ГЛАВА II. Движимый капитал

После войн, отдавших во власть Рима Африку и Азию, столь прославившуюся своей промышленностью и искусством, эту школу роскоши и тонкого вкуса, источник бесконечного соблазна, неиссякаемый источник обогащения для публиканов и проконсулов, — после этих войн рост богатства достиг высшей ступени. Неумолимо грубое, жестокое насилие направляло в Италию поток золота и серебра, который продолжал катиться, пока не были опустошены самые источники богатств. Сокровища, накопленные на Востоке, в Галлии и во всем мире, богатства, извлеченные из эксплуатируемых тогда копей, стали стекаться в Рим, в виде добычи, или военной контрибуции, в виде плодов грабежа или в виде налогов; прочие части Италии также имели свою небольшую долю в этом. Рим превратился на несколько столетий в крупный международный рынок богатств, заключавшихся в металлах. Эти воинственные земледельцы, охваченные безумной жаждой власти и обогащения, стали оценивать славу своих полководцев количеством золота и серебра, которые последние привозили для своих триумфальных шествий; у них, таким образом, вошло в привычку ничего не оставлять побежденным и, как можно дороже, продавать дружественным народам расположение Рима. Для этой дикой жажды грабежа не было ничего святого. Справедливость и логика были без стыда отброшены в сторону. Узнав, что Птоломей Кипрский обладает крупным состоянием и прекрасными золотыми вазами, немедленно издали закон, по которому к государству перешло по наследству имущество союзника, еще при жизни последнего. С точки зрения Сената все богатства мира принадлежали Риму, ничего не оставлявшему побежденным. Конфискации подлежали не только деньги, но и все, что имело ценность, как произведение искусства. Статуи и бронзовые изделия послужили для украшения общественных мест или частных вилл; деньги же отсылались на монетный двор. Пока Рим вел войны с италийскими народами, он не мог получать крупной добычи, так к: к Италия была бедна, без рудников, без торговли. Даже самые большие приморские города не могли своим богатством соперничать с крупными рынками Востока. Торенто, один из самых крупных городов полуострова, был добычей, на которую римляне долгое время зарились, но в котором они нашли лишь 3000 талантов золота, около полутора миллионов на наши деньги. Пока римское оружие не выходило за пределы Италии, государственное казначейство располагало сравнительно ничтожными суммами. Оно обогатилось лишь после того, как благодаря ряду побед в руки жадных италийцев попали сокровища Востока; надо полагать, что цифра накопленных богатств достигла своего максимума в 91 году до Р. Х., а именно около полутора миллиардов на наши деньги, судя по свидетельству Плиния (H. N, 33. 17). Конечно, если мы сравним эти цифры с суммами, лежащими сегодня в Banque de France или Banque d’Anglettere, то получится большая разница в пользу современной эпохи. Но античный мир был беднее нашего, следовательно, вполне понятно, как велики были суммы скопившиеся в государственном казначействе; какую необычайную массу драгоценных металлов привлекло в Рим это колоссальное и непрерывное выкачивание, какую жатву собрали с древнего мира победоносные полководцы и публиканы в своей ненасытной жажде богатств королей и народов, а равно тысячи купцов и искатели приключений, сопровождавшие легионы, превращавшие в деньги розданную солдатам добычу и завершавшие начатое полководцами разграбление побежденных стран.
Какое же влияние оказали на первоначальный строй домашнего хозяйства в этот блестящий период крупных побед, сопровождавшийся ростом могущества Империи, объединение провинций, расширение рынков, изобилие капиталов, успехи во всех отраслях производства и создание условий, которых античный мир не знал? Какие размеры и какой характер приняли промышленность и торговля? Если мы ограничимся только тем, что нарисуем блестящую картину римской цивилизации, то это не будет ответом на поставленные выше вопросы. Нельзя ведь сделать вывод о существовании капиталистического хозяйства, о росте капитализма, лишь на том основании, что тот или иной народ обладал искусством и литературой, что он одерживал победы и что он оставил после себя великие памятники. Если бы это было так, то мы должны были бы прийти к выводу, что Восток достиг высшей ступени развития капитализма, что капитализм существовал в Ассирии и Египте равно как в Мексике и Перу, что даже в Китае еще до того, как он стал доступен европейцам, существовало капиталистическое хозяйство. Сохранившиеся во всех этих странах развалины производят впечатление произведений колоссально развитого инженерного и строительного искусства и говорят о неравномерном распределении богатства и власти. Тем не менее, мы знаем, что хозяйство у этих народов было примитивным, что все производство было домашним, что обмен был в зачаточном состоянии и что деньги имели ограниченное применение. Эту проблему мы можем разрешить, лишь дав точный анализ экономической жизни Рима; и только таким путем мы сможем постичь тайны его быта.
Огромные богатства Рима были созданы войной; такого же происхождения были богатства во всем античном мире, то же имеет место и в наши дни. Громадные богатства в Соединенных Штатах берут свое начало со всякого рода спекуляций во время гражданской войны между Севером и Югом. На этой почве они возникли, дальнейшему же их увеличению способствовали железные дороги и создание крупных промышленных предприятий, а в особенности экономическая политика, которой Соединенные Штаты держались после 1864 года, всякого рода монополии, которым была дана возможность образоваться. В античном мире весь процесс капитализации был основан на грабеже и военной добыче в то время, как в настоящее время этот процесс основан на систематическом безвозмездном присвоении части рабочей силы предпринимателями. В наши дни богатства растут шаг за шагом, медленно; население получает соответственное воспитание и соответственно приспособляет свой ум, свои вкусы и свои нравы. В Риме это богатство, плод войны, поразило всех. Это был внезапный денежный поток, хлынувший в страну, очень бедную и не имевшую решительно никаких накопленных денежных богатств. Народ этот проводил свою жизнь на полях и на войне; он ткал свою историю победы и опустошений на фоне крестьянской умеренности, довольствовавшейся скромными плодами деятельности семьи; этот народ сжигал корабли побежденных и превращал в утварь и вазы захваченное золото и серебро; он, быть может, не знал даже цены деньгам, или пользовался ими весьма умеренно; этот народ не был подготовлен к этой головокружительной массе сокровищ, которые хлынули на берега Тибра. Тут речь шла не о постепенном обогащении, которое является следствием регулярной экономической деятельности.
Эти скупые земледельцы были раньше простым и грубым народом, слегка причастным к торговле, почти не имели благородных металлов, которые употреблялись лишь для женского украшения и при погребальных обрядах, отличались испокон веков бережливостью и выдержанностью; они были ослеплены массой богатств, и всех охватило своего рода лихорадочное стремление к обладанию золотом. Всех обуяла жажда удовольствий, которые доставляло золото. Всеобщим лозунгом стало — завладение золотом.
Теоретиком этой всеобщей тенденции явился Катон; он составил десять заповедей, начинающихся со слов: «первая обязанность человека — зарабатывать деньги», и дает указания, как их лучше всего употребить. Разбогатеть каким бы то ни было путем — вот стремление общества в эпоху Империи: «О граждане, говорит Гораций, сначала нужно добиваться богатства, а потом добродетели», «деньги все: богатство единственно–нужная и необходимая вещь даже для уважения личности», «все склоняется перед золотом». «Золото, говорит Проперций, есть средство, чтоб закупить судей и приобрести почет и дружбу. Оно могущественнее грома Юпитера».
Никто не оставался глухим к этим призывам, тем более, что открывалась масса возможностей. Патриции начали организовывать в своих интересах грабеж, их примеру последовали плебеи, пытавшиеся таким путем приобщиться к высшему классу. Консулы и военно–начальники берут в свою пользу львиную долю добычи, а затем предоставляют провинции голодным войскам, которые постепенно овладевают всеми источниками богатства.
Снабжение войск съестными и военными припасами, система откупов при взыскании податей и налогов, займы царям, подпавшим под власть Рима, создали класс финансистов, который оказался настолько могущественным, что занял первенствующее место в политической жизни. Ниже этой толпы, стоит другая, которая, следуя за армией, занималась мелкой торговлей. Она покупает, продает, меняет добычу и состоит из людей низкого происхождения, так как патриции и всадники относятся с презрением к мелкой торговле, к недостойной их торговле в разнос. Стремление покупать для продажи — это характерная черта плебея; это сила, при помогли которой плебеи хотят сбросить с себя иго аристократов и выйти из своего низкого положения. В Риме, подобно тому, как в итальянских городах в средние века и в особенности теперь, накопление капиталов совершается среди низших мещанских слоев населения, откуда происходят выскочки, благодаря «быстрым и неожиданным удачам». У плебеев нет старинных семейных нравственных традиций, бывших наследственным достоянием патрицианских домов; нет ничего, чтобы поддерживало нравы на известной высоте и потому плебеи гораздо легче могут продавать все с публичного торга и в частности правосудие. Когда эти выскочки приняли участие в общественной жизни, деморализация, вносимая богатством, добытым нечистыми путями и увеличиваемым всеми способами, немедленно дала себя почувствовать. Инициатива в данном случае исходила от сословия всадников: у них, у первых можно заметить признаки появления капиталистического духа, смелого, предприимчивого, предусмотрительного, расчетливого и решительного; этот дух не был свойственен старинным патрицианским фамилиям, в глазах которых единственным истинным богатством была земля, а самым благородным занятием — земледелие; патрицианские фамилии преисполнены предрассудков против промышленности и торговли и, следовательно, неподготовлены к тому, чтобы смешаться с этой приводящей в ужас кучей людей без совести, боровшихся в отдаленных провинциях ради завладения богатством.
Чтобы зарабатывать деньги — все было хорошо: откуп налогов, и устройство зрелищ, постройка дорог и водопроводов, торжественные похороны, самые отчаянные спекуляции и самые позорные занятия, но крупные состояния возникали вне Италии, в провинциях, благодаря откупу налогов и ростовщическим займам вассальным царям. Выгодных должностей добивались за какие угодно деньги, притекавшие в изобилии. Обыкновенно держатся того взгляда, что все захваченные римлянами богатства были истрачены на безумную роскошь пиров и развлечений. Стоит произнести имя Рима, столицы цезарей, чтобы вызвать в памяти кучу, повторяющих в сущности одно и то же, анекдотов: о виллах построенных на дне моря, о садах, строенных на крыше грандиозных домов; о золоте и серебре, употребляемых для подковывания мулов и для изготовления ваз, предназначенных для самого низменного употребления; о драгоценных камнях, расплавляемых в кратерах и т. д. Но всматриваясь поближе, можно заметить некоторое преувеличение и неправильное понимание фактов, к тому же многие из этих рассказов не заслуживают доверия. Римляне посвящали много времени гиперболе, фигуре чаше всего преподаваемой в школах красноречия.
Б Римской литературе отмечено стремление к преувеличению и обобщению. Особенно этим грешат историки эпохи Империи, одни из антипатии к новому политическому строю, которому они приписывают упадок нравов, все пороки своих современников, другие просто из любви к преувеличению. В первом веке после Р. Х. было в моде возмущаться концентрацией богатств и распущенностью богачей, сумасбродством знаменитых расточителей и царским образом жизни великих людей, стремление последних к пышным пиршествам вместе с прожигателями жизни и служило главным образом объектом обобщений; между тем мы знаем, что безумная роскошь — явление единичное, и что всякого рода уклонения от естественности, чтение о которых вызывает отвращение еще и теперь, уже тогда клеймилось как сумасшествие и осуждалось. Всем этим анекдотам присуща одна общая черта: в них всюду встречается оговорка: «говорят», так что нельзя узнать, где кончается вымысел, где начинается правда. Одним словом, все эти грехи сладострастья, как их называет Люций (Lucien), не могут служить характеристикой для роскоши Римского общества.
Если известные нелепые проявления роскоши произвели такое сильное впечатление и так поразили воображение, то это происходило от низкого Standart of life массы, от жалких привычек толпы, считавшей роскошью всякое потребление, в котором она не ощущала потребностей. Еще Фридлендер отметил, что роскошь римлян вряд ли в значительной степени может быть сравнена с роскошью многих мелких князей Германии в 17 – 18 вв. и с роскошью современных миллиардеров, прибавим мы от себя.
Роскошь, вероятно, проглотила часть сумм, притекавших в Рим, но не большую часть. Много денег ушло на непроизводительные цели, на постройку вилл, дворцов, храмов, цирков, на удовлетворение маний строительства, причем употребляли самый дорогой мрамор, но была еще масса богатств, возраставших беспрерывно от новых побед и от той дани, которая постоянно присылалась из провинции. Одним словом, еще много богатств оставалось для целей производительных, которые должны были способствовать сохранению и росту богатств, начало которым было положено военной добычей или счастливыми спекуляциями. Цицерон говорит: «Родовое имущество должно заключаться в вещах не заклейменных позором; его следует сохранять старательно, по–хозяйски. Обладатели денег и даже философы спорят о лучшем помещении денег. Мало того, чтобы добыть деньги — нужно еще уметь употреблять их так, чтобы быть в состоянии покрывать ежедневно все свои расходы». (De officiis, II, 25).
Так как мы не собираемся заняться изучением теорий, то мы не станем подробно знакомиться с тем, что говорит Цицерон о производительности денег; его система лишь отражение взглядов Аристотеля, который, хотя и оспаривал правила Солона: «нет никакой определенной границы для богатства человека», тем не менее говорит, что богатство, возникающее от торговли, может увеличиваться до бесконечности. Цицерон только воспроизводит идеи греческой философии, но в своих рассуждениях и своих письмах он нас знакомит с действительностью и обрисовывает разные виды спекуляции и разные формы употребления богатств, благодаря которым всадники, этот могущественный класс дельцов, руководивший тогда политической жизнью, увеличил и приумножил свои капиталы. В погоне за богатством всех стран образовался в эпоху Цицерона класс negotiatores и publicani, он был так многочислен, что в некоторых случаях появлялся на публичных торжествах в полном составе (ad Q fratr, η. 13). Какова была величина сумм, которыми этот класс оперировал видно из следующих фактов: F. Pinnius, о котором упоминает Цицерон (ad fam. XIII 61) устроил городу Никее (Hicee) заем в 8.000.000 сестерций (— 2.000.000 франков), представителями этого класса устраивались общества, подобные нашим «Credite mobiliers» с директорами, кассирами, агентами и т. д. В эпоху Суллы было основано общество (Asiani), с настолько крупным капиталом, что оно было в силах одолжить государству 20 тысяч талантов, т. е. 125 миллионов франков. 12 лет спустя оно доводит размеры займа до 120 тысяч талантов. Reguli в Азии, нечто в роде индусских набобов, все были должниками римских всадников и были связаны по рукам и ногам, благодаря тому или иному банкирскому дому, правление которого находилось в Риме.
Мелкие капиталы превращались в акции обществ, так что целый город, как говорит Полибий (!V 17) был заинтересован в разных финансовых предприятиях, руководимых несколькими большими фирмами. Люди с самыми ничтожными сбережениями принимали участие в предприятиях публикатов, в откупе налогов, в аренде общественной земли, в предприятиях, дававших необычайные доходы. Во Франции до революции налоги были на откупу, причем доказано, что в государственные кассы попадало не больше половины полученных денег; остальная часть шла на покрытие расходов по взиманию и на прибыль откупщикам. Не было такой спекуляции, в которой не принял бы участие (haute banque), где сосредоточивались капиталы богатых всадников и мелкие сбережения. Он сдавил как бы железными несокрушимыми тисками государство и провинции, и эксплуатировал их. Имея могущественных заинтересованных покровителей во всех слоях населения и потому уверенный в своей безнаказанности, он был готов нарушить договоры, лишь только они не давали ожидаемых барышей. Вследствие того, что в делах haute banque принимала участие такая масса людей, случавшиеся нередко крахи, которые предшествовали или наступали вслед за политическими событиями, производили сильные пертурбации во всех слоях общества, В трудах Цицерона мы находим полный список банкиров, заимодавцев, ростовщиков, спекулянтов; этот список знакомит нас также с сущностью операций, предпринимаемых в то время для увеличения богатств Verres, Pompeius, Brutus, Katirius, Plancius, Littius, Castrieius. Atticus. Это большие банкирские дома, крупные фирмы конца Республики и первых годов Империи, благодаря которым денежный капитал римских граждан был заинтересован в самых разнообразных предприятиях и обеспечил за собой монополии на денежные доходы государства и доходы государственных имуществ. Verres не только расхищал Сицилию, он был также бесстыдным дельцом, готовый все продать тому, кто хорошо заплатит, и одалживал деньги тому, у кого не было денег, чтобы платить (II Verr. II 76). Он устраивал ростовщические займы непосредственно или через третьих лиц и принимал большое участие при разрешении вопросов о портовых деньгах и государственных землях.
У Помпея кредиторов был легион. Юный Брут делал великолепные дела, устраивая займы царю Кападокии и городу Саламину. Он им устроил заем из 48% (ad Atie. V 21, VI I, 3). Дом Ratirius’а в течение двух поколений руководил крупными финансовыми операциями; не было таких предприятий, таких займов, которые не прошли бы через его руки; «он руководил многими делами, принимал участие во всех предприятиях публиканов, одалживал царям и народам», он не забывал и своих друзей, которых приглашал делить хорошие барыши, когда последние были вполне обеспечены. Он дал крупные суммы взаймы царю Птоломею, бывшему тогда в изгнании, он одолжил ему не только свои деньги, но и деньги своих друзей в полной уверенности, что Птоломей вернется на трон Фараонов, и, что он ему уплатит из 100%. И действительно, Птоломей вернулся на трон фараонов, опираясь на силу римского оружия; римский банкир отправился в Александрию, чтобы реорганизовать финансы своего высокого должника, точь–в–точь как великие державы поступили с современным Египтом, разоренным долгами Измаила–паши. Он перенес целый ряд оскорблений, должен был сменить тогу на pallium, торчать в передней в надежде проникнуть во внутренние покои; царь не только заставил его потерять время, но заключил его еще в тюрьму; банкир, наконец, бежал в Рим ниший и разоренный. Ему удалось вторично разбогатеть, благодаря Цезарю, который дал ему поставки провианта во время африканской войны.
Plancius был также весьма известным дельцом; он учреждал общества и управлял ими (pro Plancio 10). P. Sitius заключал займы в Италии, чтобы спекулировать в Марокко: он имел много долгов в Риме, но ему заграницей должны были миллионы (Gicer pro sulla 20). Кризис, который во времена Катилины разразился над римской столицей, не задел дома Sittius'а, который выполнил свои обязательства благодаря своему запасному капиталу и продаже недвижимого имущества.
Во времена Цицерона Малая Азия была одним из лучших источников для обогащения этих спекулянтов, подобно тому, как во время гражданской войны таким источником служит снабжение армии провиантом. Римские банкиры поддерживали сношения с греческими банкирами, прошедшими сквозь огонь и воду. Через посредство последних они познакомились с новыми формами спекуляции, преимущественно в области ростовщичества* где греки играли роль учителей.
К числу этих, банкиров принадлежат и менее крупные фигуры, о которых упоминает Цицерон, как, напр., Heraclides, Castricius, Egnatus, Clivius, Puteolanus; они производили банковские операции между Римом и Малой Азией, трассируя векселя на Рим или уплачивая по тем, которые были трассированы на города Азии, за это они взимали солидные комиссионные.
Но вернемся к Аттику; судьба к нему была так благосклонна, что мы знакомы со всей его жизнью и подробно осведомлены о всех его финансовых операциях. Его переписка с Цицероном и биография, составленная Непотом, знакомит нас с характером тех дел, которыми занимались всадники, когда Рим господствовал на мировом рынке. Аттик был представителем той плутократии, которая заполнила историю грабежами и хищениями; которая завладела металлическими запасами, собранными на Востоке, при помощи лихоимства, ростовщичества и систематического хищения, вроде того, которое устраивали конквистадоры в Новом Свете, и Клив (Clive)
со своими компаньонами в Индии. На примере Аттика мы можем проследить, что представляло столь могущественное в Риме и столь ненавидимое в провинции, сословие всадников, которое завладело общественными землями, лишило собственности древних земледельцев, заменило свободный труд трудом рабов, монополизировала финансы и администрацию и, постоянно побуждало к войне, чтобы закрепить свое экономическое господство и не дать иссякнуть источнику своего обогащения.
По своему происхождению Аттик принадлежит к сословию всадников, могущество которых было представлено публиканами, «богатством Республики, верными хранителями общественного благосостояния»; о публиканах Ливий писал: «повсюду, где проникает один из них, справедливость и свобода перестают существовать для всех» (XLV, 8). Аттик унаследовал от своего отца два миллиона сестерций (= 440,000 фр.); он, как все щеголи того времени, получил хорошее воспитание. Видя, что город стал добычей партии, он счел опасным компрометировать себя сношениями со сторонниками Мария или Суллы; он, как человек благоразумный, блюдущий свои интересы, под предлогом пополнения своего образования, удаляется в Афины. Аттик действительно занялся своим образованием, но при этом он не отказывается от выгодных операций, в особенности от устройства займов своим друзьям, и, конечно, услуги ради. Афины в свое время должны были устроить заем, но так как они нс смогли уплатить долга к сроку, то проценты были причислены к основному долгу. Тогда вмешался Аттик, и, пользуясь кредитом среди капиталистов, вступил в соглашение с кредиторами. Непот лишь в самых общих чертах обрисовывает эту операцию, благодаря которой афиняне получили возможность отстрочить уплату долга до определенного срока, но так, чтобы его погашение не становилось более тяжелым от нарастания процентов. Для этого Аттик должен был достать деньги на свое имя, получив их на менее тяжелых условиях, чем это могли сделать афиняне; он эти деньги передал им, не выговорив себе никаких комиссионных. Не. довольствуясь этим, он выказал свое расположение к афинянам тем, что стал раздавать бесплатно хлеб и продавать его по низкой цене в неурожайное время. Будучи достаточно благоразумным. Аттик, покидая Италию, продал свое недвижимое имущество, превратил все свое богатство в звонкую монету и увез в Афины; таким образом, он защитил свое достояние от возможных поползновений со стороны приверженцев Суллы, которые конфисковывали имущество врагов и также тех лиц, которые не примыкали ни к одной из партий. Эти деньги, а также и те, которые он получил в наследство (один из дядей ему оставил 10 миллион, сестерций), он стремился поместить в Афинах, причем он не покупал ни земли, ни дома. Конфискации во время гражданской войны в Италии выбросили на рынок громадное количество недвижимого имущества, которое продавалось с публичного торга, и, таким образом, можно было легко обогатиться. Аттик не хотел таким образом разбогатеть, опасаясь, как бы какая нибудь политическая перемена не направилась бы против него и не разорила бы его в свою очередь. Он стремился поместить свои деньги в странах, которые находились бы подальше от вихря заговоров: в Эпире, в Кипре, в Балканских провинциях и в некоторых частях Малой Азии. Он становится крупным землевладельцем, но вне Италии, и таким образом при помощи земельной собственности укрепляет свое положение финансиста. Аттик превратил в недвижимость лишь часть своего имущества; другую часть капиталов он сохранил для откупа налогов и для арендования общественных земель. Аттик спекулировал с публиканами и, быть может, был компаньоном Катона, ростовщика, занимавшегося всякого рода хищениями, страшно жадного и бессовестного; этот самый Катон так формулировал теорию обогащения: «конечная цель жизни — собирать землю и деньги, создавать при помощи денежных спекуляций новые капиталы, пускать их в обращение для дальнейшего увеличения и приобретать на них все новые земельные владения». Аттик был признан главой всадников; он принимал участие во всех операциях, составлявших силу этого класса; Греция и Азия составляли сферу его деятельности; он мог там заниматься ростовщичеством из 3–4% месячных; дела он вел лично или при помощи посредников и ссужал деньги городам и частным лицам. Возможно, что он не стоял во главе кампаний, учреждаемых публиканами, а был простым акционером. Это был человек разумный, желавший избегать зависти со стороны конкурентов: он предпочитал лично не вступать, но в то же время принадлежал к числу постоянных и видных компаньонов публиканов, которых он поддерживал против проконсулов, пользуясь своими большими связями.
Судя по дошедшим до нас биографиям. Аттик был человеком весьма энергичным, деятельным, постоянно думающим об устройстве выгодных займов, ловко делающим всякого рода выкладки и смелым ростовщиком. Он давал взаймы частным лицам и учреждениям, его клиенты были в Делосе, в Македонии, в Эпире, в Греции, в Эфесе. Клиенты Аттика, быть может, потому что считали его, по сравнению с другими всадниками, весьма порядочным, воздвигали ему статуи: последнее не мешало тому, что, как уверяет Цицерон (Ad. Atic. II 1,12 V, 13 г.), он постоянно был заинтересован как в крупных, так и в мелких предприятиях, и умел требовать месячных процентов до последнего асса, а также определить платежеспособность того или иного лица и действовать так, как это нужно было в данную минуту, раскрывая или, наоборот, закрывая свой кошелек, или требуя уплаты долга. Он требовал солидных гарантий, хотя больше всего рассчитывал на вмешательство Рима, всегда готового встать на защиту своих сограждан против должников иностранцев. Непот нас хочет убедить, что в Риме не знали об участии Аттика в ростовщических предприятиях и что, напротив, его считали за великодушного ученого, ничего общего не имеющего с публиканами и аферистами.
Но никто не поверит этой невинной лжи панегириста.
Впрочем операции Аттика не позорили чести римлян, которые видали иные формы ростовщичества, служившие делу создания колоссальных и почтенных состояний. 4%, месячных было нормой для займов городам Востока. Другие им одалживали деньги из 75% годовых, а то и еще больше. Высота процентов зависела от редкости денег, от риска при операциях и от отсутствия конкуренции между заимодавцами; всадники, желая монополизировать дела по займам, организовали синдикат, регулировавший высоту процентов.
Можно подумать, что Аттик довольствовался лишь такого рода делами. Ничего подобного; по поручению сенаторов, живших в Риме, он ведет их дела, и вообше предлагает свои услуги любому и каждому, если только можно извлечь при этом какую–нибудь выгоду, или получить подарки; его одинаково прельщают крупные и ничтожные барыши, из всего он надеется извлечь выгоду. Цицерону, упрекавшему Аттика в этой слабости, он ответил, что великие реки образуются из маленьких ручейков (Ad. Atice II, 1.). Он брался за устройство боев гладиаторов; ему принадлежали: школа рабой, где их обучали искусству сражаться и красиво, с достоинством, умирать в цирке, и бюро для переписки рукописей. Но это один лишь единственный случай в жизни Аттика, когда мы видим его в роли промышленника–предпринимателя, т. е. в роли книготорговца и издателя. Переписывать при помощи рабов поэтические произведения любовного или сатирического характера было великолепным предприятием, в особенности, когда произведение нравилось публике; на нем можно было заработать до 100% (Mart. XIII, 3), потерять же на издательстве ничего нельзя было, даже если произведение не нравилось, так как то, что не шло в Риме, находило сбыт в провинции, которая была менее требовательна и покупала даже небрежно исполненные экземпляры (Hor. Ep. I, 20, 13; Ars. p. 345). Книжная торговля была хорошим делом, и Аттик ей не пренебрегал. Но этого было ему еще мало. Чтобы увеличить свое богатство, он прибегал к некрасивому занятию, которым в его время нередко занимались (Tacit, Ann. XIII, 42), он принимал наследство от бездетных матерей, от вдов и старых дев, искавших любовников. Цицерон, будучи уже стариком, хвастался, что он так много получил по завещанию от своих друзей, что сумма отказов превышала 20 миллионов сестерций (Philip, II, 16). Император Август получил в виде отказов по Светону (Aug. 101) 4 миллиона сестерций. Аттик унаследовал от одного старого ростовщика в Риме около 10 миллиионов сестерций, не считая большого дома.
Разбогатев таким образом, Аттик возвратился в Рим, в место пребывания всех наций, как говорит его биограф. Он не примкнул ни к какой партии, держал себя очень скромно с победителями, при случае удалялся в сторону и выдавал себя за человека науки «за библиомана»; при помощи подарков и займов он приобрел много друзей и жил спокойно; таким образом, он создал себе громадное состояние, причем все время вел скромный образ жизни, чуждый показной Азиатской роскоши. К имениям его в Египте прибавились еще владения в Риме, дома, дававшие хороший доход, но не служившие предметом роскоши; дело в том, что он стремился выгодно поместить свои капиталы, а не удовлетворить свои капризы; он покупал земли для обработки, а не для того, чтобы превращать их в парки; он любил жизнь с удобствами, но без мотовства; он охотно покупал красивые статуи, но не колоссальные вазы из серебра или из драгоценных камней, или столы из кедра стоимостью в миллион сестерций, или ковры, которые стоили целые вотчины. Он умел удачно спекулировать, что давало хорошие барыши. К старости он сделался еще более благоразумным: вынул деньги, помещенные в кредитных операциях, в не совсем верных займах и накупил земли и доходные дома в Риме и Неаполе (Cicer ad Aticc, 1, 6, I), где квартирная плата была высока. Таким образом, высосав соки из провинциалов, Аттик принялся за тех, кто, лишившись земли и будучи изгнан из своих деревень, увеличивал городское население. Против этих несчастных он продолжал ту систему гнета, начало которой было положено крупными землевладельцами в деревнях; таким образом, народным ораторам представлялся прекрасный аргумент, когда они требовали для понижения квартирной платы вмешательства государства.
Аттик покупал земли к в предместьях, так как там разводили растения, находившие большой сбыт в Риме; и потому земля давала хорошие доходы. Ему принадлежали земли в Нумандии, славившиеся своим вином, в Тоскане, в Апулии, в горах Реата и в Калабрии. Он арендовал также. общественные земли в Италии; эти земли были сначала даны во временное пользование, затем присвоены теми, кто их держал, и стали, наконец, добычею сенаторов и всадников.
Сделавшись, таким образом, крупным землевладельцем, Аттик постепенно округлял свои владения; он покупал также дачи в Анциуме, в Байях и в Кумах, знаменитых купальнях. При управлении своими имениями он выказывал ту же ловкость, как и при ведении своих денежных дел: он сдавал свои земли в аренду, и, убедившись в слабой производительности труда рабов, разделил свои имения по частям между мелкими колониями; другую часть своих имений он пустил под скотоводство, которое в некоторых районах Италии получало все больше и больше распространение.
Как все крупные собственники, о которых говорит Сенека (Ep. 89, 20) Аттик имел поместья повсюду и думал только о том, чтобы увеличить свои владения. Быть богатым — вот цель всей деятельности в том обществе, где размеры дохода от земли определяли положение человека. Беспрерывному росту богатств Аттика способствовали его скромные привычки, так как он в месяц проживал не более 3‑х тысяч сестерций (600 франков). В эту сумму, конечно, не входили продукты, которые посылались в его дом из имений и служили для удовлетворения различных потребностей его хозяйства. Доходы Аттика равнялись 12 миллионам сестерций (2400000 франков); он был скуп, несмотря на все мягкие выражения его панегиристов (Мер. 5,14); последние говорили, что он жил хорошо, но не расточительно, что он любил изящество, но не великолепие, и что в доме у него царили простота и скромная жизнь. Это подтверждает то, что необычайная роскошь была свойственна лишь единичным личностям.
Вот портрет одного из наиболее крупных дельцов этой бурной эпохи, продолжавшейся от падения Республики до установления Империи. Общий обзор деятельности человека, называвшегося главой сословия всадников, дает нам представление, о тех коммерческих предприятиях, которые совершались в 1‑м веке до Р. Х. История Аттики, есть, без сомнения, история богачей, которых по свидетельству Цицерона, было в Риме до двух тысяч, и которые стояли во главе Римского государства; история Аттика это история сословия всадников, людей весьма скромного происхождения, которые сначала сосредоточили в своих руках денежное богатство, а затем принялись скупать земли; последствием этого было то, что разрушив основу политического строя, они создали верховенство денег перед происхождением, преобразовали политико–экономический строй государства, превратившийся в плутократию и образовали таким путем олигархию, которая вместе с рабством и пауперизмом составила одну неразрывную цепь; ни одно из ее звеньев нельзя было устранить без того, чтобы не задеть и остальные.
У нас имеется в настоящее время достаточно документальных данных, свидетельствующих о характере тогдашних банковских операций и о том употреблении, которое находил для себя движимый капитал.
Римские капиталисты с жадностью набросились на займы, желая путем ростовщичества приумножить свои богатства; равным образом они усердно занялись скупкой земли. Выгодным они считали только такое помещение денег, которое было вполне обеспечено в смысле доходов, т. е. землю, или то, которое давало громадные барыши, т. е. ростовщичество. Таким образом, движимый капитал принимал лишь форму ростовщического капитала. Ростовщичество было главным полем деятельности итальянцев в 1‑м веке до Р. Х. и в периоде Империи. Ростовщичество принимало различные формы: или форму самого обыкновенного ростовщичества в виде Versura, или в форме ссуды под обеспечение корабля или груза; им занимались или крупные банки (haute banque) или мелкие заимодавцы, дававшие деньги на неделю или на сутки; как туча саранчи, они способны были разорить самые богатые страны, настоящие Эльдорадо, вроде Азии. Болес крупные ростовщики назывались equites, а менее крупные именовали себя negotiatores. К ним же принадлежат Italici qui negotiantur, выражение, встречающееся на греческих памятниках. Вся эта толпа негоциантов ринулась на Галлию, Германию, Испанию, Малую Азию, на Дальний Восток, она доходила до берегов Норвегии и по Нилу до великих озер, до Мадагаскара, в Индию, в Китай; она рассеивалась вдоль еще не завоеванных стран и понемногу занималась всем: меняла деньги, торговала в кредит, покупала кожи, благовоние и т. д.; они переодевались в костюмы послов (Iitera leguta), которые также были ростовщиками. Если верить некоторым цифрам этих italiei было очень много; говорят, например, что в Малой Азии в один день по приказу царя Митридата было убито до 80000 italiei (88 г. до Р. Х.), по другим же данным 150000. К этим цифрам можно относиться с недоверием, как к большинству статистических данных, дошедших от древних писателей. Мы знаем, как молва может постоянно увеличивать цифры убитых, как, например, во время резни в Армении. Если поверить всему, что говорят газеты, то армянская раса должна была давно исчезнуть с лица земли. То же можно сказать и о европейцах, убитых в Китае. Разве мы знаем точную цифру жертв Варфоломеевской ночи? Митридат ведь не вел статистику убитым, римляне же не имели для этого никакой возможности. Цифры раздувались, чтоб произвести большее впечатление на столицу и возбудить в ней жажду мщения.
Чтобы там ни было, нет сомнений, что число италиков, рассеянных по лицу земли, было довольно значительно; это подтверждают надгробные надписи на Делосе, наконец, тот факт, что в городе Серте в Нумидии они смогли сорганизовать защиту против Югурты. Но особенно нужно иметь в виду то, что во всех своих предприятиях они знали, что в случае надобности они могут опереться на легионы Рима; последствием этого было то, что нарушение обязательства со стороны их жертв каралось войной и разграблением.
Деньги употреблялись главным образом для всякого рода финансовых операций; ими особенно занимались публиканы, которые брались за всякого рода откупа, за устройство копей и солеварен, за оборудование портов, водопроводов и не отказывались от издательской деятельности. Торговля занимала лишь второе место и затем уже шли некоторые предприятия промышленного характера.
Спекуляция с постройками, которой между прочим занимался Аттик, считалась весьма прибыльным делом, в особенности в Риме, куда стекались люди со всех стран. Нужны были хорошие виллы для богатых иностранцев, для послов, хорошие дома для магистратов и казармы для пролетариев; наконец, всякий, кто только мог, жил в собственном доме; еще до сих пор возможность жить в собственном доме является предметом честолюбия для всех буржуа в странах, где богатство, состоящее из движимого имущества, не пользуется достаточным уважением. Кто не был в силах удовлетворить свое честолюбие, соединялся с другими для постройки дома, который затем делился между компаньонами. Вот почему в Риме было так много нераздельных домов и почему юриспруденция знакомит нас с такой массой постановлений, касающихся этого вида собственности. В заключение заметим, что спекулянтам представлялся удобный случай обогащаться, строя дома для продажи или сдачи в наем.
Спекуляция началась в эпоху Цицерона (ad fom XII, 2; ad Q frai II, 3); воздвигались громадные дома в 6 или 7 этажей с очень маленькими квартирами, часто в одну — две комнаты. Римляне проводили большую часть дня на улице, дома же они лишь ночевали. Даже за эти убогие жилища платили дорого. Какой то магистрат должен был уплатить за свое помещение не менее 30 тысяч сестерций = 6300 фр. (Cic pro Coelio, 7). Средняя цена квартиры равнялась 2000 сестерций = 420 франков.
Таким образом, путем постройки домов для бедняков или прекрасных дворцов для богачей реализовались великолепные барыши; капиталисты занялись скупкой земель в местностях, которые бы могли быть заняты городом в его дальнейшем развитии; когда возникал пожар, они начинали оспаривать друг у друга участки с домами, еще объятыми пламенем, и как только мусор убирался, являлись архитектора с каменщиками. Объектом этих спекуляций были также и те участки, владельцы которых окружали свои дома лавками, где рабы и вольноотпущенники продавали съестные припасы из имений патрона или вещи, изготовленные в его доме.
Итак, на ряду с ростовщичеством, спекуляция земельными участками занимала видное место. Аулий Геллий (Noet. Att. XV, 1) пишет, что не будь такой опасности от столь частых тогда и столь ужасных пожаров, лучшим помещением для денег была бы покупка домов: «я продал бы землю в деревне и купил бы участки в городе». Он также указывает на падение внегородской ренты и повышение городской. Это объясняет нам, почему дома так часто переходили из рук в руки; Страбон (V, 3, 7} был прямо поражен, как удивительно часто покупали и продавали дома в Риме. Капиталы охотно употреблялись для покупки и постройки домов; в Риме в деловом мире говорили, что владение домом было самым солидным помещением для денег, ибо оно давало высокую ренту, а риску было мало[1] '), а что касается ремонта, то ограничивались самым необходимым.
Дом давал дохода от 40 до 60 тысяч сестерций. У Цицерона их было несколько, а один из них давал ему ежегодно до 80.000 сестерций = 16.800 франков (Ad. Attic 16, 1). Красс от сдачи своих домов получал солидные доходы. (Plut. Crass, 2). Часто эти собственники, чтоб не возиться с большим числом съемщиков, сдавали весь дом одному лицу, которое сдавало квартиры уже от себя; это открыло доступ еще одному новому виду спекуляции, в основе которой лежало угнетение бедных нанимателей, путем повышения наемной платы, которую юрист Павел исчислял в 33%; не нужно забывать, что вследствие плохих путей сообщения не могли получить развития предместья. Низший слой населения должен был скучиваться в этих жалких жилищах, как это показывают развалины Помпеи, а это сильное перенаселение в городах страшно подымало ренту городских земель.[2]
Существовал еще один вид спекуляции, но он не играл такой роли и не был таким распространенным, как займы и покупки недвижимости; например, Катон Старший, который был большим проповедником патриотизма, но в то же время неумолимым ростовщиком, очень искусным денежным спекулянтом и богатым землевладельцем, кроме обработки земли при помощи труда рабов и кроме банковских операций, занимался еще другим, как–то, обучением рабов, чтобы их затем продавать, и ссудами под залог. корабля или груза. Хороший раб, ловкий работник, знакомый с изящной словесностью, ценился на рынке очень высоко; хороший танцовщик, ловкий повар продавались по баснословным ценам; евнухи, переписчики, врачи, педагоги легко находили покупателей, охотно плативших большие суммы. Катон и занялся этой спекуляцией: он покупал рабов или обучал наиболее способных из своих собственных и затем перепродавал их. Эта отрасль промышленности скорее походила на деятельность прасолов (eleveurs), так как она не исходит из соображений возможно полного использования земли, когда, как говорит Калумель (1,8), разумный хозяин должен поощрять плодовитость своих рабынь, освобождая от работ тех, у кого много детей или хотя бы даже 4.
