5. ГИМНЫ

а. "Гимн к Зевсу"
"Гекала", "Айтин" и "Ямбы", как и некоторые другие немногочисленные фрагменты произведений Каллимаха, дошли до нас, как мы видели, лишь в папирусных отрывках. Иначе обстоит дело с шестью гимнами, текст которых дошел до нас полностью в средневековых списках. В этой рукописной традиции последовательность гимнов следующая: 1) "Гимн к Зевсу", 2) "Гимн к Аполлону", 3) "Гимн к Артемиде", 4) "Гимн на остров Делос", 5) "Гимн на купанье Паллады" и 6) "Гимн к Деметре". Однако указанный порядок едва ли соответствует хронологической последовательности гимнов. Вопрос о том, к какому литературному жанру их следует отнести, не раз вызывал споры среди филологов. Иные склонны были относить их к разряду произведений придворной поэзии, писавшихся по заказу Птолемеев, другие усматривали в них стихотворения, предназначавшиеся для декламации на торжественных празднествах, посвященных богам. В настоящее время можно считать доказанными два положения. Во-первых, нет никакого сомнения, что в гимнах Каллимаха мы имеем дело с произведениями книжными, рассчитанными на чтение, во-вторых, они лишь поверхностно подражают формам религиозного славословия, преследуют не культовые, а чисто художественные задачи и вследствие разнородности содержания вовсе не образуют единства, принадлежа по существу к различным жанрам. "Гимн к Зевсу" и еще более определенно "Гимн на остров Делос" и "Гимн к Аполлону" имеют, бесспорно, политическую направленность. Три других: "Гимн к Артемиде", "Гимн к Деметре" и "Гимн на купанье Паллады" - по-видимому, не преследуют никаких политических целей и по своим художественным задачам близки к поэме "Гекала" и стихотворной новелле об Аконтии и Кидиппе. Именно в таком порядке гимны и будут нами разобраны. Гимны очень интересны тем, что они несравненно яснее, чем другие произведения Каллимаха, раскрывают его внутренний облик, в частности две типичные для него черты: скептицизм и иррелигиозность.
Каллимах чужд наивной вере отцов, но далек и от всякого рода мистических настроений, уже хорошо знакомых обществу его эпохи. Народные верования и мифы интересуют его не с религиозной, а только с художественной стороны.
Самый короткий из гимнов Каллимаха - "Гимн к Зевсу", содержащий всего 96 стихов, - по мнению большинства исследователей, написан поэтом в молодости, т. е. относится к первым годам правления Птолемея Филадельфа, или, иначе говоря, к тому периоду жизни Каллимаха, когда он стоял еще очень далеко от двора Птолемеев.
Вопрос, которым открывается текст этого гимна: "Кто, как не Зевс, должен быть на пиру почтен возлияньем?" - предполагает обстановку симпосия; этому соответствует и полушутливое содержание произведения, выполненного поэтом с большим мастерством и, несомненно, рассчитанного на дружеский, тесный кружок знатоков поэзии и товарищей по искусству. И речевая, и версификационная стороны этого гимна разработаны с тонкостью, напоминающей чеканные работы александрийских мастеров, а игра литературными реминисценциями и стилевыми приемами поэзии рассчитана либо на исключительного ее знатока, либо на профессионала. Гимническая форма стихотворения здесь только внешность: хотя оно и обращено к божеству, но благочестивого чувства в нем нет, и тем с большей ясностью выступает перед нами иррелигиозность Каллимаха.
Поэт обещает слушателю, вернее читателю, поведать историю появления Зевса на свет и сразу же оказывается в затруднении, так как не знает, где собственно этот бог родился, - в Аркадии или на Крите?
Как же тебя мне назвать? Диктейским? Иль лучше - Ликейским?
Дух мой сомненьем объят: где рожден ты? Ответа не знаю.
Кто говорит о тебе, что в Идейских горах ты родился,
Зевсом аркадским иные зовут; чьи же речи не лживы?
Впрочем, - "критяне - лжецы"; говорят они, будто на Крите
Зевса могильная насыпь; но ты же не умер, ты - вечен.
(4-9)
Развитие темы оригинально: показ тайных родов богини Реи, утаивающей от своего божественного мужа Крона рождение его последнего ребенка - Зевса. Передачу этого древнего теогонического сказания, примитивность сюжета которого культурному эллинистическому обществу уже давно казалась наивной, Каллимах окрасил юмором якобы серьезной трактовки архаичных моментов традиционного сюжета; рассудочность тона применительно к их изложению создает характерный для Каллимаха стилевой контраст формы и содержания. Иное художественное задание преследовал Каллимах в своей исторической справке о древнейшей топографии Аркадии (ст. 10-27). На основании проделанных им изысканий он хотел воссоздать картину древнейшего аркадского пейзажа, столь отличного от современного ему пейзажа этой страны. Аркадия издавна привлекала к себе внимание Каллимаха, и в списке его сочинений, сохранившемся в словаре Свиды, одно из них носит заглавие "Аркадия", так что в исторической справке о ней он мог блеснуть не только обязательными для каждого александрийского поэта мифографическими, но еще и историкогеографиче-скими познаниями. Аркадия тех далеких времен, ставшая впоследствии многоводной, была очень бедна водами, сообщает читателю Каллимах.
Волны еще не катил поток широкий Ладона,
Светлые воды свои не струил Эриманф, и безводным
Весь был Аркадии край - он теперь водоносным зовется.
Там развязала свой пояс богиня, рождавшая Зевса.
Много шумело дубов там, где ныне Яо́н протекает,
Множество шло колесниц по руслу сухому Меланта,
Был Карион многоводный в ту пору ущельем, где много
Змей обитало; и шел каменистым ложем Метопы
Путник, терзаемый жаждой, пешком перейдя через Крати^.
А под ногами его струились обильные воды.
(18-27)
Богиня, однако, добыла воду: взмахнув своей могучей рукой, Рея ударила жезлом в скалу, повелев ей произвести источник, и расколовшаяся скала родила речку, в чистых водах которой Рея и омыла младенца.
Попутно будущий автор "Айтий" объясняет читателю историю происхождения одного географического названия: эту-то речку, протекающую и теперь по Аркадии, Рея назвала Недой по имени нимфы, ухаживавшей за ней во время родов и тайно отнесшей новорожденного на остров Крит.
Спасенный от Крона хитростью Реи Зевс вскоре становится взрослым и вместе с двумя старшими братьями - Посейдоном и Аидом - приступает к дележу мира; так говорило предание. Но Каллимах и тут высказывает сомнения:
Речи старинных певцов не всегда нам правду вещают:
Будто бы Крона сынам жилище их жребий назначил;
Кто же настолько безумен, чтобы жребию выбор доверил,
Жить ли в Аиде ему иль на высях Олимпа? ведь жребий
Равные доли дает; а меж этими - целая бездна.
Пусть будет вымысел мой таков, чтобы слух ему верил.
Нет, ты не жребием власть получил, а своими руками;
Сила и храбрость твоя - вот кто твой престол охраняет.
(60-67)
Если сопоставить смысл этих стихов с общей картиной тогдашней эпохи, заполненной вечными войнами эллинистических государей, за власть и международное политическое господство, то мы без труда оценим заключающийся в них сарказм. Рассуждать о небесных владыках можно было, конечно, смелее, чем о владыках земных. Поэтому гораздо осторожнее отзывается он о всемогуществе государей. Боги, поучает Каллимах, получили каждый в свое заведывание отдельные отрасли человеческой деятельности: иной бог заботится о моряках, иной о воинах, иной о поэтах и т. д.; кем же ведает высший правитель мира, бог Зевс? Зевс, отвечает Каллимах, остановил свой выбор на той категории, которая является, бесспорно, наиболее важной: он избрал себе "градодержцев" - людей, которым подчинено все. Медники - дело Гефеста, бойцами ведает Арес, охотниками- Артемида, Аполлону принадлежат поэты, а цари - Каллимах по этому поводу повторяет стихи из "Теогонии" Гесиода- $1от Зевса цари".
Каллимах завершает "Гимн" несколько льстивой тирадой, но, может быть, скрывающей в себе некоторую иронию. Всем им, царям, даешь ты, Зевс, говорит он, счастие и благоденствие, правда, не всем одинаково, что видно и на примере хотя бы и нашего собственного повелителя (т. е. Птолемея Филадельфа), который гораздо могущественнее других. Что он задумает утром, то вечером приводится им в исполнение, разумеется, только самое важное, так как дела попроще осуществляются сейчас же, другим же царям для выполнения своих замыслов потребен бывает год, а иным мало бывает и года.
Созданный Каллимахом в молодые годы "Гимн к Зевсу" идеологически далек, разумеется, от гимна в честь Аполлона, написанного им в старости. Эта литературная шалость юного поэта раскрывает нам тогдашние его настроения и ясно показывает, что монархизм, который так ярко выражен в "Гимне на остров Делос" и в "Гимне к Аполлону", не может ни в какой мере характеризовать политические убеждения начальной поры его поэтического творчества. Это наиболее раннее произведение тем особенно и интересно, что содержит много такого, что могло быть высказано тогда только иносказательно и, надо думать, лишь в узком кружке близких поэту и верных ему людей.
б. "Гимн на остров Делос"
Чтобы понять политический смысл "Гимна на остров Делос", необходимо вспомнить, что кикладский островок Делос, с незапамятных времен посвященный богу Аполлону, после дельфийского прорицалища Аполлона являлся важнейшей общенародной святыней греков, вследствие чего политический протекторат над Делосом неизменно имел в истории Греции большое международное значение. Поскольку гимн Каллимаха, прославляющий Делос, ставит делосскую сакральную легенду в связь с царским домом Птолемеев, мы получаем возможность хотя бы ориентировочно датировать этот гимн. Стремление увязать мифическую историю Делоса с реальной историей династии Птолемеев политически могло иметь смысл только в эпоху господства Птолемеев над Делосом, которое наступает около 280 года до н. э. Дату написания гимна можно определить еще точнее, так как стихи 171-187 упоминают о нашествии галлов на Дельфы, случившемся в 277 году до н. э. Время написания гимна можно, таким образом, отнести к 277 или 276 г.
Остров Делос считался местом рождения Аполлона и Артемиды и, согласно сакральному мифу, был первоначально плавучим островом, скитавшимся по волнам Эгейского моря. Остановился он в море, только когда решил дать приют беременной Латоне. Ревнивая Гера пылала непримиримой ненавистью к любовнице Зевса и постаралась ей отомстить. Когда у Латоны наступило время родов, Гера запретила Земле давать приют роженице; ни одна гора, ни одна долина, ни один остров не посмел ослушаться приказания Геры; не подчинился этому приказанию лишь один блуждающий, незначительный островок, называвшийся тогда еще не Делосом, а Астерией. Он сжалился над несчастной страдалицей, остановился перед Латоной и принял ее к себе. Греческое слово, означающее "остров" - женского рода, и Астерия в древнем мифе получила черты красивой молодой девушки, любви которой некогда тщетно добивался верховный властитель мира Зевс. Но Астерия ответила Зевсу отказом и, опасаясь от него, бросилась с высоты Олимпа в морские воды, где обратилась в остров. Содержанием гимна Каллимаха в основном и служит мифическое сказание о чудесном превращении плавучего острова Астерии в неподвижный остров, получивший название "Делос" ("Ясный"), и о рождении на нем Аполлона. В это мифологическое повествование Каллимах внес множество мелких реалистических черт, а в мифологические фигуры - элементы психологизма. Рассказ о страданиях Латоны, ищущей и не находящей пристанища, и о страхе окрестных речных и горных божеств, сочувствующих несчастной, но не смеющих нарушить запрета грозной Геры, полон жизни. Зорко следят за скитаниями Латоны два преданных Гере божества: бог войны Арес и олимпийская вестница Ирида. Но остров Астерия останавливается перед Латоной так неожиданно и переход Латоны на его берег происходит с такой быстротой, что ни Арес, ни Ирида не успевают предупредить его и теперь опасаются гнева Геры. Положение Ареса, впрочем, не страшно: он сам является важным богом, но занимающая среди олимпийских богов подчиненное место Ирида и досадует на свою неудачу, и трепещет при мысли о каре, угрожающей ей со стороны ее повелительницы. Речь Ириды характеризует и смятенное душевное состояние богини, и ее отрицательный моральный облик. Всю вину за происшедшее она спешит взвалить на Астерию: ни один остров не осмелился ослушаться приказаний Геры, и только одна Астерия нарочно подозвала к себе проходившую мимо нее Латону! Каллимах рисует и униженно льстивое поведение Ириды, которая садится у подножья трона Геры и старается уловить ее взгляд, похожая на собаку-ищейку, всегда готовую преследовать кого угодно по первому требованию хозяина.
Эпизод с Иридой приходится расценивать лишь как шутку, внесенную поэтом в текст серьезного гимна, создававшегося, как это многие думают, по заказу самого монарха. Если считать подобного рода предположение о специальном царском заказе правильным и если вспомнить, что "Гимн на остров Делос" был написан Каллимахом около 277 г. до н. э., то предполагаемым заказчиком окажется Птолемей Филадельф, правивший Египтом как раз в то время. Что в своем гимне Каллимах стремился прославить политический авторитет и военную мощь именно Филадельфа, совершенно ясно из почтительного упоминания этого государя в центральной части повествования: когда несчастная Латона приближается к острову Косу и хочет попытаться остановиться на нем, маленький Аполлон, находящийся в ее чреве, но уже обладающий даром речи, велит ей искать другой остров, потому что на острове Косе предназначено Мойрами родиться другому богу из верховного рода Сотеров. Так, еще будучи в материнской утробе, младенец Аполлон изрекает знаменательное пророчество о новом, грядущем "боге" - сыне Птолемея Сотера, будущем Птолемее II Филадельфе, в 309 г. до н. э. родившемся именно на острове Косе.
Трусливое раболепство Ириды, как и произвол ее ревнивой и злой повелительницы, должно было вызвать у читателя неприятное впечатление; поведение самой Геры, а еще в большей степени ее прислужницы Ириды, несомненно, возмущают Каллимаха, симпатии которого принадлежат благородной, смелой Астерии. Против кого же, спрашивается, или против чего направлена поэтом созданная им аллегорическая картина? Разумеется, не против монархии Птолемеев, неограниченную власть которых Каллимах поддерживал: о них он отзывается в гимне более чем почтительно. Думается, что сатира Каллимаха направлена не на самих монархов, а на их окружение. Каллимах близко стоял к александрийским дворцовым кругам и хорошо знал их нравы. И образ придворной ищейки, вставленный им в условные рамки мифологического сюжета, восходит, конечно, к живой действительности птолемеевского двора, являясь художественным воплощением одного из жизненных наблюдений поэта.
Начиная с Александра, обожествление государей было в большом ходу в эллинистическую эпоху. Носители державной власти нередко объявлялись богами не только после кончины, но и при жизни. Культ Птолемея Сотера официально был учрежден лишь после его смерти, и в Александрии был выстроен его храм, но его сын Птолемей Филадельф стал богом задолго до смерти, получив сакральный титул "бог Филадельф" через несколько лет после предположительной даты написания "Гимна на остров Делос".
Таким образом, упоминание о нем как о "боге" само по себе должно было восприниматься современниками Каллимаха лишь как условная формула в обращениях к правящему властителю. Предвидя величие грядущего божества - Филадельфа, Аполлон, накануне собственного рождения в мир, спешит отступиться от острова, земля которого решением мудрых богинь судьбы отдавалась во владение не ему, а Филадельфу. Подобная мифологическая фикция, типичная для александрийского вкуса, вполне отвечала требованиям эллинистических венценосцев. Тема пророчества Аполлона построена у Каллимаха на наивном мотиве речи младенца в утробе матери, который вряд ли изобретен Каллимахом: скорее следует думать, что он им взят из фольклора. Каллимах преследовал здесь, помимо лести, еще и художественный расчет: наивность старинного повествовательного приема, как бы противоречащая ученому мифологическому обрамлению, давала эффект стилевого контраста, к которому любил прибегать Каллимах, и отчасти скрашивала непривлекательность пускай необходимого, но неприятного льстивого тона всего этого эпизода.
Конец гимна изображает рождение Аполлона. Латона рождает его под ветвями дикой смоковницы под пение лебедей, священных птиц Аполлона, и муз. Астерия, мифологическая персонификация Делоса, берет новорожденного на руки и нарекает его лестным и для нее самой именем: Аполлон Делосский.
Завершается гимн в духе гимнических сакральных концовок славословием в честь божества Делоса - Астерии.
в. "Гимн к Аполлону"
Политическая тематика содержится и в гимне Каллимаха к Аполлону. Текст этого гимна обнаруживает стремление автора к упрочению политической связи, установившейся к тому времени между Египтом и родиной поэта Киреной. Выгодные для купеческих и индустриальных кругов этого богатого города отношения его с державой Птолемеев политически сводились для Кирены к полной утрате ею государственной независимости. В ближайшую к Каллимаху эпоху Кирена не раз подпадала под власть эллинистического Египта, не раз и восставала против нее, возвращала себе на некоторое время самостоятельность и потом вновь теряла ее. Выяснить сколько-нибудь точно, какие ближайшие исторические события послужили поводом к написанию этого гимна, до сих 'пор не удалось. Ясно одно: он написан тогда, когда Кирена находилась в зависимости от Египта. Установить ближе дату его написания не представляется возможным, так как содержание его одинаково хорошо подходит к политической обстановке как во времена Птолемея Филадельфа, так и Птолемея Эвергета. Однако исследователи скорее склоняются к последнему предположению. "Гимн к Аполлону" открывается картиной религиозного празднества. Поэт обращается с наставительной речью к хору мальчиков, пришедших в святилище Аполлона, чтобы чествовать бога хоровой песнью и торжественной пляской, и приглашает хор быть наготове: сейчас мальчики должны будут приступить к совершению обряда. Аполлон, говорит поэт, уже вступил в пределы своего храма. Недаром же дрогнула при невидимом для людей приближении бога ветка священного лавра: значит, бог близко. Обращается поэт не к одному только хору, но и к праздничной народной толпе, приглашая ее благоговейно внимать славословию в честь Аполлона, которое скоро начнет исполнять хор. Славословие это собственно и образует основное содержание стихотворения, композиционный план которого чрезвычайно прост: он сводится к последовательному перечислению божественных функций Аполлона как сакрального покровителя стрелков, поэтов, предсказателей, врачей, пастухов. К этим основным божественным функциям Аполлона Каллимах искусно добавляет еще одну, направляя на нее главное внимание: Аполлон, подчеркивает Каллимах, является еще и покровителем городов, защитником, как мы бы выразились теперь, городской культуры, самолично закладывающим основы новых городских общин (ст. 57). Именно ему обязана своим возникновением и Кирена. Таким способом поэт подводит читателя к главной теме - к теме Кирены. Несомненно, центральным моментом всей композиции этого гимна служат те стихи (ст. 65 слл.), в которых Каллимах вспоминает мифологические времена своей родины: уже и в ту отдаленнейшую эпоху истории почва, на которой потом возникла Кирена, была прославлена богом Аполлоном. Гимн Каллимаха повествует о радости Аполлона, когда в священные дни Карней, этого величайшего национального праздника дорян, Аполлон любовался веселым хороводом юных греческих воинов, исполнявших прекрасную пляску вместе с молодыми ливиянками. Он взирал на эту священную пляску, творившуюся в его честь, с высоких вершин скалистой Миртусы и указал на пляшущих своей нимфе, имени которой Каллимах не называет.
Такое иносказательное упоминание об этой богине надлежит рассматривать как поэтизм, вполне отвечающий александрийской манере эротических трактовок мифологического мотива и стилю намеков на фигуры греческой мифологии: безымянная нимфа, возлюбленная бога Аполлона - это нимфа Кирена, эпонимное божество города. Однако некоторые исследователи склонны в эпитет "подруга" Аполлона, или, иначе, его "нимфа", вкладывать особый политический смысл и усматривать здесь намек на Беренику, дочь державного властителя Кирены, Мага, наследную царевну этого города, бывшую в 259 г. невестой, а позже и супругой царя Птолемея Эвергета. Если гимн написан в первые годы правления Птолемея Эвергета, может быть, вскоре после присоединения Кирены к Египту в 247 г., то он является одним из наиболее поздних произведений Каллимаха и принадлежит уже периоду старости поэта. С такой датировкой вполне согласуется и решительное заявление Каллимаха в этом стихотворении о своей преданности правящей александрийской династии, так как именно к этому времени двор Птолемеев становится ему особенно близок. Политическая тенденция гимна достаточно ясна: дорический город Кирена принадлежит Птолемеям законно, по божественному изволению самого Аполлона, исконного бога дорян. Киренец Каллимах называет поэтому египетского царя своим государем. Небесным патроном Кирены он желает считать Аполлона, земным же ее защитником оказывается у него Птолемей (ст. 26-27).
Заканчивается гимн задорной шуткой (ст. 105-11.3). Поэт изображает забавную сценку: к Аполлону украдкой подходит Фтон, мифологическое олицетворение зависти (φθόνος -зависть) и нашептывает ему на ухо язвительный отзыв о новом стихотворении Каллимаха; он осуждает созданный Каллимахом гимн за мелочную трактовку темы, но слова его возмущают бога, и презрительным пинком ноги он отгоняет от себя Фтона, а Каллимах советует последовать за Фтоном и Мому, богу всяческого злоречия. Художественное мастерство Каллимаха, таким образом, оправдано богом поэзии Аполлоном.
Смысл этой шутливой сценки очень показателен: поэт, без сомнения, сводит в ней с кем-то личные счеты, вероятно, стремясь предвосхитить критику со стороны кого-нибудь из числа литературных врагов, которых у Каллимаха было много. Личность человека, против которого была направ лена эта злая шутка, остается от нас скрытой. Высказывалось предположение, но недостаточно обоснованное, будто под Фтоном Каллимах разумеет Аполлония Родосского.
г. "Гимн к Артемиде"
Для уяснения общего направления поэзии Каллимаха во многих отношениях представляет большой интерес гимн в честь Артемиды. Наряду с замечательным совершенством литературной техники, в этом гимне с особой ясностью выступает свойственный Каллимаху юмор.
Сюжет гимна следующий. Артемида, еще девятилетняя девочка, сидит на коленях своего отца Зевса и, ласкаясь к нему, просит подарить ей (будущей богине-охотнице) охотничий лук и стрелы. Осторожное подражание местами детской мысли, а отчасти и детской речи, например обиходное выражение "аппа" (папочка, папа) в устах маленькой Артемиды создает настроение, роднящее мифологический древний Олимп с обстановкой жизни эллинистического дома. Артемида тянется ручонками к могучей бороде Зевса, и Зевсу это приятно.
Быстро, одна за другой, сменяются сцены. Сопровождаемая свитой маленьких нимф Артемида отправляется в кузницу Гефеста к чумазым одноглазым великанам, киклопам, которые, по ее просьбе, выковывают ей стрелы. Новая сцена: в леской хижине козлоногого бога Пана Артемида получает свору резвых, молодых собак; затем первая охота Артемиды, во время которой она ловит двух златорогих ланей. Поэт забегает вперед: когда впоследствии Артемида выросла и стала божественной, знаменитой охотницей, при возвращении на Олимп ее всегда поджидал Геракл. Народные сказания любили изображать Геракла обжорой - таким выведен он и здесь: "Не стоит охотиться за этой мелочью", убеждает он Артемиду, надо преследовать вредных крупных зверей, например кабанов; покатываются со смеху боги при виде того, с какой жадностью тащит Геракл к себе большущего вепря, легко забросив его на спину. Как этот эпизод, так и ряд других не свидетельствуют об уважении к богам; изображение олимпийских сцен дано в шутливом тоне. Каллимах использует здесь прием снижения стиля; на протяжении всего гимна выдержан контраст: с одной стороны традиционно эпический язык, спокойная и бесстрастная возвышенность которого в иных местах даже искусственно усилена, а с другой - будничное содержание, развертывающееся перед читателем в ряде невинно забавных сцен.
В текст гимна введен и характерный для поэта-александрийца мотив эротики (ст. 180-182).
"Гимн к Артемиде" изобилует и мифографической ученостью. Так, Геракл, тиринфский владыка, иносказательно обозначен в одном месте гимна (ст. 146) загадочным эпитетом "тиринфская наковальня".
Каллимах, иначе говоря, одновременно щеголяет своей начитанностью в мифографии и вместе с тем подтрунивает над подобного рода александрийской псевдоученостью, доводя ее до абсурда (ст. 120-121). "Сколько пробных выстрелов сделано было тобою?" - спрашивает с деланной серьезностью поэт Артемиду, формально подражая вопросам, нередко в старинном эпосе обращаемым сказителем к герою эпического рассказа. И сам вопрос и ответ на него носят несколько иронический характер: "Первый выстрел был направлен в тополь, второй - в дуб, и только третий - в дикого зверя". Ни в каком другом произведении Каллимаха нам с такой ясностью не открывается ироническое отношение поэта к мифографической псевдоучености.
д. "Гимн к Деметре"
"Гимн к Деметре", как и "Гимн к Аполлону", начинается с живого изображения религиозного празднества в честь Деметры, в котором имели право участвовать только женщины. Мифологический рассказ о грехе Эрисихтона, составляющий основное содержание гимна, мастерски развернут Каллимахом на фоне этого народного праздника - встречи "калафа", священной корзины, наполненной особым печеньем, употреблявшимся при обрядах, и другими предметами культа богини Деметры. Улица города, по которой пройдет процессия с калафом, переполнена толпой. Женщины в покрывалах, девушки с косами, девочки-подростки и маленькие девочки - все стоят и ждут. Вечереет. В день праздника встречи калафа до захода солнца полагалось ничего не есть. И ощущение голода, испытываемое собравшимися, еще усиливает томительность ожидания. Искусно вводит Каллимах в изображемую им картину такую деталь физиологического поряд-ка: от острого голода у иных из женщин, нетерпеливо ожидающих появления первой звезды, обильно набегает слюна во рту, и им хочется ее сплюнуть, но плевать на землю в этот посвященный Деметре день религия запрещает.
Надо чем-то развлечь толпу, чтобы помочь ей терпеливо дождаться наступления ночи, выдержать этот кратковременный пост, и устами одной из участниц праздника поэт рассказывает женщинам назидательную историю Эрисихтона, мифического нечестивца-обжоры, некогда понесшего за свой грех суровую кару от Деметры.
Основной сюжет мифа следующий: в древности была у Деметры любимая ею роща в Фессалии. С уважением относились к этой роще окрестные жители. Но однажды в сопровождении двадцати рослых слуг, вооруженных острыми топорами, в нее ворвался Эрисихтон, молодой фессалийский царь, и приказал рубить деревья. Первым под ударом секиры гулко упал на землю стройный, высокий тополь; обеспокоенная шумом упавшего дерева, Деметра вышла к порубщикам, приняв наружность своей престарелой жрицы. Спокойной, ласковой речью она попыталась сперва образумить дерзкого юношу, но Эрисихтон грубо прервал речь богини. Разгневанная Деметра сбросила обманчивый вид старухи и явилась в своем божественном образе. В ужасе побросали слуги Эрисихтона топоры, прекратив нечестивую рубку деревьев, Но их, как слуг, покорявшихся воле господина, богиня не тронула и весь свой гнев обрушила лишь на Эрисихтона. Она в наказанье наслала на него мучительный голод. Беспрерывно готовили по-вара молодому владыке кушанья, но Эрисихтон насытиться не мог. Им были съедены все запасы отцовского дома, пришлось зарезать и рабочих мулов и корову, обещанную его матерью богине домашнего очага Гестии, и скаковую лошадь, и славного боевого коня, и, наконец, даже домашнюю кошку. А нестерпимый голод не переставал мучить Эрисихтона.
Ни одно из произведений Каллимаха не примыкает так близко к сказочному образцу, как этот гимн. Однако окончание сказки Каллимах переделал. Древнейшая форма сказания кончалась гибелью Эрисихтона - он пожирал самого себя. Каллимах заканчивает свой рассказ иначе: Эрисихтон становится нищим. Исхудалый, голодный, он с прежней неослабевающей жадностью поглощает теперь объедки, перепадающие ему с чужого стола. Иначе говоря, из мифологической фабулы Каллимах делает морализующий вывод о необходимости почитать богов и о вреде обжорства. Кроме того, Каллимах вводит в пересказываемую им древнюю легенду мелкие черты современного поэту быта, приобретающие у него большую силу жизненной правды. Отвратительная болезнь ненасытного голода воспринимается родственниками несчастного юноши как величайший семейный позор: они не выпускают Эрисихтона из дома и всем приглашающим его в гости отвечают, как им это ни тяжело, отказом. Изобретаются всякие лживые отговорки, лишь бы скрыть истину и соблюсти приличия, никому не выдав позора семьи; поэт жалеет бедную мать, которая, любя сына, была вынуждена прибегать к постоянной лжи. Реалистическое изображение поведения матери Эрисихтона, светской женщины, даже и в минуту острого материнского горя не забывающей о приличиях, интересно не только с историко-бытовой, но и с литературоведческой точки зрения, так как это описание содержит в себе оттенок тонкого юмора. Чувство юмора, уже очень заметное у Менандра, проступает в поэзии александрийцев с полной отчетливостью.
Но вот рассказ об Эрисихтоне кончен, и к женской толпе начинает приближаться долгожданная ею процессия - четверка белых коней везет священный калаф Деметры. Завершается текст гимна молитвенным обращением к богине Деметре, которую просят даровать людям урожай хлебных злаков и кормовых трав, а также послать им мир, чтобы тот, кто вспахал поле, смог бы и снять с него урожай. В бурную эпоху, наполненную междоусобными войнами эллинистических династов, эта заключительная часть молитвы оказывалась уже не только условной молитвенной формулой: по всей вероятности, она звучала крайне актуально.
е. "Гимн на купанье Паллады"
Гимну в честь Деметры очень близок по композиционному плану "Гимн на купанье Паллады". Внешнее обрамление развиваемой темы связано и здесь с религиозным празднеством - омовением кумира Афины в водах реки. В обоих гимнах Каллимах пользуется литературным дорическим диалектом, какой мы находим в идиллиях Феокрита. Но "Гимн на купанье Паллады", кроме того, отличается от всех пяти других и метрической формой: он написан не гексаметром, а элегическим размером, каким написаны и "Айтии".
В начальных стихах "Гимна на купанье Паллады" поэт обращается к "лотрохоям" - аргосским девушкам, участницам обряда омовения кумира, призывая их поспешить приготовиться к встрече богини, так как уже слышно фырканье коней, везущих изваяние; в заключительной части гимна повествуется о том, что колесница Афины уже приближается к берегам реки Инаха; там, у реки, девушки должны встречать кумир молитвенным песнопением, сопровождая его, согласно ритуалу, громкими возгласами. Таково обрамление. Основным же содержанием гимна служит мифологическое повествование о юном Тиресии. Как и в "Гимне к Деметре", темой мифа является божественная кара, постигающая грешника. Однако эти рассказы в корне различны: Эрисихтон совершает преступление сознательно; Тиресий нравственно чист, он лишь жертва роковой случайности. По-этому рассказ о нем более трагичен.
Молодой охотник, еще почти мальчик, Тиресий охотится в жаркий день в лесу и в полдень, томимый жаждой, выходит к лесному ручью, желая напиться. Но, на свою беду, Тиресий не замечает, что приблизился к ручью в тот момент, когда в струях его вместе с одной из нимф купалась Афина. Так, сам не желая этого, Тиресий случайно узрел наготу богини, т. е., по античному воззрению, совершил тягчайшее преступление. Афина заметила юношу и отняла у него зрение на всю его жизнь. Трагизм этой картины поэт усилил изображением страданий матери Тиресия: купавшаяся вместе с Афиной нимфа и была его матерью. В отчаянии прижимая ослепленного сына к своей груди, осыпает она Афину горькими упреками за жестокость. Афина прощает горячность нимфы, понимает глубину ее горя, но вернуть зрение ослепленному не может в силу древних божественных законов. Оправдываясь перед несчастной матерью, она ссылается на эти, может быть, несправедливые, слишком суровые, но ненарушимые установления, обязательные для всех богов, и пробует облегчить материнское горе, обещая прославить Тиресия мудростью и пророческим даром, который она в него вложит.
Каллимах сам говорит, что в этом гимне он пересказывает старинный миф: "Повесть эта принадлежит не мне, а другим".