КНИГА XVII

(годы 357-358)
1. Цезарь Юлиан, перейдя Рейн, предает грабежу и огню селения аламаннов, восстанавливает там укрепления Траяна и предоставляет варварам перемирие на десять месяцев.
2. Юлиан осаждает франков, опустошавших Вторую Германию, и вынуждает их к сдаче голодом.
3. Старания Юлиана облегчить положение галлов, подавленных податями.
4. По приказу Августа Констанция в Риме в Большом Цирке воздвигается обелиск; об обелисках и иероглифических знаках.
5. Август Констанций и царь персидский Сапор безуспешно ведут переписку и посылают посольства о мире.
6. Ютунги, аламанское племя, разбиты и обращены в бегство римлянами в Рэции, где они производили опустошения.
7. Разрушение Никомедии землетрясением и о том, сколько есть видов землетрясений.
8. Цезарь Юлиан принимает в подданство франкское племя салиев; разбивает одних из хамавов, а других берет в плен, остальным предоставляет мир.
9. Он восстанавливает три укрепления на Мозе, разрушенные варварами, и подвергается оскорблениям и угрозам со стороны солдат, терпящих голод.
10. Цари аламаннов Суомарий и Гортарий после выдачи пленных получают от Цезаря Юлиана мир.
11. Цезарь Юлиан, после удачных действий в Галлии, подвергается осмеянию во дворце Августа Констанция своими завистниками; его называют вялым и робким.
12. Август Констанций принуждает к выдаче заложников и возвращению пленных сарматов - некогда господ, а теперь изгнанников, и квадов, опустошавших Паннонию и Мезию; он ставит царя сарматам-изгнанникам, возвратив им свободу и жилища предков.
13. Август Констанций вынуждает пограничных сарматов-рабов, произведя большое избиение их, выселиться из своих пределов и обращается с речью к солдатам.
14. Римское посольство о мире, не достигнув цели, возвращается из Персии, так как Сапор требует назад Месопотамию и Армению.
1. (1) После окончания описанных мной разнообразных событий, юный питомец Марса, которому уже не причинял больше тревог Рейн, после битвы при Аргенторате мирно несший свои воды, приказал предать погребению всех павших без различия, чтобы хищные птицы не исклевали трупы, а затем, отпустив послов, которые, как я выше сказал, принесли ему гордые предложения еще до битвы, вернулся в Три Таберны [1] (2) Отсюда он приказал препроводить добычу вместе со всеми пленными в Медиоматрики [2] и оставить там до его возвращения. Сам он предполагал направиться в Могонциак [3] чтобы, перейдя реку по наводному мосту, атаковать варваров в их собственной земле, поскольку уже не оставалось ни одного из них в наших пределах. Но тут он встретил было сопротивление в армии; однако ему удалось привлечь солдат на свою сторону убедительностью и дружелюбием своей речи. Любовь к нему, увеличившаяся под влиянием того, чему солдаты сами были свидетелями, побуждала их охотно следовать за тем, в ком они видели товарища по всем своим трудам и авторитетнейшего полководца, взвалившего, как все воочию убедились, больше обязанностей на самого себя, чем на солдата. Вскоре пришли к указанному месту, перешли по наводному мосту через реку и вступили на вражескую территорию. (3) Варвары были приведены в крайнее расстройство грозной опасностью. Чувствуя себя в полном покое, они никак не предполагали возможности нападения, и так как гибель других вызывала в них тревогу за собственную судьбу, то они стали притворно просить мира, чтобы отклонить от себя стремительность первого натиска. Они отправили послов с заявлением о том, что они обязуются нерушимо соблюдать договоры. Но неизвестно, какие соображения или обстоятельства изменили их настроение: через других послов, отправленных с большой быстротой, они стали угрожать нашим ожесточеннейшей войной, если они не уйдут из их областей.
(4) Получив об этом вполне точное сообщение, Цезарь в начале ночи посадил на небольшие быстроходные суда 800 солдат с тем, чтобы они вели патрулирование с возможной быстротой вверх и вниз по реке и, высаживаясь в разных местах, предавали огню и мечу все, что попадется им навстречу. (5) Когда эти меры были приняты, и на рассвете были обнаружены варвары на вершинах гор, наши солдаты в бодром настроении двинулись на высоты; но они никого там не нашли: предвидя нападение, варвары поспешно отступили. Но тут издали показались огромные клубы дыма, свидетельствовавшие о том, что наши проникли на вражескую территорию и предали ее опустошению. (6) Это обстоятельство сломило боевой дух германцев: покинув засады, которые они устроили нашим в тесных и труднопроходимых местах, они поспешили за реку Мен [4] на помощь своим семействам. (7) Как случается в сомнительных и тревожных обстоятельствах, варвары, опасаясь, с одной стороны, атаки наших всадников, а с другой - внезапного нападения солдат, прибывших на судах, нашли быстрый способ уйти, пользуясь своим знанием местности. После их отступления наши солдаты, беспрепятственно наступая, грабили богатые скотом и хлебом селения и никому не давали пощады. Захватывая людей в плен, солдаты предавали пламени все жилища, тщательно выстроенные по римскому образцу. Пройдя вперед приблизительно десять миль, наши подошли к непроходимому темному лесу. (8) Тут Цезарь остановился и долго не решался двигаться дальше, так как имелись показания одного перебежчика о том, что в подземных пещерах и шедших в разных направлениях рвах пряталось много варваров, чтобы сделать вылазку, выждав удобный момент. (9) Наши, однако, смело шли вперед; но оказалось, что дороги преграждены засеками из срубленных дубов, ясеней и елей. Поэтому они осторожно двинулись в обход, но с величайшей досадой заметили, что пройти вперед они могут только по дальним и крутым окружным путям. (10) И так как вследствие холодной погоды борьба с величайшими опасностями оказалась бы тщетной, - осеннее равноденствие уже миновало, и в тех местах снега покрыли и горы и равнины, - то принялись за достойное памяти деяние. (11) Пока никто не оказывал противодействия, спешно восстановлено было укрепление, подвергавшееся в давние времена ожесточенным нападениям варваров; воздвиг его на земле аламаннов еще Траян, [5] который и назвал его от своего имени[6] Там помещен был в соответствии с требованиями данного времени гарнизон и собраны запасы провианта из самых глубин земли варваров. (12) Видя, что эта спешная работа совершается на их погибель, варвары в страхе перед осуществлением предприятия быстро собрались и через посланных просили мира в самом униженном тоне. Цезарь, с большой точностью обставив дело и приведя целый ряд правдоподобных оснований, дал им мир на десятимесячный срок. При этом он предусмотрительно принимал во внимание то, что укрепление, занятое против ожидания беспрепятственно, нужно было снабдить осадными орудиями и обеспечить сильным снаряжением. (13) В силу этого соглашения явились три самых диких царя, из тех что посылали помощь побежденным при Аргенторате, которые наконец почувствовали страх. Они дали клятву по формуле, соответствующей их национальным обычаям, что они не причинят никаких беспокойств, но будут соблюдать договор до условленного дня согласно нашему требованию, сохранять укрепление невредимым и на своих плечах доставлять провиант, если гарнизон даст им знать, что испытывает в нем недостаток. И они исполнили то и другое обязательство, так как страх обуздывал их вероломство. (14) Эта памятная война, заслуживающая сравнения с пуническими и тевтонскими, [7] но законченная с самыми ничтожными потерями с римской стороны, привела Цезаря в самое радостное и восторженное настроение. Можно было поверить клеветникам, которые сочиняли, будто он потому действовал повсюду так храбро, что предпочитал умереть славной смертью в бою, чем подвергнуться осуждению и казни, как его брат Галл, на что они надеялись; но опровержением служит то, что он и впоследствии оставался таким же, как после смерти Констанция и прославился достойными удивления делами.
2. (1) Уладив прочно, насколько позволяли обстоятельства, эти дела, Юлиан возвратился на зимние квартиры, где его ожидали тяжелые заботы. Магистр конницы Север на своем пути в Ремы [8] через Агриппину [9] и Юлиак [10] наткнулся на сильный отряд франков в 600 легковооруженных, как это выяснилось позднее, который опустошал оставшиеся без защиты местности. Отважиться на это злодейство побудило их то обстоятельство, что они надеялись поживиться богатой добычей, пока Цезарь будет занят в глубине земли аламаннов и никто им не будет мешать. Но в страхе перед возвратившейся армией они заняли два укрепления, уже давно заброшенные, с тем, чтобы обороняться в них, пока это будет возможно. (2) Юлиан, возмущенный этим неожиданным событием и понимая что может получиться из этого, если он пройдет мимо, оставив их в покое, задержал солдат и решил осадить варваров... Укрепления эти лежат на реке Моз[11] Осада затянулась на пятьдесят четыре дня и шла в декабре и январе, так как варвары оборонялись с удивительным упорством. (3) Цезарь, с отличавшей его предусмотрительностью опасался, как бы варвары, дождавшись безлунной ночи, не перебрались через замерзшую реку. Поэтому он отрядил солдат, которые должны были ежедневно от заката солнца до рассвета разъезжать вверх и вниз по реке на сторожевых судах и, взламывая смерзающийся ледяной покров, не давать никому возможности ускользнуть. Эта мера привела к тому, что варвары, утомленные голодом и караулами, дойдя до полного отчаяния, сами сдались. Они были немедленно отосланы на главную квартиру императора. (4) На выручку им выступил значительный отряд франков; но когда они узнали, что те взяты в плен и уведены, то не осмелились ничего предпринять и возвратились обратно. Покончив с этим, Цезарь вернулся в Паризии, чтобы провести там зиму.
3. (1) Так как можно было ожидать, что многие племена соединят в большем возмущении свои силы, то опасаясь переменчивости военного счастья, Юлиан как осторожный начальник чувствовал на себе непомерное бремя забот. Как ни непродолжительно и хлопотливо было время перемирия, он занялся расчетом податей, желая прийти на помощь разоренным землевладельцам. (2) В то время как префект претория Флоренций после тщательной, как он заявлял, проверки, настаивал на том, чтобы недоимки поземельной подати пополнить экстренными взысканиями, Юлиан с полным знанием дела заявил, что он скорее готов умереть, чем разрешить произвести эти взыскания. (3) Он знал, что подобного рода взыскания, или, правильнее выражаясь, вымогательства, наносят провинциям неизлечимые раны, доводя их до крайней нищеты - такими взысканиями, как я расскажу ниже, был совершенно разорен Иллирик. (4) Возражая на это, префект претория запальчиво заявлял, что он не потерпит, чтобы обманщиком выставлялось лицо, которому император доверил такой высокий пост. Юлиан его успокаивал и точным подсчетом доказал ему, что сумма поземельной подати не только покрывает необходимые расходы на содержание армии, но и превышает их размеры. (5) Тем не менее ему был представлен много позже текст указа об усилении обложения; но он не стал подписывать и даже читать его и бросил на пол. На основании донесения об этом префекта император прислал ему в письме внушение не позволять себе резких поступков, чтобы не показалось, будто Флоренций не пользуется достаточным доверием. Но Юлиан ответил императору, что следует радоваться, если провинциалы, разоряемые со всех сторон, платят положенные подати, не поднимая вопроса о надбавках, которых нельзя было бы вырвать у бедных людей никакими казнями.
Так было достигнуто твердостью одного человека, что тогда и после никто не пытался вымогать у галлов в ущерб справедливости что-либо помимо обычных налогов... (6) Цезарь упросил префекта предоставить ему - чему не было примеров - управление Второй Белгикой, пострадавшей от различных бедствий, на условии, что ни один чиновник префекта или правителя провинции не будь принуждать никого к уплате податей. Почувствовав это облегчение все... без дополнительных напоминаний платили то, что с них причиталось, раньше установленного срока.
4. (1) В ту пору как в Галлии занималась заря лучших дней, в Риме во вторую префектуру Орфита воздвигнут был в большом Цирке обелиск. Считаю уместным сообщить о нем некоторые сведения. (2) В отдаленные века был основан город, славный большой протяженностью своих стен и своими ста вратами. От этого последнего обстоятельства его основатели назвали его Стовратыми Фивами; [12] по имени города и до наших дней провинция называется Фиваидой. (3) В первые годы усиления Карфагена пунийские вожди разрушили его внезапным набегом, а позднее, когда он был восстановлен, персидский царь Камбиз, [13] жадный в течение всей своей жизни до чужого и свирепый, ворвавшись в Египет, напал на этот город, чтобы похитить оттуда огромные богатства, не щадя даже приношений богам. (4) Когда он бросался туда и сюда в толпе грабителей, то запутался в своем широком одеянии и упал на землю, причем его собственный кинжал, который он носил у правого бедра, выпал из ножен и ранил его почти насмерть. [14] (5) Много времени спустя, когда римским государством правил Октавиан, Корнелий Галл, будучи прокуратором [15] Египта, ущемлял этот город своими многочисленными грабежами. Когда по возвращении в Рим он был привлечен к судебной ответственности за обворовывание и грабеж провинции, то в страхе перед возмущенной знатью, которой император предоставил это дело на расследование, он бросился на свой меч. Если я не ошибаюсь, то это тот самый поэт Галл, которого воспевает чувствительными стихами в своей последней буколике Вергилий.
(6) В Фивах, наряду с огромными бассейнами и колоссальными изваяниям, изображающими египетских богов, я видел много обелисков, из которых некоторые лежат в обломках на земле. Древние цари Египта по случаю покорения чужих народов или в гордой радости о цветущем состоянии государства, высекали обелиски, отыскивая подходящую породу камня иногда даже на краю земли, и, воздвигнув обелиск, посвящали его верховным богам. (7) Обелиск - это чрезвычайно твердый камень, поднимающийся наподобие пирамиды на большую высоту и постепенно утончающийся, так как он изображает луч Солнца; четырехугольный внизу, он постепенно суживается к острой верхушке; наружные его площади искусно отшлифованы. (8) Множество фигур - их называют иероглифами, - высеченных на всех его площадях, - создание древней первобытной мудрости (9) Высекая многообразные изображения птиц и зверей даже других частей света, египтяне хотели сохранить и распространить память о событиях для грядущих веков и таким способом увековечивали обеты, данные или исполненные их царями. (10) В настоящее время определенное число легко запоминаемых букв выражает всякую мысль человека; но древние египтяне писали не так: у них отдельные знаки соответствовали отдельным именам и словам, а иногда обозначали и целые предложения. (11) Пояснение этого я дам в двух примерах. Изображением ястреба они обозначают слово "природа", и это потому, что, по свидетельству естествоиспытателей, среди этих птиц нельзя отыскать самцов; изображением производящей мед пчелы обозначают царя, показывая тем самым, что правитель должен вместе с мягкостью обладать также и жалом. И другие знаки подобны.
(12) Льстецы, постоянно напевавшие на уши Констанцию, твердили без конца, что Октавиан Август перевез два обелиска из египетского города Гелиополя, [16] из которых один поставлен был в Большом Цирке, а другой - на Марсовом Поле; а этого, который недавно привезен, Октавиан не решился ни коснуться, ни сдвинуть с места ввиду трудностей, которые представляли его громадные размеры. Но пусть же узнают те, кому это неведомо, что тот император древнего времени, перевезя несколько обелисков, оставил этот нетронутым потому, что он, специально посвященный Богу-Солнцу и установленный внутри святилища великолепного храма, на которое нельзя было наложить руку, представлял собою как бы венец всех остальных сооружений (13) Но Константин не придал этому значения, сдвинул эту громаду с ее основания, правильно понимая, что он не совершит религиозного проступка, если унесет это чудо из одного храма и посвятит его в Риме, т. е. в храме всего мира. Однако он долго пролежал, пока делались приготовления к перевозке. Его сплавили по Нилу и доставили в Александрию, где был выстроен корабль необычайных размеров, рассчитанный на 300 гребцов. (14) Когда эти приготовления были закончены, названный император скончался и вместе с тем остыл пыл к этому делу. Теперь, наконец, его погрузили на корабль и повезли через моря и по реке Тибр. И Тибр, казалось, боялся, что ему не удастся по своему извилистому руслу доставить в стены своего родного города дар, который посылал почти неведомый Нил. Так доставлен был обелиск в селение Александра [17] в трех милях от города. Там он был водружен на подставки и медленно втащен через Остийские ворота, [18] а затем через Общественный Водоем доставлен в Большой Цирк. (15) Теперь оставалось только его установить, на осуществление чего было мало или даже почти никакой надежды. Уставлены были перпендикулярно высокие балки, представлявшие собою словно лес машин; к ним привязали толстые и длинные канаты и сплели их между собою; образовалась сетка, закрывающая своим густым переплетом небо. К ним подвязали эту исписанную иероглифами громаду и стали мало-помалу подымать ее вверх. Долго она висела в воздухе, пока тысячи людей приводили в движение ворот вроде тех, что употребляются на мельницах, и, наконец, обелиск был водружен на середине площади. На вершине укреплен был бронзовый шар, блиставший покрывавшими его золотыми пластинками. Так как вскоре этот шар был разбит ударом молнии, то его убрали и на обелиске установлено было бронзовое позолоченное изображение факела, как бы горевшего ярким пламенем.
(16) Позднее перевезены были и другие обелиски; один из них воздвигнут на Ватикане, другой в садах Саллюстия, два - на Мавзолее Августа. (17) Я приведу здесь текст, высеченный на древнем обелиске, который мы видим в Цирке. Заимствую его из книги Гермапиона, [19] где он приведен в греческом переводе.
Начало на южной стороне в переводе гласит так:
Стих первый.
(18) "Гелиос царю Раместе: [20] я даровал тебе радостно царствовать по всей вселенной. Тебя любит Гелиос и Аполлон. Могучий друг истины, сын Герона, богом рожденный основатель вселенной. Тебя избрал Гелиос, мощный царь Арея Раместа. Тебе подчинена вся земля с силою и мощью. Царь Раместа, сын Гелиоса, вовек живущий.
