Марк Красс
1. Марк Красс [1], отец [2] которого был цензором [3] и триумфатором, воспитывался в небольшом доме, вместе с двумя братьями. Они женились еще при жизни родителей, и все сходились за общим обеденным столом. Такая обстановка, повидимому, весьма содействовала тому, что Красс оставался воздержанным и умеренным в жизни.
После смерти одного из братьев он женился на его вдове [4], имел от нее детей и с этой стороны не уступал в добронравии никому из римлян. В более зрелом возрасте, однако, он был обвинен в сожительстве с одной из дев-весталок [5] Лицинией. Лициния также подверглась судебному обвинению со стороны некоего Плотина. У Лкцинии в окрестностях Рима было прекрасное имение, и Красс, желая дешево его купить, усердно ухаживал за Лицинией, оказывал ей услуги и тем навлек на себя подозрение. Но он как-то сумел, ссылаясь на корыстолюбивые свои побуждения, снять с себя обвинение в прелюбодеянии, и судьи оправдали его. От Лицинии же он отстал не раньше, чем овладел имением.
2. Римляне утверждают, что блеск его многочисленных добродетелей омрачается одним лишь пороком -- жаждой наживы. А я думаю, что этот порок, взяв верх над остальными его пороками, сделал их лишь менее заметными [6]. Лучшим доказательством его корыстолюбия служат и те способы, какими он добывал деньги, и огромные размеры его состояния. Ибо первоначально Красс имел не более трехсот талантов, [7] а когда он стал во главе государства, [8] то, посвятив Геркулесу [9] десятую часть своего имущества, устроив угощение для народа, выдав каждому римлянину из своих средств на три месяца продовольствия, - все же при подсчете своих богатств, сделанном им перед парфянским походом [10], нашел, что стоимость их равна семи тысячам ста талантам. [11] Большую часть этих богатств, если говорить правду, далеко не делающую ему чести, добыл он из пламени пожаров и войны, воспользовавшись общественными бедствиями как средством для скопления огромнейших барышей. Ибо, когда Сулла, овладев Римом [12], стал распродавать имущество им казненных, считая и называя его своей добычей, и стремился навязать это преступление возможно большему числу лиц, притом самых влиятельных, - Красс не отказывался ни брать от него, ни покупать. Вместе с тем, имея перед глазами присущие Риму постоянные бедствия - пожары и оседания строений, как следствия их громоздкости и скученности, [13] он стал приобретать рабов - архитекторов и строителей, а затем, когда их набралось у него более пятисот, начал скупать горевшие и смежные с ними постройки, которые задешево продавались хозяевами, побуждаемыми к тому страхом и неуверенностью. [14] Таким-то образом большая часть Рима стала его собственностью. Располагая столь большим количеством мастеров, сам он, однако, кроме собственного дома, не выстроил ничего, а о любителях строиться говорил, что они и помимо всяких врагов сами себя разоряют. Было у него и великое множество серебряных рудников, ценных земель, обеспеченных рабочей силой, и, однако, все это можно было считать ничтожным по сравнению со стоимостью его рабов - столькими владел он, да притом такими, как чтецы, писцы, банкиры, домоуправители, дворецкие. [15] За обучением их он надзирал сам, внимательно наблюдая, давая указания [16] и, вообще, держась того мнения, что господину прежде всего надлежит заботиться о своих рабах как о живых орудиях хозяйства. [17] И в том, конечно, прав был Красс, если полагал, что всем прочим по хозяйству следует, как он говорил, распоряжаться через рабов, а рабами должно управлять самому. [18] Ибо мы видим, что умение вести хозяйство в части, касающейся неодушевленных предметов, сводится к увеличению доходов, в части же, касающейся людей, становится уже искусством управлять людьми. Но неумно было с его стороны не признавать и не называть богатым того, кто не в состоянии содержать на свои средства целое войско [19]. Ибо, как сказал Архидам [20], война питается не по норме, неограничены, следовательно, денежные средства, требуемые войной; и здесь далеко расходится Красс во взглядах с Марием. Последний, наделив солдат землей [21] по четырнадцати югеров [22] на каждого и узнав, что они требуют больше, сказал: "Да не будет впредь ни одного римлянина, который считал бы малым надел, достаточный для его пропитания".
3. Однако же гостям Красс любил показывать свою щедрость. Дом его был открыт для всех, друзьям же своим давал он даже деньги взаймы без процентов, но вместе с тем, по истечении срока, требовал их от должников без снисхождения, так что бескорыстие его становилось тяжелее даже высоких процентов. [23] На обеды его приглашались преимущественно люди из низших классов, [24] и простота стола соединялась с опрятностью и радушием, более приятными, чем роскошь. Что касается умственных его занятий, то он упражнялся, главным образом, в ораторском искусстве с целью выдвинуться перед народом. Будучи от природы одним из первых среди римлян по красноречию, Красс старанием и трудом достиг того, что превзошел даровитейших ораторов. Не было, говорят, такого маленького и ничтожного дела, за которое он взялся бы, не подготовясь. И не раз, когда и Цезарь и Помпей, и Цицерон не решались взять на себя защиту, Красс проводил ее успешно. [25] Этим-то больше он и нравился народу, прослыв человеком, заботящимся о других и готовым им помочь. Нравились также его обходительность и доступность, проявляемая им в манере здороваться с приветствовавшими его. Не было в Риме такого безвестного и незначительного человека, которому он при встрече не ответил на приветствие, называя его по имени. Говорят еще, что Красс был Очень сведущ в истории и был причастен к философии. Следовал он учению Аристотеля, учителем же его был Александр [26], который дал своею совместною жизнью с Крассом доказательство своего миролюбия и кротости, ибо трудно сказать, был ли он беднее до того, как пришел к Крассу, или сделался беднее после того, как пришел к нему.
Так, хотя из всех друзей Красса только Александр сопровождал его в путешествиях, он получал в дорогу кожаный плащ, который по возвращении требовали от него обратно. О долготерпение! А ведь несчастный философ не считал бедность вещью безразличной. Но об этом скажем ниже.
4. После того, как Цинна и Марий взяли верх, [27] вскоре уяснилось с полной очевидностью, что возвращаются они не на благо отечества, а с неприкрытым намерением казнить и губить оптиматов: [28] те, которых они захватили, были умерщвлены, в числе их отец и брат Красса. [29] А сам он - тогда еще молодой человек-избежал непосредственной опасности. Но видя, что он окружен со всех сторон и что тиранны его выслеживают, Красс, взяв с собой трех друзей и десять слуг, с величайшей поспешностью бежал в Испанию, [30] где прежде, в бытность отца его пропретором, [31] он жил и приобрел друзей. Там застал он всех в великом страхе, трепетавшими перед жестокостью Мария, как будто тот находился среди них, и, не решившись кому-либо открыться, кинулся в приморское поместье Вибия Пакиана, [32] где была большая пещера, спрятался в ней, а к Вибию послал одного из своих рабов на разведку, так как и припасы его были уже на исходе. Вибий же, услышав о Крассе, обрадовался его спасению, расспросил о числе его спутников и о местопребывании их. От личного свидания он воздержался, но, тотчас проведя туда управляющего имением, приказал ежедневно носить Крассу готовый обед, ставить его на камень и молча удаляться, не любопытствуя и ничего не высматривая. За излишнее любопытство Вибий пригрозил ему смертью,, а за верную службу обещал свободу. Пещера эта находится неподалеку от моря. Замыкающие ее со всех сторон скалы оставляют проход, через узкую, едва заметную расщелину, ведущую внутрь. Всякого, входящего туда, поражает необычайная ее высота, а в ширину она распространяется в виде просторных, сообщающихся между собою гротов. Здесь нет недостатка ни в воде, ни в свете, так как под самой скалой бьет источник приятнейшей на вкус воды, а природные трещины, находящиеся там, откуда падает свет, пропускают его в пещеру, так что днем в ней бывает светло. Воздух внутри не влажен и чист, потому что скала благодаря плотности своей не впитывает в себя струящуюся влагу, а дает ей стекать в источник.
5. Все время, пока Красс с товарищами здесь жил, ежедневно появлялся человек, приносивший продовольствие. Он их не видел и не знал; им же он был виден, так как они поджидали его, зная время его прихода. Приготовленные к обеду кушанья были изобильны и не только удовлетворяли их потребности, но и доставляли им удовольствие, ибо Вибий решил в заботах своих о Крассе всячески выказывать ему радушие. Пришла ему также в голову мысль о возрасте Красса [33], о том, что он еще совсем молод и что следует уделить некоторое внимание приличествующим его годам удовольствиям, ибо, как думал он, удовлетворять только насущные нужды - значит служить скорее по необходимости, чем из расположения. Итак, взяв с собою двух красивых прислужниц, он пошел к морю, а придя на место, указал им вход в пещеру и велел войти туда, откинув страхи. Красс же и его спутники при виде вошедших испугались, полагая, что убежище их выслежено и обнаружено, и спросили девушек, кто они и что им нужно. Когда же те, наученные Вибием, ответили, что ищут скрывающегося здесь своего господина, Красс, поняв любезную шутку Вибия, пригласил девушек, и они жили с ним все остальное время, осведомляя о его нуждах Вибия. Фенестелла [34] говорит, что видел одну из них уже старухой и не раз слышал, как она охотно вспоминала и рассказывала об этом случае.
6. Так прожил Красс, скрываясь, восемь месяцев и показался лишь после того, как узнал о смерти Цинны [35]. К нему стеклось немало людей; Красс отобрал из них две тысячи пятьсот человек и выступил, держа путь через города. Он, по свидетельству многих писателей, разграбил один из них, Малаку, [36] но сам он, говорят, отрицал это и оспаривал тех, кто заводил об этом речь. Собрав затем несколько транспортных судов и переправившись в Ливию [37], он явился к Метеллу Пию [38], знатному мужу, навербовавшему не малое войско. Пробыл здесь Красс, однако, недолго. Поссорившись с Метеллом, [39] он уехал к Сулле [40] и оставался среди его приверженцев, пользуясь величайшим почетом. После переправы в Италию Сулла, желая использовать всю бывшую с ним молодежь как деятельных сотрудников, каждого из них приставил к какому-нибудь делу. Красс, которому поручено было отправиться в землю марсов [41] для набора войска [42], просил дать ему охрану, так как дорога проходила вблизи неприятелей. Сулла же, разгневавшись на него, резко ответил: "Я даю тебе в провожатые твоего отца, брата, друзей, родных; за них, незаконно и без вины казненных, я мщу убийцам". Получив такую отповедь, задетый за живое Красс тотчас же отправился и, отважно пробравшись сквозь неприятельское расположение, собрал многочисленное войско, а затем ревностно помогал Сулле в его борьбе. [43] После этих-то успехов, говорят, и зародились в нем впервые честолюбивые замыслы и стремление к соревнованию в славе с Помпеем [44]. Помпей же, который и годами был моложе Красса, и родился от отца, пользовавшегося в Риме дурною репутацией и навлекшего на себя глубокую ненависть сограждан, покрыл себя блеском побед в тогдашних войнах и выказал себя великим, так что Сулла вставал при его входе, обнажал голову и называл его императором [45] - честь, которую он не часто оказывал и старшим по возрасту и равным себе по достоинству людям. Это разжигало и раздражало Красса, которого не без основания ставили ниже Помпея. Ему недоставало опытности, а красоту его подвигов губили прирожденные одолевшие его злые силы - корыстолюбие и скаредность. Так, после взятия умбрийского города Тудертии [46], он был заподозрен в присвоении большей части ценностей, и об этом донесли Сулле. Но в сражении под Римом, оказавшемся самым большим из всех и последним, в то время как Сулла потерпел поражение и его войска были отброшены и частью перебиты, Красс, начальствовавший над правым крылом, одержал победу и преследовал неприятеля вплоть до ночи, после чего послал к Сулле просить обед для воинов и сообщить ему об успехе [47]: А во время проскрипций и конфискаций [48] о нем опять пошла дурная слава - что он скупает за бесценок имущества большой ценности или выпрашивает их себе в дар. Говорят также, что в Бруттии [49] он кого-то внес в проскрипционные списки не по приказу Суллы, а из корыстных побуждений, и что возмущенный этим Сулла уже больше не пользовался им ни для какого общественного дела.[50]
Хотя Красс был очень силен в умении побеждать людей лестью [51], ко и сам, в свою очередь, легко уловлялся льстивыми речами. Отмечают в нем еще одну особенность: будучи сам до последней степени алчен, он терпеть не мог себе подобных и всячески поносил их.
7. Его мучило, что Помпей имел такие успехи в предводительствовании войсками, что он получил триумф [52] до того, как стал сенатором, и что он был провозглашен гражданами Магнусом, т. е. Великим. [53] И когда однажды кто-то сказал, что пришел Помпей Великий, Красс со смехом спросил, какой же он величины. Отчаявшись сравняться с ним на военном поприще, он погрузился в гражданские дела и путем всяких стараний, судебных защит, денежных ссуд, рекомендаций и поддержки тех, кто домогался чего-либо у народа, приобрел влияние и славу, равную той, какую снискал себе Помпей после многих великих походов. В результате же с ними происходило нечто неожиданное: пока Помпея не было в Риме, влияние и популярность Помпея были преобладающими, благодаря славе его походов; когда же Помпей сам был в Риме, его часто в борьбе за влияние побеждал Красс, причиною было высокомерие Помпея и его недоступность в обхождении: он избегал народа, держался вдали от форума [54], а из нуждающихся помогал лишь немногим и не охотно, предпочитая сохранить в полной мере все влияние, которым он располагал, на случай если его придется использовать для самого себя. Красс же постоянно оказывал всем полезное содействие, не будучи ни нелюдимым ни недоступным, и, живя среди непрерывных хлопот, обходительностью своею и доброжелательством брал верх над чванным Помпеем. Что же касается их внешней представительности, убедительности речи и привлекательности черт льда, то качества эти, как говорят, были у обоих одинаковы. Соперничество это не увлекло, однако, Красса на путь вражды или какого- нибудь недоброжелательства; его огорчало, что Помпей и Цезарь почитались стоящими выше его, но к этому честолюбию не присоединялось ни враждебности ни коварства. [55] Правда, Цезарь, взятый в плен пиратами и находясь под стражей [56], воскликнул: "Какую радость вкусишь ты, Красс, когда узнаешь о моем пленении!" Но позже они дружески сблизились друг с другом, и, когда Цезарь собирался отправиться в Испанию в качестве пропретора, [57] денег же не имел, а в то же время кредиторы нажимали на него и задерживали его отправление, Красс не оставил этого без внимания и выручил Цезаря, поручившись за него в сумме, восьмисот тридцати талантов.[58]
Между тем Рим разделился на три партии - Помпея, Цезаря и Красса (ибо слава Катона была больше его влияния и сила его заключалась скорее в том, что ему удивлялись) [59], причем разумная, положительная часть граждан почитала Помпея, люди пылкие и неуравновешенные воспламенялись надеждами, внушаемыми им Цезарем; Красс же, занимая промежуточную позицию, с выгодой пользовался обеими сторонами. [60] Постоянно меняя свои взгляды на дела управления, он не был ни надежным другом ни непримиримым врагом, а легко отказывался в интересах личной пользы как от расположения, так и от озлобления, так что в короткое время оказывался много раз сторонником и противником то одних и тех же людей, то одних и тех же законов. Сила его была и в умении угождать и во внушаемом им страхе, но преимущественно в страхе. Недаром Сикиний, [61] человек доставлявший немало хлопот тогдашним магистратам и демагогам, на вопрос, почему он одного лишь Красса не трогает и оставляет в покое, ответил: "У него сено на рогах". Дело в том, что римляне имели обыкновение навязывать бодливому быку на рога сено, для предостережения прохожих.
