ГЛАВА 1. Как изучать фрагментарного историка

Тимей родился в Сицилии в середине четвертого века, потратил большую часть своей взрослой жизнИ в изгнании в Афинах и умер где-то около 260. Помимо работы о хронологии, в которой он разработал систему дат, основанную на Олимпиадах, и монографии о войнах Пирра на Западе, он написал историю Сицилии и греческого Запада с мифологических времен до его времени в тридцати восьми книгах. При этом он продолжил традицию сицилийских греческих историков от Антиоха, современника Фукидида, до Филиста, члена двора Дионисия I. Их работы с трудом вписываются в общую схему греческой историографии. Они часто покрывали рассказом промежутки времени аналогично универсальной истории, но их географическая цель была более ограничена. Они весьма интересуются этнографией, но также излагают современные политические и военные события. Якоби помещает историков Запада в своей "Хорографии и этнографии", а не в "Zeitgeschichte", где содержатся "универсальные" историки и писатели Элленик. Общая ориентация Тимея на Запад типична для предыдущих сицилийских историков, и его работа также составлялась с упором на географию и этнографию. Но на самом деле более половины ее была связана с событиями его собственной или отцовской жизни. Классифицировать ее и вписать в природу и развитие греческой историографии проблематично. И Филохора, и Tимея можно отметить как "местных историков", несмотря на то что первый написал про один город, хотя и касавшийся половины средиземноморского мира. История Тимея стала авторитетным текстом по своему предмету. Диодор широко использовал его для своего сицилийского повествования и Плутарх цитирует его не раз в биографиях, относящихся к Сицилии (Dion 14.4-7 = F113; 31.2 = F114;35.6 = F115; 36 = F154, Nicias (1.1-4 = T18, F102b; 19.5 = F100a; 28.1-5 = FF 100b, 101; Timoleon 4.5-8 = F116; 10.6-8 = T3b; 36 = F119b; 41.4 = F100c). Интересно, что в биографии Пирра он не цитируется. Тимей также пользовался отличной репутацией среди римлян. Цицерон приписывает ему большую эрудицию и красноречие, группируя его с Геродотом, Фукидидом и другими великими историками, которые привнесли magnam eloquentiam в свои работы несмотря на отсутствие опыта публичных выступлений (Cic. De or. 2.58 = T20). Другой вероятной причиной его популярности в Риме была та, что он был одним из первых греческих историков, которые не забывали о римлянах: в своей истории Сицилии он завис на войнах Пирра на Западе, продолжая рассказ вплоть до 264 и переправы римской армии в Сицилию (Dion. Hal. Ant. Rom. 1.6.1 = T9b, Polyb. 1.5.1 = T6a). Согласно Гиерониму из Кардии Тимей первый взялся за римские древности. Полибий затем стал в определенном смысле Tимеевым продолжателем, как он сам утверждает в предисловии к своей истории (Polyb. 1.5.1 = T6a).
Полибий также сохранил многое из того, что мы знаем о Tимеевой работе, посредством затяжной атаки против своего предшественника в книге 12, которая кажется особенно объемной и провокационной. Однако общеизвестно, что почти каждый античный автор - в истории или в других жанрах - считал необходимым на каком-то уровне полемизировать против своих предшественников для того, чтобы среди прочего Утвердить свой авторитет. В результате мы должны быть осторожными в формировании суждений о Tимеевом произведении, основанных исключительно на книге 12 Полибия, нашего основного источника свидетельств о Тимее. Но в то время как она содержит большую ценную информацию, Полибиева полемика серьезно искажает Тимеев имидж. Наконец, мы должны всегда иметь в виду, что в лице Тимея мы имеем дело с отрывочным историком. Это может быть очевидный пункт, но его значению не всегда придается вес, которого оно заслуживает. Подавляющее большинство остатков древних утраченных авторов суть не "фрагменты" в смысле обломков оригинального произведения, сохранившихся на папирусных обрывках или палимпсестах (которые, конечно, представляют свои собственные проблемы толкования). Вместо этого большинство фрагментов греческих историков состоят из цитат и парафраз - редко точных - из более поздних авторов. Они всегда вырваны из оригинального контекста и приходят к нам в опосредованной форме, приводимые древними авторами и учеными, которые имели другую концепцию и другую методику и могли, намеренно или нет, скрыть первоначальный смысл. Поэтому наше суждение об этих утерянных историках, в том числе и о Тимее, может быть серьезно искажено.
Монументальное собрание Die Fragmente der Griechischen Historiker Феликса Якоби снабжает ценным справочным пособием изучающих древнюю историографию, для которых эта коллекция просто клад - или минное поле. Но когда я читал там о Тимее, особенно из Книги 12 Полибия, многоточия - продукт редакторских решений Якоби - пробудили во мне интерес больший, чем все остальное. Я разыскал оригинал Полибиевых пассажей, чтобы заполнить эти пробелы, и иногда эти пассажи, отсутствующие у Якоби, могут на самом деле привести к восприятию Tимеева материала в новом свете. Иными словами, контекст с изначально найденной ссылкой на Tимея может и должен помочь определению наших выводов о его работе. Например, F7 у Якоби, в котором Полибий критикует Тимея за искажение сведений об Эфоровом сравнении истории и ораторского искусства, опускает последующие разделы, содержащие собственные наблюдения Полибия о надлежащем способе творения истории. В результате мы потеряли важную часть контекста полемики. Важен не только спор Тимея с Эфором; мнение Полибия также должно быть учтено, если мы хотим понять этот текст правильно (Polyb. 12.28.8-28a.3 = F7).Помимо этого, когда мы читаем самого Полибия, мы должны понимать, что книга 12 была составлена из различных собраний отрывков, которые были выписаны в Константинополе в десятом веке нашей эры. При всей научной проницательности она не может вселить уверенность в нашей способности открыть изначальное произведение Тимея, и наши методики будут идти долгим путем в определении степени достоверности наших выводов. Я считаю, что это не является невыполнимой задачей, пока мы придерживаемся рациональной методологии. В ее основе лежит идея размещения фрагментов Tимея в надлежащем контексте с принятием во внимание исторических обстоятельств, интеллектуальной обстановки и историографической традиции, в рамках которой Tимей писал.
Когда Карл Мюллер издал фрагменты Тимея в Fragmenta Historicorum Graecorum, появилась идея о том, что его "Истории" открывались вводным разделом, состоящим исключительно из географического и этнографического описания Западного Средиземноморья, сплетенного с рассказами из греческой мифологии (особенно о Геракле и Аргонавтах). Вторая серьезная проблема для изучающих Tимея центрируется на "восстановлении" его работы из более поздних авторов, которые предположительно использовали его, не цитируя открыто. Йоханнес Геффкен в работе Тimaios' Geographie des Westens (1892) исследовал использование Tимея поздними авторами Ликофроном, Диодором и парадоксографами для того, чтобы реконструировать первые две книги "Историй", которые, по его мнению, содержали исключительно географический и мифологический материал. В заключительном разделе своей работы Геффкен опубликовал "издание" книг 1 и 2 Tимеевых "Историй" с фрагментами - как теми, которые явно относились к Tимею, так и теми, которые по мнению Геффкена должны были непременно происходить из него - помещенными в том порядке, в котором, как он себе представлял, появились изначально у него. Но в долгосрочной перспективе его подход не мог продвинуть наше знание о Tимее и его работе, оставаясь по своей сути в области догадок. Ситуация лучше отражена в статье Рихарда Лакера о Тимее, написанной для Pauly-Wissowa Real-Encyclopadie (1936): она состоит по большей части из попытки присвоить Диодоровы куски сицилийского повествования в книгах 11-15 либо Эфору, либо Tимею. Между тем, когда ученые обратили внимание на Tимея, они заимствовали его портрет в основном из древней традиции о нем: педантичный ритор, уединившийся в афинской библиотеке наедине со своими книгами, любит хаять своих предшественников и современников, вступая в полемику на непонятные темы.
Изучение Tимея, и, возможно, утерянных историков в целом, как может показаться, остановилось в середине ХХ века, но публикация Fragmente der griechischen Historiker Якоби - (незаконченного) продукта пятидесятилетнего труда - проливает Новый свет на Tимеевы работы, создавая возможности для появления новых достижений в этой области. Например, Мюллер расположил фрагменты в том порядке, в котором как он считал, они появились изначально, присвоив им номера книг, даже если они не указаны. Кроме того, он разделил "Истории" на две работы: одну, по Италии и Сицилии в основном с этнографическим и географическим материалом; другую, "Hellenica et Sicula" содержавшую "исторический" контент. Хотя этот формат является теоретически возможным, он основан на сбивчивой статье Суды о Тимее, и очень маловероятно, чтобы он написал два строго раздельных труда.
Сам Якоби, однако, во многом сохранил устаревшие взгляды на Тимея: что он пришел в историю через риторику, что у него не было философии истории, что он был книжник и педант и что его изображение событий омрачалось чрезмерной любовью к родине (Lokalpatriotismus). Якоби признавал, хотя и кратко, "шаблонную" природу Полибиевой критики, и он советовал осторожно использовать ее для формирования выводов о Tимее. Кроме того, его публикация фрагментов привела к серьезным сомнениям относительно освященной веками точки зрения на Tимея как прежде всего на антиквара. Коллекция Якоби показала что он фактически уделял большое внимание и более свежему прошлому: с книги 6 и далее он ведет речь идет о событиях VI века до своего времени.
В то время как Якоби, похоже, только ощущал проблемы с устаревшим имиджем Тимея, несколько ученых с тех пор признали потенциал для новых подходов. Тимей появился в обширной продукции Амальдо Момильяно вскоре после того как тома Якоби были опубликованы, в связи с расширением Рима. Момильяно назвал его первым греческим историком, который признал всю важность Рима и на самом деле увидел, что они займут место греков в борьбе против Карфагена. Момильяно, однако, продолжает придерживаться прежнего взгляда на Тимея как на изолированного академического грубияна. Он описывает его как "педанта с фантазией", чьи педантичность и полемический пыл полностью отключает его от простой радости замечать и раскрывать, что было характерно и для Геродота." Совсем недавно Клаус Мейстер в краткой статье попытался оценить Тимеево место в развитии греческой историографии. Но Мейстер слишком полагается на устаревшие представления, в его случае, о влиянии риторики и трагедии на историю, а также на чрезмерно жесткую и эссенциальную концепцию жанра, ограничивая тем самым ценность своего исследования.
С публикации Якоби фрагментов в 1950-х годах появились только две англоязычные работы с подробной информацией о Тимее. Хотя обе они полезны, они также имеют недостатки и ограничения, которые, на мой взгляд, делают свежий взгляд на Тимея желательным и необходимым. Монография Timaeus of Tauromenium Трюсделла С. Брауна (1958) остается последней на английском языке, посвященной исключительно Тимею. Браун дает общий обзор своей работы, используя для этого новое издание проверенных фрагментов (которое как раз недавно появилось). В то время как Браун детально обсуждает горстку фрагментов, он выкладывает общую структуру "Историй", в хронологическом порядке, пытаясь выдвинуть на первый план главные темы и проблемы. Данное представление, объединенное с относительной краткостью работы - 106 страницы текста - оставили Брауну небольшое пространство для всесторонней экспертизы отдельных фрагментов, и при этом он не мог заняться большими историографическими вопросами вроде места Тимея в развитии греческой историографии. Во-вторых, и возможно частично в результате этих факторов, Браун приближается к Tимею с минимальным теоретическим или методологическим подкреплением. Единственная после Брауна англоязычная работа о Тимее Лайонела Пирсона в книге The Greek Historians of the West (1987), занимающая 36 страниц, представляет в некотором смысле шаг назад на пути к пониманию труда Тимея и его места в греческой историографии. Пирсон заявляет, что его цель - "восстановить как можно больше [Tимеевой] истории", но его методика состоит в реконструировании из текста Диодора того, что написал Тимей. Эта процедура, конечно, требует многочисленных предположений. Во-первых, Тимей служил "стандартом авторитета по истории греков в Италии и Сицилии". Хотя это утверждение небесспорно, оно по крайней мере, наверное, справедливо. Пирсон обнаружил, что Диодор не только полагался на Тимея за его фактическую информацию, но его нормальным рабочим способом было перефразировать или суммировать только один источник одновременно в течение длительных пассажей, а не сравнивать источники и перерабатывать их в своем повествовании, и что в результате Диодоровых методов работы мы можем определить и распознать характерные черты Тимеевой истории через Диодора.
Работа Пирсона, опубликованная в середине 1980-х годов, смоделирована на гораздо более давнем подходе, который покоится на двух основных принципах. Первая касается метода работы древних историков. С 1868 года предусматривалось, что Диодор опирался только на один источник, когда сочинял свою работу: оканчивая повествование о событиях или описывая ситуацию, он переключался на другой источник, чтобы перейти к следующей теме. Результатом, конечно, является то, что когда Диодор в своем рассказе упоминает двух или более авторов для различных версий, мы должны себе представить, что он на самом деле нашел вариант, уже упоминавшийся в его источнике - как поступает Пирсон. Но эти попытки принести ясность и определенность в исследование авторских источников сильно упрощают вопросы, особенно в случае с Диодором, последние работы о котором стараются показать, что он не бездумный и роботизированный компилятор, каким ученые часто его изображают. Второй принцип утверждает, что более поздние авторы вроде Диодора сохранили определенные черты содержания, стиля или точки зрения авторов, которых они используют. Так, Диодор использовал только один источник зараз: это означает, что едва определив авторский отпечаток, мы должны уметь нарезать Диодоров текст в аккуратные блоки из Эфора, Tимея, Гиеронима, Дуриса и так далее. Рассмотрим следующее заявление Пирсона в ходе анализа Диодорова сообщения о Гимерской битве (11.20-26): "Пространное рассуждение о методе Диодора не может быть предпринято здесь, но если последовательная картина Тимеевой работы вырисовывается из предположения, что Диодор использовал ее в качестве своего основного источника для сицилийской истории в книгах ХІ-ХIV, должно признать, что гипотезу 'одного источника' нельзя легко отбросить для этих книг ..." Без прямых свидетельств о работе Тимея, не говоря о достаточно большом образце, по которому можно выявить закономерности в его методе рассказа, любое начинание в этом направлении остается сугубо субъективным и полностью открытым для индивидуальной интерпретации. В самом деле, почти столетие споров привело к безрезультатным, если не к противоречивым выводам и к небольшому или к никакому соглашению среди ученых даже по самым принципиальным моментам.
В целом, результаты всегда могут быть только спекулятивными, учитывая огромное количество историков и исторического нарратива, которые были потеряны. Поэтому, на мой взгляд, бессмысленно искать следы Tимея там, где он не указан по имени, если мы не можем быть уверены в обретении правильного понимания его историографии. Чтобы достичь даже этого первоначального этапа, потребуется детальная проработка сохранившихся свидетельств с использованием методологии, учитывающей их фрагментарную природу, и другие вопросы, которые я задал. Даже тогда я лично по-прежнему не убежден, что мы можем разработать безошибочный способ выявления скрытых или безымянных "фрагментов" Тимея или любого другого погибшего историка.
Наибольший вклад в исследование по Тимею был сделан итальянским ученым Риккардо Ваттуоне, который посвятил ему несколько статей и две книги. При рассмотрении ряда отдельных фрагментов Ваттуоне утверждает, что Полибий неверно понимает (умышленно или нет) Тимеев смысл в изложении определенных историй или критики отдельных лиц, и он пытается показать, насколько Тимей реагирует на изображение ключевых событий и фигур в сицилийской истории предыдущими историками. Но Полибий, взяв отрывки из контекста и трактуя их как изолированные куски, заставляет его казаться мелочным, вульгарным, едким и склонным к неуместным отступлениям. Кроме того, современные ученые - не сравнивая Полибиевы цитаты с оригинальным текстом Тимея - во многом судили о нем как и Полибий. Существует также опасность, я верю, что Ваттуоне пытается доказать Tимеевым критикам, что они неправы во всех отношениях. В некоторых случаях, по сути, он похоже, готов просто предположить, что Tимей был тщательным и надежным историком. Например, он утверждает, что, хотя книги об Агафокле и пострадали от notizie inferiore, основная часть работы, "без сомнения, была кладезем лично засвидетельствованной информации большой документальной ценности ..."
Хотя в основном Ваттуоне интересовался обсуждением Тимеем сицилийских тиранов, его работа незаменима почти в каждом аспекте касательно Tимеевой работы, и я буду часто ссылаться на его выводы. Единственное, в чем я решил не следовать его примеру - так это использовать в качестве свидетельств о работе Тимея те пассажи у позднейших авторов, где он прямо не назван в качестве источника. Моя цель состоит не в том, чтобы "реабилитировать" Tимея, но рассмотреть его работу заново, без предубеждений, причем сделать это с переосмыслением природы историописания в эллинистическую эпоху.