1. ВАЛЕРИЙ ФЛАКК

О наиболее талантливом из эпических поэтов I в. н. э. Валерии Флакке [1] до нас не дошло никаких биографических сведений, кроме одной фразы в сочинении Квинтилиана; в той главе, которую он посвящает обзору римской литературы, он пишет: "Мы много потеряли в лице Валерия Флакка" (X, 1, 90), из чего видно, что Валерий Флакк был достаточно известен и ценим. Квинтилиан выпустил свою книгу в начале 90-х годов (предположительно в 92 г.); к этому же времени можно, следовательно, отнести смерть Валерия Флакка. О годе и месте его рождения ничего неизвестно.
Из первых стихов его поэмы заключают, что он принадлежал к "коллегии пятнадцати" (квиндецемвиров) - жреческой организации, членам которой разрешалось хранить у себя в доме изречения кумской сивиллы; именно об этом говорит Валерий Флакк:

Феб! Мне учителем будь, если кумской пророчицы книги
В доме своем я храню, если лавром зеленым достоин
Голову я увенчать[2]
(I, 5-6)

Члены этой коллегии принадлежали обычно к знатным и состоятельным семьям; на этом основании исследователями отвергается предположение, что Марциал, говоря в одной эпиграмме (1, 76) о бедном поэте Флакке, подразумевает автора "Аргонавтики".
От Валерия Флакка до нас дошла поэма "Аргонавтика" (Argonauticon libri), обрывающаяся на половине VIII песни. Оставил ли Флакк свою поэму незаконченной, или ее конец до нас не дошел, неизвестно.
Время написания поэмы определяется точно по введению к ней, обращенному к Веспасиану и написанному в год взятия Иерусалима Титом, т. е. в 70 г. Обращаясь к Веспасиану, поэт просит его быть милостивым "к тому, кто поет о древних деяньях".
От Домициана же, который тоже пробовал свои силы на поэтическом поприще, Валерий Флакк ожидает поэмы о походах Тита:

... Только твой сын всему миру сумеет
Бой в Идумее воспеть и брата, в пыли от сражений,
С факелом ярким в руке берущего башни Солима.
(I, 11 - 13)

Это панегирическое посвящение поэмы Флавиям, занимающее только 20 стихов, является единственным открытым упоминанием о них на протяжении всей поэмы, но завоевательная восточная политика Веспасиана едва ли могла найти себе более яркого идеолога, чем Валерий Флакк.
Миф о походе аргонавтов был уже изложен в форме эпической поэмы Аполлонием Родосским[3] в III в. до н. э.; эта поэма была почти буквально переведена на латинский язык Варроном Атацинским в I в. до н. э. Для того, чтобы браться вновь за этот миф, один из древнейших мифов Греции, и посвящать Веспасиану поэму, столь далекую от современности, надо было иметь определенную причину, связывающую повествование об этой седой старине с живой действительностью. Этой причиной была совершенно ясно определившаяся еще при Юлиях политика римских императоров, ориентировавшаяся на закрепление римского владычества в восточных провинциях и направленная на расширение владений империи именно на Востоке, всегда грозившем бедой, в противоположность уже замиренному и латинизированному Западу. Валерий Флакк и взял на себя задачу пропаганды военной политики по отношению к Востоку в форме обновленного сказания "о древних деяниях". Герой поэмы Валерия Флакка, Язон, имеет только одну общую черту с Язоном трагедии Эврипида и поэмы Аполлония - свое имя. Вместо лживого, робкого и коварного Язона, соблазнителя, убийцы мальчика Апсирта и неверного мужа, беспомощного и постоянно падающего духом Валерий Флакк изображает очень храброго и надменного витязя, ценящего выше всего славу и честь, сознательно идущего на любое рискованное предприятие, т. е. подлинного римлянина в его лучших и худших чертах. Между тем как в поэме Аполлония Язон едет в Колхиду с тяжелым сердцем, против воли и не упускает случая пожаловаться на жестокого тирана Пелия, изгнавшего его с родины, Язон Флакка не может никого обвинять; он едет в Колхиду добровольно, предварительно обдумав этот шаг и взвесив возможности выиграть дело на родине, подняв народное восстание или обратившись к старцам:

Что ж ему делать? К толпе ль ненадежной, враждебной тиранну
Зов обратить или к старцам, когда-то любившим Эзона?
Иль положиться на помощь Юноны и девы Паллады,
В звоне оружья надежду искать за пределами моря?
Может быть вдруг из пучин, обузданных подвигом славным,
Слава возникнет! О ты, кто сердца и умы разжигает, Слава!
Цветущей он видит тебя, в нестареющей силе;
Там, на Фасида брегах ты стоишь, призывая героев.
(I, 71-78)

Обращаясь к Юноне, Язон восклицает: "Скифию дай и Фасид мне!" Перед отплытием Язон в речи к товарищам раскрывает, так сказать, программу мировой политики Рима.

Видите, други, теперь вы небесных богов мановенье.
Нашим дерзаньям великим великая светит надежда.
Мощь покажите и вы, от отцов унаследовав доблесть.
Нет, не тиранн фессалийский лукавым своим благочестьем
Нас в этот путь посылает! Сам бог, сам бог повеленье
Нам ниспослал; сам Юпитер велит, чтобы в мире широком
Многих людей скрещались пути и сплетались усилья.
Други, идите за мной, неизведанный подвиг свершите.
С радостью вспомним о нем и память оставим потомкам.
(I, 241-249)

Чтобы показать героизм Язона, Валерий Флакк вводит в V песнь новый эпизод: в то время как Язон прибывает в Колхиду, столица Ээта осаждена его братом Персием и Ээт обещает Язону за помощь золотое руно. Сражение явно примыкает к "Энеиде", а сцена, в которой Медея смотрит с городской стены на сражающиеся отряды - к "Илиаде". Однако не в этих литературных реминисценциях, неизбежных в каждой эпической поэме, заключается интерес поэмы Флакка, а в трактовке темы.
После успешного окончания войны с Персием Язон требует награды, но Ээт обманывает его и назначает ему новые испытания. Язон и здесь не сдается и негодует прежде всего на нарушение договора - опять-таки, черта, характерная для римлянина. В своем ответе Ээту и при первой встрече с Медеей Язон подчеркивает именно это:

Ты мне возврат обещал не такой, не такую надежду
Дал ты минийцам, Ээт, чтоб свое обнажили оружье
Ради тебя мы. Вот верность твоя! Вот какое коварство
Ваши веленья таят! Я нового Пелия вижу,
Новые беды встречаю. Опять повелением злобным
Нас угнетает тиранн. Но меня ни надежда ни храбрость
Ввек не покинут. Приказу покорен, в бедах непреклонен.
(VII, 89-95)

В беседе с Медеей он тоже обвиняет Ээта в лживости.

Чем заслужил я, что хочет меня он мученьям подвергнуть?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Множество скифов собрал он откуда? Зачем не велел он
Тотчас уйти мне, немедля предел его царства покинуть?
Он же надеждой манил, а теперь вероломным обманом Слово нарушил свое...
(VII, 421, 424-427)

Валерий Флакк сильно изменил эпизод встречи беглецов с братом Медеи Апсиртом. По древнейшей версии Медея убила мальчика-брата и разбрасывала по всему пути куски его тела, чтобы задержать преследовавшего ее отца; уже Аполлоний отказался от этой слишком варварской картины, но все же оставил Медею и Язона коварными убийцами; Медея составила план убийства и заманила брата ночью в храм якобы для принесения жертвы. Язон убил беззащитного юношу; у Валерия Флакка образ Апсирта в корне изменен: это смелый и жестокий варварский князь, угрожающий не только самому Язону, но и его родине. Он догоняет беглецов, когда Язон готовится праздновать свою свадьбу с Медеей на острове у устья Истра и сразу показывает свой непримиримый характер:

...руна не прошу и тебя я,
Если вернут мне, сестра, не возьму. Нет пути к примиреныо.
Нет и отмщению меры. Могу ли явиться, вернувшись,
Я перед очи отца моего, не исполнив веленья?
Иль погублю пятьдесят лишь мужей я и ввергну в пучину
Этот один лишь корабль? Нет, Греция лживая, ищет
Ныне тебя моя месть, и в огне твои грады погибнут.
Брата ты гостем увидишь, сестра, на свадьбе достойной.
Первым при браке твоем я зажгу пламенеющий факел,
Первым тебе принесу я свадебный дар...
(VIII, 270-279)

На этом эпизоде поэма обрывается; однако уже видно, что Флакк опустил мотив коварного убийства Апсирта; смерть такого Апсирта могла произойти только в открытом бою и борьба с ним имела бы целью не только защиту себя, но и охрану родины от варварского набега. Этот мотив был опять-таки очень понятен и близок каждому римлянину в ту эпоху, когда охрана границ от варваров стала самой насущной задачей императоров.
Менее существенные, но не менее характерные изменения внес Валерий Флакк и в разработку любовной темы: Язон не просит Медею о помощи, она сама предлагает ему ее, возмущенная, как и он, несправедливостью своего отца. Однако она очень горда, скоро начинает ставить свои требования и, когда спутники Язона уже подумывают о том, не выдать ли Медею брату, она обращается к Язону, требуя от него не столько любви, сколько опять-таки верности данному слову.

... один ты мне клялся.
Спутники мне не клялись. Поэтому выдать обратно
Право имеют они, ты же прав таких не имеешь.
Я за собою тебя повлеку. За то, что свершила,
Я не одна отвечаю. С тобою бежали мы вместе...
Где ж твоя верность? Рука ли моя не достойна сраженья?
Разве пе стою я смерти твоей и тех, кто с тобою?
(VIII, 422-428)

Между такими двумя властными характерами неизбежно столкновение, узел которого Флакк завязывает при первом свидании Медеи и Язона; их связь основана на обмане; Венера в образе сестры Медеи внушила Медее, что Язон звал ее. Язон думает, что Медея пришла к нему добровольно, движимая чувством справедливости.
Несомненно, если бы Флакк закончил свою поэму, то он разрешил бы еще один намеченный им конфликт: после отъезда Язона Пелий убил его родителей; поэтому страшная смерть Пелия, сваренного заживо в котле, могла трактоваться как месть за убийство ни в чем неповинных стариков, сына которых Пелий же отправил на верную гибель.
В поэму введены и некоторые сентиментальные мотивы, например трогательный плач матери Медеи и ее подруг после бегства Медеи и очень своеобразный момент - прощанье Медеи со змеем, охраняющим золотое руно. Медея, ежедневно кормившая змея и перед бегством опоившая его сонным зельем, трогательно прощается с ним как с любимым псом, и, обняв его склоненную голову, горько плачет.
На поэме Валерия Флакка можно проследить и влияние риторического образования. Его слог красив, местами даже слишком патетичен, гексаметр благозвучен. Малая известность этого произведения с точки зрения художественной незаслуженна; ее можно объяснить отчасти устарелым мифологическим сюжетом, уже не раз использованным в литературе, а отчасти тем непонятным равнодушием исследователей античной литературы, с которым они обычно относились ко многим произведениям более поздних эпох, сосредоточивая свое внимание исключительно на авторах "классических" периодов греческой и римской литературы. Между тем, изучение произведений именно этих авторов - конечно, не всех - с точки зрения их связи с современной им реальной жизнью может представить немалый интерес.


[1] Согласно Ватиканскому кодексу IX в. полное имя его было Валерий Флакк Сетин Бальб (Valerius Flaccus Setinus Baibus).
[2] Переводы отрывков поэмы Валерия Флакка сделаны М. Е. Грабарь-Пассек.
[3] См. «Историю греческой литературы», т. III. М., Изд-во АН СССР, 1960, гл. IV.
Ссылки на другие материалы: