Краткие биографические сведения о Коллуфе дает Свида; он говорит, что Коллуф жил в Египте в конце V и начале VI в. Кроме дошедшей до нас поэмы "Похищение Елены", Свида называет еще две другие поэмы Коллуфа: одну мифологическую - "О Калидонской охоте", другую, по-видимому, историческую - о персидских войнах, а также сборник хвалебных стихотворений - энкомиев. От всех этих произведений не уцелело ни одного фрагмента, а рукопись "Похищение Елены" очень плохо сохранилась. Литературы, посвященной анализу поэмы Коллуфа, не имеется.
Поэма Коллуфа начинается с очень сжатого рассказа о свадебном пире Пелея и о возникновении спора между богинями из-за брошенного Эридой яблока. Подготовка богинь к суду и самый суд описаны живо и не без юмора.
Афродита боится оказаться побежденной и зовет к себе на помощь Эротов.
Битва близка, мои дети. Придите ж родимой на помощь.
Завтра сама красота судить о красе моей будет.
Страшно - кому-то пастух отдаст это яблоко завтра?
Той, что вскормила Харит, считается издавна Гера;
Высшая власть у нее, и жезлом она царским владеет,
В битвах царицею вое Афину всегда почитают,
Только Киприда - богиня без мощи; ни власти нет царской,
Нет у меня и оружья войны, и стрел не имею.
Впрочем - чего мне бояться? Взамен наконечников острых
Лучшим владею копьем - любовною сладостной цепью.
Пояс на мне; и бич мой в руке; и лук мой натянут.
Пояс на мне, от него приняв в себя горькие стрелы,
Женщины часто страдают - но все же в живых остаются.
(85-97)
Эроты летят за матерью, и все богини направляются к Парису.
Скоро достигли они крутых перевалов Идейских.
Там, под высокой скалой, где кругом громоздилися камни,
Юный Парис сторожил стада, достоянье отцово.
Там, разделивши стада, он на двух побережьях потока
Порознь считал их: на том берегу коровы паслися,
Здесь, пересчитаны им, паслись отары овечьи.
Шкурою горной козы был одет он в ту пору; спускалась
С плеч его низко она, покрывая и спину и бедра.
А под рукой, чхоб быков погонять, держал он стрекало.
Часто случалось, что он, на отдых забравшись в пещеру,
Песню звенящую петь заставлял тростники луговые.
Часто, бывало, напев заведя близ овечьих загонов,
Он забывал о быках и об овцах заботы не ведал.
Иль, соблюдая прекрасный обычай пастуший, нередко
Пана он чтил иль Гермеса свирели прелестным напевом.
Псы замолкали тогда, мычанье быков затихало.
Только в дыхании ветра·, своей лишенная речи,
С высей Идейских ему в ответ откликалася Эхо.
И отдыхало вокруг, на пастбище пышно зеленом,
Сытое стадо быков, подогнув тяжелые ноги.
(101-120)
Богини обещают Парису свои дары. После обещания Афины: "Верь мне, тебя научу походам и доблести в битвах" (143), - Гера пытается соблазнить Париса царской властью, причем указывает, что царю личная храбрость вовсе не нужна. Это маленькая, но характерная черточка той поздней эпохи, когда жил Коллуф и когда царь уже не был полководцем, а за него воевали другие. Гера говорит:
Я властелином тебя над Азией всею поставлю.
Презри же воинский труд. На что владыке сраженья?
Царь повеленья свои дает и храбрым, и робким.
Славу стяжают не все, кто верно служит Афине.
Часто любимцев Энйо без времени смерть настигает.
(148-152)
Афродита, же, сбросив с себя одежду, восклицает:
Глянь на меня и забудь о походах. Меня призовешь ты -
И позабудешь о царском жезле и о странах азийских.
Дел я военных не знаю. На что Афродите оружье?
Женщины много скорее красою стяжают победу.
Дам вместо доблести я прелестную женщину в жены,
И не на царский престол ты взойдешь, а на ложе Елены.
(159-164)
Афродита побеждает соперниц и зло издевается над ними, особенно над Афиной.
Что величаешься тщетно пустою ты славой, Афина?
Брачные узы тебя не родили, и мать не питала;
Нет - лишь железа удар, бесчувственный корень железный
К жизни воззвал, не рождая, тебя из отцовского мовга.
Ты, что одеждою медной от глаз свое тело скрываешь,
Ты, что любви избегаешь, гоняясь за делом Ареса,
Ты примиренью чужда и с согласием ты не знакома.
(179-185)
Этим заканчивается первый раздел поэмы. Далее сухо рассказывается, как Парис построил корабль, мимо каких берегов он плыл (дается только перечисление поселений Фракийского и греческого побережья Эгейского моря), как в Спарте его приняла Елена и, пораженная его красотой, сочла его сперва за Эрота, потом за Диониса. Объяснение Париса с Еленой настолько кратко и неясно, что вызвало предположение Абеля об утрате или перестановке ряда стихов. Парис сухо и кратко сообщает Елене о том, что она предназначена ему в жены Афродитой. При этом он, по-видимому, либо намекает на то, что и Елена об этом знает, либо просто льстит ей, восхваляя ее ум и сравнивая спартанок по уму с мужчинами.
Что говорить мне? Тебя ль мне учить? Ты знаешь так много.
Если такими, как ты, родятся в Аргосе жены,
Только лишь членами тела они нас немного слабее,
Всем остальным же подобны мужам и на жен непохожи.
(298-301)
В своем ответе Елена ни в какой мере не оправдывает такого высокого мнения об ее уме. Она проявляет странное любопытство, а не любовь к Парису, говоря:
Ты мне ответь, чужестранец, правдива ль молва, что твой город
Встарь Посейдоном заложен, основан самим Аполлоном.
Да, я б хотела узреть богами воздвигнутый город.
Пастбища те увидать, где стада Аполлона паслися.
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
Встань же скорее и в Трою меня увези ты из Спарты.
Я за тобою пойду, если брак наш вершит Киферея.
Я не боюсь Менелая. Пускай меня Троя увидит.
Знаешь ведь ты - Менелая природа не сделала храбрым.
(305-314)
Бегство Елены обосновано очень слабо. Правда, в этом месте включены стихи, сходные со стихами из "Одиссеи" [1] о двух воротах, из которых вылетают правдивые и ложные сны, так что можно понять, что Елена действует бессознательно, как бы во власти наваждения. На это же, по-видимому, намекают в дальнейшем и слова Елены, которая является своей дочери Гермионе во сне и говорит:
Муж, к нам прибывший вчера, меня обманул и похитил.
Горько ты плачешь, страдая, дитя; но меня не суди ты.
(377-378)
Бегство описано в нескольких стихах, и к нему непосредственно примыкает последний эпизод поэмы - плач дочери Елены, Гермионы, ищущей свою мать. Она обращается с жалобами к подругам, те пытаются ее успокоить, но Гермиона безутешна.
Мать моя, где же ты скрылась? Иль, в диких трущобах блуждая,
Стала добычей ты диких зверей? Но даже и звери
Все пред тобою трепещут, пред кровною дочерью Зевса.
Может быть, ты с колесницы упала? В пыли придорожной
В чаще дубравы дремучей лежит твое тело, быть может?
Но ведь кустарника чащи и дебри тенистого леса
Все я, ища, обошла и даже все листья разрыла.
Тела там нет твоего. Нет, лес обвинять не могу я.
Или в текучих струях Еврота, реки плодоносной,
Водная скрыла тебя глубина во время купанья?
Нет, и в потоках речных, и в пучинах глубокого моря
Только наяды живут, а женам они не опасны.
(351-362)
Проснувшись, Гермиона взывает к отцу, умоляя его вернуться с Крита. Парис с Еленой прибывают в Трою, и поэма кончается стихами:
Троя открыла засовы высоких ворот и впустила
Сына к себе своего. Он вернулся, привезший злосчастье.
(391-392)
Поэма Коллуфа по содержанию примыкает к киклической поэме "Киприи". Однако можно усомниться в том, что Коллуф, даже если он имел в своем распоряжении хотя бы части "Киприй", значительно их использовал. Ничего типичного для древних эпических поэм у Коллуфа нет. Вся трактовка мифа, образы Афродиты и Париса гораздо ближе к эллинистической поэзии, чем к эпосу: Афродиту сопровождают Эроты (большое число Эротов характерно для эллинистических произведений, как поэтических так и изобразительных, между тем как в эпосе Эрот вообще не играет роли). Как сцена, в которой Парис является типичным пастухом поздней буколики, так и речи Афродиты о прелестях любви и ее преимуществах перед доблестью характерны для эллинизма и его римских подражателей. Бегство Елены истолковано как "обман" со стороны Париса, сама же Елена названа в обращении Париса к ней "мудрой" (πινυτή). Не исключена возможность связи с идиллией XXVII Феокрита (считающейся неподлинной), которая начинается стихом:
Был пастухом и Парис, что разумную выкрал Елену.
Эпитеты "мудрая", "разумная", по нашим представлениям, очень мало подходят Елене, однако они употреблены в обеих поэмах.
Кроме того, XXVII идиллия сводится по существу к рассказу о том, как упорную и самоуверенную девушку, которая считала себя умной и стойкой, сманивает ловкий соблазнитель. По-видимому, и миф о похищении Елены в эллинистической поэзии трактовался в обычном для этой эпохи чисто любовном плане. Эту трактовку и передает Коллуф.
Второй частью поэмы, составляющей особое поэтическое целое, является плач Гермионы, примыкающий к обычному типу "плачей"; в нем тоже есть намек, который может быть сопоставлен с мифом о похищении наядами красавца-юноши Гиласа (миф этот рассказан и у Феокрита, и в поэме Аполлония Родосского).
Со стороны стихосложения обе основные части поэмы - спор богинь и плач Гермионы - построены тоже в эллинистической манере, сравнительно небольшими законченными по смыслу отрезками по 3-4 стиха.
Сравнительно небольшой размер всей поэмы без разделения на песни сближает ее с такими эпиллиями, как "Диоскуры" Феокрита или "Европа" Мосха.
Наконец, последним указанием на близость Коллуфа к эллинистическим, и в частности буколическим, образцам являются некоторые доризмы, встречающиеся в его поэме и совершенно неестественные для V в. н. э.
Переходы между основными частями поэмы очень сухи и только перечисляют факты и названия, что тоже несколько напоминает сухие дидактические и географические экскурсы эллинистических поэм.
Мы видим, что Коллуф использует не столько материал эпоса в подлинном смысле слова, сколько материал эллинистических эпиллиев. Может быть, его поэма даже просто литературная компиляция, автор которой соединил вместе две различные поэмы. Подтверждением этому может служить то обстоятельство, что основные части поэмы "Похищение Елены" отличаются своей законченностью, а связующие их части - крайним несовершенством.