Когда Антонин, сын Севера, сочетался браком с Плавтиллой, дочерью Плавтиана, приданое за ней от отца было настолько огромно, что его было бы достаточно для пятидесяти царских дочерей. Мы видели как проносили через рынок часть вещей, которые его составляли, и как их несли до дворца, где нам был устроен пир, который являл смесь царского великолепия и грубость варваров; так как там были всевозможные блюда, жареные и вареные мяса, и еще живые животные. Были отмечены после этого различные игры по случаю возвращения Севера в десятый год его господства и в честь его побед. Север, достигнув десятого года своего господства, дал народу и преторианцам столько же золотых монет, сколько было лет его правления: он сильно превзошел в щедрости всех своих предшественников, и выдачи поднимались до тысячи драхм. Без сомнения об этом торжестве надо сообщить также следующий факт, рассказанный немного выше Дионом. Он дал тогда, говорит автор, бой, где гладиаторов оказались настолько много, что подмостки не могли их выдерживать, и где женщины появились в вооружении: они вели бой с чрезвычайным жаром и посылали ужасные проклятия знатным матронам, которые на них смотрели, что стало причиной запрета для любой женщины сражаться на арене в будущем. Тогда видели как шестьдесят кабанов, выставленных Плавтианом, бились друг против друга. Большое количество других зверей было там убито, в том числе слон и гиена. Это животное из Индии, как я считаю, тогда впервые появилось в Риме. Цвет его шкуры как у льва и тигра, а строение тела заключает что–то от собаки и что–то от лисы. В амфитеатре была сделана ограда в виде корабля, чтобы принимать их скопом. И оттуда внезапно вышли медведи, львы, пантеры, страусы, дикие ослы и еще бизоны, странные и дикие быки. Семьсот диких и ручных животных бились друг против друга и были пронзены потом дротиками. Их убивали по сотне каждый из семи дней, которые длились развлечения и празднества.
В то же время появился большой огонь на горе Везувий, шум от которого слышали даже в Капуе. Случай этот казалось обещал некоторую перемену, которая должна была произойти в судьбе Плавтиана. Его возвышение было настолько велико, что народ сказал ему однажды в цирке: «Зачем тебе дрожать и бледнеть? Ведь ты более богат, чем те трое вместе». Но они не сказали это громко, чтобы он не смог их услышать: лишь шептались между собою. Трое же, о которых они говорили, были Север, Антонин и Гета, его два сына. Дрожь и бледность Плавтиана происходили от его образа жизни и от перепадов надежд и опасений, которые его колебали. Север или ничего не знал о его поведении, или делал вид, что не знал, но как только узнал о нем из уст другого Геты, своего брата, больше не мог этого не замечать. Когда этот Гета почувствовал себя близко к концу и увидел, что ему нечего было больше опасаться Плавтиановой злобы, он счел, что должен удовлетворить ненависть, которую он питал к Плавтиану, и объявил Северу, своему брату, то, что он знал о его намерениях. — Тогда Север воздвиг на рынке бронзовую статую в честь Геты и стал меньше чем обычно считаться с фаворитом, ища возможности уменьшить его власть. Плавтиан, негодуя на эту перемену, приписал это интригам Антонина своего зятя, с которым он и так плохо ладил по причине неуважения, которое тот свидетельствовал его дочери Плавтилле, и в отместку отравлял ему жизнь. Антонин в свою очередь, не желая терпеть ни наглости своей жены, ни тотальной слежки со стороны тестя за каждым его шагом, решил избавиться от него следующим образом. Он воспользовался Эводом, который был его воспитателем, чтобы убедить Сатурнина и двух других центурионов пойти и сообщить Северу, что Плавтиан приказал им троим и еще семерым их товарищам убить императора и Антонина его сына. Центурионы исполнили то, что предложил им Эвод и прочитали Северу письмо, которое якобы было написано им Плавтианом. Они выбрали для этого время, когда окончились игры, устроенные в честь героев, когда народ выходил из дворца и готовился ужин. Хотя этого обстоятельства было достаточно, чтобы уличить их в клевете, потому что было немыслимо, чтобы