8. Восстание гладиаторов, сопровождавшееся разграблением всей Италии и известное также под названием спартаковой войны [62], было вызвано следующими обстоятельствами.
Некий Лентул Батиат содержал в Капуе [63] школу гладиаторов, большинство которых были родом галлы и фракийцы. Попали эти люди в школу не за какие-нибудь преступления, но исключительно вследствие несправедливости хозяина, насильно заставившего их учиться ремеслу гладиаторов. Двести из них сговорились бежать. Замысел был обнаружен по доносу, но все же наиболее дальновидные, в числе семидесяти восьми, успели убежать, запасшись захваченными где-то кухонными ножами и вертелами. По пути они встретили несколько повозок, везших в другой город гладиаторское снаряжение, расхитили груз и вооружились. Заняв затем укрепленное место, гладиаторы выбрали себе трех предводителей [64]. Первым из них был Спартак, фракиец [65], происходивший из пастушеского племени, - человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и, вообще, более походивший на эллина, чем можно было бы ожидать от человека его племени. Рассказывают, что однажды, когда Спартак был еще впервые приведен в Рим на продажу, увидели, в то время как он спал, обвившуюся вокруг его лица змею. Жена Спартака, его единоплеменница, пророчествовавшая и одержимая дионисическим исступлением, объявила, что это знак предуготованной ему великой и грозной власти, которая приведет его к злополучному концу. Она и теперь была с ним, сопровождая его в бегстве.
9. Прежде всего гладиаторы отбросили отряды, пришедшие из Капуи, и, захватив большое количество воинского снаряжения, с радостью, заменили им свое оружие гладиаторов, которое и бросили как позорное и варварское. После этого для борьбы с ними был послан из Рима претор Клавдий [66] с трехтысячным отрядом. Клавдий осадил их на горе [67], взобраться на которую возможно было только по одной узкой и чрезвычайно крутой тропинке. Единственный этот доступ Клавдий приказал стеречь; с других же сторон гору окружали отвесные, гладкие скалы, густо заросшие сверху диким виноградом. Нарезав подходящих для этого лоз, гладиаторы сплели из них прочные лестницы такой длины, чтобы те могли достать с верхнего края скал до их подножья, и затем безопасно спустились все, кроме одного, оставшегося наверху с оружием. Когда же прочие оказались внизу, он спустил к ним все оружие и, кончив это дело, напоследок спасся и сам. Римляне этого не заметили, и гладиаторы, обойдя их с тыла, обратили пораженных неожиданностью врагов в бегство и захватили их лагерь. Тогда к ним присоединились многие из местных волопасов и овчаров, - народ все крепкий и проворный. Одних из этих пастухов гладиаторы обратили в тяжеловооруженных, из других составил·отряды разведчиков и легковооруженных. Вторым был послан против гладиаторов претор Публий Вариний [68]. Вступив сначала в бой с его помощником, Фурием, предводительствовавшим отрядом в три тысячи человек, они обратили его в бегство, а затем Спартак подстерег явившегося с большими силами советника Вариния и его товарища по должности, Коссиния, в то время как этот последний купался близ местечка Салины, и едва не взял его в плен. Коссинию удалось спастись лишь с величайшим трудом, Спартак же, немедленно овладев его снаряжением, преследовал его по пятам и после кровопролитного боя захватил его лагерь. В битве погиб и Коссиний.
Вскоре Спартак разбил в нескольких сражениях самого претора, наконец взял в плен его ликторов [69] и овладел его конем. Теперь Спартак стал уже великой и грозной силой, но, как здравомыслящий человек, ясно понимал, что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой - иным во Фракию, другим в Галлию. Но люди его, полагаясь на свою силу и слишком много возомнив о себе, не послушались и стали на пути своем опустошать Италию.
Раздражение, вызванное в сенате позором восстания и чувством оскорбленного достоинства, уступило место страху и сознанию опасности, и сенат отправил против восставших, как на одну из. труднейших и величайших войн, обоих консулов [70]. Один из них, Геллий, неожиданно напав на отряд германцев, из высокомерия и заносчивости отделившихся от Спартака, уничтожил его целиком. Другой, Лентул, окружил самого Спартака большими силами, но последний перейдя в наступление против его легатов [71] и завязав с ними бой, разбил их и захватил у них весь обоз. Отсюда он двинулся в Альпам, навстречу же ему выступил Кассий, претор цизальпинской Галлии [72], предводительствуя десятитысячным войском. В этом сражении претор был разбит наголову, понес огромные потери в людях и сам едва спасся бегством.
10. Узнав обо всем этом, возмущенный сенат приказал консулам не трогаться с места и поставил во главе римских сил Красса. [73] За Крассом же последовали многие из представителей знати, увлеченные его славой и чувством личной к нему дружбы. Сам он расположился у границы Пицена [74], рассчитывая захватить направлявшегося к этому месту Спартака, а легата своего Муммия послал во главе двух легионов в обход, с приказанием следовать за неприятелем, не ввязываясь, однако, в сражение и избегая даже мелких стычек. Но Муммий, при первом же случае, дававшем ему возможность рассчитывать на успех, вступил в бой и потерпел поражение, причем многие из его людей были убиты, многие же спаслись бегством, побросав оружие. Красс, оказав Муммию суровый прием, вновь вооружил разбитые части, но потребовал от них поручителей в том, что оружие свое они впредь будут беречь. Отобрав затем из них пятьсот человек - главным образом виновников бегства - и разделив их на пятьдесят декад, он приказал предать смерти из каждой декады по одному человеку, - на кого укажет жребий. Красс возобновил, таким образом, бывшее в ходу у древних и уже с давних пор не применявшееся наказание воинов; этот вид казни сопряжен с позором и сопровождается на глазах у всех жуткими и мрачными обрядами. [75] Восстановив дисциплину в войсках, Красс повел их на врагов.
В это же время Спартак отступил через Луканию [76] и вышел к морю. Встретив в проливе киликийских пиратов [77], он решил перебраться с их помощью в Сицилию, высадить на остров две тысячи человек и снова разжечь восстание сицилийских рабов [78], затухшее было незадолго перед тем; достаточно было искры, чтобы оно вспыхнуло с новой силой. Но киликийцы, условившись со Спартаком относительно перевозки и приняв дары, обманули его и ушли из пролива. [79] Вынужденный отступить от побережья, Спартак расположил свое войско на Регийском полуострове [80]. Сюда же подошел и Красс.
Сама природа этого места подсказала ему, что надо делать. Он решил отрезать сообщение через перешеек, имея в виду двоякую цель: предохранить солдат от вредного безделья и вместе с тем лишить врагов подвоза продовольствия. Велика и трудна была эта работа, но Красс выполнил ее до конца, и сверх ожидания в короткий срок.
Поперек перешейка, от одного моря до другого, вырыл он ров длиною в триста стадий [81], шириною и глубиною в пятнадцать футов [82], а вдоль всего рва вывел стену, поражавшую своей высотой и прочностью. В первое время сооружения эти мало заботили Спартака, относившегося к ним с полным пренебрежением, но когда припасы подошли к концу и нужно было продвинуться в другое место, он увидел себя запертым на полуострове, где ничего нельзя было достать. Тогда Спартак, дождавшись снежной и бурной зимней ночи, засыпал небольшую часть рва землей, хворостом и древесными ветвями и перевел через него, таким образом, третью часть своего войска.
11. Красс испугался; его встревожила мысль, как бы Спартак не вздумал двинуться прямо на Рим. Вскоре, однако, он ободрился, узнав, что среди восставших произошли раздоры и что многие из них, отпав от Спартака, расположились отдельным лагерем у Луканского озера. (Вода в этом озере, как говорят, периодически меняет свои свойства, становясь то пресной, то соленой и негодной для питья.)
Напав на этот отряд, Красс прогнал его от озера, но был лишен возможности истреблять и преследовать врагов, так как внезапное появление Спартака остановило их бегство.
Раньше Красс писал сенату о необходимости вызвать и Лукулла из Фракии и Помпея из Испании, но теперь сожалел о своем шаге и спешил окончить войну до прибытия этих полководцев, так как предвидел, что весь успех будет приписан не ему, Крассу, а тому из них, который явится к нему на помощь. По этим соображениям он решил, не медля, напасть на те неприятельские части, которые, отделившись, действовали самостоятельно под предводительством Гая Канниция и Каста.
Чтобы занять один из окрестных холмов, он отрядил туда шесть тысяч человек с приказанием сделать все возможное, чтобы пробраться незаметно. Стараясь ничем не обнаруживать своего присутствия, люди эти замаскировали свои шлемы. Тем не менее, их увидели две женщины, приносившие перед лагерем жертвы за своих, и отряд оказался бы в опасном положении, если бы Красс не подоспел вовремя и не дал врагам сражения - кровопролитнейшего за всю войну. Положив на месте двенадцать тысяч триста неприятелей, он нашел среди них только двоих, раненных в спину, остальные же все пали, оставаясь в строю и сражаясь против римлян.
За Спартаком, отступавшим после этого поражения к Петелийским горам [83], следовали по пятам один из легатов Красса, Квинт, и квестор Скрофа. Но когда Спартак обернулся против римлян, они обратились в паническое бегство и едва спаслись, с большим трудом выхватив из битвы раненого квестора. Этот успех и погубил Спартака, вскружив голову беглым рабам. Они теперь и слышать не хотели об отступлении и не только отказывались повиноваться своим начальникам, но, окружив их на пути, с оружием в руках принудили их вести войско назад через Луканию против римлян.
Шли они туда же, куда спешил и Красс, до которого стали доходить вести о приближавшемся Помпее; да и в дни комиций [84] было много толков о том, что победа над врагами должна быть делом того же Помпея; стоит ему только явиться, и с войной будет покончено, одним ударом. Итак, Красс, желая возможно скорее сразиться с врагами, расположился с ними рядом и начал рыть ров. В то время как его люди были заняты этой работой, их тревожили нападениями подбегавшие рабы. С той и другой стороны стали подходить все большие подкрепления, и Спартак был, наконец, поставлен в необходимость выстроить все свое войско. Перед началом боя ему подвели коня, но он выхватил меч и убил его, говоря, что, в случае победы, ему достанется много хороших коней от врагов, в случае же поражения, он не будет нуждаться и в своем. С этими словами он устремился на самого Красса; пробиваясь сквозь оружие и раны, он не добрался до Красса, но убил двух столкнувшихся с ним центурионов [85]. Наконец, покинутый своими соратниками, бежавшими с поля битвы, окруженный врагами, он пал под их ударами, не отступая ни на шаг и сражаясь до конца [86].
Хотя Красс умело использовал случай, предводительствовал прекрасно и лично подвергался опасности, все же счастье его не устояло перед славой Помпея. Ибо те рабы, которые ускользнули от него, были истреблены Помпеем [87], и последний писал в сенат, что в открытом бою беглых рабов победил Красс, а он уничтожил самый корень войны. Помпей, конечно, со славою отпраздновал триумф как победитель. Сертория [88] и покоритель Испании. [89] Красс же не пытался сам требовать большого триумфа, но даже и предоставление ему пешего триумфа, называемого овацией, было сочтено неуместным и несоответствующим достоинству войны с рабами. [90] Чем пеший триумф отличается от большого и о названии его написано в биографии Mapцелла.
12. Тотчас же вслед за этим, Помпею было предложено консульство, а Красс, надеясь стать его товарищем по должности, все же не задумался просить Помпея о содействии, и тот с радостью выразил свою полную на то готовность (ибо ему хотелось, чтобы Красс так или иначе был ему всегда обязан за какую-нибудь любезность), стал усердно хлопотать и, наконец, заявил в народном собрании, что он будет столь же благодарен за товарища по должности, как и за самое консульство. Однако, ставши у власти [91], Красс и Помпей не сохранили дружеских отношений. Расходясь почти во всем, раздражаясь друг на друга и соперничая между собой [92], они лишили свое консульство почти всякого политического значения и ничем полезным не ознаменовали его, если не считать, что Красс, совершив грандиозное жертвоприношение Геркулесу, угостил народ на десяти тысячах столов и отмерил ему хлеба на три месяца.
Уже консульство их подходило к концу, когда им однажды случилось быть в народном собрании. И вот, один незнатный человек, римский всадник, но селянин по образу жизни [93] и общественными делами не занимавшийся, Гай Аврелий, поднявшись на трибуну и выступив с речью, рассказал о бывшем ему во сне видении: "Сам Юпитер, - сказал он, - явился мне и повелел объявить всенародно его волю, чтобы вы не ранее дозволили консулам сложить с себя власть, чем они станут друзьями". В то время как человек этот говорил, а народ призывал консулов к примирению, Помпей стоял молча, Красс же первый, подав ему руку, сказал: "Полагаю, мужи граждане, что я не совершаю ничего низкого или недостойного себя, делая первый шаг и предлагая любовь и дружбу Помпею, которого вы, когда он еще был безбородым, провозгласили Великим, и еще не участвующего в сенате признали заслуживающим триумфа".[94]
13. Вот все, что в консульстве Красса достойно упоминания, цензорство же его [95] оказалось совершенно бесцельным и безрезультатным. Ибо он не сделал ни ревизии сената, ни смотра всадникам, ни оценки имущества граждан и, хотя товарищем по должности имел Лутация Катула [96], самого спокойного из всех римлян человека, все же, когда он пустился в опасную и насильническую политику, задумав превратить Египет в данника римлян [97], то Катул, говорят, воспротивился этому самым энергичным образом. Отсюда возникло у них разногласие, и они добровольно сложили с себя власть. [98] Во время важных событий, связанных с заговором Каталины и едва не приведших к ниспровержению государственного порядка в Риме, некоторое подозрение коснулось и Красса; [99] нашелся человек, назвавший его заговорщиком, но никто этому не поверил. Правда, и Цинеэон в одном- из своих сочинений явно навязывал вину Крассу и Цезарю, [100] но это сочинение было издано лишь после смерти их обоих. В другом же сочинении, "О консульстве", Цицерон говорит, что Красс, явившись к нему ночью, принес письмо, касавшееся дела Каталины, [101] и уже тогда подтвердил существование заговора. Как бы то нл было, Красс с тех пор питал постоянную ненависть к Цицерону, но открыто вредить последнему мешал ему сын. Ибо Публий [102], начитанный и любознательный, был привгзан к Цицерону в такой степени, что когда тот подвергся судебному преследованию, он вместе с ним сменил одежду на траурную и заставил сделать то же и других молодых людей" В конце концов он убедил отца и примирил его с Цицероном.[103]
14. Цезарь же, лишь только возвратился из провинции, стал готовиться к соисканию консульской должности. [104] Он видел, что Красс : и Помпей снова не ладят друг с другом, и не хотел просьбами, обращенными к одному, сделать себе врагом другого, а вместе с тем не надеялся на успех без поддержки одного из них. Итак, он занялся их примирением, усиленно воздействуя на них и указывая, что, губя друг друга, они лишь усиливают Цицеронов, Катулов и Катонов, влияние которых обратится в ничто, если они, Красс и Помпей, соединившись в один дружественный союз, будут править объединенными силами и по единому плану. Убедив и примирив их, Цезарь составил и скрепил из всех троих непреоборимую силу, лишившую власти и сенат и народ, причем повел дело так, что те двое не стали сильнее один через другого, но сам он через них стал самым сильным и вскоре, при поддержке того и другого, блистательно прошел в консулы [105]. Цезарь превосходно управлял делами, и они дали ему по постановлению народного собрания военную силу и провинцию Галлию, [106] посадив его, таким образом, как бы в крепость и полагая, что, упрочив за ним власть над доставшейся ему провинцией, они смогут без помехи поделить между собой все остальное. Помпея на этот шаг толкнуло его безмерное честолюбие. А к старой болезни Красса - корыстолюбию - присоединилась, из-за подвигов Цезаря, новая неудержимая страсть к трофеям и триумфам. Уступая Цезарю в этом одном и считая себя выше его в остальном, Красс не отказался от своих замыслов и не успокоился, пока это не привело к его бесславной смерти и к народному бедствию.
На возвратном пути из Галлии Цезарь заехал в Лукку, куда собрались многие из римлян, в том числе Красс и Помпей, которые сговорились с ним частным образом крепко держаться за власть и подчинить себе все управление: Цезарю остаться во главе своих вооруженных сил, а Крассу и Помпею взять себе другие провинции и войска. [107] Путь к этому был один-искать второго консульства, а для этого нужно было, чтобы Цезарь, в то время как они будут домогаться власти, помогал им, переписываясь с друзьями и посылая побольше воинов для подачи голосов в их пользу.
15. Вернувшись после этого в Рим, Красс и его сторонники встретили общую подозрительность: распространилась упорная молва, что не к добру было то свидание. Когда в сенате Марцеллин и Домиций [108] спросили Помпея, намерен ли он выставить свою кандидатуру, тот ответил, что, быть может, он ее и выставит, а, быть может, и нет. На вторичный вопрос о том же он сказал, что сделает это для добрых граждан, но не сделает для других. Помпей в ответах своих показался всем надменным и чванным, Красс же ответил скромнее, заявив, что если это может принести пользу государству, то он будет домогаться власти, в противном случае воздержится. [109] После такого ответа искать консульства решились и некоторые другие, в том числе Домиций. Но когда Красс и Помпей явно обнаружили себя в своих •домогательствах, иные из соискателей, испугавшись, отступились, Домииия же, своего родственника и друга, подбодрял Катон, увещевая и побуждая его не отказываться от надежды, так как ему предстоит бороться за общую свободу; ибо Помпею и Крассу нужна не консульская должность, а тиранния, и то, что ими делается - не соискание консульства, а захват провинций и вооруженных сил. Внушая все это и сам так мысля, Катон привел на форум Домиция едва ли не против воли последнего, причем многие к ним примкнули. И не мало удивлялись люди: "Почему Помпей и Красс вторично ищут консульства, почему опять оба вместе, почему не с кем-либо другим? Ведь у нас много есть мужей, достойных, конечно, управлять делами вместе с Крассом или вместе с Помпеем". Устрашившись этих толков, пособники Помпея не остановились ни перед какими бесчинствами и насилиями и, в довершение всего, устроили засаду Домицию, еще до света проходившему в сопровождении других лиц, убили несшего перед ним факел, многих переранили, в том числе Катона, прочих обратили в бегство и заперли в доме, [110] после чего Помпей с Крассом были избраны консулами. [111] Вскоре затем они опять окружили курию вооруженной силой, прогнали с форума Катона и убили нескольких человек, оказавших сопротивление; [112] Цезарю продлили, власть на второе пятилетие, а себе из провинций назначили Сирию и обе Испании. Был брошен жребий: Сирия досталась Крассу, испанские же провинции Помпею.[113]
16. Жеребьевка эта удовлетворила всех. Большинство народа желало, чтобы Помпей находился поблизости от города, да и Помпей, влюбленный в жену, [114] намерен был проводить здесь большую часть времени. Красс же, как только выпал ему жребий, не мог скрыть своей радости, считая, что более блестящей удачи чем на этот раз, у нега еще не бывало. Перед народом и посторонними он еще кое-как сохранял спокойствие, но среди близких ему людей говорил много пустого· и ребяческого, не соответствующего ни его возрасту, ни характеру, ибо в жизни он вовсе не был хвастуном и гордецом. Но тогда, возгордись безмерно и утратив рассудок, уже не Сирией и не парфянами [115] ограничивал он поле своих успехов, называл походы Лукулла против Тиграна и Помпея против Митридата детскими забавами, [116] в мечтах же своих возносился до бактрианцев [117], индийцев и до моря, за ними лежащего. Хотя в постановлении народного собрания, касавшемся Красса, ничего не было сказано относительно парфянской войны, но все знали, что Красс к ней неудержимо стремится [118]. К тому же и Цезарь написал ему из Галлии, хваля его стремление и поощряя его к войне.
Так как трибун Атей [119] обнаружил намерение препятствовать походу Красса и многие к нему присоединились, считая недопустимым, чтобы кто-либо пошел войной против людей, ни в чем не провинившихся, да притом еще связанных с Римом договором [120], - Красс, испугавшись, обратился к Помпею с просьбой оказать ему поддержку и проводить его из города. Ибо велик был почет, каким пользовался Помпей среди простого народа. И на этот раз вид Помпея, идущего впереди со спокойным взором и спокойным лицом, успокоил толпу, собравшуюся было задержать Красса и поднять против него крик: люди молча расступились и дали им дорогу. Но навстречу выступил Атей и начал с того, что с криками удерживал Красса и умолял не итти дальше, а затем приказал ликтору схватить и остановить его. Однако другие трибуны этому воспротивились, и ликтор отпустил Красса, Атей же, подбежав к городским воротам, поставил там пылающую жаровню, и, когда Красс подошел туда, Атей, воскуряя фимиам и совершая возлияния, начал изрекать страшные уже сами по себе, в трепет приводящие заклятия и притом призывать, произнося их имена, каких-то ужасных, неведомых богов. По словам римлян, эти таинственные древние заклятия имеют такую силу, что никто из тех, кто подвергся им, не избежал их действия, да и сам произносящий их навлекает на себя несчастье, почему изрекаются они лишь немногими и в исключительных случаях. Поэтому порицали и Атея за то, что он, вознегодовав на Красса ради государства, на это же государство призвал такие заклятия и навлек такой страх.[121]
17. Красс прибыл в Брундизий. Море ввиду зимнего времени [122] было неспокойно, но Красс ждать не стал, отплыл и потерял много судов. Собрав остальную часть своего войска, он спешно выступил, направляясь сухим путем через Галатию. Здесь застал он царя Денотара [123], человека очень старого, занятого тогда основанием нового города. "Царь!" - сказал он ему шутя: "в двенадцатом часу начинаешь ты строить". А галат, засмеявшись, ответил ему: "Да и ты, император, как я вижу, не слишком-то рано идешь на парфян". Крассу же было за шестьдесят, а выглядел он еще старше своих лет [124]. На первых порах по прибытии его на место [125], течение дел отвечало его надеждам. Ибо он без труда навел мост через Евфрат, [126] спокойно переправил войско и занял в Месопотамии многие сдавшиеся ему добровольно города.· [127] В одном из городов, где неограниченно правил некий Аполлоний, было убито сто римских солдат, после чего Красс привел к городу войско, овладел им, разграбил все ценности, а жителей продал в рабство. Эллины называют этот город Зенодотией [128]. По случаю покорения его Красс позволил войску провозгласить себя императором, чем навлек на себя великий стыд, так как удовлетворившись столь малым, показал, что у него нет никакой надежды совершить что-либо большее. Оставив в покоренных городах гарнизоны, общей численностью в семь тысяч пехотинцев и тысячу всадников, сам Красс ушел в Сирию на зимние квартиры [129] и для встречи с сыном, прибывшим о. т Цезаря из Галлии, ведущим тысячу отборных всадников и украшенным знаками отличия. Это, можно полагать, было первой его ошибкой, если не считать самого похода, оказавшегося величайшей из ошибок: вместо того чтобы итти вперед и занять Вавилон с Селевкией [130], города неизменно враждебные парфянам, он дал врагам время подготовиться [131]. Затем Красса обвиняли и за дела его в Сирии - больше коммерческие, чем подобающие полководцу. Ибо не проверкою своих вооруженных сил занимался он и не упражнением солдат в военных состязаниях, а исчислял доходы с городов и много дней подряд взвешивал и мерил сокровища богини в Гиераполе [132], предписывал народам и династам производить наборы солдат, а потом за деньги освобождал их от этой повинности. Всем этим Красс себя обесславил и заслужил презрение. И вот дается ему первое предзнаменование от той богини, которую одни называют Афродитой, другие Герой, а иные считают причиной и естественной силой, породившей из влаги начала и зачатки всего и открывшей людям первоисточник всех благ: при выходе из храма упал первым молодой Красс, запнувшись же за него, упал и старший.[133]
18. В то время как Красс стал уже стягивать войска с зимних стоянок, к нему явились послы от Арсака [134] с кратким извещением. А именно, они заявили, что если войско посылается римским народом, то война будет жестокой и непримиримой, если же, как слышно, Красс поднял на парфян оружие и захватил их земли не по воле отечества, а ради собственной выгоды, то Арсак воздерживается от войны и, жалея года Красса, отпускает римлянам их солдат, которые находятся скорее под стражей, чем на сторожевой службе. Когда же Красс стал хвастаться, что даст ответ в Селевкии, старший из послов Вагиз засмеялся и, показав ему на середину обращенной ладонью вверх руки, ответил: "Скорее тут вырастут волосы, о Красс, чем ты увидишь Селевкию".[135]
После этого они возвратились к царю Гироду [136] и объявили, что предстоит война. Между тем из городов Месопотамии, в которых стояли римские гарнизоны, явились, едва пробившись оттуда, несколько солдат с тревожными вестями. Они видели собственными глазами целые скопища врагов и были свидетелями сражений, данных неприятелем при штурмах городов. [137] Все это они передавали, как водится, в преувеличенно-страшном виде, уверяя, будто от преследующих парфян убежать невозможно, в бегстве же они неуловимы, будто их диковинные стрелы невидимы в полете и раньше, чем заметишь стрелка, пронзают насквозь все, что ни попадется на пути, а вооружение закованного в латы всадника такой работы, что все пробивает, а само выдерживает всякий удар. Солдаты слышали это, и мужество их падало. Раньше они были уверены, что парфяне ничем не отличаются ни от армян, ни от каппадокийцев [138], которых Лукулл бил и грабил, сколько хотел, считали, что самое трудное в этой войне - это предстоящий долгий путь и преследование людей, ускользающих из их рук, а теперь, вопреки надеждам, предвидели уже борьбу и большие опасности, так что и некоторые из начальников полагали, что Крассу следовало бы остановиться и созвать совет для нового обсуждения общего положения дел. В числе их был и квестор Кассий [139]. Да и гадатели тайно давали знать, что при жертвоприношениях Крассу постоянно выходят дурные и неотвратимые предзнаменования. Но Красс не обращал внимания ни на гадателей, ни на тех, кто советовал ему что-либо другое, кроме как торопиться.
19. В особенности же ободрил Красса Артавазд, царь армянский. [140] Ибо он прибыл в лагерь с шестью тысячами всадников - то были, как их называли, царские телохранители и проводники. Артавазд же обещал еще десять тысяч конных латников и три тысячи пехоты, беря их иждивение на себя. [141] Царь убеждал Красса вторгнуться в Парфию через Армению, так как он не · только будет иметь там в изобилии все необходимое на пути войска, о чем позаботится сам царь, но и совершит путь в безопасности, будучи защищен от врага горами, непрерывным рядом холмов, вообще местностью неудобопроходимой для конницы - единственной силы парфян. Красс остался очень доволен расположением царя и его щедрой помощью, но сказал, что пойдет через Месопотамию, где оставлено много храбрых римских воинов. После этого царь армянский уехал.
В то время как Красс переправлял войско через реку у Зевгмы [142], вокруг них много раз прогрохотал небывалой силы гром; частые молнии засверкали навстречу войску, и ветер, сопровождаемый тучей и грозой, налетев на понтонный мост, разрушил и разметал большую его часть. [143] Место, где Красс предполагал разбить лагерь, было дважды поражено громовыми ударами. Одна из лошадей полководца в блестящей сбруе увлекла возницу к реке и исчезла под водою. Говорят также, что орел передового отряда [144], будучи поднят, повернулся сам собой назад. И еще совпадение: когда после переправы солдатам стали раздавать провиант, в первую очередь выданы были чечевица и соль, которые у римлян считаются знаками траура и ставятся перед умершими. Затем, у самого Красса, при произнесении им речи, вырвались слова, страшно смутившие войско. Ибо он сказал, что мост через реку он приказывает разрушить, дабы никто из солдат не вернулся назад [145]. Он должен был бы, почувствовав неуместность этих слов, взять их обратно или объяснить смысл их оробевшим людям. Но Красс, с свойственной ему самоуверенностью, этим пренебрег. Наконец, в то время как он приносил очистительную жертву [146] и жрец подал ему внутренности животного, он выронил их из рук; видя же опечаленные лица присутствующих, Красс, улыбнувшись, сказал: "Такова уж старость! Но оружия мои руки не выронят".
20. С этого места он двинулся вдоль реки с семью легионами, четырьмя, без малого, тысячами всадников и легковооруженными в числе, приблизительно равном числу всадников. [147] Несколько разведочных команд, вернувшись с рекогносцировки, донесли, что местность совершенно безлюдна, но замечены следы множества лошадей, как бы повернувших назад и уходящих от преследования, вследствие чего и сам Красс еще больше утвердился в своих надеждах на успех, и воины прониклись пренебрежением к парфяням, думая что те и в бой не вступят. Кассий же с товарищами вновь обратился к Крассу с советом, указывая, что лучше всего было бы ему задержать войско в одном из охраняемых гарнизонами городов, пока он не узнает чего-либо достоверного о врагах, если же не узнает, то итти в Селевкию вдоль реки. Тогда продовольственные суда, идя рядом с войском, смогут доставлять продукты в изобилии, и вместе с тем река защитит войско от обходов с флангов, и оно будет в постоянной готовности вступить в бой с неприятелем с фронта, в равных с ним условиях.
21. Пока Красс все это обдумывал и взвешивал, явился вождь арабского племени, по имени Абгар [148], человек лукавый и коварный, ставший для Красса и его войска самым большим и решающим несчастием из всех, какие судьба соединила для их погибели. Его знали некоторые из участвовавших в походах Помпея как человека, пользовавшегося некоторым вниманием со стороны последнего и прослывшего другом римского народа [149]. А теперь он был подослан военачальниками парфянского царя с умыслом, не удастся ли ему, сопутствуя Крассу, завлечь его как можно дальше от реки и возвышенностей в необъятную равнину, где можно было бы его окружить, ибо они что угодно предпочитали встрече лицом к лицу с римлянами. Итак, явившись к Крассу, варвар (он был убедителен в речах) стал превозносить Помпея как своего благодетеля, выразил восхищение воинской силой Красса, но вместе с тем порицал его за медлительность, за то, что он чего-то ждет и все готовится, как будто ему нужно оружие, а не проворнейшие руки и ноги против людей, которые давно только и думают о том, как бы, забрав наиболее ценные вещи и тех, кто им дорог, умчаться к скифам и гирканам [150]. "Все же, если ты намерен сразиться, - говорил он, - то следует поспешить, пока царь не собрал в одно место всех своих сил, потому что теперь против вас брошены Сурена и Силлак [151] с поручением отвлечь на себя ваше преследование, самого же царя нигде не видно".[152]
Все это было ложно: Гирод, разделив с самого начала свои силы на две части, сам опустошал Армению в наказание Артавазду. Сурену же послал против римлян, и поступил так отнюдь не из высокомерия, как говорят иные. Ибо не подобало бы тому, кто считает недостойным себя противником Красса, первого в Риме человека, итти войной на Артавазда, нападать на армянские села и опустошать их. На самом же деле он, по всей. видимости, испугался опасности и как бы засел в засаде, в ожидании будущего, а Сурену послал вперед помериться силами в бою и сбивать неприятеля с пути. Сурена же был человек далеко не дюжинный: по богатству, знатности рода и славе занимал он второе после царя место, мужеством же и талантом превосходил всех своих современников среди парфян; к тому же никто не мог сравняться с ним ни ростом, ни телесной красотой. В поход выступал он не иначе, как везя за собой припасы на тысяче верблюдов и двести повозок с наложницами; тысяча конных латников и еще большее число легковооруженных сопровождали его особу; всех же всадников, клиентов и рабов было у него не менее десяти тысяч. По происхождению своему он владел наследственным правом первым возложить на царя диадему при вступлении его на престол. А того же Гирода, находившегося в изгнании, он вернул парфянам и овладел для него великою Селевкиею, первым взойдя на стену и собственной рукою обратив в бегство противников. Еще и тридцати лет ему тогда не было, а он заслужил уже величайшую славу своей рассудительностью и умом. Ими-то, главным образом, и погубил он Красса, ибо последний, отуманенный сначала отвагой и гордыней, а позже под влиянием страхов и несчастий стал легко поддаваться на обманы.
22. Итак, варвар, убедив тогда Красса и отвлекши его от реки, вел его среди равнины дорогой, сначала удобной и легкой, а в дальнейшем крайне тяжелой: на пути попались глубокие пески, и трудно было итти по равнинам безлесным и безводным, уходившим из глаз в беспредельную даль. Воины не только изнемогали от жажды и трудностей пути, но впадали в уныние от этих безотрадных картин: они не видели ни куста, ни ручья, ни горного склона, ни зеленеющих трав, а глазам их представлялись морю подобные волны песков пустынь, окружавших войско со всех сторон. Уже в этом проглядывал коварный замысел, а тут явились и послы ет Артавазда армянского с рассказами о том, как жестоко страдает он в напряженной борьбе с обрушившимся на него Гиродом; лишенный поэтому возможности послать подмогу [153], он советует Крассу или - что лучше всего - повернуть и, соединясь с армянами, сообща бороться против Гирода, или итти и становиться лагерем, всегда избегая мест, удобных для конницы, и придерживаясь мест гористых. Но Красс в гневе и безрассудстве своем ничего в ответ не написал и велел лишь сказать, что теперь у него нет времени для Армении, а позже он явится туда для расправы с Артаваздом за его предательство. Кассий и его товарищи вознегодовали и на этот раз, но Красса, раздражавшегося на них, перестали переубеждать, варвара же наедине осыпали бранью: "Какой злой дух, сквернейший из людей, привел тебя к нам? Какими зельями и приворотами соблазнил ты Красса, ввергнув войско в разверстую глубь пустыни, итти путем, приличествующим скорее главарю разбойничьей шайки номадов, чем римскому полководцу!" А варвар, как человек лукавый, униженно просил и уговаривал потерпеть еще немного, а над воинами, идя рядом и оказывая им помощь, подшучивал и говорил со смехом: "Вы должно быть, воображаете себя шагающими по родной Кампании [154], если: так тоскуете по воде ключей и ручьев, по· тени деревьев, по баням и гостиницам, а того не помните, что вы уже переступили границы арабов и ассириян!" Так-то Абгар поучал римлян и, прежде чем обнаружил себя предателем, ускакал, не таясь от Красса, а уверив его в том, что хочет подготовить ему успех и спутать все расчеты неприятеля.
23. В тот день Красс, [155] говорят, вышел не в пурпурном плаще, как это в обычае у римских полководцев, а в черном, спохватившись же, тотчас его сменил; затем, некоторые из знамен были подняты знаменосцами с таким трудом и после столь долгих усилий, как будто они были вбиты в землю. Красс же, смеясь над этим, торопился в путь и принуждал пехоту поспевать за конницей. Но тут как раз вернулись несколько человек из посланных на разведку с известием, что остальные из них перебиты неприятелем, что сами они с трудом спаслись бегством, а враги в великом множестве смело идут в бой. Все встревожились, Красс же, совершенно ошеломленный, стал наспех и еще не совсем придя в себя строить войско в боевой порядок. Сначала. он, как предлагал Кассий, растянул пеший строй по равнине на возможно большее расстояние, в предупреждение обходов, конницу же распределил по обоим крылам, но потом изменил свое решение и, сплотив войско, построил его двойным фронтом в глубокое карре, причем с каждого из боков его выставил по двенадцати когорт [156], а каждой когорте придал по отряду всадников, дабы ни одна из частей войска не осталась без прикрытия конницей и шла бы ровно, защищенная со всех сторон. Один из флангов он поручил Кассию, другой - молодому Крассу [157], а сам стал в центре. Продвигаясь в таком порядке, они подошли к речке, название которой Белисс. Эта река была невелика и не обильна водой, но воины ей очень обрадовались в эту сушь и зной и при прочих трудностях безводного, полного тягот пути. Большая часть начальников полагала, что здесь и надлежит расположиться на отдых и ночевку, разузнать, насколько это возможно, какова численность врагов и каково их боевое построение, а с рассветом двинуться против них. Но Красс, побуждаемый сыном и его всадниками, которые советовали итти вперед и вступить в бой, отдал приказ, чтобы те, кто хочет, ели и пили, оставаясь в строю, и, не дав людям как следует покончить с этим, повел их не ровным шагом с передышками, как это делается перед битвой, à скорым ходом, безостановочно до тех пор, пока они не увидели неприятеля, [158] который, против ожидания, не показался римлянам ни многочисленным, ни грозным. Ибо Сурена заслонил передовыми отрядами остальную массу и скрыл блеск вооружения, приказав воинам прикрыться плащами и кожами. Когда же парфяне приблизились и их военачальник подал знак, вся равнина сразу огласилась глухим гулом и трепет наводящим шумом. Ибо парфяне возбуждают себя к бою не рожками и трубами, а поднимают шум с разных сторон, колотя в обтянутые кожей полые инструменты, которые обвешиваются кругом погремушками. Из них исходит какой-то низкий, устрашающий звук, смешанный как бы с звериным ревом и раскатом грома; парфяне хорошо знают, что из всех чувствований души слух наиболее доступен страху, скорее всех других возбуждает в ней страсти и выводит ее из равновесия.
24. Устрашив римлян этими звуками, парфяне вдруг сбросили с доспехов покровы и явились перед ними пламени подобные, сами в шлемах и латах из маргианского [159] ослепительно-ярко сверкавшего железа, кони же их в латах медных и железных. Явился и сам Сурена, огромный ростом и красивейший из всех; его женственная красота, казалось, не соответствовала славе его мужества - он, по обычаю мидян, притирал лицо румянами и разделял волосы пробором, тогда как прочие парфяне, чтобы казаться страшнее, носят длинные волосы еще по-скифски, кверху хохлом. Первым намерением парфян было ворваться с копьями, оттеснить и осилить передние ряды, но когда они распознали глубину сомкнутого строя, стойкость и сплоченность воинов, то отступили назад и, делая вид, будто они рассеиваются в разные стороны и приходят в расстройство, незаметно для римлян охватили карре в замкнутый круг. Красс приказал легковооруженным броситься на неприятеля, но не успели они пробежать и несколько шагов, как их стало встречать и; пронзать множество стрел; они отступили обратно в ряды тяжелой пехоты и положили начало беспорядку и смятению в войске, видевшем, с какой скоростью и силой летят парфянские стрелы, ломая оружие и пронизывая одинаково и жесткое и мягкое прикрытие. А парфяне, расположившись рассыпным строем, начали издали со всех сторон пускать стрелы, почти не целясь (римляне стояли так скученно - и тесно, что трудно было и умышленно промахнуться), и наносили им тяжкие, сильные удары из своих тугих больших луков, круто сгибая их, дабы придать стреле большую силу. При таких условиях положение римлян становилось уже бедственным: оставаясь в строю, они покрывались ранами; пытаясь перейти в наступление, были бессильны уравнять условия битвы·, так как парфяне убегали, не переставая пускать стрелы. В этом они после скифов искуснее всех; да и нет ничего разумнее, как спасаясь защищаться и тем снимать с себя позор бегства.
25. Пока римляне надеялись, что парфяне, истратив Стрелы, либо воздержатся от сражения, либо вступят в рукопашный бой, они все же не теряли мужества. Но когда им стало известно, что поблизости стоит множество верблюдов, навьюченных стрелами, откуда их берут, подъезжая, передовые воины, - Красс, не (c)идя этому конца, стал падать духом и через посланных велел своему сыну постараться заставить неприятелей принять бой раньше, чем парфяне его окружат: ибо на самого Марка Красса главным образом устремлялись они, скача на конях, чтобы зайти ему в тыл. Итак, молодой Красс, взяв тысячу триста всадников, в том числе тысячу прибывших от Цезаря, лучников пятьсот человек, а из тяжеловооруженных ближайшие восемь когорт, повел их обходным движением в атаку. Но стремившиеся окружить его парфяне, потому ли, что встретились с регулярным отрядом, как некоторые полагают, или же рассчитывая захватить Красса где-нибудь подальше от отца, повернули назад и поспешно ускакали. Красс, крича, что враги дрогнули, погнался за ними, а с ним вместе Цензорин и Мегабакх. Последний выдавался мужеством и силой, Цензорин же был удостоен сенаторского звания и отличался, как оратор - оба были товарищи Красса и сверстники его. Они увлекли за собой конницу, но не отставала и пехота, охваченная рвением и радостью в надежде на победу. Им представлялось, что они одерживают верх и гонятся за неприятелем, пока, продвинувшись далеко вперед, не поняли обмана: враги, которых они считали убегающими, повернули обратно против них, и на них же устремились и другие, в еще большем числе. Римляне остановились, рассчитывая, что, ввиду их малочисленности, парфяне схватятся с ними в рукопашную. Но те выстроили против римлян лишь своих конных латников, остальную же конницу не построили в боевой порядок, а пустили скакать вокруг них. Взметая равнину, парфяне выворачивали кучи песку, отчего поднялось такое огромное облако пыли, что римляне не могли ни видеть свободно, ни говорить. Охваченные на небольшом пространстве, они сталкивались друг с другом и, поражаемые врагами, умирали не легкою и не скорою смертью, но мучились от судорог и боли и, катаясь с попавшими в них стрелами по земле, обламывали их в самих ранах, пытаясь же вытащить зубчатые острия, проникшие сквозь жилы и вены, рвали и терзали самих себя. Так умирали многие, но и живые не были в состоянии защищаться. И когда Публий увещевал их напасть на латников, они показывали ему свои руки, приколотые к щитам, и ноги, насквозь пронзенные и пригвожденные к земле, так что они были неспособны ни к бегству, ни к защите. Тогда Публий, ободрив конницу, стремительно ударил на врагов и схватился с ними врукопашную. Но неравны были его силы с неприятельскими ни в нападении, ни в обороне: галлы [160] наносили удары легкими, небольшими дротиками в панцыри из сыромятной кожи или железные, а сами получали удары от копий в слабо защищенные, обнаженные тела. Публий же больше всего полагался именно на них и совершал с ними удивительные подвиги. Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с врагами, стесненными в движениях тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Многие же из них, оставив своих лошадей и подлезая под коней неприятеля, поражали их в живот. Лошади вздымались на дыбы от боли и умирали, давя под собой и седоков своих и противников, перемешавшихся друг с другом. Но больше всего галлов мучили жажда и зной, как людей, к этому непривычных. Да и из лошадей своих потеряли они большую часть, когда устремлялись на парфянские копья. Итак, им поневоле пришлось отступить к тяжелой пехоте, ведя с собой Публия, уже изнемогавшего от ран. Видя поблизости песчаный холм, римляне отступили к нему; внутри образовавшегося круга они поместили лошадей, а сами сомкнулись щитами, рассчитывая, что им так легче будет отражать варваров. Но на деле произошло как раз обратное. Ибо на ровном месте люди, стоящие в первых рядах, облегчают, до известной степени, положение задних, а там, на холме, где всё, находящееся на склоне, расположено одно над другим, и то, что сзади, возвышается над остальными - они не могли спастись и все одинаково подвергались обстрелу, оплакивая свой бесславный и бездейственный конец. При Публии находились двое греков из числа жителей местного города Kapp [161] -· Иероним и Никомах. Они убеждали его тайно уйти с ними и бежать в Ихны [162], лежащий поблизости город, принявший сторону римлян. Но он ответил, что нет такой страшной смерти, испугавшись которой Публий покинул бы людей, погибающих по его вине, а грекам приказал спасаться и, попрощавшись, расстался с ними. Сам же он, не владея рукой, которую пронзила стрела, велел оруженосцу ударить его мечом и подставил ему бок. Говорят, что и Цензорин умер подобным же образом, а Мегабакх сам покончил с собою, как и другие виднейшие сподвижники Публия. Остальных, продолжавших еще сражаться, парфяне, поднимаясь по склону, пронзали копьями, а живыми, как говорят, взяли не более пятисот человек. Затем, отрезав головы Публию и его товарищам, они тотчас же поскакали к Крассу.[163]
26. А положение Красса было вот какое. После того как он приказал сыну напасть на парфян, кто-то принес ему известие, что неприятель обращен в бегство и энергично преследуется. Заметив к тому же, что и те из парфян, которые действовали против него, уже не так настойчиво нападают (ибо большая часть из них ушла туда), Красс несколько ободрился, собрал свое войско и отвел его на возвышенность в надежде, что и сын скоро вернется из погони. Из людей, которых Публий, находясь в опасности, отправил к нему, посланные первыми погибли, наткнувшись на варваров, а последующие, проскользнув лишь с большим трудом, сообщили, что Публий пропал, если ему не будет скорой и сильной подмоги. Тогда Крассом овладели одновременно многие чувства, и он уже ни в чем не отдавал себе ясного отчета. Терзаемый вместе и беспокойством за участь всего дела и страстным желанием притти на помощь сыну, он, в конце концов, сделал попытку двинуть вперед войско. Но в это самое время стали подходить враги, еще больше прежнего нагоняя страх своими криками и победными песнями, и опять бесчисленные литавры заревели вокруг римлян, ожидавших начала новой битвы. Те из парфян, которые несли воткнутую на копье голову Публия, подъехали ближе, показали ее войску и, издеваясь, спрашивали, кто его родители и какого он роду, ибо па с чем не сообразно, чтобы от такого отца, как Красс - малодушнейшего и худшего из людей, мог родиться столь благородный и блистающий доблестью сын. Зрелище это сильнее всех прочих ужасов сокрушило и расслабило души римлян, и не жажда отмщения охватила их всех, как это должно было бы быть, а трепет и ужас. Однако же Красс, как говорят, в этом несчастье превзошел себя доблестью. Ибо вот что говорил он, обходя их ряды: "Римляне, меня одного касается это горе! А великая судьба и слава Рима, еще не сокрушенная и не поколебленная, зиждется на вашем спасении. И если у вас есть сколько-нибудь сожаления ко мне, потерявшему сына, лучшего на свете, докажите это, проявив гнев против врагов. Отнимите у них радость, покарайте их за свирепость, не смущайтесь тем, что случилось: стремящимся к великому надлежит при случае и терпеть. Не без пролития крови низвергнул Лукулл Тиграна или Сципион Антиоха; [164] тысячу кораблей потеряли предки наши в Сицилии, [165] в Италии же - многих полководцев и военачальников, и из них ни один своим поражением не помешал, ведь, нам одолеть победителей. Ибо не одним счастьем, а стойко и доблестно преодолевая несчастия, достигло римское государство столь великого могущества".
27. Так говорил Красс, ободряя своих солдат, но тут же убедился, что лишь немногие из них мужественно внимали ему. Приказав им поднять боевой клич, он явно обнаружил унылое настроение войска - так слаб, разрознен и неровен был этот клич, тогда как крики варваров раздавались попрежнему отчетливо и смело. Между тем враги перешли к действиям. Конные лучники, заскакивая с флангов, стали пускать свои стрелы, а передовые, действуя копьями, стеснили римлян на малом пространстве - исключая тех немногих, которые решались, дабы избегнуть смерти от стрел, бросаться на врагов и, не причиняя им большого вреда, сами умирали скорой смертью от тяжких, смертоносных ран: парфяне вонзали во всадников тяжелые с железным острием копья, часто при том пробивавшие с одного удара двух человек. [166] Так сражались они, а с наступлением ночи удалились, [167] говоря, что они даруют Крассу одну эту ночь для оплакивания сына, разве что он предпочтет сам придти к Арсаку, не дожидаясь, пока его туда приведут. Итак, парфяне, расположившись поблизости, были преисполнены надежд. Для римлян же наступила ужасная ночь; никто не думал ни о погребении умерших, ни об уходе за ранеными и умиравшими, но всякий оплакивал лишь самого себя. Ибо, казалось, не было никакого исхода - все равно, будут ли они тут дожидаться дня или бросятся ночью в беспредельную равнину. Притом и раненые сильно затрудняли войско: если нести их, то они будут помехой при поспешном отступлении, а если оставить, то криком своим дадут знать о бегстве. И хотя Красса считали виновником всех бед, воины все же хотели видеть его и слышать его голос. Но он, закутавшись, лежал в темноте, служа для многих примером изменчивости судьбы, для людей же здравомыслящих - безрассудства и честолюбия; ибо Красс не удовольствовался тем, что был первым и влиятельнейшим человеком среди многих десятков тысяч людей, но считал себя совсем обездоленным только потому, что его ставили ниже тех двух. Легат Октавий и Кассий пытались поднять и ободрить его. Но он наотрез отказался, после чего они по собственному почину созвали на совещание центурионов и начальников манипулов [168], а когда выяснилось, что никто не хочет оставаться - подняли войско, не подавая трубных сигналов и, на первых порах, в полной тишине. Но лишь только немощные поняли, что их оставляют, лагерем овладели страшный беспорядок и смятение, сопровождаемые воплями и криками, а это вызвало сильную тревогу и среди шедших впереди, которым показалось, что нападают враги. И много раз сходили они с дороги, много раз строилась в ряды, одних из сопровождавших их раненых брали с собой, других бросали, и таким образом потеряли много времени, если не считать трехсот всадников, которых начальник их Игнатий привел глубокой ночью к Каррам. Окликнув на латинском языке охранявшую стены стражу, Игнатий, как только она отозвалась, приказал сказать начальнику города Колонию, что между Крассом и парфянами произошло большое сражение. Ничего не прибавив к этому и не сказав, кто он, Игнатий ускакал в Зевгму и спас свой отряд, но заслужил худую славу тем, что покинул полководца. Впрочем, брошенные им тогда Колонию слова оказались полезными для Красса. Ибо Колоний, сообразив, что такая поспешность и неясность в речи изобличают человека, не имевшего сообщить ничего хорошего, приказал солдатам вооружиться и, лишь только услышал, что Красс двинулся в путь, вышел к нему навстречу и проводил войско в город.[169]
28. Парфяне, заметив бегство римлян, не стали, однако, их преследовать ночью, но с наступлением дня, подъехав к лагерю, перебили оставшихся в нем, в числе не менее четырех тысяч человек, а многих, блуждавших по равнине, захватили, догнав на конях. Легат же Варгунтин еще ночью оторвался от войска с четырьмя когортами, но сбился с дороги. Окружив их на каком-то холме, враги, хоть те и защищались, истребили всех, за исключением двадцати: этих, пробившихся сквозь их ряды с обнаженными мечами, они отпустили живыми, дивясь их мужеству, и дали им спокойно уйти в Карры.
До Сурены дошло ложное известие, будто Красс бежал с лучшей частью войска, а толпа, которая стеклась в Карры, не что иное, как нестоющий внимания сброд. Итак, полагая, что плоды победы потеряны, но все еще сомневаясь и желая узнать истину, дабы решить, оставаться ли ему на месте и осадить город или преследовать Красса, оставив жителей Kapp в покое, - Сурена подослал к городским стенам одного из тех бывших при нем людей, которые знали два языка, с поручением вызвать, изъясняясь по-латински, самого Красса или Кассия и передать, что Сурена желает с ними видеться для переговоров. Толмач сказал, что требовалось, слова его были переданы, и Красс принял предложение, а вскоре затем явились от варваров арабы, хорошо знавшие в лицо и Красса и Кассия, так как до сражения они побывали в лагере. Увидев стоящего на стене Кассия, они сообщили, что Сурена заключает с римлянами перемирие и предоставляет им спастись, если они дружественно относятся к царю и уйдут из Месопотамии; ибо он уверен, что это будет для обеих сторон выгоднее, чем доходить до последней крайности. Кассий согласился и потребовал, чтобы было назначено место и время для свидания Красса с Суреною. Арабы, обещав все исполнить, ускакали.
29. Сурена, обрадованный тем, что противники попали в положение осажденных, на следующий же день [170] привел туда парфян, которые стали вести себя дерзко и требовали, чтобы римляне, если только они хотят получить мир, выдали им Красса и Кассия заключенными в оковы. Осажденные досадовали на то, что поддались обману и, советуя Крассу отбросить отдаленные и напрасные надежды на армян, держались того мнения, что нужно бежать, но необходимо при этом, чтобы никто из жителей Kapp не узнал о том до времени. Но узнал все Андромах, из них самый вероломный - сам Красс доверил ему не только эту тайну, но и водительство в пути. Таким образом ничто не укрылось от парфян: Андромах осведомлял их о каждом шаге римлян. Но так как парфянам было трудно сражаться ночью и это не в их обычае [171], Красс же выступил именно ночью, то, чтобы они не слишком отстали в преследовании, Андромах пустился на хитрости - он отводил римлян то на ту, то на другую дорогу и, наконец, после долгих и трудных блужданий завел тех, кто за ним последовал, в болота и места, полные оврагов. Были, впрочем, и такие, которые догадались, что не к добру кружит и путает их Андромах, и отказались за ним следовать. Итак Кассий снова вернулся в Карры. Проводники его (они были арабы) советовали переждать там, пока луна не пройдет через созвездие Скорпиона, но Кассий ответил им: "А я вот еще больше того опасаюсь Стрельца" [172], и уехал в Сирию с пятьюстами всадников [173]. Некоторые другие, имевшие надежных проводников, достигли гористой местности, называемой Синнаками, и еще до рассвета оказались в безопасности. Их было до пяти тысяч, а предводительствовал ими доблестный Октавий. Красса же, завлеченного кознями Андромаха, день застал среди непроходимых мест и болот. С ним были четыре когорты, совсем немного всадников и пять ликторов. С большим трудом попав с ними на дорогу в то время, как враги уже наседали, а для того, чтобы соединиться с Октавием оставалось пройти двенадцать стадий [174], - он выбрался на другой холм, не столь недоступный для конницы и мало надежный, расположенный под Синнаками и соединенный с ними длинной грядой, которая тянется до него через равнину. Таким образом, опасность его положения была на виду у всех, бывших с Октавием. И Октавий первый устремился к нему сверху на выручку с горстью людей, [175] а затем, укоряя самих себя, помчались ему вслед и остальные. Они отбросили врагов от холма, окружили Красса и оградили его щитами, похваляясь, что нет такой парфянской стрелы, которая коснулась бы полководца прежде, чем Бее они не умрут, сражаясь за него.
30. Сурена, видя, что парфяне уже не с прежним пылом подвергают себя опасностям, и соображая, что если с наступлением ночи римляне займут горы, то задержать их будет невозможно, решил взять Красса хитростью. А именно, он отпустил некоторых из пленных, слышавших в лагере варваров преднамеренные разговоры о том, что царь совсем не хочет непримиримой войны с римлянами, а желал бы, великодушно обойдясь с Крассом, приобрести их дружбу. Варвары прекратили бой, и Сурена, в сопровождении высших начальников спокойно подъехав к холму, спустил тетиву лука и протянул правую руку. Он приглашал Красса обсудить мирные условия, говоря, что мужество и мощь царя испытаны, римлянами против его воли, кротость же и доброжелательство царь выказывает по собственному желанию, заключая мир при их отступлении и не препятствуя им спастись. Эти слова Сурены все приняли с сочувствием и были ими чрезвычайно обрадованы. Но Красс, терпевший беды не от чего другого, как от обманов парфян, считая столь внезапную перемену невероятной, не поверил сразу, а стал совещаться. Между тем воины подняли крик, настаивая на своем, а вслед затем стали поносить и хулить Красса за то, что он бросает их в бой против тех, с которыми сам он не решается даже вступить в переговоры, хотя они и безоружны. Красс сделал было попытку упросить их, говорил, что, проведя остальную часть дня в гористой, пересеченной местности, они ночью смогут двинуться в путь, указывал им дорогу и уговаривал не терять надежды, когда спасение так близко. Но так как те пришли в неистовство и, гремя оружием, стали угрожать, Красс, испугавшись, уступил и, обратись к своим, сказал только следующее: "Октавий и Петроний и вы все, сколько вас здесь есть, римские военачальники! Вы видите, что я вынужден итти и, сами присутствуя здесь, хорошо понимаете, какой позор и насилие мне приходится терпеть. Но если вы спасетесь, скажите всем людям, что Красс погиб, обманутый врагами, а не преданный своими согражданами".
31. Октавий и его товарищи не остались на месте, но спустились вместе с Крассом с холма; ликторов же, последовавших за ним, Красс отослал обратно. Первыми из варваров, встретивших его, были двое полуэллинов. Соскочив с коней, они поклонились Крассу и, изъясняясь по-гречески, просили его послать вперед несколько человек, которым Сурена покажет, что и сам он и те, кто с ним, едут, сняв доспехи и безоружные. На это Красс ответил, что если бы он имел хоть малейшую заботу о сохранении своей жизни, то он не отдался бы им в руки. Все же он послал двух братьев Росциев узнать, на каких условиях и сколько человек отправляются на переговоры. Сурена тотчас же схватил и задержал их, а сам с высшими начальниками подъехал на коне к римлянам. "Что это?" - молвил он: - римский император идет пеший, а мы едем верхами!" - и приказал подвести Крассу коня. Красс же на это заметил, что ни он, ни Сурена не погрешают, поступая при свидании каждый по обычаю своей страны. Затем Сурена заявил, что, хотя военные действия между римлянами и царем Гиродом прекращены и вражда сменилась миром, все же следует, подъехав к реке, написать его условия. "Ибо, - добавил он, - вы, римляне, вовсе не помните о договорах", и протянул Крассу руку. Когда же Красс приказал привести свою лошадь, Сурена сказал, что не надо: "Царь дарит тебе эту" - и в ту же минуту рядом с Крассом очутился конь, украшенный золотой уздой. Конюшие, подсадив Красса, окружив и сопровождая его, начали подгонять лошадь ударами. Первым хватается за поводья Октавий, за ним один из военных трибунов, Петроний, а затем и прочие стали вокруг, силясь удержать лошадь и оттащить парфян, теснивших Красса с обеих сторон. Началась толкотня, сумятица, посыпались затем и удары. Октавий, выхватив меч, убивает у варваров одного из конюхов, другой конюх - самого Октавия, поразив его сзади. А Петроний не был достаточно хорошо вооружен, однако, получив удар в панцирь, соскочил с лошади невредимый. Красса же убил парфянин по имени Помаксафр. Иные говорят, что это не так, Что умертвил его другой, а Памаксафр отрезал голову и руку у Красса, лежавшего уже мертвым. Впрочем, об этом скорее догадываются, чем знают наверно, ибо одни из находившихся там римлян погибли, сражаясь вокруг Красса, другие же поспешили ускакать на холм. Подъехавшие к ним парфяне сказали, что Красс наказан по заслугам, а прочим Сурена предлагает смело сойти вниз. Одни сдались, спустившись с холма, другие рассеялись ночью, но спаслись из них лишь очень немногие, остальных же выследили, захватили и убили арабы. Говорят, что римлян погибло здесь всего двадцать тысяч, а живыми было взято десять тысяч человек.[176]
32. Сурена послал Гироду в Армению голову и руку Красса, а сам, передав через вестников в Селевкию слух о том, что везет туда- Красса живого, устроил нечто вроде шутовского шествия, издевательски называя его триумфом: один из военнопленных, очень похожий на Красса, Гай Пакциан, надев платье парфянской женщины и подученный отзываться на имена Красса и императора, ехал, сидя на лошади; впереди его ехали верхом на верблюдах несколько трубачей и ликторов, с фасциев которых свешивались кошельки, а к секирам прикреплены были свежеотрезанные головы римлян; позади следовали селевкийские гетеры-актрисы, [177] издевавшиеся на все лады в шутовских, смехотворных песнях над слабостью и малодушием Красса. А народ смотрел на это. Сурена же, собрав Совет, представил ему срамные книги "Милетских рассказов" Аристида. [178] На этот раз он не солгал: рассказы были действительно найдены в обозе Рустия и дали повод Сурене поносить и осмеивать римлян за то, что они и воюя не могут воздержаться от подобных деяний и книг. Но мудрым показался Селевкийцам Эзоп[179], когда они смотрели на Сурену, подвесившего суму с милетскими непотребствами спереди [180], а за собой везущего целый парфянский Сибарис [181], в виде длинного ряда повозок с наложницами и до некоторой степени схожий с ехиднами и скиталами [182]: передняя его часть бросалась в глаза как страшилище, ужасное своими копьями, луками и конницей, а кончался он у хвоста фаланги блудницами, гремушками, песнями и ночными оргиями с женщинами. Достоин, конечно, порицания Рустий, но наглы и хулившие его за "Милетские рассказы" парфяне - те самые, над которыми не раз царствовали Арсакиды, рождавшиеся от милетских и ионийских гетер.
33. В то время как все это происходило, Гирод уже помирился с Артаваздом армянским и согласился на брак его сестры и своего сына Пакора. Они задавали друг другу пиры с попойками; часто бывали у них и греческие представления, ибо Гирод был не чужд греческому языку и литературе, Артавазд же сочинял даже трагедии и писал речи и исторические сочинения, из которых некоторые еще сохранились. Когда ко двору была привезена голова Красса, [183] со столов было уже убрано, и трагический актер Язон траллианин [184] декламировал из "Вакханок" Еврипида стихи, в которых говорится об Агаве. [185] В то время, как ему аплодировали, в зал вошел Силлак, пал ниц перед царем и затем бросил на середину зала голову Красса. Парфяне рукоплескали с радостными криками, и слуги, по приказанию царя, пригласили Силлака возлечь. Язон же передал одному из актеров одежду Пенфея [186], схватил голову Красса и, впав в состояние вакхического экстаза, начал восторженно декламировать следующие стихи:
Мы несем с горы в свой дом недавно срезанный плющ,
добычу счастливой охоты.
Всем присутствующим это доставило наслаждение. А когда он дощел до стихов, где хор и Агава начинают петь, чередуясь друг с другом:
Хор: Кто же убил его? Агава: Мне, мне выпала честь!
Помаксафр, который присутствовал на пире, вскочил с места и выхватил у Ясона голову в знак того, что произносить эти слова подобает скорее ему, чем Ясону. Царь в восхищении наградил его по обычаю своей страны, а Ясону дал талант серебра. Таков, говорят, был конец, которым завершилась подобно трагедии, деятельность Красса как полководца.
Но и жестокосердие Гирода и вероломство Сурены получили достойное возмездие. Вскоре Гирод умертвил Сурену из зависти к его славе, а сам потерял своего сына Пакора, побежденного римлянами в сражении. [187] Затем, когда его постиг недуг, перешедший в водянку, другой сын его Фраат [188] дал ему со злым умыслом акониту. Но болезнь сама впитала и выделила яд; больному стало легче, и Фраат, избрав скорейший способ, задушил его.
[1]
Марк Лициний Красс, по прозвищу Dives "богатый", самый младший сын Публия Лициния Красса. Происходил из знатного плебейского рода, представители которого не раз занимали видные государственные должности. Точное время рождения неизвестно, но на основании содержащегося у Плутарха (см. гл. 17) указания, что в 55 г. до н. э. ему было больше 60 лет, очевидно родился около 114–115 г. до н. э.
[2] Отец Марка Красса — Публий Лициний Красс, консул 97 года до н. э. (См. Плиний, "Ест. ист.", 10, 5; 30, 12). После консульства, с 96 по 93 г. был наместником Дальней Испании (Hispania ulterior), совр. Андалузия; Диодор, 37, 23).
[3] П. Лициний Красс был цензором 89 года. (Плиний, "Естест. ист.", 13, 24).
[4] На вдове Публия Лициния Красса. Ее имя — Тертулла (см. Светоний, "Юлий", 50, 1).
[5] О весталках см. "Тиберий Гракх", прим. 56.
[6] Здесь особенно ярко сказывается типичная для Плутарха тенденция к морализированию (см. предисловие, стр. 14). Данная биография у Плутарха образец "дурной и достойной порицания жизни".
[7] Талант — в условном переводе на современные деньги около 2000 руб. Следовательно, состояние Красса в это время достигало приблизительно 600 000 руб. золотом.
[8] Имеется, очевидно, в виду избрание Красса консулом на 70 год (см. гл. 12 настоящ. биографии).
[9] О храме Геркулеса, см. выше, "Сулла", гл. 35.
[10] Речь идет о походе против Парфии, предпринятом Крассом в 55 г., еще до истечения срока его второго консульства. См. ниже гл. 16 и сл.
[11] Т. е. 10 295 000 руб. золотом в условном переводе на соврем, валюту.
[12] Сулла овладел Римом 1 ноября 82 г. до н. э., см. "Сулла", гл. 29 с прим. 192.
[13] Громоздкость и скученность построек в Риме в эпоху республики засвидетельствована и рядом других авторов. Так Тит Ливий (5, 55) указывает, что при строительстве города "Поспешность… не дала возможности позаботиться о распланировке улиц"; поэтому Рим "…напоминает по виду скорее город наскоро занятый, чем правильно распланированный". Ср. Светоний, "Август", 28. Высоту зданий стали ограничивать только при Августе (Страбон, "География", 5, 3), и то Плиний Старший ("Естеств. ист.", 3, 67) по поводу высоты многоэтажных домов заметил: "Если к протяжению и объему Рима прибавить высоту его домов, то ни один город в мире не сможет сравниться с ним по величине".
[14] Этот рассказ Плутарха о спекулятивных махинациях Красса чрезвычайно типичен для деятельности римского денежного капитала в последний век существования республики. Избыточный денежный капитал, результат эксплоатации провинций, в римских условиях, не может найти себе нормального хозяйственного применения и устремляется в ростовщические и спекулятивные операции авантюристического характера. В III томе Капитала (ч. II, стр. 524–525, 1938 г.) К. Маркс следующими словами отмечает это явление: "В древнем Риме, начиная с последних лег республики, когда мануфактура стояла значительно ниже среднего уровня ее развития в античном мире, купеческий капитал, денежно–торговый капитал и ростовщический капитал достигли высшего пункта развития — в пределах своих античных форм".
[15] Стоимость рабов в античности в значительной мере определялась их квалификацией. В то время как необученного раба в I веке можно было купить, особенно после победоносных войн, за баснословно низкую цену — 4 драхмы за голову (около 1 р. 50 к. золотом), цены за квалифицированных рабов иногда достигали очень больших размеров. Так, например, Плиний Старший ("Естеств. ист.", 7, 128) сообщает, что "наивысшая… цена за какую был продан человек, рожденный в рабстве, была… дана за грамматика Дафниса… 700 000 сестерциев" (т. е. около 70 000 золотых рублей). Ср. Т. Ливий, 39, 6, 9. Поэтому Плутарх, желая подчеркнуть богатство Красса, и останавливается на разнообразии специальностей и высокой квалификации рабов, принадлежавших Крассу.
[16] В данном случае Красс использует широко известные в практике римского рабовладельческого хозяйства приемы и сам наблюдает за обучением рабов, с целью поднять их квалификацию, а следовательно, и цену. Ср. Плутарх, "Катон Старший", гл. 21: "Катон владел большим количеством рабов, причем из числа военнопленных покупал малолетних, т. е. в том возрасте, когда они, подобно щенкам или жеребятам, легко могут поддаваться воспитанию и дрессировке" (перевод Кончаловского).
[17] Ср. Варрон, "О сельском хозяйстве", 1, 17 (перевод Кончаловского): "Теперь я скажу, какими средствами возделываются поля. Некоторые разделяют эти средства на две группы: на людей и на орудия, без которых они не могут возделываться; другие делят их на три части: орудия говорящие, орудия издающие нечленораздельные звуки и орудия немые; к говорящим относятся рабы,, к издающим нечленораздельные звуки — волы, к немым — телеги".
[18] Здесь Плутарх повторяет одно из главных положений теоретика римского рабовладельческого хозяйства Катона Старшего, красной нитью проходящее через весь его трактат "О земледелии". Ср. Колумелла, "О сельском хозяйстве",, кн. 1, предисловие (Русский перевод см. в книге Катон, Варрон, Колумелла, Плиний, "О сельском хозяйстве", Сельхозгиз, М. — Л., 1937).
[19] Ту же мысль, но в еще более определенной форме, приписывает Крассу Цицерон: "Марк Красс говорил, что того нельзя считать обладающим достаточно большим богатством, кто, желая стать в государстве первым, не может со держать войска на свои средства" ("Об обязанностях", 1, 25). В несколько иной редакции эту же фразу передает Плиний: "Марк Красс говорил, что тот не богат, кто своим годовым доходом не может обеспечить содержание легиона"· ("Естеств. ист.", 33, 134). Так же Дион, 40, 27, 3; ср. Цицерон, "Paradoxa stoic.",. 6, 45. Таким образом такие деятели, как Красс, в условиях острого кризиса рабовладельческой республики, рассматривали богатство прежде всего, как орудие политического переворота, для установления военной диктатуры. Можно думать, что такие настроения были особенно характерны для Красса в годы, последовавшие за смертью Суллы (78 г.).
[20] Имеется в виду спартанский царь Архидам II (468–426 до н. э.), который (у Фукидида, I, 83) говорит следующее: "Война… находится в зависимости не столько от военных сил, сколько от денежных средств, при посредстве которых военные силы только и могут принести пользу".
[21] Очевидно, Плутарх имеет в виду раздачу земли ветеранам Мария в 100 г., в шестое его консульство, по закону, предложенному Апулеем Сатурнином. Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 29–30.
[22] Югер — римская земельная мера, равная 2528 кв. м. = 0,252 га.
[23] Отказ Красса от взимания процентов, о котором упоминает Плутарх, следует поставить в связь с ростом общественного возбуждения против ростовщиков в I в. до н. э., о котором говорит Аппиан (см. "Гр. в.", 1, 54). Ср. Тацит ("Анналы", 6, 16): "Ростовщичество — старое зло в Риме, бывшее очень часто причиною возмущений и раздоров". О деятельности крупных римских ростовщиков см. Цицерон (выдержки в сборнике "Античный способ производства", "Изв. ГАИМК ", 78, №№ 509–517). Можно думать, что случаи отказа Красса от взимания процентов обусловлены его стремлением завоевать популярность в видах политической карьеры.
[24] В последние века существования республики каждый влиятельный римлянин, тем более политический деятель, в целях поддержания своего авторитета кормил и содержал на свой счет множество так называемых клиентов, сопровождавших его на форум и поддерживавших его своими голосами в народных собраниях. Меткую характеристику этого паразитического слоя римского гражданства дает Колумелла, "О сельском хозяйстве", предисловие, 9.
[25] Для политического деятеля этого времени публичные выступления в суде в роли адвоката были наиболее распространенным способом начала политической карьеры и завоевания популярности. Об адвокатской деятельности Цезаря, Помпея и Цицерона см. соответствующие биографии Плутарха. Цицерон объясняет успех Красса тем, что он брался за такие мелкие и ничтожные дела, которые не принимали на себя более крупные судебные ораторы. См. Цицерон, "Брут", 242.
[26] Тождественность этого Александра с известным литератором того времени Александром Полигистором из Милета весьма сомнительна.
[27] Речь идет о событиях 87 г. до н. э., когда Луций Корнелий Цинна, опираясь на войска, стоявшие под Капуей, и восставших италиков, вместе с возвратившимся из эмиграции Марием с боем захватил Рим. После захвата Рима последовали жестокие репрессии против сторонников Суллы. См. Аппиан, "Гр. в.", 70–73; "Сулла", гл. 22.
[28] Оптиматы — аристократическая верхушка римского гражданства, состоявшая из служилой знати (нобилитета), крупных рабовладельцев, преимущественно владевших землями в пределах самой Италии. В политическом отношении оптиматы представляли собой консервативную группировку, опиравшуюся на сенат. В описываемый Плутархом период вождем оптиматов был Луций Корнелий Сулла (см. его биографию).
[29] Аппиан ("Гр. в.", 1, 72) об этом событии сообщает следующее: "Красс же, отец Марка, преследуемый вместе с сыном [старшим братом Марка, Публием] во время преследования успел убить сына, сам же был убит преследователями". Несколько иную версию сообщает Тит Ливий ("Сокращ.", 80): "Сын Красса был убит всадниками Фимбрии [один из сторонников Мария и Цинны]. Отец же, чтобы не быть недостойным своей доблести, пронзил себя мечом".
[30] Очевидно Марк Красс бежал в Испанию не ранее 85 г., ибо в предшествующей фразе Плутарх говорит, что непосредственно после гибели отца и брата, ему лично удалось избежать опасности. Из гл. 2 настоящей биографии следует, что Марк Красе после смерти отца успел получить наследство.
[31] Явная ошибка Плутарха. В действительности отец М. Лициния Красса был не пропретором, а проконсулом Дальней Испании. См. пр. 2.
[32] Имя это нигде больше не встречается.
[33] В это время, т. е. в 85 г., Крассу могло быть около 30–31 года. См. пр. 1.
[34] Фенестелла — римский историк, современник Августа. Умер в 19 году н. э. Написал утраченное историческое сочинение, в котором излагаются события римской истории от времени царей до конца республики. Весь рассказ о пребывании Красса в Испании, может быть, составлен на основании Фенестеллы.
[35] Цинна был убит солдатами в 84 г. до н. э. О подробностях его смерти см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 78.
[36] Малака — современная Малага.
[37] Ливия — так древние греки, до эпохи римского завоевания, называли Африку. В данном случае у Плутарха очевидно старое словоупотребление.
[38] Квинт Цецилий Метелл Пий — участник Союзнической войны. В 86 г. он отказался принять команду над войсками, предназначенными для борьбы с Марием и удалился в Африку (Плутарх, биогр. Мария, 42 и Аппиан, "Гр. в.", 1, 80. В переводе "Изв. ГАИМК", 129, ошибочно написано "Лигурия", вместо "Ливия", т. е. Африка). Здесь сн уже определенно переходит на сторону Суллы и оптиматов, ибо в 83 г., как следует из Плутарха, он, подобно Крассу, на свой риск, набирает войско для борьбы с марианцами.
[39] Причины ссоры неизвестны.
[40] Сулла в это время, т. е. весной 83 г., успел уже вернуться из восточного похода и находился со своими войсками в Брундисиуме (порт на юго–востоке Апеннинского полуострова), куда к нему со всех сторон стекались его политические приверженцы. См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 80.
[41] Область в Средней Италии, к северо–востоку от Лациума.
[42] Необходимость дополнительного набора в Италии была вызвана затруднительным положением Суллы, располагавшего всего 40 000 воинов (см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 79), тогда как об его противниках Аппиан сообщает следующее: "Их [марианцев] армия состояла сначала из 200 когорт, по 500 человек в каждой, позже силы их увеличились. Общественное настроение было скорее в пользу консулов — марианцев Гая Норбана и Луция Сципиона, чем на стороне Суллы" ("Гр. в.", 1, 82). Социальный состав рекрутируемых Суллой в Италии войск Цицерон характеризует следующими словами: "Воспрянувшая знать… оружием и мечом вернула себе власть" ("Речь за Росция", 141).
[43] Об участии Красса в военных действиях Аппиан сообщает следующее: "На Сколетской равнине [в южной части Умбрии] Помпей и Красс, полководцы Суллы, перебили до 3000 человек из войск Карбона и приступили к осаде выступившего против них Карины" ("Гр. в.", 1, 90. Ср. Плутарх, "Сулла", 28). Марианец Карбон — консул 82 года, Карина — его легат. Кроме того Красс осадил и взял умбрийский город Тудертию (см. ниже).
[44] Гней Помпей родился в 106 г. до н. э. "Его отец Гней Помпей Страбон, консул 89 года, по своим политическим убеждениям оптимат и сторонник Суллы, пользовался репутацией корыстолюбивого, жестокого и вероломного человека" (см. Цицерон, "Брут", 47). Гней Помпей, младший его сын, одним из первых присоединился к Сулле, самостоятельно набрав войско в Италии. Аппиан объясняет особое расположение к нему Суллы именно этим обстоятельством: "Помпей–сын прибыл [к Сулле]… во главе легиона, набранного им в Пицене… вскоре после этого Помпей–сын, набрал и еще два легиона и оказался в высокой степени полезным Сулле. Поэтому–то он и относился к Помпею, несмотря на его молодость, с почтением, так что, говорят, когда Помпей являлся к Сулле, последний только перед ним одним вставал" ("Гр. в.", 1, 80).
[45] Император–титул, который во времена республики давался сенатом и народным собранием главнокомандующему после больших побед.
[46] Тудертия — небольшой городок в Умбрии (средняя Италия), ныне Тоди.
[47] Имеется в виду решающая битва под стенами Рима 1 ноября 82 г. (см. Веллей Патеркул, 2, 27, 1) у Коллинских ворот (Северные ворота Рима). Аппиан ("Гр. в.", 1, 93) дает подробную картину этой бигвы, но имени Красса не упоминает. (Ср. Плутарх, "Сулла", 29.)
[48] Конскрипции или проскрипции; см. "Сулла", гл. 31–33 и прим. 207.
[49] Бруттий плодородная область в самой южной части Апеннинского полуострова. Здесь находилось большое количество крупных имений.
[50] См. "Сулла", гл. 33 и прим. 210. См. также выше, гл. 2. Скупка конфискованных земель, которая так обогатила Красса, вызвала широкое возмущение. "Сулланские земли, которыми в большом количестве овладели некоторые люди, так опозорили своих новых владельцев, что они не вынесут даже свиста настоящего деятельного трибуна" (Цицерон, "Речь об аграрном законе" 2, 70).
[51] См. гл. 3 настоящей биографии, где приведены яркие примеры демагогии Красса.
[52] Помпей получил первый раз триумф в 81 г. до н. э. за ликвидацию остатков марианских военных сил в Сицилии и Африке.
[53] Своей карьерой Помпей прежде всего был обязан тем услугам, которые он оказал Сулле (см. пр. 45). От Суллы он получил и титул Магнус. См. характеристику Помпея в письме К. Маркса к Энгельсу от 27 февраля 1861 г. (Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 23, стр. 15), где Маркс называет его "ничтожеством".
[54] Устранялся от форума, т. е. от участия в народных собраниях.
[55] Дион (39, 30, 2) и Саллюстий ("История", кн. III, фрагмент4 48, 8) объясняют эту позицию Красса его постоянным стремлением занять промежуточную позицию между оптиматами и демократией, тогда уже (77 г.) возглавлявшейся Цезарем.
[56] Цезарь попал в плен к пиратам в 77 г. (Светоний, "Юлий", 4).
[57] В 62 г.
[58] Т. е. около 1 223 500 рублей золотом в условном переводе на нынешнюю валюту.
[59] Марк Порций Катон младший (Утический). Годы жизни 97–46. Видный оптимат, имевший репутацию честного и неподкупного человека. Призывал своих сограждан вернуться к "суровым республиканским добродетелям древних римлян". Непримиримый враг демократии и Цезаря.
[60] О промежуточно–колеблющейся позиции Красса, кроме Плутарха, говорят Саллюстий (фрагменты 3, 48, 8) и Дион ("Римск. ист.", 39, 30, 2). См. пр. 56.
[61] Гней Сициний — народный трибун 76 года, известный своими смелыми выступлениями против оптиматов. Требовал отмены законов Суллы, ущемлявших права народного собрания и ограничивавших функции народных трибунов.
[62] Годы этой войны 74–70. См. статью А. В. Мишулина, "История восстания Спартака в др. Риме", "Вестник др. истории", № 1, 1937, стр. 140 и сл.
[63] Капуя — город в юго–западной части Средней Италии.
[64] Спартак, Эномай и Крикс.
[65] О происхождении Спартака см. указанную в пр. 63 статью А. В. Мишулина, стр. 135 и сл.
[66] Полное его имя Гай Клавдий Пульхер.·
[67] Везувий.
[68] Полное его имя Публий Вариний Глабр — претор 72 года.
[69] Ликторы — почетный конвой римских должностных лиц (консула и претора).
[70] Луция Геллия Попликолу и Гнея Корнелия Лентула Клодиана, консулов 72 года.
[71] В консульской армии легаты были помощниками главнокомандующего и им поручалось проведение отдельных операций.
[72] Гай Кассий Лонгин — наместник цизальпинской Галлии, провинции, расположенной в нынешней Северной Италии, по обоим берегам реки По.
[73] Назначение Красса, очевидно, было вызвано тем, что другие видные полководцы этого времени, Помпей, Метелл Пий и Лукулл, были заняты на других театрах военных действий: в Испании, М. Азии и на Балканах. Когда восстание приняло грозные размеры, все они были вызваны в Италию (см. гл. 11 настоящ. биогр.). Кроме того, в назначении Красса, повидимому, сыграло роль и то, что он был одним из крупнейших землевладельцев и рабовладельцев Италии и, следовательно, был особенно заинтересован в скорейшей ликвидации этого восстания.
[74] Пицен — область на восточном побережье Средней Италии.
[75] Имеется в виду так назыв. децимация — позорная казнь каждого десятого из провинившегося отряда. Возобновление этого древнего и жестокого наказания- яркий признак того состояния, в котором была солдатская масса, не желавшая сражаться с восставшими рабами Спартака.
[76] Лукания — область на западном побережье Южной Италии, севернее Бруттия.
[77] Киликия — область на юго–востоке Малой Азии. Изрезанные берега Киликийского побережья с многочисленными бухтами в древности служили местом стоянки и базой для пиратских судов. Отсюда киликийские пираты совершали набеги по всему Средиземноморью.
[78] Речь идет о втором Сицилийском восстании рабов 104–100 г.
[79] По свидетельству Саллюстия (фрагменты 4, 32) киликийские пираты не смогли выполнить своего обещания из–за оборонительных мероприятий, предпринятых пропретором Сицилии Верресом.
[80] Самая южная оконечность Апеннинского полуострова.
[81] Греческая мера длины стадий = 177,6 метра, таким образом общая длина рва составляла 53 280 метров.
[82] Римский фут = 0,296 метра.
[83] Отрог Апеннинского хребта в восточной части (близ побережья) Бруттия.
[84] В дни комиций — в дни, когда происходили народные собрания.
[85] Центурион — начальник воинского подразделения, манипулы, численностью, со времен Мария, около 200 человек.
[86] Спартак погиб в 71 г. Точная дата неизвестна.
[87] Помпей натолкнулся в Северной Италии, на обратном пути из Испании, на остатки армии Спартака, численностью около 5000 человек.
[88] Сертарий — марианец; опираясь на испанские племена в 80 г. до н. э., поднял восстание против Суллы. Это восстание привело к фактическому отпадению Испании от Рима. Восстание Сертория было ликвидировано только в 72 г. направленным туда с большой армией Помпеем.
[89] Триумфом за эту победу Помпей был награжден 29 декабря 71 г. (Веллей Патеркул, 2, 30, 2.)
[90] Восстание Спартака, о котором рассказывается в 8–11 главах настоящей биографии Плутарха, нашло отражение и у ряда других античных авторов, в частности у Аппиана ("Гр. в.", 1, 116–120), Саллюстия ("История", кн. III, фрагменты 96 и 98), Тита Ливия ("Сокращ.", 95–97), Орозия (5, 23 и 24) и др. Все параллельные тексты в русском переводе собраны в приложениях к книге А. В. Мишулина, "Спартаковское восстание", Москва, Соцэкгиз, 1936. Там же см. сравнительный анализ источников и подробное критическое изложение событий. Часть источников в русском переводе опубликована в "Известиях ГАИМК", вып. 78 (1933), стр. 403 и сл.
[91] Красс и Помпей были выбраны консулами на 70 год.
[92] Светоний, "Юлий", 19 (перевод Д. П. Кончаловского); "Цезарь (в 60 г.) также помирил Помпея с Марком Крассом, старинным его недругом еще со времени совместного консульства, которое они провели в самом резком взаимном разногласии" (Саллюстий, "История", кн. IV, фрагмент 51). То же у Диона (37, 56).
[93] Всадники — второе, после сенаторов, по своему политическому влиянию сословие в Риме, сосредоточившее в своих руках торгово–ростовщический капитал. Таким образом "всадник селянин" по образу жизни представляет исключение, что и подчеркивает Плутарх своей оговоркой.
[94] Ср. Плутарх, "Помпей", 21, 23.
[95] Красс был избран цензором на 65 год.
[96] Квинт Лутаций Катул, избранный цензором одновременно с Крассом, примыкал к оптиматам.
[97] О плане превращения Египта в римскую провинцию Светоний сообщает следующее: "… Цезарь действовал через нескольких трибунов для получения этого плебисцита о назначении ему провинцией Египта; поводом для получения этого чрезвычайного командования послужило то, что население Александрии изгнало своего царя, в свое время получившего от сената титул союзника и друга римского народа; поступок александрийцев вызвал в Риме всеобщее осуждение. Однако Цеаарь не добился своего благодаря сопротивлению партии оптиматов" ("Юлий", 11).
Ср. Цицерон ("Речь об аграрн. законе", 2, 44). Очевидно, Красс в данном случае действовал по указаниям Цезаря, в связи с чем и натолкнулся на противодействие со стороны товарища по должности Катула.
[98] Дион (37, 9, 3) указывает на иную причину досрочного ухода с должности: "Между цензорами произошел спор из–за племен, обитавших по сю сторону Эридана [р. По]. [Один желал предоставить им гражданские права, другой не желал.] Кроме того, они вообще ничего не сделали и даже сложили свое звание".
[99] речь идет о двух заговорах 65 и 63 г. до н. э., из которых в первом участвовал, а второй возглавил Луций Сергий Катилина. (См. "Цицерон", прим. 56.) Катилина — в прошлом ярый сулланец, принимавший самое деятельное участие в проведении террористических мероприятий Суллы. В 65 г. Катилина сблизился с Цезарем и Крассом и должен был принять активное участие в подготовляемом ими перевороте. (См. Цицерон, "I речь против Катилины", 6, 15.) О планах этого переворота Светоний сообщает следующее: "Цезарь вскоре затеял в Риме нечто более значительное. В самом деле, за несколько дней до его вступления в должность эдила возникло подозрение, что он составил заговор с консуляром [бывшим консулом] Марком Крассом, а также с Публием Суллой [племянник Луция Суллы] и Луцием Автронием, которые были избраны на этот год [65] в консулы, но тут же осуждены за подкуп избирателей; заговорщики будто бы намеревались в начале года напасть на сенат; по избиении намеченных заранее лиц, Красс должен был захватить диктатуру и назначить своим начальником конницы Цезаря; затем, устроив республику по собственному усмотрению, они должны были восстановить Суллу и Автрония в должности консула… Танузий [автор утраченного труда о заговоре Катилины] прибавляет, что Красс, движимый раскаянием, или оробев, не явился в назначенный для резни день, а потому и Цезарь не подал условленного знака" ("Юлий", 9). О заговоре Катилины см. "Цицерон", прим. 56.
Об участии Красса в заговоре Катилины 63 г. Саллюстий сообщает: "Некоторые в это время считали, что Марк Лициний Красс был осведомлен об его плане; что, завидуя Помпею, который тогда был во главе большой армии, Красс желал бы, чтобы могуществу Помпея была противопоставлена сила другого; кроме того, если бы заговор удался, Красс надеялся, что ему легко удастся стать во главе их [заговорщиков]" ("Катилина", 17, 7). То же у Диона Кассия (37, 35): "Распространился слух, что и Красс находится в числе заговорщиков, и один из арестованных действительно показал против него, но лишь немногие поверили этому. Некоторые вообще не допускали мысли о возможности такого подозрения, другие полагали, что заговорщики это выдумали, чтобы благодаря такому могущественному человеку выиграло их дело. Если, однако, и находились некоторые, которые считали это правдоподобным, то они не считали возможным погубить одного из первых людей государства и этим вызвать в городе еще большие волнения. Поэтому дело кончилось ничем".
О показаниях упомянутого у Диона заговорщика против Красса ср. Саллюстий: "На следующий день в сенат был приведен некий Луций Тарквиний, который был, как говорили, захвачен, когда он находился на пути к Катилине… Он прибавил, что он был послан Марком Крассом к Катилине, чтобы тот не убоялся арестов Лентула, Цетега и других заговорщиков, но поспешил бы двинуться к Риму как можно скорее, чтобы поднять настроение у оставшихся и дать им возможность избегнуть опасности. Едва только Тарквиний упомянул имя Красса, человека столь знатного, столь богатого и столь могущественного, как одни решили, что это совершенно неправдоподобно, другие же, хотя и считали это правдой, но полагали, что в такое время не следует касаться столь могущественного человека; большая же часть, зависимая от Красса в своих частных предприятиях, воскликнула: "Это — ложь!", требуя, чтобы подозрение было снято" ("Катилина", 48).
[100] В дошедших до нас речах Цицерона такого указания нет; эта речь очевидно утрачена.
[101] Речь Цицерона о консульстве также утрачена.
[102] Публий Лициний Красс, младший сын Красса, впоследствии легат Цезаря в Галлии. О его взаимоотношениях с Цицероном см. Плутарх, "Цицерон", 31.
[103] Примирение Красса с Цицероном состоялось только в ноябре 55 г. См. "Цицерон", гл. 26; Цицерон, "Письма к разным лицам", 1, 9, 20.
[104] Цезарь, вернувшись в Рим из Испании летом 60 г., стал добиваться консульства на 59 год.
[105] Об этом см. у Аппиана ("Гр. в.", 2, 9): "Помпей… вступил в союз с Цезарем, поклявшись, что будет содействовать ему в получении консульства. Цезарь же тотчас примирил с ним Красса. Эти три лица, обладая вместе всемогуществом, использовали свою силу для взаимной выгоды… Сенат относился к Цезарю, Помпею и Крассу с недоверием и, чтобы противодействовать Цезарю, утвердил товарищем его по должности Луция Бибула". Светоний дает следующую характеристику Бибула: "Некоторые шутники, давая ради забавы свою подпись под каким–либо документом, ставили датой имена консулов не Цезаря и Бибула, но — Юлия и Цезаря, дважды называя одно и то же лицо, по имени и по прозвищу. А вскоре из уст в уста начали передаваться такие стишки:
Нечто свершилось недавно при Цезаре, не при Бибуле.
В консульство Бибула было ли что, я никак не припомню".
("Юлий", 20).
О взаимоотношениях триумвиров тот же Светоний говорит: Цезарь "всяческими услугами… стал заискивать перед Гнеем Помпеем, который был сердиг на сенат за то, что тот после его победы над царем Митридатом (63–62) затягивал утверждение его распоряжений на Востоке. Цезарь также помирил Помпея с Марком Крассом… С обоими он заключил союз, целью которого было не допускать никаких государственных мероприятий, неугодных кому–либо из них трех" ("Юлий", 19).
Подробнее всех о мотивах, побудивших каждого из участников триумвирата заключить соглашение, рассказывает Дион (37, 56). Он подчеркивает, что Цезарь без поддержки Помпея и Красса, своими силами, не мог при гти к власти. Помпей, опасавшийся могущества Красса, в то же время не мог не считаться с растущим влиянием Цезаря. Что же касается Красса, то он "полагал, что его происхождение и богатство должны его поставить выше всех; и так как он был во вражде с Помпеем и одновременно видел, что силы Цезаря растут, то он надеялся держать обоих в узде и не дать никому из них чрезмерно усилиться. Красс рассчитывал, что, в то время как эти двое с одинаковыми силами будут бороться друг с другом, он будет пожинать плоды дружбы обоих"… Далее Дион сообщает подробности о взаимной клятве триумвиров (37, 57): "Также и по этим причинам, вступили эти три человека в союз и, после того как скрепили этот союз клятвой, стали самовластно управлять государством". Веллей Патеркул, кажется, единственный из античных авторов, считал, что в этом союзе главная роль принадлежала Крассу: "Красс стал первым во всем государстве…" (2, 30, 6). "Красс, который один не мог достигнуть первенства в государстве, поддерживал его авторитетом Помпея и силами Цезаря" (2, 44, 2). Общую оценку триумвирата, с точки зрения его влияния на дальнейший ход событий, дает Плутарх в биографиях Помпея (гл. 47) и Цезаря (гл. 13). Плутарх подчеркивает, что не вражда Цезаря и Помпея, а именно их союз "оказался первым и величайшим несчастием для государства" ("Помпей", 47).
[106] Назначение Цезаря проконсулом Цисальпинской Галлии произошло в конце 59 г. по постановлению народного собрания, предоставившего в его распоряжение военную силу в составе трех легионов. Одновременно сенат, желая удалить Цезаря на возможно больший срок из Рима, поручил ему управление и Трансальпийской Галлией, увеличив его военные силы еще одним легионом.
[107] Лукка — город в Лигурии близ северо–западного побережья Италии, в пределах провинции Галлии Цисальпинской. Таким образом съезд происходил на территории, управляемой Цезарем. Это произошло в апреле 56 г., т. е. уже после ряда блестящих побед, одержанных Цезарем в Галлии. В биографиях Помпея и Цезаря Плутарх сообщает о съезде в Лукке ряд дополнительных данных: "Золото и серебро и другие драгоценности, которые Цезарь захватил у многих врагов, послал он в Рим и употребил на подкуп. Этим он обогащал эдилов, преторов, консулов и их жен, благодаря чему ему удалось приобрести многочисленных сторонников. Поэтому, когда он перешел через Альпы и провел зиму в Лукке, к нему туда на перегонки устремилось великое множество мужчин и женщин, в том числе около 200 сенаторов, среди которых находились Помпей и Красс, так что не меньше чем 120 фасций консулов и преторов появилось перед домом Цезаря (фасция–связка прутьев — знак консульского и преторского достоинства). Всех прибывших Цезарь удовлетворил деньгами и обещаниями, с Помпеем же и Крассом он заключил договор. Эти двое должны были добиваться консульства, а Цезарь, чтобы их в этом поддержать, обязался направить многих своих солдат на выборы. Как только они будут выбраны, они должны были разделить между собой провинции и армии, за Цезарем же должны были быть сохранены еще на пять лет те провинции, которыми он уже управлял" ("Помпей", 51). Ср. Плутарх, "Цезарь", 21, где среди прибывших в Лукку приведены имена Аппия — претора Сардинии и Непота — проконсула Испании.
Светоний приписывает инициативу съезда непосредственно Цезарю ("Юлий", 23). По Цицерону ("Письма к разным лицам", 3, 9, 9) Красс в Лукку не приезжал.
[108] Гней Корнелий Лентул Парцеллин, консул 56 года. (См. Светоний, "Юлий", 23.)
[109] Рассказ об этой сцене в сенате совпадает с соответствующим рассказом Диона (39, 30, 1 и 2).
[110] Об этом у Диона (39, 31, 1–2): "Луций Домиций… отправился вечером на собрание; но когда шедший впереди с факелом раб был убит, испугался и не пошел дальше". Ср. более подробный рассказ об этом же событии у Плутарха в биографиях Помпея (52) и Катона Младшего (41 и 42). Несколько иная версия у Аппиана ("Гр. в.", 2, 17).
[111] В феврале 55 г.
[112] Эти беспорядки имели место уже после избрания Помпея и Красса консулами, при выборах других магистратов. В биографии Катона Младшего (42) Плутарх сообщает о них гораздо подробнее. В частности, он подчеркивает стремление Катона добиться претуры для того, чтобы тем самым получить возможность официального противодействия консулам. Далее, Плутарх отмечает огромные размеры подкупов, пущенных в ход на этих выборах, и широкое применение разного рода недобросовестных предвыборных махинаций; наконец, открытое насилие над сторонниками Катона, что в результате привело к избранию на все должности сторонников триумвиров (ср. Плутарх, "Помпей, 52).
По Диону (39, 32), кровавые столкновения произошли не на выборах преторов, а на выборах курульных эдилов: "Замещение преторских должностей прошло мирно, ибо Катон не пожелал применить силу, при выборах же курульных эдилов дело дошло до кровавых схваток, причем сам Помпей был забрызган кровью".
[113] Об этом у Аппиана, "Гр. в.", 2, 18. Дион (39, 33), в общем повторяя этот совпадающий у Плутарха и Аппиана рассказ, дополняет его следующими подробностями: "Народный трибун Гай Требоний внес предложение: поручить на пять лет следующие провинции: одному — Сирию и соседние страны, другому — Испанию, где недавно возникли волнения; обоим предоставить право по их желанию в неограниченном количестве набирать войска среди граждан и среди союзников, а также начинать войну и заключать мир с кем пожелают".
[114] Жена Помпея, Юлия, дочь Цезаря. Ср. Плутарх, "Помпей", 53. То, что Помпей был удовлетворен результатами распределения провинций, подтверждает Цицерон ("Письма к Аттику", 4, 9, 1).
[115] Сирия была присоединена к Риму, в качестве римской провинции, Помпеем в 64 г. Так как на Сирию претендовали цари Парфии, то укрепление власти Рима над этой провинцией вело к войне с парфянами.
[116] Имеются в виду походы 69–66 г. Луция Лициния Лукулла против армянского царя Тиграна и походы Помпея (66–63 гг.) против Митридата Евпатора, царя Понта; во время этих походов Помпей достиг восточного побережья Черного моря (нынешняя Грузия).
[117] Бактрия — область по течению реки Окса (совр. Сыр–Дарья).
[118] Ср. Аппиан ("Гр. в.", 2, 18): "Он хотел начать войну с парфянами, войну, как он полагал, легкую, славную и выгодную".
[119] Гай Атей Капитон, народный трибун 55 года, противник триумвиров.
[120] Ср. Аппиан ("Γρ. в.", 2, 18): "Народные трибуны налагали свое вето на войну с парфянами, так как те не совершили ничего несправедливого по отношению к римлянам". Дион (39, 39, 1) объясняет противодействие походу недовольством, вызванным усиленным набором войск, который проводился Помпеем и Крассом.
[121] Об этом у Диона (39, 39): "Красс… решился прибегнуть к силе оружия. Народные трибуны, которые понимали, что, не располагая военной силой, они не смогут открыто воспрепятствовать его предприятию… обрушили на Красса страшные проклятия, не подумав, что, проклиная его, они проклинают и общественное дело. В то время как Красс, согласно обычаю, молил богов на Капитолии о ниспослании счастья его оружию, трибуны объявили о неблагоприятных и ужасных знамениях и, когда он выступил с войском, снова разразились ужасными проклятиями. Атей хотел даже отправить Красса в тюрьму, но так как другие народные трибуны возражали, то между ними начались столкновения, и получилась задержка, а в это время Красс покинул город". Тот же рассказ более кратко у Аппиана ("Гр. в.", 2, 18), Веллея Патеркула (2, 46, 3) и Флора (3, 12, 3). Последний считает, что Красс не обратил внимания на зловещие предзнаменования, стремясь завладеть парфянским золотом.
[122] Имеется в виду зима 55–54 г.
[123] Галатия — страна, расположенная в центральной части М. Азии. Ко времени похода Красса Галатия политически была объединена под властью царя Дейотара. Дейотар во время походов Лукулла и Помпея (см. прим. 117) деятельно помогал римлянам в их борьбе против Митридата Евпатора, за что сенат наградил его званием "царя и друга римского народа".
[124] Цицерон ("Письма к Аттику", 1, 16, 5) говорит, что Красс в это время был лыс и тугоух ("Тускуланские беседы", 5, 116).
[125] Т. е. в Сирию.
[126] Переправа состоялась у города Зевгмы. (См. Флор, 3, 12, 3 и ниже, гл. 19.)
[127] Ср. Дион (40, 13): "Вскоре Красс завладел крепостями и городами, в особенности греческими, в том числе и Никефорием. Ибо многие города македонян и других греков, которые проделали поход с македонянами [имеется в виду поход Александра Македонского], недовольные парфянским владычеством, с радостью перешли на сторону римлян, на дружелюбное отношение которых к грекам они возлагали большие надежды".
[128] Ср. Дион (40, 13): "Жители города Зенодотия пригласили к себе нескольких римлян под предлогом, что они хотят перейти на сторону Рима; когда же римляне явились в город, жители напали на них и всех перебили, благодаря чему они навлекли разрушение города". Зенодотия — укрепленный город в Месопотамии.
[129] Осенью 54 г.
[130] Селевкия — на западном берегу Тигра в 53 километрах к востоку от Вавилона. Один из самых больших городов того времени.
[131] Ср. Дион (40, 13, 4): "Наскучив пребыванием в Месопотамии… Красс дал парфянам время вооружиться и напасть на оставленные в стране [римские] гарнизоны". Автор специального исследования об этой войне Smith ("Historische Zeitschrift", 115, стр. 242) объясняет поведение Красса недостатком конницы.
[132] Гиераполие–в буквальном переводе "священный город» — славился богатейшим храмом сирийской богини Деркеты или Атаргаты. Иосиф Флавий ("Иуд. древ.", 14, 7, 1) сообщает, что Красс захватил также сокровища Иерусалимского храма: "Красс явился в Иудею. Тут он похитил храмовые деньги, оставшиеся от Помпея на сумму в две тысячи талантов, а также дерзнул похитить из хра)ма всю золотую утварь".
[133] Ср. Плиний, "Естеств. ист.", 5, 81; Орозий, б, 13, 2 и Страбон, 16, 785.
[134] Арсак, см. "Сулла", прим. 38; Гирод (или Ород), см. ниже. Ср. Дион, 40,14.
[135] Ср. Дион, 40, 16.
[136] См. пр. 135. Арсак XIV Гирод (или Ород).
[137] Ср. Дион, 40, 16, 1.
[138] Каппадокийцы — жители Каппадокии в восточной части М. Азии по р. Галис, разбитые Лукуллом во время войн 76–66 гг.
[139] Гай Кассий Лонгин — будущий убийца Цезаря, после гибели Красса и его армии в течение двух лет успешно защищал Сирию от парфян. См. Дион, 40, 29 и Веллей Патеркул, 2, 46, 4.
[140] Артавазд — сын Тиграна I, царь Великой Армении. Ср. Дион, 40, 16, 2.
[141] Smith ("Historische Zeitschrift", 115, 243) считает, что эти цифры преувеличены.
[142] Ср. гл. 17. Второй переход имел место в первых числах мая 53 г. до н. э. См. Regling ("Klio", VII, 374, прим. 4).
[143] Ср. Дион (40, 17, 3): "Наиболее ясными и недопускающими сомнения были [эти зловещие знамения] у Красса, когда он у города Зевгмы… переходил через Евфрат".
[144] Изображение орда — знак легиона, соответствующий современному знамени. О случае с орлом, но в несколько иной версии, упоминает и Дион (40, 18, 1).
[145] Ср. Дион (40, 19, 1): "Красс сказал, чтобы поднять мужество воинов: "Не бойтесь, воины, того, что мост разрушен и не думайте, что это предвещает несчастье; ибо я клятвенно заверяю вас, что обратный путь наш пройдет через Армению. Этими словами он вдохнул в них мужество, но, когда он далее громким голосом произнес: будьте спокойны, ни один из нас не вернется этой дорогой обратно; воины вновь увидели в его словах предзнаменование, еще более ясное, чем все остальные…" (40, 19, 1).
[146] Очевидно, очистительная жертва, т. е. жертва, имеющая назначение смягчить гнев богов, была вызвана предшествующими дурными предзнаменованиями.
[147] Общая численность войск Красса, таким образом, составляла свыше 40 000 человек. См. ниже гл. 31. Ср. Smith, ук. соч., стр. 242.
[148] Абгар — правитель Осроены, области в северо–западной части Месопотамии, населенной арабами.
[149] "Друг римского народа» — титул, присуждавшийся сенатом как отдельным лицам, так и целым народам.
[150] Скифы и гирканы — племена, обитавшие в степях северного Причерноморья и областях, прилегавших к Каспийскому морю.
[151] Сурена — не собственное имя, но наименование высшей после царя должности в парфянском государстве. Суренам обычно вверялось командование войсками. Ср. Аммиан Марцелин, 24, 2, 4 и 30, 2, 5.
Силлак — парфянский сатрап Месопотамии.
[152] рассказ о появлении Абгара и его намерениях содержится и у Диона (40, 20); при этом Дион подчеркивает, что именно Абгар отсоветовал Крассу итти вдоль Евфрата на Селевкию. Ср. ниже, гл. 22.
[153] Ср. Дион, 40, 16, 2.
[154] Кампания славилась хорошими дорогами.
[155] 9 июня 53 г. до н. э.
[156] Когорта, после реформы Мария, — подразделение легиона. Легион делился на 10 когорт по 500–600 человек в каждой.
[157] Публию Крассу, прибывшему из Галлии. См. гл. 17 настоящей биографии.
[158] Это произошло в 30 или 35 километрах от города Kapp. См. ниже, гл. 27. Карры — один из древнейших городов Месопотамии недалеко от Эдессы.
[159] Маргианское железо, т. е. железо, добытое в Маргиане, области, подвластной Парфии в Средней Азии на реке Марг, совр. Мургаб. Ср. Плиний, "Естеств. ист.", 6, 18.
[160] Ср. гл. 17 настоящей биографии.
[161] Ср. пр. 159.
[162] Ихны, городок к югу от Kapp, на реке Белисс.
[163] Описание этой схватки имеется и у Диона (40, 21, 3).
[164] Имеется в виду победа Луция Лициния Лукулла под Тигранакертой в 69 г. над Тиграном, царем Армении, и Митридатом Евпатором и победа над Антиохом, царем Сирии, под Магнесией (190 г.), одержанная Луцием Корнелием Сципионом Азиатским и его братом Публием Корнелием Сципионом Африканским.
[165] Очевидно, имеются в виду неоднократные поражения римского флота у берегов Сицилии в течение 1–й пунической войны (264–241 гг.).
[166] См. сходное описание той же битвы у Диона (40, 22 и 25).
[167] Как говорит Дион (40, 24, 2), парфяне никогда не сражались ночью, даже против слабого врага, так как их конница и стрелки из лука не могли сражаться в темноте (ср. 29 гл. настоящей биографии).
[168] В данном случае Плутарх ошибается, ибо подразделение легиона на манипулы было отменено еще в результате военной реформы Мария.
[169] Ср. Дион 40, 25, 1–2.
[170] Т. е. 11 июня 53 г.
[171] См. прим. 168.
[172] Острота: Кассий имеет в виду парфянских стрелков.
[173] Ср. Дион, 40, 25, 5. Синнака — местечко в северной Месопотамии, на границе с Арменией, от которого очевидно получила название в местность.
[174] 12 стадиев = немного больше километра.
[175] Ср. Страбон, 16, 747.
[176] Дион, в общем повторяя тот же рассказ о смерти Красса, указывает однако, что большая часть его воинов спаслась (40, 27). О смерти Красса см. также у Полиэна, 7, 41 и Юстина, 42, 4, 4.
[177] Гетеры здесь — женщины легкого поведения.
[178] Время жизни автора этих рассказов (новелл), некоего Аристида, неизвестно. Самые рассказы, отличавшиеся неприличием, состояли из нескольких книг и в начале I века до н. э. были переведены на латинский язык. Эти рассказы до нас не дошли; но целый ряд "милетских рассказов" вставлен в роман Апулея "Золотой осел".
[179] Эзоп, легендарный греческий баснописец. Ему приписывается дошедшее до нас собрание греческих басен, послуживших источником для Лафонтена и Крылова; дошла до нас и биография Эзопа, в которой он изображен остроумным мудрецом.
[180] Имеется в виду символическое изображение человеческих пороков в одной из басен Эзопа.
[181] Сибарис — греческая колония на юге Италии, славившаяся распущенностью своих жителей. Имя этого города стало нарицательным для обозначения распущенности.
[182] Род ядовитых змей, у которых ядовитым, по мнению древних был только хвост.
[183] Дион (40, 27): "Парфяне влили ему (Крассу), как, по крайней мере, рассказывают некоторые, золото в рот, ибо Красс — богатый человек — был необычайно жаден к золоту". Та же версия у Иосифа Флавия, "Иудейская война", 1, 8, 8, и у Флора — 3, 12, 11. Regling ("Klio", VII, 393, прим. 3) считает этот рассказ легендой — вариантом другого рассказа о гибели римского полководца Аквилия в войне с Митридатом. См. Аппиан, "Митридат", 21, и Плиний, "Естеств. ист.", 33,48.
[184] Траллианин — т. е. житель богатого города Траллы в М. Азии.
[185] Еврипид, "Вакханки", 257 и сл.
[186] Действующее лицо в "Вакханках" Еврипида.
[187] Пакор погиб во время войны с римлянами в 38 г. до н. э. (в битве при Гиндире).
[188] Фраат IV был побежден в 20 г. до н. э. Августом, который заставил его вернуть захваченные у Красса знамена.
