Эстетические взгляды Платона органически связаны с его крайне идеалистической теорией познания - учением об "идеях" - и с его аристократической теорией идеального государства с резким кастовым разделением населения на низших, средних и высших граждан. "Прекрасное", по учению Платона, существует не в реальном, зримом и ощутимом мире с его многообразием, а в мире идей; тот, кто возвысится до созерцания его, увидит, "прежде всего, что прекрасное существует вечно, что оно не возникает, не уничтожается, не увеличивается, не убывает... Прекрасное предстанет перед ним само по себе, будучи всегда единым с самим собою, тогда как все остальные прекрасные предметы имеют в нем участие таким, примерно, образом, что они возникают и уничтожаются" ("Пир" 211, AB).
Вопрос "причастности" отдельных предметов к вечной неизменной идее, т. е. к прекрасному, был тем основным камнем преткновения идеалистической гносеологии Платона, на который указывал уже Аристотель. Примененный к теории искусства, этот тезис лишал всякой ценности и достоинства предметы подлинно существующего мира, - с которым искусство только· и может иметь дело, - и переносил эту ценность исключительно в нематериальный мир "идей".
Путем, которым человек может достигнуть этого неосязаемого единого "прекрасного" и приобщиться к нему, для Платона является не искусство, не художественное творчество, а познание, абстрактное философствование, созерцание разумом. Хотя в "Федре", "Пире" и "Федоне" Платон поэтически описывает состояние этого философского восторга, он подразумевает все же под этим не художественное творчество, а философский "полет" разума.
От этого познавательного пафоса, по мнению Платона, коренным образом отличается то вдохновение, от которого рождается художественное творчество: вдохновение художника не только не разумно, а, как думает Платон, даже противоразумно. Этот свой взгляд он подробно излагает в диалоге "Ион", употребляя очень наглядный образ магнита, к которому пристает ряд железных колец. Платон называет ближайшим к магниту кольцом самого поэта, дальнейшим - рапсода, исполняющего поэтические произведения перед слушателями, самыми далекими от магнита кольцами - самих слушателей, на которых, однако, все же переходит какая-то часть силы основного магнита и делает их восторженными. Магнитом же является божество или муза. "Божество, - пишет Платон, - через всех них <поэтов и рапсодов> влечет душу людей, куда хочет. Один из поэтов зависит от одной музы, другой - от другой. Зависимость же эту мы называем одержимостью (μανία)". "Муза сама делает людей боговдохновенными, а к _ этим боговдохновенным пристает цепь других восторженных".
Признавая, таким образом, художников и поэтов "служителями божества", Платон тем не менее считает, что этот вид вдохновения и восторга не ведет к познанию истины, а уводит от него, не развивает разум, а "отнимает ум". Поэтому он выносит об этом виде человеческой деятельности суждение отрицательное.
Эту отрицательную оценку художественного творчества Платон пытается обосновать еще и иными доводами. Вдохновляемый той или иной музой художник, по его мнению, не погружается в созерцание истинного и прекрасного, как делает философ, - нет, он творит конкретное художественное произведение, в котором он, не будучи в состоянии изобразить прекрасное само по себе, изображает так или иначе предметы реального мира; а так как сами эти предметы, по учению Платона, имеют весьма малую ценность - и тем меньшую, чем они дальше от мира идей, - то воспроизведение их в искусстве имеет еще меньшую ценность; оно является, так сказать, подражанием подражанию. "Подражательное искусство, - говорит Платон, - отстоит далеко от истины: от каждого предмета оно берет нечто незначительное, какой-то призрак" ("Государство", X, 598 В).
Однако если бы искусство было направлено только на воспроизведение тех предметов, которые, по мере возможности, причастны идее прекрасного, то оно хотя и стояло бы, по мнению Платона, ниже философии, но, по крайней мере, не приносило бы явного вреда. Но искусство не ограничивается этим, оно пользуется "многосторонним подражанием", воспроизводя и в повествовании, и на сцене, и в изобразительных искусствах безобразные, недостойные и позорные предметы: актер изображает и пьяных, и преступных, и отвратительных людей, художник рисует безобразные явления и лица, поэт живо описывает дурные поступки и страсти, музыкант сладостными, изнеживающими мелодиями будит противные разуму ощущения и чувства. При этом "одержимый божеством" художник не стоит вне изображаемого предмета, а как бы перевоплощается в него, сам переживает то, что он хочет изобразить; следовательно, все художники, в особенности поэты и актеры, сами поддаются постыдным переживаниям и побуждают к этому зрителей и слушателей. Всему этому "подражательному" искусству Платон выносит (во II, III и X кн. "Государства") совершенно беспощадный приговор: все, что удаляет людей от познания, мудрости, сдержанности и мужества, должно быть навсегда изгнано из "идеального государства" Платона. Однако даже в этом своем произведении, наиболее жестоком по отношению к искусству, Платон все же допускает, что в некоторых, - правда, очень незначительных, - отраслях искусство может быть полезно; так, он допускает сочинение и исполнение гимнов богам, но только таких, которые побуждают не к религиозному экстазу, а к религиозно-философским размышлениям; из семи широко развитых ладов греческой инструментальной музыки он дозволяет сохранить только дорийский и фригийский, на которые поются песни, возбуждающие мужество и гражданские чувства. В X книге "Государства" Платон даже оставляет себе некоторый выход для того, что-бы вернуться к искусству: "Если бы поэзия, направленная на наслаждение, а такжп и подражательное искусство могли привести доказательства, что они полезны в благоустроенном государстве, мы с радостью приняли бы их обратно... Если окажется, что поэзия не только приятна, но и полезна, мы от этого только выиграем" ("Государство", кн. X, 607 Е).
Привести доказательства в пользу этого положения и берется сам Платон в своем последнем произведении - в "Законах".
Суровый ригоризм учения об идеях и об идеальном государстве сильно смягчен в "Законах". Платон больше считается с реальными возможностями государственных реформ и не столь отрицательно относится к художественному творчеству вообще; он даже оговаривается, что "боги из сострадания к человеческому роду, рожденному для трудов, установили, как передышку, празднества и даровали Муз, Аполлона, предводителя их, и Диониса" ("Законы" 653 С). Платон допускает уже устройство хорических празднеств, плясок и песен и много рассуждает о том, каковы они должны быть, а именно: возвышенны, гармоничны, должны воспитывать чувство порядка, меры, внутренней собранности. Он уже не считает, что всякое подчинение музам ведет к потере ума; он различает двух муз: "Одна из них улучшает людей, на ней воспитавшихся, другая ухудшает" ("Законы" 802 D). Эту ухудшающую людей музу он называет "Сладостной". Платон, правда, попрежнему считает, что "тот, кто ошибается в мусических искусствах, приносит чрезвычайный вред, ибо становится благосклонен к дурным нравам", но он все же в значительно более широких размерах, чем прежде, разрешает художественную деятельность; он допускает даже возможность постановки комедии, однако только при условии, что граждане идеального государства не будут сами играть в ней; это позволительно только для иностранцев и рабов; постановка трагедий тоже возможна, но требует цензуры верховного законодателя или законодателей. Одним словом, государственный контроль над произведениями искусства Платон считает необходимым, но само искусство он уже не считает в лучшем случае бесполезным, а в худшем - противоразумным; он только хочет ввести его в систему и иметь возможность регулировать его. Одна из предлагаемых Платоном с этой целью мер производит несколько комическое впечатление: желая обеспечить моральную ценность поэзии, он договаривается до того, что поэтами должны быть люди не моложе 50 лет и что следует петь, "хотя бы не очень складные, произведения тех поэтов, которые и сами по себе - люди хорошие, и пользуются почетом в государстве за свои прекрасные деяния". Платон, правда, и сам не питает иллюзий насчет широкого успеха такого поэтического творчества и делает, вполне в духе своей аристократической теории государства, такое замечание: "Муза должна доставлять удовольствие не первым встречным, а людям наилучшим и получившим достаточное воспитание" ("Законы" 658 А).
Сам Платон в своей деятельности менее всего придерживался своей собственной эстетической теории, но действовал прямо наперекор ей, используя в своих философских произведениях отнюдь не только средства воспитания разума, а прибегая постоянно к помощи тех самых муз, которые "лишают людей ума".