — Афины и Спарта не примирятся и не убедятся, что необходимо разделить бремя лидерства. В Спарте господствует ложная традиция, что лидерство над другими греками — право, завещанное её предками. Я постараюсь доказать, что право лидерства принадлежит Афинам, Спарта же должна согласиться на совместное с ними руководство (§§ 15-20). Афины первыми создали морскую империю и их цивилизация старейшая в Греции (§§ 21-25). Их претензии на гегемонию состоят в следующем: А (а) Афины первыми предоставили другим средства к жизни: Деметра ввела в Аттике возделывание зерна и учредила Мистерии; б) Афины первыми вступили на путь колонизации, расширив тем границы греческой земли и отодвинув варваров (§§ 28-37); с) Афины самыми первыми обладали законами и государственным устройством. Они создали Пирей — центр греческой торговли. Они постоянно проводили празднества, поощрявшие искусства. Практическая философия и ораторское искусство столь высоко почитались в Афинах, что имя «грек» прилагалось не по крови, но по добродетели обладания афинской культурой (§§ 38-50). Б) а) с героических времён и до наших дней Афины проявляют себя как защитники угнетённых. Даже Спарта выросла благодаря во многом их поддержке (§§ 57-65); б) Афины как в самые ранние времена так и в ходе Персидских войн отличились в борьбе против варваров (§§ 66-74).
В старые времена соперничество между противоположными политическим партиями и между Афинами и Спартой было благородным и достойное похвал состязание между этими двумя городами побудило прочих греков взять в руки оружие против Ксеркса. Афины, однако, выставили больше кораблей, чем все остальные государства вместе. Их претензия на лидерство, к концу Персидской войны, таким образом возросла и утвердилась (§§ 75-79). Это верно, что Афины сурово карали взбунтовавшихся союзников, например Мелос и Скиону; те, кто восставал против них всегда должны были ожидать себе кары. Те же, кто были нам преданы пользовались в течение 70 лет свободой от тирании, защитой от нападений варваров, прочным правительством и миром со всем миром (§§ 100-106). Спарта и её приверженцы понесли больше ущерба за немногие месяцы, чем Афины за всё время существования их империи (§ 110- 114). Наше правление предпочтительнее так называемого «мира и независимости», которые Спарта предоставляет своим союзникам. Моря переполнены пиратами и больше городов разграблено теперь, чем до того, как установился мир. Тираны и гармосты делают жизнь в городах невыносимой. Великий Царь, которого Афины сдерживали в определённых границах, разграбил Пелопоннес (§§ 115-119). Спарта бросила ионийцев и оставила их в рабстве, породила опустошение в Греции и обременила островитян поборами. Это ужасно, что мы, греки, из–за собственных мелочных ссор опустошаем нашу страну, когда могли бы пожинать золотой урожай из Азии (§§ 120- 132). Только из–за наших ссор мы позволяем Великому Царю достигать неслыханной силы, ведь в действительности он не обладает ею. Многочисленные примеры из истории демонстрируют слабость персидских царей и государственного устройства. Они часто были побеждаемы в самой Азии; когда они вторглись в Грецию, мы дали им урок; наконец, они оказались в смешном положении перед стенами своих собственных дворцов [28].
Вот что мы думаем об их образе жизни: большинство тамошнего населения более пригодно быть рабами, чем воинами; знать, в свою очередь, высокомерна перед низшими и угодлива пред высшими и будучи развращена роскошью, слабовольна и вероломна. Персы заслужили нашу ненависть и наша к ним вражда никогда не может утушиться. Даже и Гомер популярен отчасти потому, что пел о великой войне против Азии ((§§ 150- 159).
Время для нападения теперь благоприятное: Финикия и Сирия разорены войной, Тир захвачен врагами царя, большая часть городов Киликии в руках наших союзников, Египет и Кипр против царя восстали. Греки так же готовы восстать; нам следует поспешить и не дать повториться истории ионийского восстания. Нынешнее поколение греков перенесло столько бед, что заслуживает некоего возмещения — другая причина поспешить. Поскольку вожди народа в городах безразличны и бесчувственны, нам, кто находится вне политики надо взять на себя руководство, что я и делаю (§§ 160-174). Анталкидов мир не должен вставать на нашем пути; он уже в сущности нарушен. Мы отметим только те его пункты, которые служат к нашему позору, т. е те которые отдают наших союзников во власть персов. Договор этот никогда не был справедливым — мы подчинились условиям, продиктованным царём. Честь и выгода равно требуют, чтобы мы объединили усилия в той войне, слава которой станет выше, чем Троянской (§§ 175-189)».
А теперь мы рассмотрим группу речей, касающихся внутренних дел Греции. «Платейская речь» (http://simposium.ru/ru/node/10289) (XIV). Платеи, разрушенные в 427 году, были восстановлены Спартой в 386 году в качестве угрозы для Фив, но в 376 году принуждены были вступить в Беотийскую конфедерацию. В 373 году они были застигнуты врасплох фиванским войском и вновь разрушены. Жители их отправились в изгнание в Афины и их дело разбиралось в экклесии, а так же на собрании союзников. Данная речь вложена в уста платейца, выступающего перед афинской экклесией. Она состоит главным обравзом из апелляций с помощью исторических примеров к чувствам афинского народа. Оратор напоминает о том, сколь древни связи между Афинами и Платеями и таким образом подразумевает, что Афины имеют перед ними некий долг. Речь имеет форму пригодную для произнесения её перед собранием и возможно и была перед ним произнесена.
С другой стороны, речь «О мире» (http://simposium.ru/ru/node/10196) (VIII) — это предназначенный для чтения политический трактат. Она датируется 355 годом, когда Союзническая война подошла к концу. Главная тема этой речи — необходимость мира между Афинами и всем остальным миром, но побуждение к миру естественно приводит к критике партии войны и суровому осуждению не только современной политики, но и состояния дел в прежней афинской империи. Речь эта замечательна тем, что единственный раз Исократ оставляет свой умеренный и воздержанный язык и позволяет возмущению и даже горечи окрасить его критику.
«Властвовать над тем, кто не желает этого и несправедливо и неразумно. Властолюбие подобно приманке, которая завлекает дикого зверя в клетку. Наше управление прогнило; наши граждане утратили веру в свои личные усилия и мы пользуемся наёмниками, чтоб они за нас сражались. Наши политики — худшие из наших граждан, полководцами мы назначаем людей некомпетентных, совершенно не заслуживающих столь ответственных постов. Мы ещё владеем тем, что нам принадлежит, но потому только, что наши противники так же слабы, как и мы. Безрассудства нашего народного собрания поставляют союзников фиванцам; в свою очередь, наше спасение — в их безумствах. Мы и фиванцы должны были бы давать друг другу деньги на народные собрания; ведь кто из нас чаще будет собираться, тот обеспечит лучшее положение своему противнику. Наша надежда в том, чтобы отказаться от стремления к владычеству на море ибо оно несправедливо и более того, если мы не сохранили его, когда были богаты, как сможем мы приобрести его теперь, когда бедны. Наши государственные деятели прежнего времени делали всё, чтоб политика нашего государства стала бы непопулярна. Они демонстрировали напоказ дань, вымогаемую у союзников, напоминая тем самым всему миру о своей тирании; они выставляли напоказ детей тех, кто пал в войнах в различных частях греческого мира — жертвы межгреческих распрей. Как же отличалось к лучшему положение Афин при Фемистокле и Аристиде. Национальная жизнь была этим морским владычеством подорвана. История спартанского господства — другой пример того же тезиса. Перикл был демагогом и вёл государство гибельным путём, но он, по крайней мере, не стремился к личному обогащению. Наши современные демагоги все своекорыстны и их алчность ведёт не только государство, но и граждан к нищете. Единственное лекарство — мир по той цене, которую я указал. Мы должны освободить Грецию, а не разграбить. Афины должны занимать среди греческих государств то же положение, какое цари занимают в Спарте: они не должны быть тиранами, их стандарты поведения должны быть выше, чем у рядовых граждан и быть уважаемы настолько, чтоб любой кто отказался бы отдать за них жизнь на поле брани почитался бы хуже дезертира».
В обвинениях, выдвинутых против старой империи в самом деле много правды. Исократ видел кое–что кроме тех блестящих красок в которых иногда изображался век Перикла и как и Демосфен ощущал и предупреждал о нынешней слабости Афин. Но его совет, хоть и благородный, непрактичен. Он не сознавал, несмотря на всё своё знание истории, всей глубины греческого эгоизма. Ни одно государство, которое опиралось бы исключительно или главным образом на моральные ценности не могло б иметь голоса в совете Греции, а тем более доминировать в её политике.
«Ареопагитик» (http://simposium.ru/ru/node/10197) (or. VII), возможно написанный в том же самом году, во многом дополняет речь «О мире». Она построена главным образом на контрасте между величавым правлением старых времён Солона и Клисфена и неудовлетворительным состоянием дел во времена самого оратора. Описание прежнего государственного устройства — возможно плод его воображения, но противопоставление служит для того, чтобы оттенить то зло, которое Исократ видит в современном государстве. Речь касается скорее внутренней жизни Афин, чем иностранной политики и главным гарантом хорошего правления и хорошей жизни в старые времена у него выступает Совет Ареопага, этот величавый орган, который даже и теперь имеет столь великое влияние, что наихудшие люди современности, становясь его членами проникаются его духом и отринув низость своего собственного сердца, думают и действуют в согласии с его высокими традициями.
Речь «Архидам» (http://simposium.ru/ru/node/10193) (VI) вложена в уста одноимённого спартанского царя к которому, как мы знаем из письма, Исократ питал глубокое уважение. Он заявляет, что участвовал в 366 году в обсуждении предложения фиванцев заключить мир на том условии, что Спарта признает независимость Мессении. Она даёт хорошее представление о чувствах спартанцев в то время, когда им предложили создать независимое и гарантированно враждебное государство мессенян, на которых они веками смотрели как на собственных рабов.
У нас остаются ещё три категории речей Исократа: наставительные, эпидиктические и судебные.
Наставительные речи
«К Демонику» (http://simposium.ru/ru/node/10190) (I) (372 г?). Эта речь, обращённая к молодому монарху, о котором ничего больше не известно, предназначена была автором сделаться кладезем (ταμιειον) моральных максим, содержащих обязанности по отношению к богам, к другим людям и к самому себе. Она содержит большое количество наставлений, большей частью практических или полупрактических: «Золото испытывай огнём, друзей — несчастьями», «Никогда не клянись богами в денежных делах, иначе у одних прослывёшь клятвопреступником, а у других — скупцом». Иногда моральный пафос повышается: «Если ты совершил какой–либо проступок, никогда не надейся, что это не раскроется; если этого не разоблачат другие, то твоя собственная совесть разоблачит тебя перед самим собой».
«К Никоклу» (II) (374 г.) (http://simposium.ru/ru/node/10191) — речь, обращённая к Никоклу, ставшему в 374 году царём Саламина на Кипре, касается долга и обязанностей царя. «Помни о своём высоком положении и заботься о том, чтоб ни делать ничего недостойного его».
«Никокл или к жителям Кипра» (http://simposium.ru/ru/node/10192) (III) (372 г.) — дополнение к речи II. В ней сам царь рассуждает об обязанностях подданных по отношению к царю. «Какого послушания вы требуете себе от своих подчинённых, с такой же покорностью вам надлежит повиноваться моей власти».
Эпидиктические речи
Многие из софистов писали воображаемые речи на легендарные темы и Исократ, хоть это и было за пределами его интересов, забредал в эту сферу с критическими целями. «Бусирис» (http://simposium.ru/ru/node/10288) (XI) (391 г.), обращённый к софисту Поликрату, во–первых содержит критику речи, сочинённой Поликратом на эту тему, а во–вторых даёт представление о том, как сам Исократ трактовал бы подобную тему. Вкратце можно сказать, что Исократ считал древние легенды в целом истинными, отвергая некоторые их части как непристойные.
«Похвала Елене» (http://simposium.ru/ru/node/10297) (X) (370 г.) начинается с критики некой похвальной речи (энкомия) которая, как обычно считают, является одной из двух сохранившихся речей Горгия. Горгий написал не энкомий, а апологию; сам Исократ написал настоящий энкомий, опустив все те темы, которые были использованы другими.
Речь «Эвагор» (http://simposium.ru/ru/node/10301) (XI) (365 г. ?) была составлена для праздника, отпразднованного Никоклом в честь его отца, Эвагора из Саламина, умершего в 374 г. Она содержит похвалу деяний Эвагора и побуждает его сына подражать деяниям своего отца.
«Панафинейская речь» (http://simposium.ru/ru/node/1099) была начата, когда Исократу было 94 года, т. е в 342 г. Из–за своего болезненного состояния он в течение трёх лет не мог её закончить. Она содержит много материала, который был уже использован в «Ареопагитике». Её главная тема — величие Афин, рассматриваемое исторически, а не в аспекте современной политики. Но она содержит длинные отступления — защиту его собственной системы против нападений неких подлых софистов (§§ 5-34), рассуждение об Агамемноне (§§ 62-73), личное оправдание (§§ 99 sqq) — автор заявляет, что здесь речь следовало бы закончить и говорит о тех беседах и спорах, которые побудили его её продолжить. Ведь его порицают за то, что он слишком суров к Спарте и если бы он промолчал в ответ на эту критику это породило бы к нему недоверие. В результате это на треть увеличило длину речи, совершенно нарушило равновесие её частей и нарушило единство, которым она прежде обладала.
Судебные речи
До нас дошли шесть судебных речей Исократа; они относятся к раннему периоду творчества Исократа, который позднее сожалел, что имел к судебному красноречию отношение; их можно очертить следующим, очень кратким образом: «Против Лохита» (http://simposium.ru/ru/node/10299) (XX) (394 г.) — речь по обвинению богача и аристократа Лохита в избиении некоего бедняка; «Эгинская речь» (http://simposium.ru/ru/node/10302) (XIX) (394 г.) — речь по делу о наследстве; «Против Евтиноя» (http://simposium.ru/ru/node/10298) (XXI) (403 г.) — обвинение Евтиноя в том, что он удержал за собой один талант их трёх, оставленных ему на хранение Никием; «Трапезитик» (http://simposium.ru/ru/node/10293) (XVII) (394 г.) — сходный процесс против знаменитого менялы Пасиона; «Об упряжке» (http://simposium.ru/ru/node/10295) (XVI) (397 г.) — речь в защиту Алкивиада Младшего против обвинений неким Тисием его отца Алкивиада Старшего в том, что тот якобы присвоил себе упряжку лошадей, принадлежавшую Тисию; сумма убытков по мнению истца составляла пять талантов. «Параграфэ против Каллимаха» (http://simposium.ru/ru/node/10296) (XVIII) (394 г.) — письменный протест, внесённый обвиняемым, оспаривавшим правомерность выдвинутого против него обвинения.
Письма
Мы уже упоминали некоторые письма (http://simposium.ru/ru/node/10180) — к Дионисию (368 г.), к Архидаму (365 г.), к Филиппу и Александру (342 г.). Прочие сохранившиеся адресованы к детям Ясона (ср. VI, 359 г.), т. е к Фебе и её сводным братьям, детям тирана Фер, убитого в 370 году; к Тимофею (ср. VII, 345 г.) — царю Гераклеи Понтийской; к правителям Митилены (ep. VIII, 350 г.), олигархам, недавно свергнувшим демократию; к Антипатру (ep. IV, 340 г.), в то время, вероятно, регенту Македонии во время пребывания Филиппа во Фракии. Этот список корреспондентов Исократа, по крайней мере с некоторыми из которых он был близко знаком, может служить свидетельством его значимости в греческом мире.
Исократ так же сочинил τεχνη — трактат по искусству риторики, ныне утраченный за исключением одной единственной цитаты. Кроме того, издания его текстов так же содержат некоторое количество апофтегм, приписываемых ему, но они не имеют никакого значения.


[1] Antid., § 161.
[2] Phaedr ., pp. 278-279.
[3] Ps. — Plut., 837 d: καὶ ἀρχὰς δὲ καὶ περὶ τὴν Χίον κατέστησε καὶ τὴν αὐτὴν τῇ πατρίδι πολιτείαν
[4] Но если мы будем уж очень настаивать на этом обстоятельстве, то вынуждены будем рассматривать и сведения о поездках с Тимофеем как не имеющие под собой оснований. Все данные об этом имеются у Blass, Att. Ber., Vol. II, PP. 16-17.
[5] Antid., §§ 159 sqq.
[6] De Comp. Verb., XXIII.
[7] Ibid. Он цитирует Areop., §§ 1-5.
[8] Исократ допускал элизии в некоторых кратких гласных, но он более умерен в их употреблении чем большинство поэтов. В эпидиктических речах самый часто встречающийся вид элизии — энклитики или полуэнклитики (τε , δε и т. д) и личные местоимения. Красис, за исключением και αν редок. В судебных речах (т. е в его ранних сочинениях) элизия много менее ограничена.
[9] Maxim Planud. ad Hermog., V, 469.
[10] Vol. II, P. 144.
[11] Rhet., III, 8,4.
[12] Ibid.
[13] Θαυμαζειν και ζηλουν , επαινειν και τιμαν etc.
[14] Eg. Paneg., § 5 : ὅταν ἢ τὰ πράγματα λάβῃ τέλος …ἢ τὸν λόγον ἴδῃ τις ἔχοντα πέρας , где τέλος и πέρας , два слова в конце или в завершении, не были реально различимы или во всяком случае различались очень слабо. Так же в Euagoras, § 11 εὐλογεῖν и εγκωμιαζειν употреблены антитетически (хвалить — восхвалять).
[15] Eg. Euagoras, § 10 : αὐταῖς ταῖς εὐρυθμίαις καὶ ταῖς συμμετρίαις ψυχαγωγοῦσι τοὺς ἀκούοντας . В других местах повсюду мы находим μετριοτητες , λαμπροτητες , αυθαδειαι , αργιαι и т. д.
[16] Aristoph., Clouds, passim.
[17] Ср. ссылку Исократа на это место в Antid., § 193.
[18] Hel., § 1 : οἱ δὲ διεξιόντες ὡς ἀνδρία καὶ σοφία καὶ δικαιοσύνη ταὐτόν ἐστι.
[19] §§ 9 sqq.
[20] Antid., §§ 187-189.
[21] §§ 19 sqq.
[22] Rhet., I, 1,10.
[23] Antid., сводка параграфов 181-303.
[24] Antid., § 11 , ιδεαι .
[25] Ep. I, § 87. Это письмо упоминается в Philippus, § 81 ; текст его дошёл до нас неполностью.
[26] Philippus, 346 год.
[27] Исократ говорит, что провёл 10 лет за сочинением «Панегирика»; возможно он был опубликован в 380 году.
[28] Речь идёт о победе десяти тысяч при Кунаксе.
Ссылки на другие материалы: