Македония, вскормившая и взростившая Александра, лелеяла к северу от Фессалии, одной из областей северной Греции. Обитатели ее, македоняне, принадлежали, в широком смысле слова, к грекам, по языку и культуре вряд ли они различались во многом от ник. В политическом отношении, однако, Македония коренным образом отличалась от Греции: в последней господствующей системой было существование ряда самостоятельных республик, государств-городов, Македония представляла собой единое монархическое государство.
Образовалось Македонское государство благодаря тому, что часть греческого населения, жившего в Фессалии, вышла оттуда и, под предводительством энергичных властителей, обосновалась в области Эмафии, к северу от горы Олимпа, у подножия тех горных отрогов, которые окружают широкою дугой Салоникский залив; двигаясь отсюда, оно отчасти вытеснило, отчасти покорило местное фракийское население, жившее на побережья до реки Аксия (теп. Вардар), а также в долинах, за рекою расположенных.
Македонское царство начало быстро растеряться в восточном направлении, когда, при персидском царе Дарий (конец VI напало V века), персы, жившие во Фракии, распространили свое господство и над македонскими областями. Вмешательство фракийских персов было вызвано тем, что македонский царь Александр I задумал покорить богатую страну около реки Стримона (теп. Струма) и овладеть золотыми россыпями горы Пангея (теп. Пирнари). Платейская битва 479 г., в которой персы понесли полное поражение от греков, вернула македонянам независимость, но вместе с тем создала для них нового могущественного соперника в лице Афинского государства, которое утвердило свое господство над северным побережьем Эгейского моря, овладело областью Стримона, где, после нескольких неудачных попыток, основало большой город Амфиполь (теп. Неокори) и держало в зависимости греческие города на полуострове Халкидике, а также города Мефону (теп. Элевферокори) и Эмон у подножия Олимпа, по средине македонского побережья. Тем самым положена была преграда дальнейшему расширению Македонян. Государство было еще слишком слабо, чтобы выступить в открытую борьбу против Афин, но македонские государи пользовались каждым случаем - то как друзья, то как противники Афин - поддерживать свою независимость, а имеете с тем, и расширять свои силы. В конце Пелопоппесской войны, при энергичном македонском царе Архелае (431-3VI), казалось, эта цель была достигнута: Архелай сделал попытку создать на севере могучее государство, с которым должна была бы считаться Греция, и верховенство которого распространялось над Фессалией; вместе с тем, Архелай позаботился о том, чтобы приобщить всецело свой, до сих пор недостаточно цивилизованный, признаваемый греками за варварский, народ к греческой культуре. К несчастью, Архелай умер от руки убийцы, и с его смертью рухнуло созданное им могущество Македонии, растаявшее затем и битке между претендентами на царский престол и враждующими между собой аристократическими партиями. Соседние иллирийские и фракийские племена обрушились на Македонию, ослабили ее, а это повело к тому, что она попала в зависимость от тех греческих государств, которые в то время, поочередно, пользовались гегемонией Спарты, Фессалии, Фив, Афин, поведшие с 366 г. снова агрессивную политику на севере. Македонские цари и претенденты на македонский престол, быстро сменявшие друг друга, были вынуждены искать покровительства и поддержки то у того, то у другого греческого государства; но те успехи, которых они временами достигали, были эфемерными.
Из такого шаткого положения Македонию вывел отец Александра Великого, молодой царь Филипп, вступивший на престол в 360 году, сначала в качестве опекуна своего несовершеннолетнего племянника. Филиппа окружали враги, можно сказать, со всех сторон. Но, благодаря ловкой политике, а также блестящим победам в открытом поле, ему удалось в короткие время очистить Македонию от всех врагов, а затем, но на этот раз с большим успехом, продолжить политику Архелая. Основою силы Филиппа была созданная им новая военная организация; он преобразовал старинную кавалерию, состоявшую из македонской знати, в правильные кавалерийские полки, организовал, наряду с ними, посредством набора из сельского населения, пехоту - тяжело- и легковооруженную; все это войско обучено было тем тактическим приемам, которые Филипп усвоил у известного фиванского полководца и государственного деятеля Эпамидонта в то время, когда он, юношей, прожил, в течение трех дет, в качестве заложника в доме Эпамидонта. Задачи, к которым стремился Филипп, были намечены им с определенной ясностью: держать в повиновении окружавшие Македонию варварские племена, добиться обладания морским берегом, занятым жителями Халкидики и афинянами, и тем самым обезопасить независимость Македонии, а затем, достигнув этого, стремиться расширить свою власть во всех направлениях и, вместе с тем, поднять свой народ до уровня греческой культуры.
Все эти задачи Филипп, бывший столь же большим дипломатом, как и полководцем, успел разрешить в короткий срок, при чем он замечательно ловко умел пользоваться создавшимся вокруг него положением. После одиннадцатилетней войны с Афинами (357-346), в которой афиняне действовали вяло и не энергично, Филипп овладел всем побережьем Эгейского моря до Мраморного моря. В ближайшие годы Филипп завершил начатое дело: распространил свое господство до Черного моря и Дуная, и обратился в широком масштабе к проведению агрессивной политики в национальном духе. Македонское царство при Филиппе, по мен шей мере, удвоилось в сравнении с прежними его размерами, и македоняне стали тепе большим народом.
Ясно, в чем заключался центр тяжести политики Филиппа: он стремился получить остов Балканского полуострова и закрепить его за Македонией. Но для того, чтобы обеспечить это положение на будущее время, чтобы придать своему царству значение большого культурного государства, было необходимо приобрести, вместе с тем, и верховенство над южной часть Балканского полуострова, т.е. над Грецией.
Обстоятельства сложились благоприятно для Филиппа: греческий мир был тогда безнадежно растерзан, греческие государства бесконечно враждовали друг с другом, внутри государств происходили беспрерывные революции, всюду шла жесточайшая беспощадная партийная борьба, пути сообщения кишели разбойниками на суше и на море; к этому присоединялась еще позорная зависимость Греции от надменного персидского царя и его сатрапов, которая основывалась, главным образом, на том, что силы греческого народа вместо того, чтобы сплотиться в борьбе против внешней опасности, разрывались и таяли от царившей внутри ненависти и зависти. Все, мало-мальски, материально обеспеченные и культурно образованные элементы греческого общества жаждали появления сильной власти, которая ввела бы порядок и безопасность внутри страны и восстановила престиж нации за ее пределами. Филиппу нужен был только предлог, чтобы достигнуть поставленной им себе цели, и такой предлог нашелся: смуты в Фессалии и ограбление жителями Фокиды, области средней Греции, сокровищ Дельфийского храма. Филипп вмешался в эти дела. Одновременно с войной против Афин он одолел фессалийских тиранов и положил конец, в так наз. Священной войне, государству фокидских наемников; благодаря этому, он на долгое время привязал Фессалию к Македонии, а в средней Греции привлек на свою сторону значительное число приверженцев, образовавших македонскую партию. И в Пелопоннесе к Филиппу примкнула большая часть мелких государств, чтобы, при его помощи, обеспечить себе независимость от притязаний Спарты.
Взрыв новой войны с Афинами, к которым примкнули Фивы, завершил все: после Херонейской битвы (338 г.) все греческие государства, за исключением Спарты, объединились на конгрессе в Коринфе в одно союзное государство, ставшее под руководительство Филиппа; он провозгласил общий земский мир, положил предел распрям между отдельными греческими государствами, тяжбы которых должны были отныне разбираться пред союзным судом, гарантировал существующие в каждом государстве конституции и действующее право и воспретил на будущее время всякого рода революции и насильственные реформы в области имущественных отношений.
На Коринфском конгрессе объявлен был и национальный поход против Персии. С Персидским царством Филипп вступил в соприкосновение после того, как он утвердил свое господство над Фракией; он дал приют при своем дворе возмутившимся персидским сатрапам, завязал сношения с малоазийскими правителями, стоявшими в оппозиции к персидскому царю; персы, с своей стороны, поддерживали противников Филиппа во Фракии, и в 341 г. даже вели с ним небольшую воину.