Катон не брезгует и мародерством, устраивая самые ростовщические займы, ссуды под залог корабля или груза. Он охотно ссужал деньги лицам, занимавшимся морской торговлей, дававшей обыкновенно громадные барыши; чтобы уменьшить риск, он поступал с купцами и со своими должниками следующим образом: он устраивал компанию из 50 человек, они должны были снарядить столько то кораблей, и из каждого из них он получал, кроме известной части прибыли, как компаньон, еще особую часть. На каждом корабле находился один из его вольноотпущенников, который должен был охранять его интересы. Таким образом, Катон мог понести потери лишь в том случае, если бы компания была целиком разорена, вследствие гибели всех кораблей, случай совершенно невозможный (Plut. Cat. Μ. 21). Таким образом, Катон помешал свои деньги в форме взаимного страхования.
Иные эксплуатировали копи, на некоторых из них было занято до 40.000 человек, как например, на серебряных копях в Карфагене, в Испании. Для их эксплуатации устраивались товарищества на паях.
Аристотель, давая классификацию различных отраслей коммерческой деятельности, ставит на первом плане земледелие, затем торговлю и, наконец, промышленность; к торговле он причисляет также торговлю деньгами, ростовщичество; но он не рассматривает торговлю, как плодотворную отрасль деятельности, увеличивающую массу запасов, необходимых для жизни человеческой, а как бесплодную. Она не извлекает из природы новых богатств и служит лишь в целях эксплуатации человека. С того момента, когда деньги перестают служить исключительно мерилом ценности вещей, которыми люди друг с другом обмениваются и которые обладают различной стоимостью, когда, наоборот, при обмене имеется в виду барыш, искусство обогащаться есть ни что иное, как война всех против всех, способ друг друга разорять, Аристотель не преминул также осудить ростовщичество крупное и мелкое, лихвенные проценты при краткосрочной ссуде и просто помещение денег под проценты (Polit. (11, 12, IV, 2). Он, таким образом, отрицательно относится ко всякому употреблению денег в целях эксплуатации человека, имевшему, кроме того, тенденцию к бесконечному накоплению денег.
Аристотель дал критику античного хозяйства, выяснив условия, эксплоатации человека человеком, подобно тому, как Маркс это сделал в отношении современного хозяйства. Аристотель констатировал, что, начиная с его времени, ростовщичество было в числе главных отраслей приобретения богатств, хотя как будто раньше в античном хозяйстве в основе лежал заем в целях потребления. То, что он пишет, желая характеризовать хозяйство греков, одинаково относится к хозяйству римлян. Что такое деятельность Аттика, которую описал Цицерон, как не проведение в жизнь хищнических приемов римских всадников.
Когда читаешь поэтов периода империи, то видишь, что после помещения денег в недвижимости, они не знали другого помещения для денег, как ростовщичество. По мнению Марциала, богатым является тот, кто владеет домом в сто колонн и имеет конторку, полную свободного золота, или кто владеет большими пространствами земли, хотя бы на Ниле, или многочисленными стадами (V, B), богат тот, кто поместил свои деньги в землях, в домах или ростовщичестве, и за которым тянется целый хвост должников (III — 31). Идеал дельца, денежного человека, pecuniosus (как Непот называет Аттика) рисуется Марциалу в виде человека, который дает в займы (V, 5, 20, VIII, 37, IX, 104, X, 14, 18), который покупает землю, одалживает или меняет деньги (VI, 30), который всеми средствами собирает деньги для того, чтобы иметь полную кассу и длинный список должников. Каково самое лучшее помещение для денег по мнению Марциала? Их два; или устройство займов, или потребление (VIII, 16), т. е. возможность вести праздную жизнь на Форуме, быть банкиром, чеканить монету на станке, менять деньги с лажем, одалживать их (XII, 57); или вести роскошную жизнь, иметь великолепные ложи, кубки из мурринского хрусталя, прекрасную кухню, большую свиту клиентов, лошадей, любовниц, волокит (IX, 23; XI, 71; XII, 66), и, таким образом, расточать богатства, накопленные предками. Тех, кто даст такое назначение своим деньгам, поэт утешает так: «тебе нечего будет бояться ни пожара, ни воров, ни кораблекрушения; тебе не нужно будет сердиться на должника, который не хочет признавать ни долга, ни процентов (V, 42), ни на того, кто не платит, ни на арендатора, который оттягивает платежи» (II, 11).
Богатство, таким образом, колебалось между двумя полюсами: ростовщичеством и землей.


[1] Cicer. De Offic II, 25-он разъясняет здесь преимущество vcctiqalia urbana перед vectiqalia rustica.
[2] Эта спекуляция не могла иметь места в маленьких городах, где цены домов и квартир были низки. Это видно из municip. tarenlma V, 27, который ставит условием включения в децемвирит владение домом с крышей, состоящей но менее чем из 1500 черепиц.