Каковы же были политические симпатии Апулея, его взгляды на современное ему общество и оценка им различных явлений общественной жизни? Прямого ответа на все эти вопросы сам Апулей не дает; описывая с большим искусством нравы и людей своего времени, он старался избегать острых тем, но анализ его творчества позволяет нам все же сделать известные выводы.
Мировоззрение Апулея ясно определялось теми философскими и религиозными идеями, которые он неуклонно проповедовал и развивал во всех своих произведениях, начиная от чисто философских работ и кончая авантюрно-бытовым романом "Золотой осел": сущность философских взглядов Апулея составляло сочетание идеалистического учения Платона с мистикой неопифагорейцев, что являлось характерным во II в. для господствующих классов эпохи империи. Для общественно-политической позиции Апулея показательно то, что широко используя свой сатирический талант для показа ярких картин социальной жизни римской провинции, он все же нигде не дал серьезной критики существующего политического строя. Как в общественной, так и в литературной деятельности Апулей не ставил целью обличение недостатков и пороков высших классов общества, а стремился главным образом развлечь читателей и слушателей. Откликаясь на события текущей жизни, он не затрагивал основных принципиальных вопросов. Так, обличая солдат-легионеров, притеснявших мирное население ("Метаморфозы"7 IX), он не касался высших военных чиновников; критикуя судебные учреждения, не вывел ни одного судьи-взяточника, ограничиваясь лишь общей декларацией по поводу продажности судей (там же, X, 33). Даже блестящая сатира на жрецов сирийской богини, которых Апулей выставляет в их настоящем виде, как воров, распутников и шарлатанов (там же, VIII, 26-31), в значительной мере теряет свою остроту из-за "благочестивого" конца всего романа.
Апулей не является сатириком в полном смысле этого слова, у него есть лишь элементы сатиры, которой он умело пользовался при разоблачении ростовщиков, эксплуататоров-рабовладельцев, обманщиков-гадателей, жрецов и колдунов, обирающих простой народ. Сатирически изобразил Апулей и богов древнего Олимпа, очеловечив их и приблизив к персонажам античной комедии. Рассказывая сказку об Амуре и Психее, Апулей пользовался различными речевыми и стилевыми приемами, чтобы представить Венеру и других богинь в виде настоящих обывательниц-кумушек, сплетничающих по поводу друг друга. Происходило явное несоответствие между положением, занимаемым богами, и их поведением: грозный отец богов и людей, Юпитер, представлен Апулеем как добродушный отец многочисленного семейства, постоянно нарушающий к тому же своими любовными похождениями Юлиев закон, принятый людьми. Человеческие законы оказались действительными и для богов: подобно тому как на земле объявляли через глашатая о беглых рабах, так Меркурий объявил о бегстве Психеи, служанки Венеры; боги являлись на собрание по списку, составленному девятью музами, и за неявку на собрание должны были платить большой штраф, Юпитер должен был узаконить брак Амура и Психеи, иначе он считался недействительным; есть и много других мест подобного рода. Боги с их мелкими интересами, жадные и завистливые, были низведены до уровня простых обывателей, и современники Апулея узнавали в них знакомое им общество с его интересами и запросами.
Произведения Апулея и в первую очередь его увлекательный роман "Золотой осел" были рассчитаны на вкусы определенных групп, не народа, а средних состоятельных кругов античного общества, видевших в литературе лишь развлекательное чтение. Не ставя перед читателем никаких острых социальных проблем, Апулей вполне удовлетворял вкусам своей публики, развлекая ее, и попутно и увлекая в дебри мистики и суеверия. Ироническое отношение Апулея к религии и его насмешки над суевериями различных сект не помешали ему самому быть убежденным проповедником религиозного культа богини Изиды, хотя и здесь поведение жрецов вызывало его неодобрение ("Метаморфозы", XI, 28-29).
Безотрадные картины нищеты и бесправия простого народа, показывающие его тяжелую жизнь во всей ее неприглядности, даются Апулеем не с целью вызвать сочувствие или сострадание к бедняками угнетаемым рабам, так как они сами выставлены в весьма непривлекательном виде. Апулей показывает их невежественными и грубыми людьми, жадными и жестокими, и в большинстве случаев не вызывающими сожаления у читателей. Такого рода картины вряд ли смогли смягчить сердца даже сентиментально настроенных читателей, а ирония, часто скрытая в самом тоне автора и отвлекающая от самого сюжета, придавала лишь особую остроту и пикантность отдельным эпизодам. Пестрая толпа действующих лиц с их причудливо фантастическими приключениями, о которых Апулей повествовал со свойственным ему юмором и меткой наблюдательностью, помогала Апулею уводить читателей от реальной действительности и забавлять их сочетанием грустного и смешного, реального и чудесного, что он и обещал выполнить в начале своего "Золотого осла".