Раз Филипп хотел представить себя эллином и дать Греции прочную организацию, он должен был усвоить себе и национальную программу греков, среди которых мысль о борьбе против персидской державы никогда не забывалась; эта борьба была тем же, чем впоследствии, в течение многих веков, была борьба с неверными для христиан Запада. Континентальные греки никогда не могли примириться с тем, что их малоазийские сородичи, некогда освобожденные ими от персидского ига, снова подпали под него со времени "Царского мира в 387 году.
В 336 году Филипп отправил своих полководцев, Пармениона и Аттала, в Малую Азию, и они начали военные действия против персов в Ионии и на Геллеспонте. Но война велась без достаточной энергии, и сам Филипп держался от нее в стороне. Ясно, что цель Филиппа была иная, чем цель греков; центр тяжести для Филиппа лежал пока в Европе, и на войну с персами он смотрел исключительно как на оборонительную войну, имевшую задачей обеспечить его царство со стороны Персии. Если бы ему удалось освободить греческие города в Малой Азии и вместе с тем вырвать из рук персов господство над береговыми городами, расположенными на границах с Македонским царством, он считал бы свою цель достигнутой и, быть может, дальше не пошел бы.
Филипп сумел методически и разумно развить силы своего государства, воспользоваться ими и увеличить их. Одною из главных его заслуг было, несомненно, сформирование национальной армии, которая, постепенно возрастая, благодаря обязательности военной службы, доведена была до очень значительной для того времени цифры - 40.000 человек. Но Филипп не только сформировал армию, он дал ей и необходимую дисциплину и военную выправку. Благие последствия введенной царе военной реформы быстро сказались: различные части, из которых состояло Македонское царство, стали чувствовать себя одним целым, а македоняне - одним народом; вновь при обретенные области срослись с древней Македонией. Последняя, в противоположность раздробленной на множество городов-государств Греции, представляла собой, действительно, единое государство.
Другою, не менее важною, заслугою Филиппа было приобщение его народа к эллинской куль туре. Дело это началось при предшественниках Филиппа; при нем оно продолжалось, причем культура стала постепенно проникать и в толщу македонского парода. Пример царя, которого один современный ему греческий писатель называл "другом литературы и образования", заразил двор, и македонская аристократия, сделавшись образованной частью нации, заняла, естественно, влиятельное положение. Чтение всевозможных лекций, которое, по-видимому, ввел Филипп при своем дворе и которое, прежде всего, предназначались для окружавших его пажей, имело целью заботу об образовании молодого поколения.
Филипп был тонкий и трезвый политик. Он ясно сознавал те цели, к которым стремился, со строгою логикой проводил свои планы, быстро исполнял их. Он всегда умел как-то оставаться загадкой для своих противников, являться им всегда не с той стороны и не в том направлении, как они ожидали. Человек по природе страстный, он, когда то было нужно, умел быть полным господином своих страстей. Совершенную противоположность представляла его супруга, Олимпиада, дочь эпирского царя Неоптолема, ведшего свой род от мифического героя Ахилла. Красавица собой, полная внутреннего огня, страстная, честолюбивая, она была горячо предана таинственным культам Орфея и Вакха. По преданию, во время ночных оргии, Олимпиада впереди всех носилась в диком исступлении по горам. Во сне она видела те же фантастические картины, которыми был полон ее ум. За день до свадьбы, по преданию, ей, будто бы, приснилось, что вокруг ее шумит грозная буря, яркая молния ударила ей в чрево, в него блеснул яркий огонь, пожирающее пламя которого широко распространилось и затем исчезло.
Филипп, вскоре после свадьбы, увидел сон, будто он кладет на чрево Олимпиады печать, на которой был вырезан лев. Оба сна были истолкованы в том смысле, что у Филиппа и Олимпиады родится сын "огненного и львиного характера".