Второй стих.
(19) Аполлон могучий, покоящийся на истине владыка диадемы, стяжавший со славою Египет, озаривший светом город Гелиоса и создавший остальную вселенную и почтивший богов, утвержденных в городе Гелиоса, которого любит Гелиос.
Третий стих.
(20) Аполлон, могучий сын Гелиоса, все освещающий, которого избрал Гелиос и одарил могучий Арей, коего блага пребывают во всякое время, коего любит Аммон. Ты исполнил благ храм Феникса. Тебе даровали боги время жизни.
Аполлон, мощный сын Герона, царь вселенной, Раместа, охранивший Египет, победил иноземцев. Тебя любит Гелиос. Тебе долгий срок жизни даровали боги, владыка вселенной Раместа, во век живущий.
Другой второй стих.
(21) Гелиос, великий бог, владыка неба. Тебе даровал жизнь, которой ты вечно не насытишься. Аполлон, могучий владыка диадемы, несравненный, который воздвиг в этом царстве изображения богов, владыка Египта, и равным образом украсил город Гелиоса и самого Гелиоса, владыку неба. Дело благое совершил сын Гелиоса, царь вечный.
Третий стих.
(22) Бог Гелиос, владыка неба, царю Раместе: я даровал силу и власть надо всем. Тебя Аполлон, друг истины, владыка времен, и Гефест, отец богов, избрали благодаря Арею. Царь, любезное чадо Гелиоса и возлюбленный Гелиосом.
Первый стих на восточной стороне.
(23) Великий бог города Гелиоса, в небесах обитающий Аполлон, могучий сын Герона, которого направлял Гелиос, которого почтили боги, царствующий над всей землею, которого Гелиос избрал, мощный через Арея царь. Тебя любит Аммон и светоносный избрал вечным царем" - и т. д.
5. (1) В консульство Дациана и Цереалия [21] в Галлии проявлялось в распоряжениях властей заботливое внимание к интересам населения, и страх перед недавними событиями сдерживал нападения варваров. В это время царь персидский, все еще находившийся на границе своего царства с самыми отдаленными народами, собирался уже вернуться домой, заключить союзный договор с хионитами и геланами, племенами, отличавшимися особой воинственностью. Тут он получил письмо Тамсапора, извещавшего его о том, что римский император просит о мире. (2) Полагая, что такие действия предпринимаются только из-за ослабления государства, Сапор, возгордясь больше прежнего, заявил, что он соглашается на мир, но условия предложил тяжелые. Он отправил послом к Констанцию некоего Нарсея с дарами и письмом, которое было написано со свойственным ему высокомерием. Содержание письма было, по моим сведениям, таково:
(3) "Я, царь царей, Сапор, сопричастник звезд, брат Солнца и Луны, шлю Констанцию Цезарю, моему брату, привет.
Радуюсь и вполне одобряю, что ты вернулся наконец на правильный путь и прислушался к неподкупному голосу справедливости, изведав на деле, какие несчастья иногда приносит упорное стремление овладеть чужим. (4) Так как язык истины должен быть ничем не связан и свободен, и так как людям высокого положения подобает, чтобы слова их вполне соответствовали их мыслям, то я вкратце выскажу свое решение, напоминая, что я имел случай не раз говорить то, что намерен сказать теперь. (5) О том, что мои предки владели территориями до реки Стримон [22] и границ Македонии, свидетельствуют даже ваши старые записи. Требовать прежних границ подобает мне, так как я - никто не сочтет высокомерным мое заявление, - превосхожу древних царей блеском и множеством выдающихся подвигов. На сердце у меня прежде всего чувство правды; придерживаясь его, я никогда не сделал ничего такого, в чем бы приходилось каяться. (6) Я должен поэтому возвратить себе Армению и Месопотамию, которые были коварно отняты у моего деда. [23] Никогда не будет принято у нас правило, которого вы высокомерно придерживались, а именно: не делая различия между храбростью и обманом, одобрить всякий благополучный исход войны. (7) Одним словом, если ты хочешь послушать моего разумного совета, откажись от небольшой области, являющейся вечным предметом борьбы и кровавого спора, чтобы спокойно править остальным царством; пойми, что и врачи иногда жгут, режут и отсекают отдельные части тела, чтобы было возможно пользоваться здоровыми частями. То же самое проделывают и дикие звери: если они поймут, ради чего именно их ловят, они с тем расстаются по доброй воле, чтобы можно было затем жить без страха. (8) Во всяком случае, я тебе заявляю: если это мое посольство вернется без всякого результата, то по окончании времени зимнего отдыха я поспешу со всей возможной быстротой выступить против тебя со всеми своими силами и буду питать надежду на успех в уверенности в своем счастье и сознании справедливости предлагаемых мною условий".
(9) В течение долгого времени письмо это обсуждалось, а затем был составлен ответ с благородной гордостью и полной осмотрительностью.
(10) "Я, Победитель на суше и на море, Констанций, Август вовеки, шлю привет моему брату царю Сапору.
Приветствую твое благополучие, как будущий твой, если захочешь, друг; но твою жадность, никогда не убывающую и все ширящуюся, жестоко порицаю. (11) Ты требуешь Месопотамию как свою собственность, а также и Армению и советуешь отнять от живого тела некоторые его части, чтобы тем обеспечить его благополучие на последующее время. Этот совет лучше сразу отклонить, чем поддерживать его согласием в какой-либо форме. Узнай поэтому истину без всякой хитрой притаенности, в прозрачной ее чистоте, истину, которую нельзя запугать никакими пустыми угрозами. (12) Мой префект претория, полагая, что он предпринимает дело, направленное к общему благополучию, завел без моего ведома с твоим полководцем через каких-то людей низкого состояния речи о мире. Я не отказываюсь и не отвергаю мира, только бы он был почетный и благородный, и ни в каком отношении не ронял ни моей чести, ни моего величия. (13) В ту пору, когда волны зависти, не раз воздымавшиеся на меня, умиротворены целым рядом моих подвигов, когда по уничтожении тиранов [24] [25] весь римский мир повинуется мне, нелепо и бессмысленно было бы отрекаться от того, что я долго сохранял нерушимым, когда еще правил только в восточных областях[26] Так пусть же прекратятся запугивания, с которыми подступают к нам по обычаю. Ведь не может быть сомнения в том, что иной раз мы не из трусости, а по чувству самообладания вели скорее оборонительную, чем наступательную войну. А когда нас задевают, то мы отстаиваем наше достояние с мужественным воодушевлением доброго дела. По опыту и из истории мы знаем, что лишь изредка в некоторых битвах колебалось римское дело, но конечный исход войн никогда не оказывался в ущерб для римлян".
(15) Посольство ничего не добилось и было отпущено, - да и нельзя было ничего больше ответить на наглые требования царя, - а через несколько дней вслед за посольством Сапора уехали комит Проспер [27] трибун и нотарий [28] Спектат, а также, по совету Музониана [29] философ Евстафий, имевший репутацию мастера убеждать[30] Они везли письмо императора и подарки. На них было возложено поручение задержать всеми способами военные приготовления Сапора, чтобы укрепить по возможности обороноспособность северных провинций.
6. (1) В тревожных обстоятельствах пограничное с Италией племя аламаннов ютунги, позабыв о мире и договорах, которых они добились усиленными просьбами, стало производить страшные опустошения в Рэции и притом столь нагло, что, вопреки обыкновению пытались осаждать города. (2) Для их отражения отправлен был с сильным отрядом Барбацион, возведенный в сан магистра пехоты на место Сильвана, человек малоэнергичный, но мастер говорить. Сумев сильно поднять дух солдат, он истребил большую часть вторгшихся варваров; с трудом ускользнули лишь немногие, обратившиеся в бегство из страха перед опасностью, и вернулись назад в слезах и стенаниях. (3) В этой битве, как утверждают, участвовал Невитта, впоследствии консул, в ту пору командир турмы, и отличился блестящей храбростью.
7. (1) Примерно в те же времена страшное землетрясение прошло по Македонии, Азии и Понту, и повторные подземные удары поколебали многие города и горы. Из числа многих запоминающихся несчастий выделялась гибель Никомедии, главного города Вифинии, и я хочу дать кратко точный отчет об этом разрушении. (2) 24-го августа на рассвете густые клубы черных туч закрыли ясное до того времени небо, потух блеск солнца и нельзя было ничего различить ни подле себя, ни непосредственно перед собою: взор затемнялся, и черная непроницаемая тьма покрыла землю. (3) Затем поднялся страшный ураган, словно верховное божество метало губительные молнии и поднимало ветры из самых недр их. Слышны были стоны гор, поражаемых напором бури, грохот волн, бивших о берег; последовавшие затем молнии и смерчи со страшным сотрясением земли до основания разрушили город и предместья. (4) И так как большинство домов было построено на склонах холмов, они сползали вниз и падали один на другой при ужасном грохоте всеобщего разрушения. Между тем на вершинах звучали возгласы людей, разыскивавших жен и детей или вообще близких людей. (5) После второго часа дня, задолго до исхода третьего [31] атмосфера опять очистилась, и предстала скрытая до тех пор картина печального разрушения. Одни были раздавлены тяжестью падавших сверху обломков и погибли под ними; другие были засыпаны до шеи и могли бы остаться в живых, если бы оказали им помощь, но погибали из-за отсутствия таковой; некоторые висели, пронзенные выдавшимися концами брусьев. (6) Один удар сразил множество людей, и те, кто только что были живыми людьми, теперь представали взору в виде груды трупов. Рухнувшие верхние части домов погребли некоторых невредимыми внутри зданий и обрекли их на гибель от удушья и голода. Из числа последних был Аристенет, управлявший в звании викария недавно столь завидной диэцезой, которая получила от Констанция в честь его супруги Евсевии название "Pietas" (благочестие): он скончался после долгих мучений в таких условиях. (7) Некоторые, засыпанные страшными обвалами, лежат под ними и доселе. Другие с разбитой головой, оторванными руками или ногами, находясь между жизнью и смертью, взывали о помощи к другим, находившимся в таком же положении, но в ответ раздавались лишь громкие жалобы на то же самое. Большая часть храмов, частных жилищ и людей могла бы уцелеть, если бы не свирепствовавший повсюду в течение пяти дней и ночей огонь, который истребил все, что только могло гореть.
(9) Я полагаю, что здесь подходящий случай изложить предположения, которые высказаны были древними о землетрясениях. В тайну, скрывающую истину об этом явлении, не проникли не только мы, профаны, но и естествоиспытатели, продолжающие свои бесконечные споры, несмотря на продолжительные исследования. (10) Поэтому и в ритуальных и жреческих книгах дано предостережение не навлекать на себя греха призыванием одного бога вместо другого, когда неизвестно, кто из них сотрясает землю, и жрецы строго придерживаются этого предписания. (11) Относительно происхождения землетрясений существуют следующие мнения, между которыми не решился сделать выбора сам Аристотель: [32] они происходят или от того, что в маленьких подземных пустотах, которые мы по-гречески зовем "сирингами", происходит более частый напор прибывающей воды; или же, как утверждает Анаксагор, [33] вследствие силы ветров, проникающих во внутренность земли: если они попадают на сгустившуюся плотную массу и не находят нигде выхода, то сотрясают те части почвы, куда проникло их влажное дыхание. Поэтому-то наблюдается обыкновенно во время землетрясения отсутствие всякого дуновения ветра, так как ветры в ту пору пребывают в глубине земли. (12) Анаксимандр [34] говорит, что земля, высохшая от чрезмерного зноя, или же после страшных дождей, дает широкие трещины, в которые проникает верхний воздух, сильный и мощный, и, будучи сотрясаема через эти щели, колеблется в своих основаниях. Поэтому такие ужасы приключаются в жаркое время или во время крайнего избытка небесных вод. Вот почему древние поэты и теологи называли Нептуна, властителя влажной стихии, "Энносигеем" "Сисихтоном" (потрясатель земли). [35]
(13) Землетрясения происходят четырьмя способами. Они бывают "брасматические", которые, сотрясая землю изнутри, толкают вверх огромные массы; так поднялись из моря Делос, Гиера, Анафа и Родос, который в древние времена носил имена Офиуса, а также Пелагия, некогда облитая золотым дождем, Элевсин в Беотии, в Тирренском море Вулкан и многие острова. Второй вид - "климатические", которые, действуя наклонно, сравнивают с землей города, здания и горы; третий - "хасматические", которые внезапно сильным толчком раскрывают пропасти и поглощают целые части земли: в Атлантическом океане остров, более обширный, чем вся Европа, в Крисейском заливе Гелика и Бурд, в итальянской области Циминии город Саккум увлечены были в глубины Эреба и погружены в вечный мрак. (14) Наряду с этими тремя видами землетрясений различаются еще "микематические" (мычащие), которые сопровождаются грозным грохотом, когда стихии, [36] вследствие распадения своих сочетаний, сами летят вверх или падают вниз вследствие провала земли. Тогда шум и грохот земной дает звук, похожий на мычание быка. Но возвращаюсь к продолжению моего рассказа.
8. (1) Во время своей зимовки в Паризиях Цезарь прилагал все свое старание к тому, чтобы предупредить аламаннов: хотя они еще не объединились в один союз, но все доходили до безумия в своей дерзости и озлоблении. Ожидая месяца июля, когда обыкновенно начинаются походы в Галлии, он находился в постоянном напряжении, но не мог выступить прежде, чем из Аквитании не подвезут хлеб, когда летний зной растопит лед и снега [37] (2) Но ведь почти не бывает затруднений, которые нельзя было бы победить при разумном усердии, и Юлиан, тщательно и всесторонне обдумав дело, признал наконец единственно правильным напасть на варваров неожиданно, не дожидаясь жатвы. Утвердившись в своем плане, он приказал из всего хлеба на 20 дней, который подлежал потреблению на месте стоянок, изготовить так называемые сухари, пригодные для употребления в течение долгого времени, и солдаты охотно взвалили их себе на плечи. Полагаясь на этот запас, он выступил в поход при благоприятных, как и прежде, знамениях в надежде, что ему удастся совершить в течение пяти или шести месяцев две настоятельно необходимые экспедиции. (3) Так подготовившись, он двинулся прежде всего на франков, а именно на тех, которых принято называть салийскими; они нагло позволили себе уже ранее прочно обосноваться на римской земле близ Токсиандрии [38] Когда он прибыл в Тунгры [39] его встретили послы вышеназванных франков, которые полагали, что застанут императора еще на зимних квартирах. Они предлагали мир при том условии, чтобы никто не трогал и не тревожил их, пока они мирно живут на своей якобы территории. Юлиан внимательно рассмотрел этот вопрос и, поставив со своей стороны запутанные условия, отпустил послов с подарками, делая вид, что останется на месте до их возвращения. (4) Когда же они отбыли, он последовал за ними с быстротой молнии, отправив полководца Севера по берегу, и внезапно напал на все их племя. Обрушившись на них, как гроза, он встретил с их стороны не столько сопротивление, сколько просьбы о пощаде, не стал пользоваться плодами победы и, склонившись к милосердию, принял их в подданство с детьми и имуществом. (5) Точно таким же образом напал он на хамавов, которые отважились на такой же поступок, как и франки, и с той же быстротой одних разбил, а других, несмотря на их ожесточенное сопротивление, взял живыми в плен и заковал в оковы; остальным, которые бросились в стремительном бегстве на свою землю, он на этот раз позволил безнаказанно уйти, чтобы не утомлять солдат продолжительным походом. Вскоре после этого прибыли их послы, чтобы изложить ему свои просьбы и переговорить о своих делах; они пали перед ним ниц, и он даровал им мир, дав заверение в том, что они могут рассчитывать на вполне беспрепятственное возвращение в свою землю.
9. (1) Пока, таким образом, все шло по его желанию, Юлиан постоянно поглощенный заботами о том, чтобы всячески поднять благосостояние провинций, признал своевременным восстановление трех расположенных на одной линии по берегам реки Мозы [40] укреплений, давно уже превращенных в развалины упорными нападениями варваров. И он тотчас же их восстановил, отложив на время военные действия. (2) Чтобы немедленно подкрепить это разумное мероприятие, он приказал оставить в этих укреплениях часть того продовольствия на 17 дней, которое несли на себе солдаты, рассчитывая, что удастся восполнить то, что оставлено, из урожая в земле хамавов. (3) Но вышло совсем иначе. Хлеб еще не созрел; между тем солдаты, израсходовав то, что несли с собою, и не находя никакого продовольствия, стали нападать на Юлиана с угрозами и бранью: называли его изнеженным азиатом, хвастливым греком, обманщиком, дураком под видом философа. И, поскольку обыкновенно встречаются среди солдат люди острые на язык, то и пошли такие речи: (4) "Куда это нас гонят? Нет надежды на лучшее! Мы терпели в снегах жестокие и невыносимые бедствия, вынесли лютые морозы! Но теперь - о ужас - когда мы наступили врагу на горло, мы сохнем от голода, - позорнейший вид смерти. (5) Никто не вправе сказать, что мы поднимаем бунт: мы заверяем, что возвышаем голос лишь за свою жизнь; не просим мы золота и серебра, которых давно уже нам не удавалось ни получать на руки, ни даже видеть; нам в них отказывают, словно мы уличены в том, что приняли на себя столько трудов и опасностей в борьбе не за государство, а против него". (6) И действительно, были основания для жалоб. После целого ряда счастливых предприятий и опасных тревог, солдаты, потрудившиеся в галльских походах, не получили ни донатива [41] ни жалованья с тех пор, как прислан был Юлиан; причиной тому было то, что у самого Юлиана не было казны, а Констанций не разрешал делать этих обычных подачек. (7) В этом заключался злой умысел, а не простая скаредность. Выяснилось же это так: один простой солдат попросил, как это случается, денег у Юлиана, чтобы побриться; тот дал ему какую-то мелочь, но это навлекло на него злостную клевету со стороны Гауденция, бывшего тогда нотарием, который давно находился в Галлии, чтобы наблюдать за его поступками. Впоследствии Юлиан приказал его казнить, как будет о том рассказано в соответствующем месте.
10. (1) Наконец волнение было успокоено при помощи различных кротких уговоров. По наведенному через Рейн мосту совершена была переправа, и войска вступили на землю аламаннов. Но тут магистр всадников Север, выказывавший до того воинственность и энергию, внезапно проявил бездействие. (2) И тот, кто часто увлекал целые армии и отдельных людей на храбрые подвиги, теперь советовал не вступать в битву, являясь достойным презрения трусом, быть может, под влиянием страха перед приближением смерти: так в книгах Тагета и Вегоны [42] написано, что люди, которым предстоит быть пораженными ударом молнии, приходят в такое расслабление, что неспособны слышать ни гром, ни другой какой-нибудь даже более громкий звук. И сам поход он совершал с необычной для него робостью: бодро шедших вперед проводников он пугал угрозой казни, если они единодушно не заявят, что совершенно не знают местности. В страхе перед этим властным запретом они потом уж и вовсе не шли вперед.
(3) Во время этих проволочек царь аламаннов Суомарий неожиданно сам появился со своими людьми. Прежде свирепый и ожесточенный враг римлян, он был готов в тот момент считать неожиданной удачей, если ему будет позволено оставить за собою то, что ему принадлежало. Так как выражение его лица и вся осанка выдавали смирение, то он был принят Юлианом, который его ободрил и успокоил, а тот, не предъявляя со своей стороны никаких требований, на коленях молил его о мире. (4) И мир был ему дан с забвением прошлого при том условии, чтобы он возвратил наших пленных и каждый раз, когда понадобится, доставлял нашим солдатам продовольствие и получал лишь расписки о доставленном как простые поставщики: если же он не предъявит вовремя расписок, то должен знать, что против него будут опять приняты меры принуждения.
(5) Это благоразумное распоряжение было без затруднений приведено в исполнение. Теперь предстояло отправиться в область другого царя, по имени Гортарин. Нужны были только проводники, и Цезарь приказал Нестике, трибуну скутариев, и Хариеттону, человеку выдающейся храбрости, приложить все усилия к тому, чтобы поймать и привести к нему пленного. Вскорости был пойман молодой аламанн и представлен ему. При условии дарования жизни и свободы он обещал показать дорогу. (6) По его указаниям войско тронулось в путь, но тотчас же встретило препятствие в виде засек из огромных деревьев. Дальними и извилистыми обходными путями пришли тем не менее в земли Гортария. Рассвирепевшие солдаты предавали поля огню, угоняли скот, а людей, оказывавших сопротивление, убивали безо всякой пощады. (7) Расстроенный этими бедствиями и имея перед глазами грозные силы легионов и остатки сгоревших селений, царь видел уже свою окончательную гибель и тоже стал просить о прощении. Он давал клятвенные обещания исполнить все, что ему будет приказано, и вернуть всех пленных. На последнем особенно настаивал Юлиан, но Гортарий задержал большую часть их и выдал лишь немногих. (8) Узнав об этом, Юлиан воспылал справедливым негодованием, и когда царь явился, чтобы получить обычный дар, Юлиан приказал задержать четырех людей его свиты, услугами и верностью которых тот более всего дорожил, и не отпускал их, пока не вернулись все пленные. (9) Когда же он был приглашен Цезарем для переговоров, то с растерянным взором приветствовал его и, подавленный видом своего победителя, принял на себя бремя тяжких условий, а именно: так как после стольких успехов необходимо было восстановить города, разрушенные нападениями варваров, то ему предложено было доставить подводы и материал на свои средства и средства своих подданных. После того как он дал это обещание и произнес заклятие искупить своей кровью, если допустит в чем вероломство, ему разрешено было вернуться к себе. Нельзя было требовать от него доставки хлеба, как от Суомария, потому что после окончательного разорения его области нельзя было бы ничего получить.
(10) Так эти цари, некогда нагло высокомерные и привыкшие обогащаться грабежами наших земель, склоняли свои укрощенные головы под ярмо римского могущества и, словно родились и выросли среди платящих подати, беспрекословно подчинялись приказаниям. Окончив так эти дела, Цезарь распустил солдат по гарнизонам и вернулся на зимние квартиры.
11. (1) По мере того как при дворе Констанция получали известия об этих событиях (Цезарь должен был, как слуга, доводить до сведения Августа обо всем, что происходило), - все более влиятельные при дворе лица, искушенные мастера в угодничестве, поднимали на смех столь хорошо задуманные и удачно исполненные предприятия Юлиана, нашептывая без конца глупые остроты такого типа: "Противен стал со своими победами этот двуногий козел", намекая на его длинную бороду, [43] называли его болтливым кротом, наряженной в пурпур обезьяной, греческим пустомелей. Напевая постоянно эти и тому подобные остроты на уши императору, который находил в этом большое удовольствие, они старались бессовестными речами затемнить доблести Юлиана, поносили его, как бездеятельного труса, ученого педанта, разукрашивающего цветистыми словами неудачные предприятия. Юлиан не первый подвергся подобной участи. (2) Против всех выдающихся людей направляет свое жало зависть. В истории записано, что и у великих вождей древности зложелатели, задетые их великими подвигами, выдумывали пороки и преступления, если их нельзя было отыскать у них. (3) Так обвиняли Кимона, сына Мильтиада... человека, который как прежде не раз, так и близ Евримедонта, реки в Памфилии, уничтожил несчетное количество персов и вынудил народ, всегда отличавшийся надменностью, униженно молить о мире. [44] Точно так же обвиняли в бездеятельности Сципиона Эмилиана завидовавшие ему зложелатели, хотя благодаря его удивительной предприимчивости снесены были с лица земли два могущественных города, ополчившиеся против Рима. [45] (4) Поскольку злые завистники, нападавшие на Помпея, не могли, несмотря на всяческое старание, найти ничего, за что бы следовало его порицать, то выискали следующие две достойные смеха мелочи: что он как-то по своему чесал голову одним пальцем и что в течение некоторого времени обвязывал белой повязкой колено, чтобы прикрыть безобразную язву. В первом видели проявление распущенности, во втором пристрастие к новшествам; неважно - так гласили их неостроумные наветы - на какой части тела носить отличие царского достоинства. [46] Так преследовали человека, не имевшего себе равных по своей храбрости и любви к отечеству, чему есть неопровержимейшие доказательства.
(5) Пока происходили описанные события, Артемий, состоявший вице-префектом, стал префектом вместо Басса, который умер вскоре после вступления в должность. Время его правления отмечено бурными волнениями, но, вообще, не случилось ничего примечательного.
12. (1) Пока Август мирно проводил зиму в Сирмии, один за другим являлись к нему вестники с сообщениями о том, что сарматы и квады, племена-соседи, близкие между собой по обычаям и вооружению, соединившись, делают набеги отдельными отрядами на обе Паннонии и Вторую Мезию. (2) У этих племен больше сноровки для разбоя, чем для открытой войны; они вооружены длинными пиками, носят панцири из нарезанных и выглаженных кусочков рога, нашитых наподобие перьев на льняные рубашки; кони у них по большей части холощены, чтобы не бросались при виде кобыл и, когда приходится засесть в засаду, не бесились, выдавая ездоков усиленным ржанием. (3) Они проезжают огромные пространства, когда преследуют неприятеля, или когда бегут сами, сидя на быстрых и послушных конях, и каждый ведет еще в поводу запасную лошадь, одну, а иногда и две, чтобы, пересаживаясь с одной на другую, сохранить силы коней и, давая отдых, восстановить их силы.
(4) И вот, после весеннего равноденствия, император собрал значительные военные силы и с добрыми знамениями отправился в поход. Дойдя до удобного пункта, он приказал навести мост на судах на реке Истр, [47] которая разлилась вследствие весеннего таяния снегов. Переправившись, император начал разорять земли варваров. Быстрота нашествия застала их врасплох: они не предполагали, что в эту пору года могла собраться армия, а между тем исполненный боевого духа неприятель наступил уже им на горло. Не смея даже отдохнуть, не то чтобы выступить против, они рассыпались, чтобы избежать неожиданной гибели, и бросились в бегство. (5) Большинство однако было перебито, так как страх сковывал их движения: а те, кого спасла от смерти быстрота, спрятались в уединенных горных долинах и смотрели оттуда, как гибла от меча их родина: они бы сумели защитить ее, если бы оказали сопротивление с тем же усердием, с каким бежали. (6) Это произошло в той части Сарматии, которая обращена ко Второй Паннонии. С таким же ожесточением военная гроза разоряла достояние варваров в местностях, сопредельных с провинцией Валерией, предавая все попадавшееся на пути расхищению и огню. (7) Это страшное разорение заставило сарматов оставить свое желание скрыться. Они разделились на три отряда и, делая вид, что хотят просить мира, задумали напасть на наших, если бы те вели себя беспечно, так чтобы не дать им возможности ни взяться за оружие, ни прикрыться от ударов, ни прибегнуть к последнему средству в крайней опасности - обратиться в бегство. (8) Тут явились на помощь сарматам их союзники в опасностях квады, которые часто бывали их неразлучными товарищами в набегах. Но не помогла им их отвага, толкнувшая их на очевидную опасность. (9) Большинство было перебито, а часть, которой удалось уцелеть, ускользнула по знакомым тропинкам. Этот успех поднял силы и дух наших, отдельные отряды соединились, и войско направилось в царство квадов. Опасаясь на основании прошлых бедствий ужасов в будущем, они решили униженно просить мира и, будучи уверены в помиловании, явились, чтобы предстать перед императором, который в подобных случаях проявлял большую снисходительность. В день, назначенный для установления условий мира, Зизаис, тогда еще царевич, [48] молодой человек огромного роста, выстроил сарматов в боевом порядке для предъявления просьбы. Увидев императора, он бросил оружие и пал всем телом, как мертвый, на землю. От страха он потерял голос в тот самый момент, когда должен был изложить свою просьбу. Несколько раз пытался он заговорить, но рыдания мешали ему, и он не мог объяснить, чего он хочет. Это обстоятельство вызвало к нему особое сострадание. (10) Наконец он оправился, голос вернулся, и, получив приказание встать, он на коленях взывал к милосердию и молил о прощении проступков. Сопровождавшая его толпа, допущенная с той же целью, стояла в немом страхе, пока судьба их начальника была неизвестна. Когда же ему приказано было подняться с земли, он подал своим людям давно ожидаемый знак просить о пощаде. Тогда все бросили на землю щиты и копья, протянули с мольбою руки вперед и старались смиренностью мольбы превзойти царевича. (11) Этот последний привел с прочими сарматами Румона, Зинафра и Фрагиледа, царских вассалов, и многих знатных людей, чтобы изложить такие же просьбы с надеждой на успех. Радуясь тому, что им дарована жизнь, они обещали компенсировать допущенные ими враждебные действия принятием на себя тяжких условий мира и готовы были предоставить во власть римлян себя самих со своим достоянием, детьми, женами и всеми своими землями. Но возобладала милость в сочетании со справедливостью: им позволено было сохранить за собою свои земли с обязательством возврата всех наших пленных. Они представили также и заложников, которых от них потребовали, и дали ручательство на дальнейшее время неукоснительно повиноваться приказаниям. (12) Приободренные этим примером мягкости с нашей стороны, поспешили явиться царевичи Арагарий и Узафер со всеми своими людьми. Они принадлежали к самой высокой знати и были военачальниками у своих земляков; один из них командовал частью трансюгитанов и квадов, другой - частью сарматов, - эти народы сближало между собой соседство по месту жительства и дикость нравов. Опасаясь, чтобы собравшаяся толпа под видом заключения мира не подняла внезапно оружия, император приказал ей разделиться и тем, кто просил за сарматов, отойти в сторону на то время, пока будет рассмотрено дело Арагария и квадов. (13) Последние предстали, стоя склонившись, как обвиняемые, и, не будучи в состоянии оправдаться в тяжких проступках, боялись тягчайшей кары. От них потребовали заложников, и они их дали, хотя никогда прежде не соглашались предоставлять такого обеспечения верности договору. (14) Когда было принято столь снисходительное и милостивое решение, Узаферу было позволено высказать свои просьбы, хотя этому упорно противился Арагарий, утверждая, что условия данного ему мира должны быть распространены и на Узафера, как на подчиненного ему союзника, привыкшего повиноваться его приказаниям. (15) При всестороннем рассмотрении вопроса было объявлено решение об освобождении сарматов от подчинения чужой власти. Их признали исконными клиентами римлян и обязали дать заложников как ручательство сохранения мира. Сарматы приняли это решение с громкими выражениями благодарности. (16) Когда стало известно, что Арагарий не подвергся наказанию, стали собираться целыми толпами стекавшиеся отовсюду племена и цари, молившие убрать уже занесенный над их шеей меч. Им также дарован был мир, о котором они просили. Скорее, чем можно было ожидать, представили они в заложники сыновей знатнейших семейств из самых далеких царств, а также, согласно требованию, наших пленных, которых они отдавали с не меньшим горем, чем своих единоплеменников. (17) Когда приняты были эти меры, обращено было внимание на сарматов, которые заслуживали скорее сострадания, нежели гнева, и это принесло им великое благополучие, так что на этом примере подтвердилась справедливость мнения, что власть государя или побеждает злой рок, или сама является таковым. (18) Могущественны и славны были некогда обитатели этого царства, но рабы составили тайный заговор и устроили восстание. И так как у варваров право на стороне сильного, они победили своих господ, будучи столь же храбры, как и те, но имея численный перевес. (19) Не зная в страхе, что предпринять, сарматы бежали к далеко живущим виктогалам, предпочитая в беде лучше служить своим защитникам, нежели быть в рабстве у своих рабов. Когда они получили прощение и были приняты в римское подданство, то стали жаловаться на прошлую обиду и просить защиты своей свободы. Император был тронут их несчастьем, и, созвав их, в присутствии всей армии обратился к ним с милостивыми словами и повелел им подчиняться только ему самому и римским командирам. (20) Желая с большим достоинством обставить восстановление свободы, он дал им в цари Зизаиса, человека, вполне подходившего, как выяснилось на деле, для этого высокого сана и сохранявшего верность императору. Впрочем, и после этих славных деяний никому не было позволено уйти раньше, чем, согласно требованию, не возвратятся наши пленные. (21) Таковы были действия на варварской земле. Затем император двинул армию в Брегецион[49] чтобы и тут слезами и кровью залить пламя войны, еще не угасшее у живших в этой местности квадов. Когда их царевич Витродор, сын царя Видуария, вассал его Агилимунд и другие знатные люди и судьи, стоявшие во главе различных племен, увидали войско во внутренних областях царства на своей родной земле, то поверглись ниц перед солдатами и. получив прощение, подчинились всем приказаниям. Они выдали своих детей заложниками в ручательство того, что исполнят наложенные на них условия, и, достав мечи, которые они чтут как богов, клялись на них сохранять верность.
13. (1) После благополучного окончания описанных предприятий интересы государства потребовали скорейшего похода против лимитантов, сарматов-рабов: отсутствие наказания их за многие преступные деяния являлось прямым позором. Когда вторглись сарматы-свободные, то они, словно забыв о прежнем, воспользовались удобным моментом и прорвались через римскую границу, проявляя согласие со своими господами и врагами только в этом преступном предприятии (2) Однако и в отношении к ним решено было ограничиться более мягкими мерами, чем того требовала тяжесть преступлений: отмщение предполагалось ограничить тем, чтобы переселить их в отдаленные местности и лишить тем самым возможности тревожить наши пределы. Но сами они, сознавая за собой давнишние провинности, опасались серьезной кары. (3) Подозревая поэтому, что огромные военные приготовления будут произведены против них, они готовились пустить в ход коварство, оружие и просьбы. Но вид нашего войска поразил их как удар грома и, видя перед собою неминуемую гибель, они стали просить даровать им жизнь, давая со своей стороны обещание платить ежегодную дань, поставлять свою сильную молодежь в войска и оказывать полное повиновение; но в случае приказания переселиться на другое место, они приготовились отказаться, как показывали то жестами и выражением лиц, считая безопасными для себя те местности, где они спокойно поселились после изгнания своих владык. (4) В этих землях протекает в извилистом русле Партиск [50] и впадает в Истр. Там, где Партиск течет свободно один, он проходит по широким степям, которые сужаются только к устью. От нападения римлян защищает население русло Дуная, а от вторжений варваров закрывает своим течением Партиск. Местности здесь по большей части болотистые, и вследствие разлива рек тут много топей, заросших лозой, так что пройти может только очень хорошо знакомый с местностью человек. Кроме того при впадении Партиска главная река (Дунай) делает изгиб и образует остров, совершенно отрезанный от остальной территории. (5) По вызову императора они явились со свойственным им высокомерием на наш берег реки не для того, как показал исход дела, чтобы исполнить приказание, но чтобы не казалось, будто они испугались присутствия солдат. С вызывающим видом стояли они, показывая, что явились для того только, чтобы отвергнуть все требования. (6) Предвидя такую возможность, император незаметно разделил армию на множество отрядов и окружил быстро передвигавшихся варваров строем своих войск. Стоя на высоком валу с небольшой свитой под прикрытием отряда телохранителей, он дружески убеждал их смириться. (7) Но из-за непостоянства настроения они склонялись к различным решениям и, одновременно прибегая к хитрости и впадая в дикую ярость, они готовы были просить пощады или начать войну. Собираясь сделать на наших нападение на близком расстоянии, они нарочно бросили подальше от себя щиты, чтобы, затем приблизившись, постепенно подобрать их и незаметно продвинуться вперед, не выдавая своего коварного умысла.
(8) Поскольку день склонялся уже к вечеру и уходящий свет побуждал положить конец промедлению, наши солдаты, подняв боевые значки, в едином порыве понеслись на врага. Варвары, скучившись и еще более уплотнив свой строй, направили свою атаку на самого императора, который, как было сказано, стоял на возвышении, и бросились на него с остервенелыми взорами и дикими криками. (9) Этой безумной дерзости не могли стерпеть наши солдаты, пришедшие в большую ярость: построившись клином, что в просторечии у солдат называется "свиная голова", они разнесли мощным натиском угрожавшего императору врага, и справа пехотинцы рубили толпы пеших, слева всадники врезались в легкие отряды конных. (10) Императорская гвардия, прикрывая со всех сторон Августа, поражала нападавших в грудь, а потом отступавших в спины. Варвары проявляли страшное упорство, и те, кто падал в борьбе, ужасным ревом показывали, что не такие страдания причиняет им собственная смерть, как успех наших. Кроме убитых лежало на земле много врагов с разрубленными поджилками, которые лишены были возможности бежать, другие с отрубленными правыми руками, некоторые хоть и не раненые, но опрокинутые тяжестью упавших на них, и все они в глубоком молчании терпели страдания. (11) И никто из них среди различных ужасов не молил о пощаде, не бросал оружия, не просил скорейшей смерти; все упорно удерживали в руках оружие, даже поверженные наземь, считая меньшим позором быть побежденным силой другого, чем признаться в этом. Порой слышались их крики, что происшедшее случилось по капризу судьбы, а не по их вине. Так в течение получаса разыгралась эта битва; в этот короткий срок пало столько варваров, что лишь сама победа свидетельствовала о том, что было сражение.[51]
(12) Как только было смято вражеское войско, тотчас погнали целым стадом родственников убитых, вытаскивая их из жалких хижин, людей разного возраста обоих полов. Исчезла теперь прежняя их спесь, и они попали в низкое положение рабов. Итак, по прошествии самого незначительного промежутка времени представились взору груды убитых и толпы пленных. (13) К бранному задору присоединилось желание поживиться от победы, и солдаты принялись за тех, кто бежал с поля битвы или скрывался в хижинах. Жадные до варварской крови солдаты, придя в те места, стали раскидывать легкие сооружения и избивать всех; даже жилища, сооруженные из самых крепких бревен, никого не спасли от смерти. (14) Наконец стали все предавать огню, и никто не мог больше укрываться, так как уничтожено было все, что могло служить убежищем. Кто упорно скрывался, тот погибал в огне; если же человек, спасаясь от смерти в огне, выходил, то, избежав одной смерти, падал под ударами неприятельского меча. (15) Некоторые, однако, спасшись от меча и всеобщего пожара, бросались в волны реки в надежде, как искусные пловцы, достигнуть противоположного берега. Но большинство из них утонуло; другие погибли, пронзенные стрелами, так что кровь обильно окрасила волны огромной реки. Так гнев и доблесть победителей губили сарматов и в одной, и в другой стихии.
(16) После такой расправы принято было решение лишить всех уцелевших еще представителей этого народа всякой надежды и радости жизни. Когда жилища были преданы огню и семейства взяты в плен, приказано было собрать лодки для розыска тех, кого укрыл от нашего нападения другой берег. (17) Чтобы не дать остыть боевому пылу солдат, тотчас же были посажены на лодки наши легковооруженные; пройдя по укрытым местам, они заняли потайные убежища сарматов, которых обмануло внезапное появление местных лодок со знакомым способом гребли. (18) Когда же они издали по блеску оружия поняли, что приближается опасность, которой они боялись, то бросились искать убежища в болотистых местах. Но наши солдаты настойчиво преследовали их и, перебив очень многих, одержали победу там, где, как до сих пор предполагали, нельзя было ни стать твердой ногой, ни осуществить нападение.
(19) После того как амицензы были почти истреблены или рассеяны, тотчас же обратились против пицензов, названных так по имени соседних местностей. Бедствия соплеменников, о которых дошли до них немедленно слухи, сделали их более осторожными. Из-за полного незнания дорог, трудно было преследовать их, когда они рассеялись по разным местам, и для того чтобы подавить их, прибегли к помощи тайфалов, а также свободных сарматов. (20) Так как условия местности вынуждали разделить силы, то наши войска избрали для себя местности, прилегающие к Мезии; тайфалы направились в области, ближайшие к их территории; а свободные сарматы заняли земли, лежащие против их местожительства.
(21) Лимиганты, напуганные примером покоренных и убитых земляков, долго не могли прийти к определенному решению: следует ли им оказать сопротивление, или же просить милости - для того и другого были достаточно веские основания. Однако наконец победило по настоянию старшин решение сдаться. Таким образом, к иным победным лаврам присоединилось изъявление покорности со стороны народа, который оружием отвоевал себе свободу, презрел своих господ, победив их и считая неспособными воевать; теперь же остатки его склонили свои головы пред теми, которые оказались сильнее их. (22) Получив помилование, большая часть лимигантов покинула укрывавшие их горные высоты и, рассыпавшись по широким степям, поспешила к римскому лагерю с родителями, детьми и женами, а также с жалким своим домашним скарбом, который они могли наспех захватить с собой. (23) И те, о ком думали, что они скорее расстанутся с жизнью, чем будут вынуждены переселиться, так как в свободе они видели отсутствие всяких притеснений, согласились теперь повиноваться распоряжениям и перейти на другие места обитания, спокойные и безопасные, где не могла их тревожить война и не грозили внутренние раздоры. Переселившись туда, как казалось, по собственному желанию, они некоторое время оставались спокойны. Но позднее они отважились по своей природной дикости на гибельное злодеяние, как о том будет рассказано в соответствующем месте [52]
(24) Благоприятным исходом этих предприятий была укреплена необходимая оборона Иллирика в двух смыслах, и, как ни трудна была двойная задача, возложенная на себя императором, он справился с ней благополучно... Он вернул изгнанное племя и водворил его на место жительства предков; и хотя оно отличалось беспокойным нравом, можно было надеяться, что оно станет вести себя более мирно. В завершение своей милости он поставил им царя, и это был не какой-нибудь простой человек, а избранный ими самими и выделявшийся внешними и внутренними достоинствами царевич. (25) Этот ряд удачных дел освобождал Констанция от всяких тревог, и при полном единодушии своих солдат он принял во второй раз титул "Сарматского" по имени покоренного народа. Собираясь уже уходить оттуда, он созвал все когорты, центурии и манипулы, взошел на трибунал и, окруженный знаменами и орлами, а также собравшимися высшими чинами, держал такую речь, встретившую, как обычно, всеобщее сочувствие.
(26) "Верные защитники римской державы! Воспоминания о славных делах, которые для храбрых выше всяких радостей, побуждают меня с полным смирением припомнить то, что мы, с Божьею помощью победители, совершили до битв и во время самого пыла браней. Что прекраснее и что по всей справедливости более достойно памяти потомков, как не радостное сознание солдата проявленной им храбрости, а военачальника - того, что он сумел предусмотрительно распорядиться? (27) Дерзкий враг хозяйничал в Иллирике, нагло пользуясь нашим отсутствием, пока мы заняты были обороной Италии и Галлии. Он опустошал пограничные области, предпринимая набеги различными способами, то переезжая на выдолбленных стволах деревьев, то вброд переходя реки. Не дерзал он сразиться, не полагался на оружие и свои силы, но производил привычные ему тайные грабежи, наводя страх на наших предков с самого своего поселения в этих местах своей хитростью и изобретательностью в воровских уловках. Находясь далеко, мы сносили это, насколько это было возможно, питая надежду, что энергия наших военачальников сможет оградить нас от этих не очень важных потерь. (28) Когда же зло, возрастая вследствие безнаказанности дошло до тяжких, постоянно повторяющихся бедствий, постигавших целые провинции, мы, укрепив проходы в Рэцию, упрочив предусмотрительными предприятиями безопасность Галлии и не оставив в тылу никакой опасности, пришли в Паннонии, чтобы, согласно велению вечного Бога, поддержать то, чему грозила гибель. Приняв все подготовительные меры, как вы знаете, мы выступили в поход в начале весны и принялись за тяжкие труды. Прежде всего нам пришлось добиться того, чтобы вражеские выстрелы не помешали нам навести мост. Совершив это дело без особого труда, мы увидели перед собой вражескую территорию и вступили на нее. Пытавшихся оказать отчаянное сопротивление сарматов мы разбили без потерь с нашей стороны. Сокрушили мы также и явившихся на помощь сарматам квадов, которые с такой же дерзостью ринулись на ряды наших славных легионов. Испытав после тяжких потерь во время своих нападений и грозных попыток сопротивления силу нашей доблести, они выбросили оружие и дали связать за спиной руки, готовые к бою; признав, что единственная надежда для них - просьба о пощаде, припали они к стопам милосердного Августа, военное счастье которого не раз изведали. (29) Справившись с ними, мы с равной доблестью победили лимигантов, перебили большую их часть, а других заставили искать спасения от опасности в болотах. (30) Когда мы благополучно покончили с этими делами, настал момент проявить снисхождение. Лимигантов мы заставили переселиться в отдаленные места, чтобы в дальнейшем они не могли уже пускаться в какие-либо предприятия во вред нам. Мы пощадили большую часть свободных сарматов и поставили над ними царем Зизаиса, который будет нам предан и верен. Мы придаем больше значения тому, чтобы избрать царя для варваров, чем устранить такового, и это наше действие получило больший блеск от того, что им был дан правитель, которого они сами раньше избрали и приняли. (31) Итак, в одном походе достигли мы и государство успеха в четырех отношениях: наказали прежде всего преступных разбойников; затем, в избытке будут у вас пленники из числа врагов, так как храбрые воины имеют право на то, что добыто их потом и их собственными руками. (32) На нашу долю достались большие средства и большие сокровища. Наши труды и наша храбрость должны сохранить невредимым достояние всех. Это - забота хорошего государя, это результат благополучных предприятий. (33) Наконец, и лично я имею свою долю добычи: во второй раз титул Сарматского, который вы, - я могу сказать это, не навлекая тем на себя упрека в высокомерии, - дали мне по заслугам".
По окончании этой речи войска пришли в необычайное возбуждение; приведенные в восторг надеждами на лучшее будущее и выгоды, солдаты подняли радостные крики во славу императора; клялись, как обычно, призывая в свидетели Бога, что Констанций непобедим и с ликованием разошлись по палаткам. Император проследовал в царскую палатку и после двухдневного отдыха с триумфом вернулся в Сирмий, а войска разошлись по отведенными им местам расквартирования.
14. (1) Примерно в то же самое время Проспер, Спектат и Евстафий, назначенные послами в Персию, как я выше об этом рассказывал [53] получили аудиенцию у царя, когда он вернулся в Ктесифон. [54] Они передали ему письмо и подарки императора и просили мира на условиях сохранения существующего положения. Придерживаясь данных им инструкций, они твердо стояли на страже интересов Рима и достоинства государства: настаивали на том, что мир должен быть заключен при непременном условии не возбуждать вопроса о положении Армении и Месопотамии. (2) Долго они там задержались, и так как убедились, что царь в своем упорстве настаивал на том, что согласится на принятие мира, только если ему будет предоставлена власть в этих областях, то вернулись назад, ничего не достигнув. (3) После этого с целью добиться мира на тех же неизменных условиях отправлены были комит Луциллиан и Прокопий, бывший тогда в звании нотария, тот самый, что впоследствии, попав под власть тяжкого рока, поднял знамя бунта. [55]


[1] Эльзас — Цаберн.
[2] Мец.
[3] Майнц.
[4] Майн.
[5] Прим. ред.: Имп. Марк Ульпий Траян (98—117 гг.).
[6] Укрепление это лежало близ впадения Нидды в Майн. В недавнее время оно было открыто Wolff, Berl. Phil. Wochenschrift. 1892, № 6, стр.161—163.
[7] Прим. ред.: Пунические войны происходили в 3—2 вв. до н. э. между Римом и Карфагеном. В ходе 1й Пунической войны (264—241 гг. до н. э.) Карфаген потерял все свои владения на Сицилии и Сардинии, во 2й Пунической войне (218—201 гг. до н. э.), которую вел со стороны Карфагена знаменитый Ганнибал, римляне после ряда серьезных поражений одержали решающую победу при Заме в Африке в 202 г. до н. э. и вынудили Карфаген капитулировать, в результате чего он лишился всех колоний вне Африки. После 3й Пунической войны (149—146 гг. до н. э.) Карфаген был разрушен, а все его жители обращены в рабство. Тевтонские войны происходили в конце 2 в. до н. э. Римляне после ряда поражений разгромили вторгшиеся на их территорию германские племена кимвров и тевтонов под руководством Гая Мария, в ходе этих войн 6 раз подряд становившегося консулом.
[8] Реймс.
[9] Кельн.
[10] Юлих.
[11] Мозель.
[12] Прим. ред.: Имеется в виду столица Египта в эпоху Нового царства.
[13] Прим. ред.: Камбиз, сын Кира, присоединил Египет к персидской державе в 525 г. до н. э.
[14] Прим. ред.: Геродот связывает смерть Камбиза с безумием (или эпилепсией), поразившим его после убийства священного для египтян быка Аписа.
[15] Прим. ред.: Гай Корнелий Галл был не прокуратором, а первым префектом Египта, объявленного достоянием Августа лично, т. е. ставшего не сенатской, а императорской провинцией.
[16] Прим. ред.: Знаменитый город в Нижнем Египте, где находились храмы, посвященные Солнцу.
[17] Прим. ред.: Один из пригородов Рима, происхождение названия которого неизвестно.
[18] Прим. ред.: Южные ворота Рима в стене, построенной вокруг города при имп. Аврелиане в 275 г.
[19] Прим. ред.: Гермапион известен только из упоминания его имени Аммианом.
[20] Прим. ред.: Раместа — фараон Рамзес II.
[21] 358 год.
[22] Марица.
[23] Прим. ред.: Сапор II был внуком персидского царя Сапора I и сыном царя Нарсеса. Последний в 298 г. потерпел решающее поражение от Галерия и вынужден был уступить империи значительные части Армении и Месопотамии.
[24] Этот термин применяли к претендентам на императорскую власть их победители.
[25] Прим. ред.: Имеется в виду борьба с Магненцием.
[26] По разделу империи имп. Константином между тремя сыновьями Констанций получил Восток.
[27] Ср. о нем 14, 11, 5; 15, 13, 3.
[28] Высший класс нотариев, notarii principis, имел титул трибунов, см. Zos. 5, 40.
[29] Ср. о нем 16, 9, 2.
[30] Ученик Ямвлиха, Евнапий, v. Aedesii, рассказывает о его посольстве к Сапору и том обаянии, которое он производил на людей своей речью.
[31] День делился на 12 часов от восхода и до захода солнца; таким образом в конце августа третий час почти соответствует девятому по нашему счету.
[32] Прим. ред.: Аристотель, Метеорологика 2, 8.
[33] Прим. ред.: Анаксагор, ионийский философ, род. ок. 500 г. до н. э.
[34] Прим. ред.: Философ из Милета.
[35] Прим. ред.: Эти эпонимы принадлежат отнюдь не римскому Нептуну, а греческому Посейдону.
[36] Прим. ред.: Имеются в виду четыре стихии, или, согласно Эмпедоклу, «корни всего», (огонь, воздух, вода, земля), из которых по античным представлениям состоят и возникают все тела.
[37] Аммиан, как родившийся в другом климате, привел совершенно ложный аргумент: ему следовало связать подвоз хлеба из Аквитании с временем его уборки; из дальнейшего очевидно, что он это именно и разумел, а только выразился неправильно по склонности и пристрастию к цветистым оборотам.
[38] Главный город токсиандров, в северной части Фландрии.
[39] Толгерн в бельгийской провинции Лимбург.
[40] Маас.
[41] Donativum — экстренный денежный подарок солдатам римской армии, получивший еще при Августе характер учреждения. Одним из наиболее обычных поводов для его применения было вступление во власть нового императора; важные для интересов династии события сопровождались обыкновенно подачками солдатам с целью обеспечить их верность.
[42] Ритуальные книги этрусков, приписываемые Тагету и Вегоне, существовали в латинском переводе и обработках. Следы этого материала есть в комментарии грамматика Сервия к Энеиде Вергилия.
[43] Прим. ред.: Ношение бороды было почти исключительно греческим обычаем; римляне обычно были гладко выбриты.
[44] Прим. ред.: Кимон, афинский адмирал, сын Мильтиада, главнокомандующего в битве при Марафоне в 490 г. до н. э., когда были разгромлены войска персидского царя Дария I, одержал победу одновременно в морской и сухопутной битве над персидскими войсками при Эвримедонте в Памфилии в 468 г. до н. э.
[45] Прим. ред.: Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший, сын победителя в битве при Пидне в 168 г. до н. э., родился в 184 г. до н. э. и был усыновлен своим дедом по матери Сципионом Африканским Старшим, победителем Ганнибала. В 146 г. да н. э. в ходе 3й Пунической войны он взял штурмом Карфаген, а в 133 г. до н. э. — Нуманцию.
[46] Очевидно, острота основана на значении слова диадема — повязка и на том, что царская диадема была именно белого цвета.
[47] Прим. ред.: Дунай.
[48] Прим. ред.: Зизаис впоследствии стал царем сарматов (см. 17, 12, 20).
[49] Шёни в Венгрии, недалеко от Коморна.
[50] Тиса.
[51] Автор, вероятно, хочет сказать, что неожиданность и краткий срок битвы сделали ее словно незаметной, и только поле, устланное трупами, говорило о том, что была битва.
[52] Ср. 19, 11.
[53] См. 17, 5, 15.
[54] Прим. ред.: Столица древнего парфянского царства, в которой в описываемое время находилась резиденция персидского царя.
[55] Прим. ред.: Прокопий, двоюродный брат Юлиана, был провозглашен в 365 г. Августом в Константинополе. (См. 26, 6, 12 и далее).