Наука может изучать явления экономической жизни двумя способами: в их реальном, объективном виде, какими они являются во времени и в пространстве; или в их субъективно–отраженном виде, т. — е. какими они являются в изображении и представлении людей, какие чувства они в людях вызывают, и как последние их понимают. Каждый из этих способов имеет свои достоинства: при помощи первого способа можно выяснить характер и сущность явлений экономической жизни, формы, в которые они облечены, и законы, которые ими управляют; при помощи второго способа — мысли и чувства, которые служат источниками познания экономической жизни. До сих пор придерживались преимущественно второго способа. Много прекрасных трудов знакомят нас с происхождением и развитием теоретической экономической мысли и с достигнутыми ею в течение времени и в разных странах успехами; таким образом, взгляды не только великих, но даже и второстепенных писателей, как древних, так и более современных были изложены и рассмотрены со всех сторон. Ни для кого не тайна, и нет никаких сомнений относительно того, что думали Тюрго и Смит; равным образом мы прекрасно осведомлены об экономических учениях Аристотеля и Цицерона и даже китайских государственных деятелей.
Изучение же фактической стороны экономической жизни сделало до сих пор лишь слабые успехи, и только относительно немногих вопросов все ясно и нет никаких сомнений. К тому же этих фактов много, они сложны, и не так легко, выделив самое существенное, свести их к простым формулам. Все, что относится к производству, торговле и кредиту в эпохи не столь далекие от нас, а тем более в отдаленные, вырисовывается перед наблюдателем в туманных очертаниях; последнее не дает возможности ясно видеть, что связывает эти, на первый взгляд различные явления, и точно определить те многочисленные отношения, которые между ними возникают и обнаруживаются без конца. В отношении к античному миру все эти затруднения, вытекающие из самой природы явлений экономической жизни, увеличиваются еще из–за небольшого числа документальных данных. Количественные данные отсутствуют почти целиком, качественные же отрывочны, и в общем их недостаточно, чтобы нарисовать полную картину развития экономической жизни. Кроме того, каждый писатель внес в сообщаемые им сведения часть своих предубеждений в зависимости от своего партийного и общественного положения и от своего философского миросозерцания. Например, греческие писатели предприняли ряд теоретических исследований относительно явлений экономической жизни; но они их подчиняют все время своим исследованиям практической философии: они занялись экономической этикой, а не политической экономией и пытались доказать, что истинное счастье не состоит в обладании богатством.
Так как сведения и исследования о фактической стороне экономической жизни, сообщенные историками или дошедшие благодаря надписям на памятниках, недостаточны, то не удалось вполне точно установить, какой ступени экономического развития достигли цивилизации древних вообще, а греков и римлян в частности, отличалась–ли их экономическая жизнь от нашей, и в какой степени.
Как известно, экономисты разделили экономическую историю на определенное число периодов. Мы будем иметь случай видеть, какую цену можно придавать этим классификациям. Ведь история развития экономической жизни показывает нам, что каждый народ прошел ряд весьма различных ступеней развития, и что пережитые им состояния экономической и социальной жизни значительно отличаются друг от друга. В ряде сменяющихся состояний наблюдается переход от низших форм к высшим переход постепенный, измеряемый столетними периодами, а история человечества представляется нам не в виде движения по прямой линии, а по восходящей кривой с наступающими по временам периодами упадка. Это движение можно констатировать в формах производства, в обмене в условиях распределения и производства благ, в способах удовлетворения материальных и духовных потребностей, в юридическом, экономическом, социальном и политическом положении нисших классов населения, одним словом во всей совокупности условий человеческого существования, поскольку последние зависят от экономических условий.
Экономисты пытались свести, представить все разнообразие форм экономической жизни, как известное число ступеней развития ее, где каждый народ со своей цивилизацией обязательно найдет свое место. Исходя из социально–экономического производства, некоторые высказали гипотезу, что экономическая жизнь в своем развитии прошла пять стадий: дикий быт, быт пастушеский, быт земледельческий, быт земледельческо–промышленный и быт земледельчески–промышленно–торговый. Это система Листа, Рошера и Левас–сера. Ле–Пле (Le Play) и его школа, исходя из экономической структуры общества, форм производства и его техники, нашли три стадии: период производства самопроизвольного (âge des productions spontanées), период производства искусственного {âge des productions artificielles) и период производства капиталистического (âge de la production capitaliste).