Если сопоставить Апулея с крупнейшим сатириком его времени греческим писателем Лукианом, остро критикующим современность и вскрывающим порочность самих устоев рабовладельческого строя, то станет очевидным, что Апулей не поднимался над общим уровнем современного ему общества. Даже в обработке одного и того же сюжета о чудесном превращении человека в осла виден различный подход к этой задаче у обоих писателей и у Лукиана, рассказывающего о приключениях осла, финал рассказа носит характер пародии, забавляющей читателя; у Апулея конец романа содержит проповедь культа Изиды.
Сравнивая Апулея с другим замечательным сатириком древности, римским писателем Петронием, автором бытового романа, можно также отметить, что сатира Петрония намного острее и содержательнее. В своем весьма реалистическом романе Петроний нигде не морализирует, никого не поучает, но проникая в самую глубину современного ему общества, дает блестящую картину его распада. Апулей не создает ни одного типа такой глубины и правдивости, как Трималхион Петрония, а реалистическое описание своей эпохи часто строит и развертывает на фоне авантюрных приключений и мистических настроений.
Но не только религиозно-мистическая направленность творчества Апулея говорит с очевидной ясностью о его консервативных взглядах, об этом же говорит и откровенная лесть по адресу высших римских чиновников. В качестве известного ритора-софиста Апулей произносит хвалебные речи в честь римских правителей в провинции Африки - Лоллия Авита, Клавдия Максима, Севериана и других, превознося их заслуги перед местным населением. В книге II "Золотого, осла" Апулей с чувством благоговения рассказывает о том, как жрец Изиды читает (молитвы о благоденствии верховного правителя, почтенного сената, всадников и всего римского народа".
Блестящий оратор, с большим мастерством применяющий усвоенные им уроки риторики, Апулей хорошо знал свою аудиторию и умело пользовался накопленными им знаниями по различным отраслям науки, главным образом по философии и литературе. Поучая слушателей, он в своих выступлениях цитировал греческих и латинских писателей, поэтов и прозаиков, рассказывал исторические и литературные анекдоты, приводил забавные афоризмы, пересыпая речь намеками на события, известные и понятные его аудитории. Его выступления часто имели вид импровизаций, но Апулей несомненно пользовался заранее подготовленными по определенному шаблону высказываниями по тому или иному поводу. Взвешивая каждый свой жест и каждое слово, Апулей выступал с огромным успехом по всей провинции Африке, главным образом в Карфагене. Конечно, были и у него, как говорил сам Апулей, завистники, которые не разделяли всеобщих восторгов от выступлений этого типичного оратора-софиста. Но кто были эти завистники, нам не известно, по-видимому, они не имели большого влияния и не могли причинить Апулею никакого вреда. Местные власти несомненно пользовались услугами Апулея как декламатора, выступающего с тематикой, далекой от актуальных политических вопросов современности и развлекающего толпу блестящими пустыми риторическими рассуждениями.
Поэтические жанры, преобладающие в "золотом веке" римской литературы, т. е. в эпоху становления империи, во II в. уступили место прозе, столь характерной для "серебряного века". Даже такой высоко поэтический сюжет, как роман Амура и Психеи, изложен не в стихах, что было бы вполне уместно для передачи этой очаровательной сказки, а передан прозой. Но проза в этот век часто подражала поэзии, отличалась ритмичностью, сохраняла чисто поэтическую фразеологию: в ней широко Применялись созвучия окончаний, аллитерации и другие приемы поэтического языка.
Словарный состав произведений Апулея, обогащенный литературными источниками, подвергся также несомненному влиянию и пополнению из живого народного языка, который Апулей слышал и воспринимал во время своих многочисленных и многолетних путешествий по Греции, Африке, а также в Риме. Известное влияние на язык Апулея оказала процветавшая тогда деятельность римских "архаистов", направленная на подражание авторам доцицероновского периода, а это в свою очередь обусловливало и самый выбор слов для художественных произведений. Апулей отдал дань "архаическим" веяниям своего времени; применяемые им устарелые и редкие слова, которыми он пользовался наряду с оборотами, введенными из живого разговорного языка, придают особую оригинальность его языку. Отмечается у Апулея также склонность к образованию новых слов, встречается много малоизвестных или даже просто неизвестных слов, которые оп часто создает сам, соединяя два понятия в одно, а также вводя новые уменьшительные имена.
Стиль Апулея чрезвычайно индивидуален: усвоенное им в совершенстве риторическое искусство наложило отпечаток и на его манеру письма, характеризующуюся сочетанием метких народных выражений и изысканных речей, составленных по правилам риторики. Все это придает его стилю несколько претенциозный и манерный характер, что было тогда в большой моде.
В качестве образца стиля Апулея приведем лишь один отрывок, который даже в переводе дает известное представление о своеобразии этого автора. Характеризуя одну из ненавистных Луцию хозяек, которая жестоко обращалась с злополучным ослом, Апулей говорит о ней так: "Не было такого порока, который отсутствовал бы у этой негоднейшей женщины, но все гнусности в нее стекались, словно в грязную помойную яму: злая, шальная, до мужчин охочая, до вина падкая, упорная, непокорная, в гнусных хищениях жадная, на глупые издержки щедрая. Презирая и попирая законы божественных небожителей, исполняя вместо этого пустые и праздные обряды некоей ложной и святотатственной религии и заносчиво утверждая, что чтит единого бога, всех людей и несчастного мужа своего вводила она в обман, сама с утра предаваясь пьянству и постоянным блудом оскверняя свое тело".
Этот отрывок, кроме своих необычайно замысловатых внутренних рифм и аллитераций, интересен еще и по содержанию, так как в этой характеристике женщины, почитающей какого-то единого бога, исследователи видели изображение, христианки в устах языческого писателя.
Апулей одинаково искусно владел различными стилями, изменяя их в зависимости от темы. В своей "Апологии", в которой он стремился подражать Цицерону, он менее всего применял риторические украшения, которым так много места уделено в его "Флоридах". Что касается стиля "Золотого осла", то здесь скрещивается несколько стилистических линий: простой стиль прозаического произведения, свойственный Апулею при сатирическом изображении отдельных лиц и различных явлений обыденной жизни, уступает место напыщенному и высокопарному стилю в мистических частях романа. Особенно это проявилось в последней XI книге "Золотого осла", где Апулей пускается в благочестивые размышления и религиозные наставления.
Сам Апулей был чрезвычайно высокого мнения о своих талантах, постоянно и много говорил о себе, о своих научных занятиях, о своих разнообразных знаниях и т. п., что являлось обычными темами всех ораторов-софистов.
Слава Апулея не только как писателя, но и как чародея была очень велика, чему несомненно способствовало возбужденное против него обвинение в магии и, хотя в свое время он и оправдал себя перед судом, но репутация мага прочно укоренилась за ним не только до конца его жизни, но и после смерти. Апулей был широко известен главным образом у себя на родине в Африке, о чем свидетельствуют упоминания о нем его соотечественников - христиан и язычников. Апологет христианства Августин считал его чародеем и называл философом-платоником (Aug. De civ. d. VIII, 12,14,19). Сидоний Аполлинарий и другие писатели отзывались о нем с большим уважением. Апулей был местной знаменитостью и как бы родоначальником африканской латинской литературы, давшей в течение четырех последующих веков целую группу талантливых авторов.
Но наиболее популярным Апулей как блестящий и талантливый писатель стал в средние века, и особенно в эпоху Возрождения, а также и в XVIII в. Ряд вставных новелл из "Золотого осла" использовал Боккаччо в "Декамероне". Особенно большой известностью пользовалась в литературе сказка об Амуре и Психее, обработанная впоследствии различными писателями. Эта сказка, раскрывающая бесценные красоты народного творчества, встречающаяся в фольклоре многих народов (ср. например, с "Аленьким цветочком" в изложении С. Т. Аксакова), в позднейшее время подвергалась различному истолкованию. Первый, кто заинтересовался ею, был церковный писатель V в. и. э.- Фульгенций, пытавшийся придать поэтическому рассказу о любви Амура и Психеи мистически-аллегорический характер. Он видел здесь не литературный вариант народной сказки или истолкование греческого мифа об Амуре и Психее, а сказание о страданиях человеческой души Psyché, разлученной с источником счастия и благодати и обретшей его вновь после долгих испытаний и заблуждений.
Этот сюжет мы находим также и в новой литературе, в частности у польского писателя Жулавского и у Лафонтена. У нас в России эта сказка была использована Богдановичем в его "Душеньке", была хорошо известна А. С. Пушкину, любившему и охотно читавшему Апулея.
Для советского читателя Апулей, несмотря на все его мистические рассуждения, представляет большой интерес не только как блестящий и занимательный рассказчик невероятных приключений заколдованного осла, но и как острый талантливый бытописатель своего времени, знакомящий нас с жанром бытового "античного романа" и показавший благодаря своему замечательному таланту яркую картину современного ему античного общества, явно клонившегося к упадку.