Плавтиан отдал письменный приказ десятерым центурионам убить императора в Риме, во дворце, в праздник и в день всеобщего веселья, в присутствии всего народа, тем не менее их уведомление показалось Северу вероятным из–за того, что в предыдущую ночь у него было сновидение, в котором Альбин устраивал ему ловушку. Он следовательно послал за Плавтианом в тот же час словно по неотложному делу. Плавтиан отправился и получил по дороге извещение о несчастье, которое ему угрожало, так как мулы, которые тянули колесницу, упали у порога дворца. Стражи у ворот впустили его и оттолкнули его телохранителей, как те когда–то в городе Тианах оттеснили охрану Севера. Столь небрежное обхождение с его людьми внушило ему недоверие и страх, но было уже поздно отступать. Император сказал ему с большой мягкостью: «Какое намерение ты имеешь и по какому поводу хочешь отнять у меня жизнь?» Затем он предоставил ему свободу высказаться и приготовился выслушать его ответ, когда Антонин стремительно бросился на него, сорвал с него меч и нанес ему удар кулаком. Он хотел его убить, но воспрепятствованный императором его отцом, приказал одному из своих домашних оказать ему эту услугу, что и было сделано. Между тем другой присутствовавший вырвал волосы из бороды Плавтиана и понес их Юлии и Плавтилле, которые были тогда вместе и еще ничего не знали о несчастье, выпавшем фавориту: «Глядите», сказал он им, «в каком состоянии ваш Плавтиан!», и этими словами обрадовал одну и причинил горе другой. Вот как самый могущественный человек века, которого боялись больше чем императоров, был истреблен по приказанию зятя и выброшен из дворца на улицу. Север тем не менее приказал предать его тело погребению. Затем он собрал сенат и не оплакивая Плавтиана, сожалел о слабости человеческой натуры, которая в головокружении от успехов не может хранить умеренность, и осудил себя за то, что имел излишнюю привязанность к фавориту и вознес его непомерно высоко. Он велел после этого, чтобы все те, в ком не было необходимости в собрании, удалились, и чтобы те, кто раскрыл намерения Плавтиана, об этом рассказали — что заставило считать, что он не особенно верил обвинению, так как он ничего не объяснил сам.
Многие подверглись большой опасности и некоторые даже расстались с жизнью по делу Плавтиана. Серан хвастался прежде тем, что был у него в милости, хотя скорее всего сочинял, но теперь эта «честь» навлекла на него подозрение в участии в заговоре, и объяснение, которое он дал несколькими днями прежде сновидению, увеличило это подозрение. Когда Плавтиан увидел во сне рыб, которые выходили из Тибра и бросались к его ногам, Серан сказал ему, что он будет обладать властью над сушей и над морем. Он был сослан по этому случаю на остров, где прожил семь лет. Он был отозван потом, принят в сенате, где ни один другой египтянин не был привечаем до него, и достиг звания консула, хотя прежде не занимал никакой государственной должности. Цецилий Агриколa, самый бесчестный куртизан Плавтиана и наиболее преступный человек века, был приговорен к смертной казни. Как только он узнал о приговоре, он пошел в свой дом и выпив чрезмерно много свежего вина, разбил чашу, которая стоила пятьдесят тысяч драхм, затем лег на осколки и вскрыл себе вены. Сатурнин и Эвод получили тогда награды, но впоследствии Антонин покарал их смертной казнью. Когда сенат издал декрет с похвалами Эводу, Север воспрепятствовал его обнародованию и заявил нам: «Было бы позором для вас отзываться так о вольноотпущеннике императора». Север не довольствовался тем, что обуздал наглость последнего: он подавил также своеволие других вольноотпущенников, которые пытались чересчур возвыситься над своим состоянием, за что он заслужил большие аплодисменты. Однажды сенат, расточая ему похвалы, воскликнул: «Все римляне исполняют свой долг, видя, что ты правишь так, как нужно править». Дети Плавтиана, Плавтилла и Плавт, были сосланы тогда на остров Липару, где они вели несчастную жизнь, лишенные самых необходимых благ и угрожаемые или даже угнетаемые невыносимым злом. В господство Антонина они были казнены.
Не было предела бесчинствам со стороны Антонина и Геты, сыновей Севера, едва они избавились от Плавтиана. Они позорили знатных матрон, насиловали подростков, собирали деньги небогоугодными способами и водили постыдную дружбу с гладиаторами и возницами. Хотя у них были одинаковые склонности и они предавались одним и тем же занятиям, благоприятствовали они различным партиям и как только один объявлял себя за одну фракцию или ее приверженца, другой поддерживал противную сторону или ее ставленника. Они устроили однажды гонки на колесницах с маленькими лошадями, и настолько стремились победить, что Антонин упал и сломал себе бедро. Между тем разврат и распутство Антонина причиняли Северу мучительное беспокойство. Он хорошо понимал, что тот не упустит отделаться от Геты своего брата, когда найдет случай, и знал, что сын строит козни ему самому. Антонин выскочил однажды из своей палатки, производя громкий шум и жалуясь на обиду, причиненную ему Кастором, самым почтенным человеком у Севера, которому император поверял свои наиболее тайные мысли и заботу о своей спальне. Солдаты, выбранные им заранее, кричали то же самое, но умолкли при виде Севера, который появился тотчас и велел арестовать и наказать самых запальчивых. В другой раз, когда Север и Антонин собирались к калидонцам, чтобы принять от них их оружие и договориться относительно условий мира, и оба ехали верхом, так как Север был тогда болен ногами, и армия следовала за ними, и хотя армия врагов была близко, Антонин остановил свою лошадь, извлек меч и приготовился нанести удар в спину Северу своему отцу. Те, кто был сзади, не преминули воскликнуть и удержать Антонина своими криками. Север обернулся на шум, увидел обнаженный меч и не сказал ни слова. Затем поднявшись на трибунал и уладив несколько дел, он пошел в преторий и призвал туда сына, Папиниана и Кастора. Тогда, положив меч в середине, он упрекнул Антонина в наглости, которую тот имел в стремлении посягнуть на его жизнь и совершить столь отвратительное преступление в присутствии союзников и врагов римского народа. «Тебе легко», добавил он, «меня убить, если пожелаешь. Я стар и почти обездвижен. Если же твоя рука страшится этого действия, используй для этого Папиниана, префекта претория, который не замедлит исполнить то, что ты ему прикажешь, так как ты обладаешь императорским званием». Впрочем, Север ограничился одним внушением Антонину, не осуждая его с большей строгостью, хотя с другой стороны он часто порицал Марка Аврелия за неуничтожение Коммода. Он угрожал иногда Антонину умертвить его. Но тогда он бывал в гневе, и эта угроза была напрасна и бесполезна, так как он действительно был более мягок к своим детям, чем к республике. Неизвестно однако, извинять ли его за то, что он был причиной смерти младшего сына и за то, что он предал его в некотором роде брату, которому было суждено его умертвить.
После поражения Альбина Север обратил свое оружие против парфян, которые, в то время как он был занят гражданской войной, овладели Месопотамией и осадили Нисибис, который взяли бы тоже, если бы не оборонявший его Лет. Парфяне жили тогда под господством Вологеза, чей брат находился у Севера. Когда парфянские войска отступили в свою страну, Север поплыл поспешно по Евфрату, где он имел большое количество кораблей, и взял города Селевкию и Вавилон, которые были оставлены врагом. Он взял также Ктесифон, предал его грабежу и произвел там ужасную резню и тем не менее сохранил жизнь ста тысячам лиц, которых увел в плен. Он не сохранил однако этот последний город за собой и ушел, как будто покорил его лишь в намерении разрушить. После этого он спешно покинул страну, ситуации в которой он не знал достаточно хорошо и где он совсем не находил того, что для него было необходимо. Он возвратился оттуда другой дорогой, потому что истратил все дерево, все сено и весь корм, которые он нашел на том пути. Часть его пехоты вернулась вдоль Тигра и другая по самому Тигру. Когда он пересек Месопотамию, он предпринял осаду Атры, однако не взял ее, но напротив с неудовольствием увидел, как сожгли часть его машин и убили и ранили большое количество его солдат. Он умертвил во время этой войны двух самых значительных лиц империи. Один из них был Юлий Крисп, трибун преторианцев, потому что, угнетаемый усталостью и трудами, он процитировал стих Вергилия, в котором солдат жаловался на то, что Турн приносил в жертву своей страсти множество храбрых людей, посылая их на убой лишь для того, чтобы заполучить Лавинию женой. Солдат по имени Валерий, который его обвинил, получил его должность трибуна. Лет был другим, которого Север умертвил из–за ревности к его добродетели и из ненависти к тому, что солдаты, как они сами свидетельствовали, хотели служить только под его ведением. Север, заготовив много боеприпасов и провианта, предпринял вторичную осаду Атры, сопротивление которой казалось ему невыносимым тогда, когда все другие уже подверглись римскому ярму. Но успех опять не сопутствовал ему, как и в первый раз. Он потерял там бесчисленные суммы денег, все машины, кроме сделанных Приском, и лучших солдат. Много было убитых и при поиске фуража, когда конница арабов налетала на них с невероятной легкостью, а жители Атры стреляли в них издали из машин, которые бросали по две стрелы одновременно, и еще из луков и пращей. Наиболее значительные потери была однако на стенах, когда римская армия к ним приблизилась и часть разрушила, так как осажденные лили нефть, которой машины и люди были тотчас уничтожены. Север со скорбью взирал на эту горестную картину с высоты. Когда часть стен рухнула, солдаты устремились внутрь, но Север приказал трубить отбой в надежде, что арабы из предпочтения откупиться от грабежа, откроют ему сокровищницу, где были спрятаны подношения в храм Солнца. Но когда он увидел, что целый день прошел, а осажденные не сдавались, он начал атаковать стены, хотя их починили за ночь. Когда солдаты из Европы отказались идти на штурм, сирийцы были вынуждены пойти вместо них и понесли очень большие потери. Следовательно бог, который хотел спасти этот город, сперва воспользовался Севером, чтобы удержать солдат, которые сгорали от желания его взять, и после употребил непослушание солдат, чтобы сделать бесполезными приказы, которые отдавал им Север его атаковать. В первом случае этот государь был настолько нерешителен, что когда один из вождей его армии обещал захватить Атру, лишь бы только ему дали всего–навсего пятьсот пятьдесят солдат, происходящих из Европы, тот ответил, в присутствии многих лиц, что он не может предоставить столь большое число: он сказал так потому, что он был мало уверен в повиновении и верности тех, которые служили под его знаменами. Итак, оставаясь перед этим местом двадцать дней, он уехал оттуда и направился в Палестину, где он воздал погребальные почести Помпею. Он посетил затем Египет с любопытством, от которого ничего не ускользнуло. Он тщательно разыскал все самое мистическое и удивительное в политике или религии. Он забрал все книги, которые содержали тайное учение и запечатал гробницу Александра из страха, что кто–нибудь увидит его тело или прочитает то, что было написано в упомянутых книгах.
Один италиец по имени Булла и по прозвищу Феликс грабил в продолжение двух лет Италию с шестьюстами людьми, которых он набрал, причем ни бдительность императора, ни самые упорные погони не могли его остановить. Он ловко обманывал тех, кто его искал, и ускользал из их рук. Он также многих подкупил подарками. Он был точно осведомлен о тех, кто уезжал из Рима и кто плыл в Брундизий, об их свите, снаряжении и добре. Он забирал у некоторых часть того, что у них было, и отпускал с тем, что у них оставалось. Если он находил хороших рабочих, он их задерживал на некоторое время, заставляя трудиться, потом вознаграждал и отпускал. Когда два вора из его шайки были захвачены и их вели в амфитеатр биться против диких зверей, он пришел к привратнику и выдав себя за правителя страны, сказал ему, что он нуждался в службе этих людей, и так спас им жизнь. Он сделал еще больше. Он явился к центуриону, в чьи обязанности входило преследование воров, и изображая какого–то переодетого, предложил ему выдать их атамана, если тот пойдет с ним. Он привел центуриона в глубь каменистой ложбины, где легко захватил его. Затем он надел платье магистрата, поднялся на трибунал и повелев остричь центуриону волосы, сказал ему: «Передай своим хозяевам, что они должны кормить рабов, чтобы те не воровали», так как он имел в своем отряде большое число вольноотпущенников императора, из которых одни служили у него за гроши, а другим он не платил ничего. Когда Север изучил эти обстоятельства, он воспылал большим гневом от того, что, несмотря на всю свою власть, он не мог подавить наглость разбойника, который обходил и безнаказанно грабил Италию. Он послал тогда трибуна преторианцев во главе многочисленной конницы с точным приказом схватить главаря воров и привести к нему живым. Трибун, имея сведения, что тот удерживал одну замужнюю женщину, привлек эту женщину при помощи ее мужа и убедил ее предать ему грабителя. Она устроила так, что его взяли в гроте, где он заснул. Когда Папиниан спросил у него: «Зачем ты стал вождем разбойников?», тот ответил: «А зачем ты стал префектом претория?» Он был брошен зверям под объявление глашатая, после чего все его «войско», главная сила которого состояла в нем самом, было рассеяно.
Север, видя, что два его сына предавались разгулу и воины пренебрегали своими занятиями, предпринял экспедицию против Британии, хотя он разумеется знал, что никогда уже не вернется в Италию, изучив свой гороскоп. Он составил его в потайной зале своего дворца, где он творил суд. Он там все отметил, кроме момента своего рождения. Прорицатели предсказали ему то же самое, когда одна из его статуй, помещенная на воротах, через которые армия должна была выйти из лагеря, была поражена молнией и три буквы его имени на ней стерлись. Он так и не возвратился из этой поездки и умер три года спустя после того как уехал. Он собрал там бесценные богатства. Два самых многочисленных народа, которые живут в Британии и к которым относятся почти все другие, есть калидонцы и меаты. Последние сосредоточены вдоль большой стены, которая разделяет остров на две части, первые находятся подальше. Те и другие обитают на диких и бесплодных горах или в пустынных и болотистых равнинах, где у них нет ни стен, ни городов, ни обработанных земель и где они кормятся исключительно молоком от своих стад, добычей от охоты и дикими плодами. Они не едят рыбы, хотя ее у них в избытке. У них нет других домов кроме палаток, где они живут совсем голые, без одежды и без обуви. Женщины у них общие, и они воспитывают всех детей, которые там рождаются. Правление у них народное и охотнее всего они занимаются грабежом. Они сражаются на колесницах, запряженных малорослыми и очень быстрыми лошадями. Они и сами весьма проворные бегуны с крепкими ногами. Они приучены к усталости и без труда выносят голод, холод и любые лишения. Они погружаются в болотную тину до шеи и проводят так много дней без еды. Если они в лесу, то питаются кореньями и листвой. Они готовят некую пищу, настолько способную поддерживать силы, что приняв ее в эквиваленте одного боба, они не чувствуют больше ни голода, ни жажды. Вот каким является образ жизни жителей Британии. Уже признано, что это остров. Мы владеем по крайней мере его половиной. Север, начав приводить его к повиновению, вошел в Калидонию, где ему встретились неисчислимые трудности, когда пришлось рубить леса, прорывать горы, осушать болота, строить мосты. Он совсем не вступал в сражения и не видел врагов, построенных для битвы. Вместо того, чтобы показываться, они выставляли стада баранов и быков, для того, чтобы перехватывать наших солдат, если те отделятся, чтобы их забрать. Дурная вода также весьма вредила нашим войскам, так что некоторые, не желая идти, просили своих товарищей убить их из страха, что они попадут живыми в руки врагов. Под конец Север потерял там пятьдесят тысяч человек, однако не оставил своего предприятия. Он дошел до оконечности острова, где он наблюдал движение солнца и длину дней и ночей зимой и летом. Он приказал нести себя через весь остров в закрытом кресле, по причине своих недугов, и заключил договор с жителями, по которому он обязал их передать ему часть своей страны.
Когда жители Британии взялись за оружие вопреки соблюдению договора, Север приказал воинам вступить в их страну и расправиться со всеми, кто перед ними представится и даже воспользовался двумя греческим стихами, смысл которых был, что им не следовало щадить детей, скрытых во чреве женщин. Развязать столь жестокую войну побудило его то, что калидонцы и меаты объединились с целью нарушить договор и стряхнуть ярмо повиновения. Но среди этого предприятия он был похищен болезнью, которой как считали весьма поспособствовал Антонин. Умирая, он якобы говорил своим сыновьям в следующих выражениях: «Живите в добром согласии, обогащайте воинов и презирайте других подданных». Его тело было отнесено солдатами на костер, вокруг которого воины и оба сына мертвого государя сделали несколько почетных кругов. Большое количество даров было брошено наверх, и наконец, огонь был зажжен Антонином и Гетой. Прах был заключен в урну из порфира, доставлен в Рим и положен в гробницу Антонинов. Говорят, что Север приказал принести ее к себе за несколько дней до смерти, и держа ее в руках, произнес: «Скоро ты заключишь человека, которого не могла вместить вселенная».
Он был маленького роста и тем не менее довольно крепкого сложения, хотя и страдал подагрой. Он имел превосходный ум, любил словесность, так что его достижения в ней сделали его скорее искусным, чем красноречивым. Он был признателен друзьям, мстителен по отношению к врагам, с заботой относился к своим обязанностям и не обращал внимания на речи, которые сеялись против него. Он имел крайнюю страсть копить деньги и пользовался для этого всевозможными средствами. Однако надо признать, что он никого не умертвил ради завладения чужим имуществом. Его расходы были очень умеренными. Он построил большое количество зданий и починил старые, лежавшие в руинах. Он воздвиг великолепный храм в честь Вакха и Геркулеса. Но эти большие траты не помешали ему оставить в сокровищнице огромные суммы. Он энергично боролся за чистоту морали в обществе и издал несколько законов, чтобы остановить разврат. Немалое число граждан было привлечено к ответственности по этому поводу и когда я был консулом, я нашел имена трех тысяч обвиняемых в регистрах. Но поскольку очень немного дел об адюльтерах дошло до суда, то Север перестал вмешиваться. Эта порча римских нравов дала случай одной меткой реплике, которую некая женщина из Калидонии, по имени Аргетокса, сделала однажды императрице Юлии. Когда они беседовали, после заключения договора между обоими народами, и Юлия стала высмеивать свободные отношения между полами в Британии, та отвечала ей в следующих выражениях: «Мы удовлетворяем зов природы способом намного более честным, чем у вас, вместо того, чтобы искать наиболее удаленные места и самые глубокие потемки чтобы проституировать с худшим из всех мужчин, как вы, мы открыто общаемся с храбрейшими, которые живут под небом».
Впрочем, вот распорядок дня Севера во время мира. Он занимался делами с рассвета, затем прогуливался, говоря или слушая об интересах империи. После этого он творил суд за исключением дней больших праздников. Он давал тяжущимся столько времени, сколько они хотели и оставлял нам полную свободу нашего мнения. В полдень он ездил верхом, пока не уставал, потом купался и обедал один или со своими детьми. Встав из–за стола, где ему прислуживали с большой вежливостью, он отдыхал до тех пор, пока не пробуждался. Проснувшись, он занимался науками, прохаживаясь. Вечером он опять купался, затем ужинал с ближайшими друзьями, не приглашая никого другого к столу, за исключением особых дней, в которые он устраивал великолепные пиры. Он прожил шестьдесят пять лет, девять месяцев и двадцать пять дней, так как родился одиннадцатого апреля. Он царствовал семнадцать лет, восемь месяцев и три дня. Он был рожден для действий, так что даже умирая спрашивал, есть ли какое незавершенное дело.