Основой учения Маркса и школы исторического материализма послужило то, что на общий ход развития и организации общества влияют главным образом формы производства. Маркс никакой классификации не предложил, но он дал ключ к объяснению истории, к чему мы еще вернемся. Другие экономисты, в основу своей классификации экономической жизни кладут перемещение благ, как Де–Грееф, или орудия обмена, как Гильденбрандт; тогда мы имеем три стадии: натуральное, денежное и кредитное хозяйство.
Нам нужно несколько остановиться на этой системе, так как мы будем иметь случай коснуться ее в нашем очерке. Натуральное хозяйство является характерным для той ступени цивилизации, когда обмен совершается натурою, денег нет вовсе, или они находят себе применение лишь в очень немногих случаях. Между отдельными частными хозяйствами не существует обмена товарами. Производство изолировано, потребление — непосредственно, одним словом, каждое хозяйство или группа хозяйств есть нечто самодовлеющее. Городское хозяйство отсутствует, Даже государство удовлетворяло свои потребности чаще всего непосредственно: или при помощи дарового труда, возлагаемого на жителей в виде натуральных повинностей, или при помощи доходов со своих родовых поместий.
С того времени, когда деньги начинают регулярно применяться при обмене, в качестве мерила ценности и орудия обмена, наступает стадия денежного хозяйства; последнее появляется одновременно с возникновением городов, развивается по мере того, как разделение труда и дифференциация общественного производства делают все большие успехи, проникает в домашнее хозяйство и преобразовывает его.
Когда же большая часть меновых сделок совершается в кредит и деньги заменяются значительной массой кредитных бумаг, наделенных такой же покупательной и платежной способностью, как и деньги, наступает стадия кредитного хозяйства. Деньги продолжают быть всеобщим мерилом ценности, всеобщим орудием обмена и законным платежным средством, но из меновых сделок многие являются уже кредитными сделками, и деньги, как орудие обмена и платежное средство, замещаются в значительной степени кредитными бумагами. Эта последняя стадия развития появляется лишь после того, как денежный обмен получил широкое распространение, а неудобства при пересылке и обращении денег вызвали потребность в более простом платежном средстве. Сделка в кредит является сначала в виде исключения, когда нет возможности немедленно расплатиться; кредит — результат необходимости, а не — сознания его полезности. Близко к этой системе стоит, по нашему мнению, система Бюхера, который в своем труде о происхождении народного хозяйства делит историю человечества на три периода: изолированное домашнее хозяйство, городское хозяйство и национальное хозяйство. В первом периоде каждый производит для удовлетворения своих собственных потребностей, не прибегая к обмену, и потребляет все, что он производит. Каждое хозяйство есть нечто самодовлеющее; распределением труда заведует глава семейства, который все регулирует сообразно с потребностями хозяйства и с тем положением, которое оно занимало. Во втором периоде мы находим разделение труда, специализацию в области производства и обмен. Последний происходит между обычным более или менее ограниченным кругом лиц, которые сами потребляют приобретенные ими ценности, не переуступая их третьим лицам; вследствие этого блага переходят непосредственно от производителя к потребителю. В последнем периоде производство становится национальным; блага перемещаются большими массами: между различными государствами и прежде, чем быть потребленными, проходят через несколько хозяйств.
Такова теория Бюхера, встретившая большое сочувствие; книга его также имела громадный успех, которым она обязана отчасти ясности изложения и простоте теории. Но в сущности эта теория далеко не нова, так как она не только воспроизводит случайные замечания Маркса, Энгельса и Шмоллера, но кроме того ее и сходным пунктом является общая точка зрения Родбертуса, Дело в том, что Родбертус не хотел свести жизнь народов к формулам; он попытался нарисовать действительную картину экономического строя римской жизни, и выставил довольно смелое на первый взгляд положение, что в античном мире вся организация была в буквальном смысле этого слова экономической, т. е. опиралась на домашнее производство, на семью. В древних цивилизациях, в частности на более ранних ступенях развития, хозяйственная организация покоилась на независимости дома, носившего вполне ясно выраженный характер натурального хозяйства. Не было надобности в деньгах, чтобы заставить продукты перемещаться, так как во время производства продукты не меняли владельцев. Всем управлял при помощи своих рабов глава дома; они перерабатывали продукты, извлеченные из земли, принадлежавшей дому, который таким образом обходился трудом своих членов; последние сами выделывали одежду, орудия производства и все, что только нужно было; хозяйство не зависело от рынка, если не считать некоторых редких предметов. Деньги были лишь торговыми знаками. Таким образом Родбертус приписывал всему античному миру характер натурального хозяйства, хотя в тоже время признавал, что еще до нашествия германцев происходил обмен при помощи денег. Единственно, что Родбертус оставил на долю современной эпохи, так это кредит. У римлян характер хозяйства определялся независимостью отдельного изолированного хозяйства и бесконечным количеством таковых; обмен был совершенно излишен, так как все могло быть произведено у себя. Такое положение вещей являлось результатом существования рабства; богачи имели в городах и деревнях громадные армии рабов, старались при помощи их труда получить все, что им нужно было, и таким образом сохраняли домашнее хозяйство, жившее собственными продуктами, не прибегая к обмену; оно потребляло лишь собственные произведения даже тогда, когда вне этого хозяйства развилась торговля и существовала промышленность.
Очевидно, что идеи Бюхера совпадают с тезисами Родбертуса, занимавшегося исключительно римской историей. Хотя Бюхер не указывает, насколько его точка зрения может быть применена по отношению к древнему миру, но его мысль вполне ясна, когда он утверждает, что третий период, когда хозяйство носит национальный характер, когда блага прежде, чем быть потребленными, проходят через несколько хозяйств, когда производство органически связано с сильно развитой торговлей, с широко распространенным обменом и классом купцов, которые являются посредниками между потребителем и производителем, — что этот третий период новейший, современный. В другом труде, где Бюхер критикует тех, кто утверждает, что у греков существовала крупная промышленность и международная торговля, он пишет, что меновое хозяйство, в основании которого лежит перемещение благ в собственном смысле этого слова, недавнего происхождения и восходит ко времени, образования современных государств; затем он снова говорит о двух предшествовавших периодах: о периоде замкнутого домашнего хозяйства, когда потребитель и производитель соединены в одном лице, а блага потребляются в том–же хозяйстве, где они производятся; и о периоде городского хозяйства, когда производство приноровлено к местному, заранее определенному рынку, и когда блага переходят непосредственно от производителя к потребителю. Афины не вышли из этого второго периода, периода городского хозяйства, даже когда их богатство достигло наибольших размеров; а вся Греция в целом оставалась в первом периоде.
Все эти стадии развития, несмотря на все оговорки автора, производят впечатление чего–то искусственного и мало соответствующего исторической действительности, даже если их не рассматривать, как последовательные ступени, через которые, по мнению историка, должна пройти экономическая жизнь всех народов. Критики приводили доказательства по большей части из жизни средних веков Германии и из современной эпохи. Что касается античного мира, то теория Бюхера противоречила общепринятому мнению, тому, что признавалось соответствующим действительности согласно с наиболее известными историками. Нужно впрочем оговориться, что, как в способе понимания экономической жизни античного общества, так и в способе выяснения всей совокупности экономических отношений, дающих ключ к пониманию политических, юридических и социальных институтов, разногласия между историками и экономистами очень велики.
Для экономистов античный мир, поскольку речь идет о производстве и потреблении богатств, резко отличается от современного, Так Рошер, который делит историю развития экономической жизни на три стадии в зависимости от того, преобладает–ли природа, труд или капитал, пишет, что античное хозяйство не шло дальше второй стадии, и утверждает, что капитал имел очень слабое применение, а это в свою очередь задержало развитие кредита и связанных с ним институтов; вообще у него проглядывает стремление увеличить пропасть, отделяющую античный мир от современного. Мы видели, какова на этот счет точка зрения Родбертуса и Бюхера: для них в античном мире господствует натуральное домашнее хозяйство, характерное тем, что каждая семья обладала необходимыми для производства капиталами. У греков, римлян, евреев, египтян и вообще у восточных народов, каждая семья была своим собственным предпринимателем и потребляла все, что производила. Шмоллер настаивает на этих различиях, а Маркс по отношении к прогрессу в промышленности, к образованию капитала и вообще ко всей экономической жизни применяет главным образом идею развития во времени.
Историки, напротив, обнаруживают стремление не делать различий между античным и современным миром; они проводят такую массу аналогий, что, читая некоторые описания Фив, Афин, Александрии, Коринфа и Рима, сразу замечаешь, что эти описания составлены в эпоху капитализма, крупных финансовых предприятий и крупной промышленности, а перед нами Манчестер или Лондон, Париж или Нью–Йорк. Когда–то историки занимались исключительно историей войн и сменой династий, а читатель привык думать, что все это происходило в обстановке, ничем не отличавшейся от окружающей его. Теперь они изучают также условия экономической жизни и особенно по отношению к народам, жившим у берегов Средиземного моря, стремятся доказать, что последние достигли такой–же степени развития, какой достигли наиболее передовые из современных наций. Стоя на такой точке зрения, Моммзен утверждает, что производимые капиталом операции — всеобщее наследие от прежней цивилизации; что торговой системе, принятой римлянами, было положено начало греками; что они вместе с тех наложили на эти предприятия особый отпечаток в виду размеров их операций, и что дух римского хозяйства и его грандиозный характер проявились особенно в капиталистическом хозяйстве. Моммзен сравнивает Рим с Англией с точки зрения преобладания денежного обращения и могущества капитала, а в присущей всегда торговле деньгами страшной безнравственности он видит то, что поколебало устои общества и республики, заменив любовь к отечеству и себе подобным узким эгоизмом. Рим для Моммзена — денежный Вавилон, управляемый кучкой капиталистов. С падением Республики и в течение первых двух веков Империи капитализм растет вместе с лихорадочной спекуляцией, ожесточенной эксплуатацией, и завладевает всем: трудом и землей, промышленностью и торговлей, банками и финансами, общественной и частной жизнью. Крупное производство при помощи рабов, большие финансовые компании, крупные скупщики, биржевая игра, ажиотаж, монополии, всемогущество кредита — вот скрытые и явные силы, державшие в своих руках нити общественной жизни.
После Моммзена выступили все главные интерпретаторы римской истории. С точки зрения Маркварта «капитализм овладел торговлей и промышленностью. Ремесленники, купцы и земледельцы — все испытали его губительное действие». Л. Гольдшмит, видный историк и теоретик торгового права, говорит не только о денежном и кредитном хозяйстве, но далеко не двусмысленно о капитализме: «о великой капиталистической спекуляции, господствующей над всей экономической жизнью римлян». Равным образом Фридлендер, знаменитый историк римских нравов, делая массу указаний на преувеличенное мнение о роскоши и богатстве римлян, кладет в основу социальной жизни Рима капитализм. Таково, можно сказать, мнение всех, писавших об истории Рима. Дюро–де–ла-Маль (Dureau de la Malle), более осторожен: он не касается подробно ни самой проблемы, ни характера римского хозяйства, но на основании некоторых указаний можно лишь вывести заключение, что автор не хочет сравнивать его с современным хозяйством, и что он не придает капитализму большого значения.
Французские и английские писатели в общем всегда стремились и стремятся еще до сих пор изобразить римское общество в красках, заимствованных у Моммзена. Даже в Италии новейшие историки перенесли в эпоху Цезаря и даже в более раннюю то, что особенно характерно для современной экономической жизни; они описали не только общество, управляемое небольшим числом капиталистов, всемогущих и независимых, руководивших всей политической жизнью и по своему усмотрению распоряжавшихся всеми силами государства; они описали также могущественное кредитное хозяйство, целую капиталистическую систему, царившую в промышленности и торговле, и преобразовавшую все общественное и частное хозяйство. Совершенно особое место среди так называемого общественного мнения историков, занимает Э. Мейер, один из наиболее знаменитых историков античного мира; он решительно утверждает, что развитие народов, живших вдоль берегов Средиземного моря, до последнего времени представляет два параллельных периода, и что с падением античного мира развитие начинается с начала, оно снова возвращается к давно пройденным ступеням. По его мнению, античный мир погиб не вследствие внутреннего разрушительного переворота, который все на своем пути уничтожил; нет, это от внутреннего измельчания цивилизации, вполне сложившейся, по существу вполне современной, но изжившей самое себя. А от этой ясной мысли он переходит к одной из столь дорогих для немецкого ума концепций по философии истории, а именно, что наиболее характерная черта, заимствованная современной эволюцией у античного мира, — это идея универсальности, которая не могла быть утеряна, несмотря на весь этот процесс измельчания, и воскресла снова в идее всемирной церкви, всемирного государства.
По Мейеру денежное хозяйство в Греции разрушило патриархальные отношения, и капиталистическая точка зрения постепенно проникла в хозяйство крупного землевладения. Цены на рынке зависят от крупной торговли, от ввоза товаров из–за моря. Деньги редки, ' а проценты чудовищны; это является причиной кризисов, как то было в Риме и у евреев. Мейер констатирует, что капитализм в Риме вполне сформировался, быть может, еще со времени составления XII таблиц и наверное в последние годы республики; с того времени все втянуто в сферу деятельности капитализма и регулируется по соответствующим ему юридическим нормам, которые переворачивают вверх дном условия существования землевладения, изменяют прежние житейские отношения и обмен и ухудшают положение сельского населения. Затем появляется крупная промышленность, производство в крупных размерах, сосредоточение земли и орудий производства в руках небольшого числа капиталистов, руководящих, таким образом, всей жизнью этой громадной империи. Следовательно, по мнению этого представителя историков, античный мир с точки зрения экономической ничем не отличался от современного. Легенда о том, что историческое развитие народов, живущих у берегов Средиземного моря, можно себе представить в виде беспрерывно восходящей линии, пользуется кредитом только благодаря ни на чем не основанном убеждении широкой публики. Последнее опирается на обычное трехчленное деление истории: на древние, средние и новые века; а так как находят, что в средние века условия существования были очень примитивны, то считают себя в праве приписывать древнему миру еще более примитивные условия существования. Между тем как раз наоборот: античный мир стоял куда выше средневековья.
Изложивши взгляды этих двух школ, мы тем самым поставили вопрос, который и хотим разрешить. Мы исследуем, до какой степени обоснованы аналогии, якобы находимые между древней и нашей эпохой; и мы укажем, какое место занимали труд и капитал в разное время и в разных странах. Дело не в том, чтобы установить, что вопреки мнению Родбертуса и Бюхера в древние века, а в особенности в Риме, существовали и промышленность, и торговля, и капитал. Это значило бы ломиться в открытую дверь. Кто, как не каменщики, рабочие по мрамору, скульпторы и плотники, воздвиг столько памятников и построил столько мостов и кораблей? Кому, как не специалистам–художникам, мы обязаны всеми этими произведениями из золота и серебра, этими удивительными вазами и этим прекрасным оружием, что украшает наши музеи? Промышленность существовала, и никто никогда не думал это оспаривать. Мы встречаем также торговлю, которая связывала наиболее отдаленные части Империи; она доставляла в Рим благовоние с Востока, шелка из Китая, ковры из Вавилона, пурпур из Финикии и металлы из Испании и Великобритании. Пробив себе дорогу через горы, перебросив мосты через реки, римляне расчистили путь для цивилизации; следуя по военным дорогам, она проникла в наиболее уединенные местности в среду народов, которые были поражены и укрощены скорее ею, чем силою оружия. Римская торговля сблизила народы; если она и не создала идеи об общем отечестве, то благодаря ей в течение трех веков все были заинтересованы в том, чтобы сохранять «римский мир».
Существовал также и капитал. Как бы ни было организовано производство, постоянно существовал движимый капитал. Разница между темн или иными формами промышленности касается лишь количества этого капитала. Даже в домашнем хозяйстве имеется нужный для производства капитал, принадлежащий семье, которая является своим собственным предпринимателем, и потребляет то, что она произвела. Но польза, извлекаемая из капитала и из предприятия, осталась с точки зрения экономической по существу той же. Глава семейства или лицо, руководящее производством, стремится поставить дело так, чтобы извлечь максимум пользы. Но в прибылях или убытках производства заинтересована вся семья в целом, а не только глава ее. Даже в этой форме производства капитал играет свою роль.
Какое значение имеют эта промышленность, эта торговля и этот капитал? Этот вопрос нам предстоит исследовать. Если при всех социальных системах и во все исторические эпохи функция капитала по существу постоянно одна и та же; если капиталом всегда является богатство, употребляемое для производства новых богатств; а в то же время исторические, юридические и политические условия эксплуатации капитала, равно как технические формы, в которых он воплощается, варьируют до бесконечности, то тем самым значительно видоизменяется его влияние и значение.
Чтобы понять, какое место занимал в хозяйстве античного мира капитал, и чтобы увидеть, достиг–ли, например, Рим в своем развитии капиталистической формы производства, нам нужно прежде всего прийти к соглашению о значении слова капитализм. Для этого вполне достаточно очертить основные контуры современной экономической эволюции, где господствует капитализм, т. — е. капиталистический способ производства.
Под капиталистическим хозяйством подразумевается такое, когда производство ведется под управлением и руководством собственника капитала. Наиболее отличительными чертами капиталистической системы является то, что всякое значительное производство обусловлено владением капитала; что труд без капитала не может существовать; что капитал не есть благо, которым все владеют или могут владеть и что владеющий капиталом занимает господствующее и привилегированное положение по отношению к невладеющим им. Во главе производства стоят предприниматели: они решают, что и в каком количестве производить; они распределяют рабочих, смотря по потребностям предприятия; они назначают цены и господствуют на рынке. Они заведуют всей технической и коммерческой стороной дела. Далее, капиталистам принадлежит весь продукт в то время, как рабочие получают лишь свою заработную плату. Производство ведется за счет капиталистов и за их ответственностью, причем кроме процентов на капитал они еще получают промышленную прибыль. Развитие капиталистической системы влечет за собой возвышение __ класса капиталистов, богатеющих от доходов с промышленности, которой они управляют в своих собственных интересах, и падение класса рабочих без земли и капитала и отделенного, таким образом, от орудий производства. Великая сила капитализма состоит в том, что богатство растет благодаря накоплению прибыли. Накопление прибыли обеспечивается присвоением сверх–стоимости. История капиталистического способа производства — это история присвоения и накопления сверх–стоимости.
Необходимыми условиями существования и роста капитализма являются: класс капиталистов, обладающий фактической монополией на орудия производства: класс рабочих, лишенных орудий производства, и производство для обмена на обширном рынке. Современная наука о хозяйстве поставила и исследовала вопрос: как возникли эти исторические условия, как произошел и какого образа действия держался этот класс монополистов; в какой степени монополия, присвоение сверх–стоимости и ее накопление захватили общественную жизнь, и где им положен предел. Все, что касается того долгого процесса, который привел к развитию капитализма в современных странах, было изучено; было доказано, что в средние века крестьянин и ремесленник были собственниками орудий производства; что они работали для удовлетворения своих потребностей, потребностей своих господ–феодалов и на заказчиков. Излишки, отправляемые на рынок, вполне естественно не имели большого значения, а в техническом отношении стояли низко. К концу средних веков феодальная организация рушится, крестьянин экспроприируется, коммерческий дух охватывает землю, и толпа бывших владельцев лишенная собственности, обрекается на бродяжничество или эмигрирует в города. Современный пролетариат совершает свое полное трагизма выступление на историческую арену.
Вот сущность и история современного капитализма. Какова же сущности и история капитализма в античном мире, или еще уже — в Риме, куда в течение нескольких веков стекались богатства со всего известного нам древнего мира?