ГЛАВА 2. Жизнь и труды Тимея.

Мы очень мало знаем о жизни Тимея. Но нет худа без добра. В отличие от поэтов, философов или Фукидида у нас нет его "Vita", состоящей из апокрифических анекдотов и сомнительных домыслов, которые сбили бы нас с толку. Не то, чтобы Тимей был от них огражден. Например, заявление Суды (Адлер Т 602 = Т 1), что Тимей был учеником Филиска Милетского, именно из этого рода "биографических" сведений. Филиск, как сообщается, был учеником Исократа, и когда древние комментаторы нашли, что Тимеев стиль напоминает исократовский, они создали эту схему, чтобы "объяснить" сходство (Dionysius Halic. Din. 8 = T22, ср. On the Sublime 4.1-2 = T23, F139). Следовательно, замечание Суды не должно иметь никакого веса в любой реконструкции Тимеевой "Жизни". В самом деле, нам повезло, что у нас горстка достаточно надежных данных, почерпнутых из утверждений в его и о его собственной работе (а не из псевдо-биографических источников), которые не только дают примерный план его жизни, но и сигнализируют о возможных влияниях на его работу.
В Macrobioi псевдо-Лукиан утверждает, что Тимей прожил девяносто шесть лет (22 = Т5).Но та же работа, ссылаясь на Демохара и Тимея (10 = F123b), назначает срок жизни Агафокла девяносто пять лет, хотя Диодор заявляет, что Тимей, наряду с Каллием и Антандром, дает Агафоклу на момент смерти семьдесят пять лет (Diod. 21.16.5 = F123a).Во-первых, даже проигнорировав конкретное заявление о возрасте в девяносто шесть лет, мы можем с полным основанием заключить, основываясь на нескольких факторах, что он прожил относительно долгую жизнь. Он был сыном Aндромаха, основателя Taвромения на восточном побережье Сицилии. Собрав вместе уцелевших жителей Наксоса (разрушенного Дионисием в 403), Aндромах поселил их на хребте выше местоположения их старого города, в 358/7 (Diod. 16.7.1 = T3a). Связь Тимея с Aндромахом и Taвромением кажется надежной: везде, где древние авторы упоминают его гражданство, он описывается как тавромениец, и только в одном месте он сиракузянин (Diod. 21.16.5 = Т2), но это скорее всего ошибка или результат путаницы со стороны эксцерптора Диодорова текста. Также Плутарх, Марцеллин и Суда согласны с Диодором в том, что Андромах его отец (Plut. Tim. 10.7 = T3b; Marcellinus Vita Thuc. 27 = T 13; Suda s.v. Тimaios = T 1).Наша единственная другая информация об Андромахе заключается в том, что он приветствовал Тимолеонта на Сицилии в 345/4 и предложил Тавромений в качестве базы для его операций; в обмен за это ему было разрешено сохранить контроль над городом даже после освобождения Тимолеонтом греческих городов острова от их тиранов (Plut. Tim. 10.6-9 = T3b; Marcellin. Vita Thuc. 27 = T 13), что конечно может объяснить благоприятное отношение Тимея к Тимолеонту, но не помогает нам установить год его рождения.
Второй факт, в котором мы можем быть достаточно уверены как в доставляющем terminus ante quem для его рождения: Тимей был выслан Агафоклом (Diod. 21.17.1 = T4a, T12, F124d). Это произошло бы где-то после 317. Именно в этом году Агафокл захватил власть в Сиракузах путем военного переворота, убил или изгнал из города враждебных ему аристократов и был избран стратегом-автократором. Его амбиций оказалось больше, чем только один город, и в течение трех лет он расширял свою власть на всей Сицилии (Diod. 19.5-9 и 19.72.1-2; Just. Epit. 22.1-23.2.12). Как сын друга и союзника Тимолеонта Тимей, вероятно, был и богат и настроен против планов Агафокла - и поэтому представлял заманчивую цель для растущего тирана. Диодор не упоминает о захвате Taвромения, но приводит два потенциально важных момента для судьбы Тимея. Агафокл взял Мессану в первый раз в 316/5; если предположить, что он поэтому должен был уже иметь и Taвромений (так как последний занимал ценную стратегическую позицию на побережье между Сиракузами и Мессаной), это могло бы навести на дату изгнания Тимея (Diod. 19.65). Однако, по данным Диодора, когда Агафокл вторично подчинил Мессану в 312/1, он казнил шестьсот мессенских и тавроменийских противников. В то время как у нас нет ничего, чтобы подтвердить прямую связь, эта вторая ссылка на Tавромений может обеспечить основание для нашего наиболее грамотного предположения относительно даты отъезда Тимея (Diod. 19.102.6). Следовательно, если мы предположим, что Тимею было по крайней мере близко к двадцати на момент изгнания, скорее всего даже больше - можно сказать, что он родился где-то не позднее 335. Самая устойчивая часть свидетельства о длительности жизни Тимея происходит из заявления, которое он сам, кажется, сделал в своих Историях. Полибий дважды отмечает, что его предшественник провел пятьдесят лет в Афинах (12.25d.l = T4c;12.25h.1 = T4b и F34), во втором случае возможно цитируя Тимея напрямую. Согласно Полибию, сообщение Тимея о продолжительности его изгнания найдено в книге 34, которая была началом пятикнижного завершения о периоде Агафоклова господства в Сицилии (Diod. 21.17.3 =T8). Плутарх также записывает факт его изгнания в Афинах (Mor. 605c = T4e). Предположительно Тимей привел срок своего изгнания в предисловии к этому последнему разделу. Было ли это позднее дополнение к этой книге, или же мы должны дать ему время закончить книги об Агафокле, это указывает на то, что если он прибыл в Афины примерно в 315, он был еще там в 265, работая над заключительными книгами своей истории. Нет никаких свидетельств того, что Тимей вернулся на Сицилию, и если он не возвратился туда в 289 или вскоре после 289, когда Агафокл умер, трудно найти повод для него возвратиться в любой более поздний срок - особенно если ему было уже за шестьдесят или за семьдесят.
Наконец, у нас есть terminus post quem для года смерти Тимея. Полибий утверждает, что он начал свою собственную работу от первой переправы римлян в Сицилию, которой Тимей закончил свою (Polyb. 1.5.1 = T6a, 39.8.4 = T6b). Поскольку последние пять книг его работЫ были связаны с Агафоклом, который умер в 289 году, мы должны заключить, что в какой-то момент Тимей принял решение продолжить свой рассказ о событиях в Сицилии изложением кампаний Пирра там в 278-276 и возвышения Гиерона II в Сиракузах. Результатом стала отдельная работа (Cic. Ad Fam. 5.12.2 = T9a; Dion. Hal. Ant. Rom. 1.6.1 = T9b), которая была пожалуй, известна как Τα περι Πυρρου (Polyb. 12.4b = F36), хотя она освещала события после отъезда царя (и предположительно до его приезда). Очевидно тогда, что Тимей не умер до 264, и нам, вероятно, следует предоставить ему еще несколько лет для завершения его работы.
Следовательно, наше лучшее предположение для лет его жизни будет ок. 350/340 - ок.260 - действительно долгая жизнь, охватывающая период невероятных изменений в Средиземноморье. Рожденный до битвы при херонее в эпоху независимого греческого полиса, Tимей прожил большую часть своей жизни в обстановке формирования новых держав, царств преемников Александра. Он даже протянул достаточно долго, чтобы стать свидетелем выступления новой великой державы, Рима, чтобы вытеснить их всех. Уроженец Сицилии, он написал историю эллинского запада, но сделал это в изгнании в Афинах, культурном и интеллектуальном центре древнегреческого мира.
Хотя его труд не сохранился до наших дней, Tимеевы "истории" стали авторитетным источником информации о греках Запада. В Ликофроновой "Александре" учтены некоторые географические и этнографические детали о Западном Средиземноморье, найденные у Tимея. Ученик Каллимаха Истр в "Ответе Тимею" назвал его Эпитимеем, Критиканом (Athen. 6.272b = T16). Суда утверждает, что это прозвище придумали афиняне, но Истр написал несколько работ об Афинах, так что здесь не обязательно какое-то противоречие. Независимо от того, что Истр должен был сказать о Tимее, он очевидно не уладил проблему или не успокоил все страсти, поскольку Полемон Илионский в следующем поколении составил свою собственную работу "Против Tимея", из которой Aфиней цитирует двенадцатую книгу (Ath. 10.416b = T26). Прозвище "Этитимей" стало хорошо известно. Диодор (5.1.3 = T 11) и Страбон (14.1.22 = T27) знают о нем, как и компилятор Суда тысячелетие спустя. Интересно, что Полибий, по крайней мере, в сохранившейся части своей длительной полемики против Tимея в книге 12 не приводит его, хотя адъективная форма встречается трижды (12.11.4;25c.2;4a.6). Наиболее вероятно, что Полибий нашел неприличным прямо озвучивать кличку.
Однако свидетельства Истра и Полемона могут показать не что иное как то, что Tимея читали в Александрии. Полемон был особенно известен своим собранием надписей, в котором поле исследования Тимея знали так же хорошо (Polyb. 12.11.2 = T10). Полибиева тирада длиною в книгу предполагает популярность Тимеевой работы. Кое-где Полибий ссылается на отличную репутацию Тимея и даже рисует его поклонников как упрямую группу, виновную в тех же самых ошибках, что и их герой (Polyb. 12.25a.3, 25c.1, 26d.1-6, все в T 19). К концу раздражение Полибия успехом его предшественника почти ощутимо. Несмотря на то, что Tимей не имел никакого опыта в военных действиях или в политике, несмотря на то, что он никогда не ездил по миру, Полибий говорит: "по некоторым причинам, мне неведомым, он пользуется репутацией первоклассного автора" (Polyb. 12.28.6). Не знаем о греках, но римляне его читали. Цицерон показывает себя вполне знакомым с его работой, ссылаясь на него девять раз в уцелевшем корпусе своей продукции (TT 9a, 20,21,29; FF 40,119c, 130a, 130b, 138, 150a). Плиний Старший также использовал Tимея в многочисленных местах своей Естественной истории (T31; FF 61, 63, 67, 74, 75b), называя его имя пять раз в списке своих источников в книге 1. Во втором веке нашей эры Авл Геллий называет его историком римского народа, de rebus populi Romani(NA 11.1.1 = T9c).
Мы можем быть вполне уверены, что Плутарх и анонимный автор трактата "О возвышенном" напрямую просматривали копии Тимея, и второй приводит дословные цитаты. Aфиней, на долю которого приходится двадцать три наших фрагмента Тимея, может быть последний уцелевший автор, имевший доступ к его работе, не считая Элиана (с одной точной и двумя сомнительными цитатами в "Пестрых историях") и Климента Александрийского (чьи туманные ссылки вероятно, отражают его косвенное знание о Тимее как об авторе, не говоря уже о самой работе). Кроме того, Порфирий упоминает автора пятого века (Кириллиана) для Tимеева анекдота о Сократе (Cyril. Adv. Iul. 6.208 = F15). Диоген Лаэртский, писавший наверное в первой половине третьего века нашей эры, кажется, собрал информацию из предыдущих сборников или биографий философов. Ссылки в De die natali Цензорина (DN 21.2-3 = F125; 2.3 = F147) скорее всего происходят из Варрона, который наверняка бы воспользовался Tимеем для своих хронологических и антикварных исследований. Варрон цитирует Тимея в De re rustica (2.5.3 = F42b) касательно этимологии Италии. Схолиасты (к Аполлонию Родосскому, Пиндару и Гомеру, как и Прокл на Гесиода) скорее всего знали Tимея через предыдущих комментаторов вроде Дидима, который, мы знаем, цитировал из его работы (FF 39b, 93b и 96). Ситуация с "Жизнью Фукидида" некоего Марцеллина сложнее: Джудит Мейтланд показала недавно, что она представляет собой византийскую (шестого-десятого веков) компиляцию из различного анекдотического и критического материала, взятого из писателей периода в несколько веков, самый ранний из которых Дионисий Галикарнасский.
В процессе перехода от папирусного свитка к пергаментному кодексу между вторым и четвертым веками нашей эры не все произведения античной литературы, особенно языческих авторов, были переведены в новый формат, и кажется маловероятно, что 38 книг Tимеевой работы перекопировали. Его ориентация на эллинский Запад не привлекла бы внимания греческих ученых на Востоке, для которых в этой области Диодоров исторический сборник представлялся самым легким справочным пособием. Tимей повидимому был более популярен среди римских читателей, нежели эллинских, и, возможно, мы должны даже представить, что Плутарх находил его работы в Риме, а не в Греции. В любом случае Тимея нет среди 280 книг, которые патриарх Фотий прочитал в девятом веке в Константинополе.
Мы должны исследовать теперь свидетельства о структуре Tимеевых трудов более детально. Обсуждение Якоби данного вопроса остается основополагающим, и нет необходимости повторять здесь его выводы (очень предварительные, по его собственному признанию и утверждению). Скорее, я хочу поразмыслить о серьезных проблемах, с которыми мы сталкиваемся в попытках реконструировать основную работу Тимея ("Истории") и ее продолжение (о Пирре), не забывая о том, что эта реконструкция таит и опасности.
О многих древних авторах, но особенно о тех, чьи работы не уцелели, византийский энциклопедический словарь, известный как Суда дает ценную информацию только потому, что большая часть древней литературы потеряна. Его информация, часто представляемая в весьма урезанной форме, основана на некритическом использовании предыдущих лексических компиляций, собраниях выдержек и во многих отношениях на причудливой псевдобиографической традиции. Другими словами мы должны тщательно и полностью проанализировать свидетельства Суды прежде чем включить их в нашу собственную реконструкцию.
Рассмотрим следующий список проблем, порождаемых Судой в случае с Тимеем: он отделяет нашего историка от другого Тимея (философа из италийской Локриды [Адлер Т 601]); он приводит два разных названия его главного произведения, ни одно из которых, по-видимому не является точным; он явно приводит неверное количество книг, содержавшихся в данной работе; он приписывает Тимею работу по риторике в 68 книгах, о которой нет абсолютно никаких других свидетельств; он не упоминает его отдельной работы о Пирре; он приводит альтернативный заголовок для Olympionikai, который содержит поврежденное слово, и даже при исправлении его смысл неясен.
Итак, можно сказать, что Тимей написал работу по хронологии, использовав списков Олимпийских победителей, и два отдельных исторических труда: обсуждение истории греков в Сицилии и Южной Италии от мифологических времен и весьма вероятно до смерти Агафокла в 289 и сочинение о войнах Пирра, царя Эпира, на Западе при 270-е.
Свидетельства об отдельной работе о войнах Пирра на Западе происходят не из записи о Тимее у Суды (вообще не следует ожидать слишком много из этого источника), но из комментариев, найденных у трех авторов, Цицерона, Полибия и Дионисия Галикарнасского. И Цицерон и Дионисий заявляют явно, что Тимей написал работу о войне Рима с Пирром, которая не входила в его "общую" историю.
"Первым (насколько я знаю) древнюю историю Рима кратко изложил Гиероним Кардийский в сочинении об эпигонах; затем их раннюю эпоху описал Тимей Сицилийский в труде по всеобщей истории, но войны с Пирром Эпирским он оформил как отдельный труд. Наряду с ними Антигон и Полибий, Силен и множество других обратили свое внимание на те же вопросы, но по-разному. Каждый из этих мужей написал немножко и даже не стал особо разбираться, но лишь соединил вместе то, что довелось услышать" (Dion. Hal. Ant. Rom. 1.6.1 = T9b).
"...как поступили многие греки, - Каллисфен - с фокидской войной, Тимей - с войной Пирра, Полибий - с нумантийской; все они отделили упомянутые мною войны от своих непрерывных историй" (Cic. Ad Fam. 5.12.2 = T9a).
Следовательно, по крайней мере, ко времени поздней республики Tимеева историческая продукция состояла из двух самостоятельных трудов: "всеобщей" и "непрерывной" истории ("Истории") и работы о Пирре. Другие данные указывают на то, что изначально Tимей опубликовал их в этой форме. Во-первых, Полибий ссылается на Ta пeрi Пuppou (События касательно Пирра), когда он приводит обсуждение Tимеем жертвоприношения римлянами октябрьской лошади (12.4b.1 = F36). это говорит нам, что Полибий знал, по крайней мере, часть Тимеевой работы, которая так называлась. Что это был на самом деле отдельный трактат, об этом можно сделать вывод, приведя заявление Диодора относительно истории Тимея. Он описывает "последние пять книг работы" как те, "в которых он охватывает деяния Агафокла" (Diod. 21.17.3 = T8): если последние пять книг "ИсториЙ" (к которым должно относиться Диодорово выражение syntaxis) рассматривают Агафокла, то Ta пeрi Пuppou, упоминаемые Полибием - обсуждение войны Пирра с Римом, как мы знаем из Цицерона и Дионисия - должно быть появились в новой работе, поскольку эти войны произошли после смерти Агафокла. Наконец, Полибий дважды сообщает, что Тимей "остановился" там, где начал он сам, то есть на переправе римского войска в Сицилию в 264/3 (Polyb. 1.5.1, 39.8.4 = T6). В результате здесь имеется в виду конечная дата работы о Пирре. У нас нет никаких указаний, сколько книг эта работа заключала.
Хотя "Истории" и "Пирр" появились как два самостоятельных произведения, они были тесно связаны. Собственно, последнее можно считать, до некоторой степени, по крайней мере, продолжением первого. Чтобы проиллюстрировать это, мы должны сделать небольшое отступление и обратиться к конечной точке "Историй", которой, вероятно, была смерть Агафокла в 289. Диодор, как мы уже знаем, сообщает, что последние пять книг работы (34-38, как увидим) охватывают деяния сиракузского тирана. Явно только два фрагмента относятся к этим книгам: один из книги 34, вероятно из предисловия к завершающему пятикнижному разделу, в котором Tимей отмечает, что он прожил в Афинах в течение пятидесяти лет (Polyb. 12.25h.1 = F34), и один из книги 38, который сохраняет запись Тимеева обвинения в некорректном поведении в отношении афинского государственного деятеля Демохара (Suda = F35a; cр. Polyb. 12.13.1ff.). К сожалению, мы не знаем контекста, в котором Демохар появился в работе Тимея, в качестве ли актера на политической/исторической сцене, или в качестве автора, с которым Тимей не согласился по определенной проблеме, или как часть отступления от главной нити повествования. Другими словами, наличие Демохара в последней книге истории Тимея не помогает нам установить дату окончания этой работы. В любом случае, позднейшее событие (оставляя в стороне упоминания о Пирре и Риме) всей продукции Тимея касается смерти Агафокла. В качестве примера чрезмерного злоупотребления со стороны Тимея Полибий записывает слова, которые тот вложил в уста супруги тирана в своем описании погребения Агафокла: "Что я не делала тебе? Что ты не делал мне?" (12.15.3 = F124b).
Смерть Агафокла в 289 непременно стала бы подходящим окончанием истории греков на Западе. Агафокл был одной из наиболее значительных фигур в истории региона наряду с Гелоном, Дионисием I и Тимолеонтом. Он привел под свою власть не только Сиракузы, но и всю греческую Сицилии; он отбил попытку карфагенян завоевать весь остров и даже угрожал самому городу Карфагену; он был очень активен в Южной Италии и в Адриатическом море, принял титул царя, вероятно, около 304 в подражание преемникам Александра на Востоке и установил брачные отношения с Птолемеем, Деметрием и Пирром. следовательно, для Tимея, который, похоже, придает большое значение борьбе независимых полисов за свою свободу против тиранов и карфагенян, а также важности западных дел в общей истории греков, Агафокл сыграл решающую роль в его историческом кругозоре, несмотря на ненависть к этому человеку. Следовательно, хотя его собственный личный взгляд на мир, конечно, сыграл роль в его решении окончить труд 289 годом, это не повод описывать его эгоцентриком по примеру Якоби.
Более того, после смерти Агафокла греческая Сицилия впала в очередной период внутренних раздоров, если не в хаос. Разгорелась борьба за власть почти сразу же; появились тираны в отдельных городах и сражались друг с другом. Ситуация продолжала ухудшаться на протяжении 280-х и стала еще более отчаянной, когда карфагеняне воспользовались смутами, чтобы подчинить себе весь остров. Наконец, в 279/8, сикелиоты поняли, что они нуждались в помощи и обратились к Пирру. Тот уже продемонстрировал свою готовность помочь западным грекам против враждебных варваров в ответ на призыв Тарента о помощи против римлян в 280, и недавно он одержал свою знаменитую победу над римлянами при Аскуле (279). Он являлся в конце концов зятем Агафокла и вел с собой собственного сына Александра - внука тирана и, следовательно, возможного претендента на трон Сиракуз или даже Сицилии. Пребывание Пирра на острове продлилось всего два года, так как резкость его военных мер и реальность амбиций вскоре стали ясны.
Его отъезд в 276 создал новый вакуум власти, прекрасно заполненный в конечном итоге Гиероном II, который наработал бесценный опыт в сражениях за Пирра. Сиракузяне вскоре избрали Гиерона генералом, и около 270 он взял контроль над городом. Следовательно, если Tимеевы "Истории" не заканчиваются 289, трудно найти другое подходящее место для остановки. Если наши (правда скудные) источники оставили нас в полном неведении о какой-то другой вехе, то следующей реальной возможностью поставить точку казался бы отъезд Пирра из Сицилии в 276. Но если бы здесь был предназначен конец истории, зачем Тимею нужна отдельная работа о войнах Пирра? То же самое справедливо, тем более, для любой даты о начале карьеры Гиерона Второго.
У нас нет уверенности, когда Тимей закончил писать "Истории", хотя можно сделать довольно обоснованное предположение. Ранее мы видели, что в отрывке, который, вероятно, служил введением к последним пять книгам этой работы, Тимей заявил, что он жил в Афинах в течение пятидесяти лет (Polyb. 12.25h.1 = F34). Если по мнению большинства ученых он прибыл в Афины где-то в период 317-310, то Тимей написал этот отрывок в книге 34 примерно в середине 260-х, и то ли он уже написал заключительный раздел работы в этот момент и теперь отдыхал или полировал ее предисловие, то ли только сейчас приступал к заключительному разделу, конкретно не определишь. Я думаю, что этот пассаж был одним из последних, написанных Тимеем для "Историй", основанных на рассмотрении соответствующей хронологии, но очевидно, что целесообразность любой реконструкции не должна покоиться на том или ином предположении по вопросу.
В какой-то момент Тимей решил закончить свою историю смертью Агафокла в 289. Но несколько позже он решил продолжить историю новой работой, сосредоточенной на войнах Пирра на Западе. Это простое утверждение, однако, содержит ряд допущений.
1) Я говорю, что новая работа стала продолжением (Якоби описывает его как Nachtrag) "Историй" в том смысле, что она следовала за историей греков в Сицилии и Южной Италия за 289. Тем не менее мы не знаем на самом деле, освещал ли он события до прибытия туда Пирра, несмотря на отсутствие цитат Тимея за этот период, вероятно, что и освещал и до и после его кампании там в 278-276, но мы ничего не можем сказать о глубине охвата, политической ориентации, или его использовании более поздними авторами. Что касается периода после ухода Пирра до начала Первой Пунической войны (276-264), то факт, что Полибий дает конечную точку Тимея как 264, естественно, приводит нас к мысли, что работа была связана в какой-то степени с приходом к власти Гиерона II в Сиракузах. Но даже здесь мы должны быть осторожны, выходя за пределы наших свидетельств. Наш древнейший сохранившийся рассказ об этих событиях появляется в книге 1 Полибия (1.8.3-9.8). Ученые часто указывали на Тимея в качестве источника Полибия для этих глав, хотя нет никаких убедительных свидетельств, чтобы подтвердить это. На самом деле, гипотеза предполагает круговую цепь рассуждений, покоящихся на недоказанном предположении, а именно: Полибий (и поэтому его источник) изображает Гиерона II в весьма лестном свете; действительно, Тимей не мог быть возвращен из пятидесятилетнего изгнания без поддержки со стороны правителя восточной части Сицилии, и следовательно, он должен был изобразить его в самых восторженных выражениях в своей истории.
2) Я говорю, что новая работа сосредоточена на войнах Пирра, потому что очень скудные свидетельства о ее контенте свидетельствуют о том, что она также содержала неповествовательные элементы, лишь мимоходом связанные с событиями войны. В один момент в книге 12 Полибий, комментируя смешную и ребяческую природу речей Тимея, включает Пирра в список тех, кто их произносил (Polyb. 12.25k.2 = F22). У нас нет никаких дальнейших указаний, вдохновлял ли он свои войска перед боем, или обращался к собранию в Таренте или в Сиракузах. Но если предположить, что замечание Полибия правильно (а в этом конкретном случае, по крайней мере, нет никаких оснований подозревать искажения), то эти речи обычны в ходе исторического повествования. Однако, в другом моменте книги 12 Полибий приводит единственный фрагмент, явно относящийся к Пирру: объяснение Tимеем ритуала октябрьской лошади в Риме (Polyb. 12.4b. 1 = F36). Это, казалось бы, указывает хотя бы на частичное обсуждение Рима в описательных, этнографических условиях. Как мы увидим в главе 5, эта смесь описательного и неописательного также была отличительной чертой его "Историй". Мы можем предварительно заключить, что политические усилия и военные действия Пирра на Западе перемежались в описании его оппонента Тимея, хотя нельзя определить степень (если она есть) преобладания одного над другим.
3) Я говорю, что работа касалась греческого Запада, однако два сохранившиеся упоминания о ней связаны с Римом: Полибия об октябрьской лошади и Дионисия об эллинских писателях римских дел. Третья цитата, Цицерона, не глядит на Рим, но не противоречит двум другим. Только Полибиева ссылка на слова Пирра показывает сосредоточение на эпирском царе. Следовательно, мы не можем быть уверены, что Tимеев "Пирр" эквивалентен, скажем, Феопомповой Филиппике, где одна фигура представлена центром, вокруг которого вращаются все события. Кроме того, информация Полибия о дате окончания Тимеевой работы - начало войны между Римом и Карфагеном в 264 - не только указывает на акцент на Рим вместо Пирра, но даже переносит нас на восемь лет после смерти Пирра. Этот факт побудил Лакера поместить конечную дату в 272, когда Пирр пал жертвой уличных боев в Аргосе (Plut. Pyrrh. 34.2-3).Но Полибий самый маловероятный кандидат на неточности в этих вопросах, и эта дата не соответствует мировоззрению Тимея, чьи интересы лежали главным образом на Западе.
Прежде чем оставить Пирра, мы сделаем паузу и рассмотрим вопрос о Риме в работе Tимея. Как мы уже видели, Дионисий Галикарнасский называет Tимея как второго из греческих историков, которые по его мнению обсуждали римскую историю, после Гиеронима из Кардии(1.6.1). Степень обсуждения Гиеронимом Рима нельзя определить с уверенностью. Помимо ссылки Дионисия, другие указания состоят из двух Плутарховых цитат о цифрах потерь в боях при Гераклее и Aскуле (Plut. Pyrrh. 17.7-8 = FGrH 154 F 11, Pyrrh. 21.12 = FGrH 154 F12). Но вся информация Гиеронима о Риме была вскоре затенена Тимеевым вниманием к его стремительно растущий власти. Из книги 12 Полибия ясно, что в середине второго века Тимей воспринимался как авторитетный историк (Polyb. 12.28.7 = T19). Мы уже отмечали ранее, что Цицерон и Плиний старший были с ним знакомы. Цицерон, по сути, включает его в список eloquentissimi homines, преуспевших в написании истории, несмотря на отсутствие опыта в судебно-ораторском искусстве. В список вошли Геродот, Фукидид, Филист, Феопомп, Эфор и Ксенофонт и все "канонические" греческие историки (Cic. De or. 2.55-58 = T20). Тимей пользовался репутацией и в Римской империи, как свидетельствует Авл Геллий, называя его историком римского народа (NA 11.1.1 = T9c). Но что конкретно Тимей должен был сказать о Риме (и где)? И каковы были его источники? У нас четыре фрагмента по этому вопросу, хотя другие могут быть введены, чтобы помочь косвенно.
Как указывалось ранее, только один фрагмент можно с уверенностью назначить Tимеевой работе над Пирром; он также представляет собой один из немногих сохранившихся отрвыков о Риме.
"И в своей работе о Пирре опять он [Тимей] говорит, что римляне даже сейчас сохраняют память о разрушении Илиона, в определенный день убивая боевого коня перед городом на территории, называемой Кампус, потому что взятие Трои было осуществлено при помощи так называемого деревянного коня" (Polyb. 12.4b. 1-4 c.1 = F36).
Полибий, конечно, находит объяснение Тимея невероятно глупым, утверждая, что римляне разделяют этот обычай почти со всеми варварами, которые жертвуют коня накануне войны или решающей битвы. На данный момент нас интересует не точность Полибиева изображения Тимея. Между тем это краткое уведомление, зарегистрированное Полибием почти мимоходом как часть его усилий доказать никчемность Тимея как историка, вызывает многочисленные увлекательные вопросы. Во-первых, в каком контексте замечание появляются в Тимеевой работе? Его этнографический колорит, вероятно, побудил бы нас поместить его в более ранней части "Историй", если бы не факт, что Полибий явно приписывает его "Пирру". Как я сказал ранее, это кажется, указывает на наличие одного или нескольких этнографических экскурсов в последней работе. Возможно, Тимей остановился перед рассказом о сражении для того, чтобы проинформировать читателя об обычных для римлян приготовлениях. Либо это вступление ко всему военному конфликту, как о Египте перед завоеванием Камбизом у Геродота, или о народах и городах Сицилии перед афинской экспедицией у Фукидида.
Полибий сообщает, что "Tимей говорит, что римляне даже сейчас сохраняют память о разрушении Илиона ...." Иными словами, по крайней мере, одним из аспектов контекста была связь между римлянами и троянцами. Это может свидетельствовать о широком обсуждении римской (пред)ыстории. Есть другой возможный контекст. Пирр, враг Рима, вел свой род от Ахилла, самого жестокого противника троянцев (Plut. Pyrrh. 1). Неизвестно, использовал ли Пирр связь Рима с Троей как инструмент пропаганды в своей италийской кампании и сравнивалась ли она современниками с Троянской войной. Но это своего рода синхронизм, который Тимей вряд ли мог пройти молчанием, и мы должны по крайней мере иметь в виду возможность того, что его обсуждение троянского происхождения Рима имело место в этом контексте.
Помимо вопроса о контексте фрагмента мы должны отметить, что он раскрывает знание хотя бы одной детали физического параметра Рима: "на территории, называемой Кампус", то есть на Марсовом поле, в то время открытой местности сразу за северной стеной города. Поэтому мы должны спросить, как и где Тимей получил информацию о римлянах? В самом широком плане был ли его источник устным или письменным (или обоими)? Он мог конечно найти некоторую информацию о Риме у более ранних греческих писателей. Антиох, самый ранний известный сицилийский историк (конец пятого века), цитируется Дионисием в рассказе об одном изгнаннике из Рима (по имени Сикел!), который посетил италийского царя Моргета до Троянской войны (FGrH 555 F6 = Dion. Hal. Ant. Rom. 1.73.4). Автор Четвертого века Гераклид Понтийский, с которым Тимей ссорился в многочисленных местах в своих работах, упоминал Рим как "эллинский полис" согласно Плутарху (Plut. Cam. 22.2). Каллий, брат Агафокла, который написал историю карьеры тирана, и Aлким, чье время неясно, также обсуждали основание Рима (FGrH 564 F5;560 F4). Диокл Пепарефский тоже рассказал об основании Рима (FGrH 820 T2 = Plut. Rom. 3.1, 8.9), но его время неопределенно - мы только знаем, что Фабий Пиктор использовал его работу. Однако ни один из этих писателей, кажется, не синхронизировал даты оснований Рима и Карфагена как Tимей (см. ниже), и если бы какой-либо другой автор четвертого века сделал это, то мы, вероятно, услышали бы о нем.
Что же о возможности устного источника? По словам Дионисия, Tимей прямо указал на свои источники для еще одного пласта информации о римской или, вернее, о латинской традиции: "Относительно их вида и формы [пенатов] Тимей отмечает, что священные предметы, лежащие в сокровенном святилище в Лавинии - не что иное как железные и медные жезлы и троянский керамический сосуд; Тимей говорит, что он узнал это от местных жителей" (Dion. Hal. Ant. Rom. 1.67.4 = F59).
Тимей утверждал, что навел справки о местных жителях области. Посещал ли фактически центральную Италию? Мы не можем сказать наверняка, но скорее всего не посещал. Однако, вопрос в том, ездил ли он туда, не идентичен ли проблеме, опирался ли он на источники из первых рук. Полибий, по сути, сохраняет дополнительные свидетельства о Tимеевом утверждении на этот счет:
"Сам он, по крайней мере, напоминает нам о больших расходах и проблемах, которые ожидали его при сборе записей о тирийцах и при исследовании обычаев лигуров, кельтов и иберов, причем ни он, ни другие не имели надежды этому поверить" (Polyb. 12.28a.3 = F7).
Мы также знаем, что Тимей (видимо единственный в древности) также связал Рим и Карфаген через один из его любимых инструментов: синхронизацию.
"Окончательное заселение или основание (или как там его следует называть) Рима произошло, по сицилийцу Тимею - использующим я не знаю какой канон - вместе с основанием Карфагена в тридцать восьмой год до первой Олимпиады" (Dion. Hal. Ant. Rom. 1.74.1 = F60).
Назначенный год, 814/3 до н. э., в самом деле станет традиционной датой основания Карфагена; но среди римских писателей, начиная с самых ранних, Рим считался основанным в середине VIII века, около 750. Следовательно синхронизация двух событий будет означать, что Tимей видел особое значение в борьбе между двумя державами из-за Сицилии. Поэтому, несмотря на его статус раннего авторитета по Риму и Западу, даты Тимея не были приняты. Датируя основание Рима 814/3, он считал, что оно имело место почти через 400 лет после Троянской войны, ибо другой фрагмент показывает, что он поместил войну за 417 лет до первой Олимпиады (Censorinus, DN 21.2-3 = F125). Ранние греки сделали основание Рима соседствующим с Троянской войной, независимо от того, были ли основателями сам Эней (Гелланик, Дамаст), его сыновья (Дионисий, возможно Ликофрон, Каллий), или его дядя (как у Алкима). Якоби предположил, что Tимей дал традиционную дату основания (сразу после Троянской войны) в своем главном труде, в "Историях", а потом привел другую, в "Пирре", используя, по комментарию Дионисия, неизвестно какой канон. Впрочем, может быть Tимей и сыграл определенную роль в развитии списка альбанских царей, который заполняет разрыв между Энеем и Ромулом, но нет достоверных свидетельств для указания на это.
Четвертый и последний ключевой фрагмент Тимеева рассказа о Риме исходит из обсуждения ранней римской чеканки в Естественной истории Плиния старшего:
"Римский народ даже не чеканил серебряную монету до победы над царем Пирром ... Царь Сервий первым стал чеканить медную; ранее по словам Тимея римляне использовали щебень ..." (HN 33.42-43 = F61).
Плиний далее отмечает максимальный имущественный ценз при Сервии (120,000 ассов), а потом приводит дату первой чеканки серебряной монеты в Риме: "в 485-м году существования города, в консульство Кв. Огульния и Г. Фабия, за пять лет до первой Пунической войны".
Упоминание о Пирре и Пунической войне склонило многих ученых назначать весь пассаж Тимею, включая и Якоби, который поместил его под F61. Однако, если Тимей возможно и упомянул Сервия, он не мог приписать ему чеканку медной монеты, так как ему наверняка было известно, что ее стали чеканить лишь в 260-х (Алфёлди). Тем не менее F61 весьма полезен, так как он показывает, что Тимей знал что-то о царе Сервии (Момильяно).
По обычной картине, нарисованной учеными, Тимей стал признавать важность Рима начиная с его победы над Пирром в Южной Италии при Беневенте в 275, и к 264 понял, что основные игроки в борьбе за власть в Западном Средиземноморье больше не греческие города и Карфаген, а Рим и Карфаген. Это озарение тогда побудило его продолжить свою историю через войны Пирра на Западе до начала Первой Пунической войны с Римом в центре этого нового исторического нарратива. Этот сценарий возможен, конечно. Но есть три пункта, которые мы должны рассмотреть, прежде чем принимать гипотезу. 1) Если Тимей сосредоточился на географии и этнографии Западного Средиземноморья, не мог ли его интерес к римлянам возникнуть в более раннюю дату? Мы знаем, что он обсуждал кельтов северной и западной Европы, Корсику, Сардинию и Балеарские острова, этрусков, Лигуров и иберов. Конечно, к 300, римляне были так же хорошо известны, как и любой из этносов в упомянутом списке народов. 2) Даже около 260 мы должны с колебаниями представить грека, связывающего весь италийский полуостров с городом на Тибре. 3) Возможно, что отдельная работа о войнах Пирра была в сущности военной монографией, в которой Рим являлся ключевым компонентом, конечно, но не всегда стоял в центре внимания, поскольку именно Пирр, в конце концов, был движущей силой событий в Южной Италии и Сицилии в 270-х годах.
В то время как Тимей, конечно, воспринимался поздними римлянами важной фигурой в греческой историография о Риме, мы должны быть осторожными в приписывании ему излишнего предвидения. Конечно, самая уникальность его синхронизации дат оснований Рима и Карфагена (F60) могла указать на его признание того, что Рим был ведущей державой в Западном Средиземноморье или, по крайней мере, в Сицилии. Но из этого не следует, что Тимей предсказал римскую победу над Сицилией, или над Карфагеном, или над всем греческим миром, ни что он защищал римское дело. Якоби, комментируя связанные с римлянами фрагменты (FF 59-61), пишет, что в работе над Пирром Тимей "взял римскую точку зрения и первым дал историю их города как минимум от основания до начала конфликта с Карфагеном". Однако это не то, что говорит Дионисий: он пишет, что Тимей изложил "раннюю эпоху" Рима в "Историях" и "войны против Пирра" в отдельной работе. Нет никаких свидетельств, чтобы Тимей обсудил царский период или раннюю республику в структуре исторического рассказа.
К сожалению заявления самых авторитетных ученых вроде Момильяно и Якоби представляют подчас из себя необоснованные идеи. Рикардо Ваттуоне в их числе видит важность "Историй" Тимея в открытии эпохального кинезиса, обусловленного конфронтацией между Римом и Карфагеном. Это утверждение значительно растягивает имеющиеся свидетельства. Опять же нет поддержки для идеи, что обсуждение Тимеем событий до 289 отражает весомость Рима и его грядущий конфликт с Карфагеном. Вероятно лишь после Пирровых войн он (и другие) осознали приближающуюся судьбу. Поздние римляне могли читать его как описывает Ваттуоне, но даже тогда, я думаю, они читали "Пирра", а не "Истории".
Значение Тимея для Рима было преувеличено и в отрицательном направлении. Ричард Митчелл написал поощрительное эссе о взгляде на Пирровы войны с древней и современной точек зрения касательно римской истории. К сожалению, он рассматривает свидетельства о Тимее весьма небрежно и полагается в большой степени на бездоказательные предположения. Он как-то умудряется связать Tимея с созданием целой концепции нравственного упадка в римской историографии, не приведя ни одного твердого доказательства, что Tимей обсуждал Рим в моральном плане, или что он изображал его вступающим в период упадка. Эти примеры указывают на необходимость в определении того, что может быть установлено лишь с достаточной уверенностью и исходить оттуда.
В целом представляется, что "Пирр" содержал элементы военной монографии - царской кампании на Западе, а также обсуждение Рима в описательных, этнографических выражениях. Как мы увидим ниже, это будет означать, что работа представляет собой продолжение "Историй" в комбинации повествовательных и описательных компонентов. Хотя "Пирр" была явно отдельная работа, мотивировано это было тем же желанием объяснить и описать Запад. Но в нем Tимей также подчеркивал растущую важность конфликтов между Римом и Карфагеном.
Tимей был хорошо известен в древнем мире своими усилиями по расследованию и точности в хронологических вопросах (Polyb. 12.11.1 = T 10 and 12.10.4 = F12; Diod. 5.1.3 = T 11; см. также FF 125-128). Даже его самый строгий критик, Полибий, скорее хвалит его труды в этой области, и по иронии судьбы именно Полибий дает нам ключевые улики для определения Tимеевой роли в развитии хронографии в древнем мире.
Основная запись Суды о Tимее заканчивает свое биографическое уведомление ссылкой на работу об Олимпийских победителях: Olympionikai или Chronika Praxidika". Смысл второго названия непонятен, но здесь появляются три возможности. Во-первых, термин Praxidika может быть поврежденным praxidion, уменьшительное praxis, и следовательно обозначаться как "Краткая хроника событий" или что-то вроде этого. Во-вторых, мы знаем сельскохозяйственный трактат второго века, который использует этот термин в своем названии. Наконец, Павсаний (9.33.3) сообщает о богине под этим именем, которой поклонялись в Дельфах. В любом случае, важно то, что речь идет о списке Олимпийских победителей. Тимей не был пионером в этом предмете. Гиппий из Элиды в начале четвертого века первым проводил серьезные исследования по этой теме, пытаясь организовать учет победителей на Играх. Аристотель также написал Olympionikai, и он и его племянник Каллисфен исполнили аналогичную службу для Дельфийских и Пифийских игр. Но эти предыдущие работы включали списки спортивных победителей в качестве части более крупных проектов, как у Гиппия в труде об истории Элиды. У Тимея же наверняка список Олимпийских победителей служит иной цели: обеспечить с его помощью вместе с другими списками магистратов, царей и жрецов, хронологическую основу для своей исторической работы.
Полибий, отмечая репутацию Тимея для хронографического исследования, заявляет, что Tимей сравнил пять различных списков - спартанских эфоров, спартанских царей, афинских архонтов, жриц Геры в Аргосе и Олимпийских победителей - и синхронизировал их (Polyb. 12.11.1-2 = T10). Ясно, что проект Тимея включал сравнение, сопоставление и согласование этих различных списков с задачей произвести систему датирования, к которой могли быть прикреплены прошедшие события. К сожалению, у нас нет явных цитат из этой работы, но есть четыре упоминания о Тимеевом касательстве к хронологии, которые, вероятно, происходят оттуда. Они показывают, что Tимей имел расчетные даты "событий" в том числе Троянской войны за 417 лет до первой Олимпиады (Censorinus DN 21.2-3 = F125) и возвращения Гераклидов за 820 лет до вторжения Александра в Азию (Clem. Al. Strom. 1.139.4 = F126). Кроме того, Плутарх цитирует Tимея по щекотливому вопросу о датах Ликурга, которому традиционно приписывают разработку спартанского государственного устройства. Тимей решил, что должно быть существовали два человека с этим именем, и деяния обоих приписаны одному из них - прагматическая гипотеза, очень близкая современным ученым (Plut. Lyc. 1.1-3 = F127).
Основной работа Тимея была история греков в Сицилии и Южной Италии с мифологических времен вплоть до его собственных дней. Мы более хорошо информированы об этой работе, чем о "Пирре", в плане как содержания, так и структуры. Но характер свидетельств еще представляет многочисленные препятствия для интерпретации, и многие проблемы остаются неразрешимыми. Якоби, по сути, завершил свой подход к этому вопросу, напомнив читателю о том,"как мало мы знаем о композиции и, в конце концов, даже о содержание этой большой работы".
Во-первых, название работы. Я использую историю для простоты, поскольку мы не знаем, какой титул (если был какой) Тимей ей предназначил. Запись Суды утверждает, что Тимей "написал Италику и Сикелику в [38] книгах, Элленику и Сикелику ... ." Либо что-то выпало из текста, либо здесь путаница со стороны компилятора, обе возможности одинаково вероятны. Как Белох указал давно, термин Hellenika в самом общем смысле может относиться к греческим событиям, где бы они ни имели место, и поэтому его не нужно строго обозначать материковой Грецией. Следовательно, вполне вероятно, что компилятор Суды обнаружил обе фразы, используемые для описания содержания основной работы Тимея, но включил каждую из них как титул. В самом деле, в наших сохранившихся свидетельствах о работе чаще всего упоминаются античными авторами с той или иной формой historiae, "истории", иногда с модифицированным указанием на Сицилию (наиболее чаще Sikelikai). И Якоби, и Шварц считали Sikelikai historiae лучшей возможностью для оригинального названия.
Какое бы название ни было у работы, свидетельства более поздних авторов выдвигают два интересных вопроса. С одной стороны, мы обычно находим больший акцент на Сицилию, чем на южную Италию (отсюда Sikelikai Historiai, а не Italikai). Однако пока мы не можем сказать с точностью о проценте работы, посвященном этим соответствующим сферам - или, если на то пошло, если бы Тимей даже мыслил их как отдельные регионы - сохранившиеся фрагменты показывают довольно сбаланированное отношение к Italika, а также к Sikelika. (По приблизительным подсчетам, шестьдесят один фрагмент относится к Сицилии, тридцать девять к Италии; но почти все фрагменты раздела "Geschichtliches" у Якоби включают сицилийские дела, что хорошо может отражать интересы позднего писателя, а не аспект оригинальной работы). Перевес цитат, которые относятся к титулу Sikelikai Historiai, а не к чему-либо еще, казалось бы, указывает на то, что работа была не менее известна делами Сицилии или связана с ними. Но было ли это основано на реальном акценте, который скрыт от нас из-за потери работы, или это происходило от сицилийского происхождения Тимея, нельзя определить.
С другой стороны, в то время как название, используемое для работы, часто подчеркивает Сицилию, и индикатор в Суде и, возможно, употребление Тимеем термина Historiai (если он принадлежал ему), указывают на более широкий диапазон интересов со стороны историка. Полибий, в известном отрывке из книги 12 высмеивает Tимея не только за его узколобое (в глазах Полибия) сосредоточение на Италии и Сицилии, но также и его тенденцию преувеличивать важность событий и людей в той части мира. Этот уклон особенно очевиден, утверждает Полибий, в чрезмерной похвале Тимеем Коринфянина Тимолеонта, который в ответ на призыв греческих городов Сицилии нанял армию наемников и изгнал тиранов острова.
"По-моему Tимей был убежден в том, что если Тимолеонт, ищущий славы лишь в Сицилии, как в стакане воды, мог казаться сопоставимым с самыми известными из героев, тогда сам он, сочиняя об Италии и одной только Сицилии, стал бы обоснованно достойным сравнения с теми, кто сочиняет труды о судьбах всего мира" (Polyb. 12.23.7 = F119a).
Полибий стремится показать несправедливый характер критики Тимеем других писателей (12.23.8). Насмешливое сравнение Сицилии - крупнейшего острова в Средиземном море с множеством богатых и знаменитых греческих городов - со стаканом воды - тогда как сам Полибий писал о событиях в Испании, Африке, Греции и Азии - на самом деле может дать нам намек на истинный диапазон Тимеевой работы: если бы Tимей действительно сосредоточился только на Сицилии, то конечно Полибий не упомянул бы Италию.
Нет никаких признаков, что Тимей включил рассказ о событиях на греческом материке или в Восточном Средиземноморье в свою работу. Однако фрагменты действительно содержат многочисленные пассажи о людях и местах, которых мы не ожидали бы найти в работе, посвященной исключительно Италии и Сицилии. Сюда относятся кельты у Северного Океана (F85), Гадес (F67), Балеарские острова (FF 65, 66), Корсика (F3), Сардиния (FF 63, 64), Maссалия (FF 71, 72), Этрурия (FF 1, 62), долина реки По (F68), восточное побережье Адриатики (FF 77, 78), Коркира (FF 79, 80), гора Гем во Фракии (F76), Ливия (F81) и Крит (F144). Вне широкого географического диапазона мы можем также указать на появление фигур, у которых было мало или ничего общего с событиями на Западе, в том числе Периандра, Демосфена и даже Александра Великого (FF 35, 106, 126, 129, 139, 150, 155). Поэтому, разделяем ли мы низкую оценку Полибия успехов Тимолеонта, мы не должны позволить себе обманываться и прямо принимать его описание работы Тимея.
Наибольшим препятствием в восстановлении структуры истории Tимея в расстановке сохранившихся фрагментов является ненадежность номера книги. Проблемы начинаются с общего количества книг работы: единственное явное заявление по теме, из записи Суды, дает общее количество как восемь. Однако, мы имеем более двадцати цитат из Tимея, определенно ссылающихся на книгу после восьмой - включая одну у самого Суды (F35a). Поэтому это число не может быть верным. Ранее в главе мы видели, что тридцать восемь наиболее вероятное общее количество (исходя из комбинированных свидетельств Полибия и Диодора) и исправление Гутшмида (8 на 38), было принято Белохом, Шварцем и Якоби. Отсюда современные ученые открыли себе путь менять стоящие в рукописях номера книг, как им вздумается. Например, Шварц предложил изменить номер книги в заметке Афинея о процветании Коринфа:
"И в третьей книге Историй Эпитимей сказал, что город коринфян настолько преуспевал, что владел 60 040 рабов, поэтому, я думаю, Пифия и назвала их хойникометрами" (Athen. 6.272b = F5).
Афиней приписывает это третьей книге, которая вероятно относилась к мифологическому периоду и была возможно частью географического/этнографического обзора Западного Средиземноморья. Шварц очевидно счел это недопустимым, и он предложил поместить фрагмент в тринадцатой, а не третьей книге. Он сделал так, базируясь не на каких-либо текстовых свидетельствах, но просто на факте, что история куртизанки Лаиды (которая у Tимея сицилийского происхождения), имела место в тринадцатой книге - по словам самого Афинея (F24 = Ath. 13.588b-589a).
Непринужденность Шварца здесь довольно удивительна. Мы обнаруживаем, что Якоби тоже считал размещение этого отрывка в третьей книге, возможно, проблематичным. Это происходит из-за двух фрагментов, также из Афинея. Первый, F10 (Athen. 13.573c-d), также касающийся древнего обычая в Коринфе, Aфиней приписывает книге 7, ЧТО с точки зрения Якоби создает "хронологическую" трудность. Затем, в F11 (Athen. 6.264c-d), из книги 9, Tимей очевидно утверждал, что греки архаичных времен не владели рабами, и это создает "практическую" трудность, поскольку рабы и рабское население уже появляются в шестой и девятой книгах. Якоби заканчивает тем, что нашел удовлетворительное объяснение присутствию F5 в третьей книге: "Коринф должно быть также появился в prokataskeue", то есть в введении, или в первом пятикнижии, где помещались истории оснований городов.
Но финал историй про случайные трактовки свидетельств не всегда счастлив. Якоби печатает примечание схолиаста к Пиндару, Pythian 2.2 как F20 и назначает его книге 11, тем самым признав изменение Шварцем номера книги, которая стоит в рукописи как 14. Шварц предложил изменить номер, потому что он увидел сплошную серию цитат о поддающихся датировке событиях, которые были прерваны из-за не имеющей к ним отношения книги 14 - опять же, основываясь не на текстовых свидетельствах, а на собственном представлении о том, как должна быть устроена работа. В комментарии Якоби мы находим, что выдающийся ученый уже сожалел о своем решении пойти по стопам Шварца, потому что, как он предполагает, возможная связь с четырнадцатой книгой все же существует: сравнение карфагенской державы во времена Дионисия с нею же после битвы при Гимере в 480. В тексте фрагментов, однако пассаж остается напечатанным под книгой 11; единственным утешением Якоби стало включение заголовка для книги 14 при отсутствии всяких фрагментов, но с уведомлением для читателя вернуться к F20. В этом случае нам повезло, что комментарий Якоби объяснил ситуацию, но пример подчеркивает опасности, связанные с легкомысленным внесением изменений в свидетельства при базировании на "принципах", которые не отражают или не могут отражать практику античных писателей.
В целом, следует отметить, Якоби проявляет изобретательность и гибкость в решении вопросов, которые предыдущие исследователи улаживали, произвольно изменяя книжные номера. Действительно, нам следует задаться вопросом, есть ли на самом деле любые "трудности" в размещении F5 или трудность создается предвзятым понятием того, как история должна выглядеть. Шварц, кажется, считает, что после первых двух книг, обсуждающих предположительно только географию и этнографию стран Западного Средиземноморья, замечанию о Коринфе рановато появиться в третьей. Якоби отмечает, что ученые пытались объяснить размещение отступления о Локриде в книге 9 тем, что Тимей открыл работу Аристотеля по Локрийской политии лишь когда он уже написал prokataskeue, в котором, в головах этих ученых, обсуждение Локриды должно было произойти. Не имея возможности или не желая вставить свое дополнение в этих ранних книгах, сообразно с этой точкой зрения, Тимей воспользовался случаем связи Пифагора с Локридой, чтобы вернуться к этому вопросу. Подобные попытки засовывать древние исторические сочинения в свого рода смирительную рубашку не бесполезны для нашего их понимания.
Давнишняя теория, впервые предложенная Mюлленхофом в 1870-х годах и подробно изложенная Геффкеном в 1892 году, считает, что Тимей включил в начало или близко к началу своей работы географический/этнографический экскурс о Западном
Средиземноморье, в котором содержатся "в основном только географические и мифологические материалы, тогда как исторические факты были представлены только в качестве аксессуаров". Mюлленхоф поместил его в первой части книги 5, Геффкен в книгах 1 и 2, в то время как Якоби расширил экскурс до первых пяти книг "Историй" и верил, что туда вошли основания греческих колоний на Западе. Эти пять книг как бы предисловие Тимея к книге 6 (часть которого описывается Полибием), отмечающее новую стартовую точку, границу между изложенным ранее "неисторическим" материалом и историческим рассказом, собирающимся начаться.
Если эта теория верна (и мы возвратимся к проблеме в главе 5), то наша способность сказать что-либо относительно структуры "Историй" Тимея в целом весьма ограничена, потому что значительная доля уцелевших замечаний о Тимеевой работе, кажется, имеет дело с географическими, этнографическими и мифологическими вопросами. Хотя подразделение фрагментов Якоби на категории страдает от присущих ему недостатков, я буду использовать его в настоящий момент просто в качестве прикидки. Его первый раздел содержит фрагменты, которые приписаны определенным книгам
"Историй" Тимея (FF 1-36). Все другие фрагменты тогда назначены следующим разделам: "Основания. Земли и народы" (FF 37-82), "Легендарная история"(FF 83-91), "История" (FF 92-124), "Хронология" (FF 125-128), "Культурная и интеллектуальная история" (FF 129-145), "Разное" (FF 146-150) и "Методологическая полемика" (FF 151-158). Есть также четыре сомнительных фрагмента (FF 159-163) и еще приложение (F164) в виде длинной выдержки из книги 5 Диодора, где Тимей называется однажды. Отсюда мы видим что 33 процента всех фрагментов (54 из 158) и 44 процента без номера книги (54 из 122) - принадлежат основанию городов, географическим или этнографическим описаниям или мифологическим рассказам.
В то же время казалось бы, что приблизительно половина работы охватывала новейшую историю или почти новейшую историю. Свидетельства тут особенно проблематичны из-за хронологических трудностей, порождаемых неполадками с номерами книг у обычно достоверных авторов. Так, Полибий сообщает, что Tимей включил обращение Тимолеонта к своим войскам перед битвой с карфагенянами в двадцать первой книге своей истории, что должно датироваться 342/1 (Polyb. 12.25.7 и 26a.1-4 = F31;12.25k.3 = F22). Однако, Aфиней сообщает историю, рассказанную Tимеем о дворе Дионисия II (367-344) и приписывает ее двадцать второй книге "Историй" (Athen. 6.250a-d = F32). Из книг 23-33, до подъема Агафокла в книге 34, у нас есть лишь одинокий фрагмент о событии, которое, вероятно, восходит к началу 330-х, об изгнаннике из Taвромения, Поликсена, посетившего тирана Кенторипы, Никодема. Мы хотели бы знать побольше об этом происшествии, но к сожалению Aфиней приводит цитату лишь для упоминания определенного вида килика (Athen. 11.471f = F33).
Диодор относит Тимеево описание Акраганта накануне его разграбления карфагенянами в 406/5 к пятнадцатой книге работы (Diod. 13.81ff.= F26). Если Tимей уже достиг Тимолеонтовой битвы с Карфагеном в двадцать первой книге, то у него оставалось еще двенадцать книг для охвата периода от 340 до 317 - которому Tимей был очевидцем, конечно, но вряд ли даже как сицилийский патриот он стал бы его отображать так подробно, тем более что читатели предпочитали перепрыгивать от подвигов Тимолеонта к великим делам Агафокла, но если все же отображал, то столь детальное изложение периода мира и стабильности небывало для древнегреческого историка. О Тимеевом обсуждении новейшей истории у нас очень мало конкретных свидетельств. Например, FF 120-124, вероятно, можно безопасно назначить последним пяти книгам, которые, как мы видели ранее, касаются периода Агафоклова господства в Сицилии, 317-289, но они не сохранили почти ничего об исторических событиях, кроме скандальных подробностей о воспитании Агафокла. И Диодор и Полибий отмечают трудность в использовании сообщений Тимея об этом периоде из-за его ненависти к тирану; вот только мы никак не можем их заявлений проверить.
Подробное обсуждение содержания, структуры и мировоззрения "Историй" ожидается в главе 5. Но мы уже видели важность мнений других авторов, особенно Полибия, о характере работы Tимея. Обратите внимание, например, что Полибий описывает первую часть работы Tимея как касающуюся "колоний, оснований и генеалогий" (Polyb. 12.26d.2-4 = T7): он акцентирует внимание читателя на этом, чтобы подчеркнуть разницу со своей собственной работой, которая охватывает новейшую историю. Он подразумевает, что главной заботой Tимея была точность и детализация вместо опроса свидетелей-очевидцев событий. Кроме того, он заканчивает, порицая Tимея за неиспользование лучших методов для исследования современной истории. Этими искажениями Полибиевых свидетельств мы сейчас и займемся.