Переводчик: 

Дювернуа М.Н.

1. Луций Корнелий Сулла был родом из патрициев, [1] которых можно "было бы назвать евпатридами; [2] как передают, один из его предков, Руфин, был консулом. [3] Впрочем, своею известностью последний был обязан не столько этой почетной должности, сколько своему бесчестью. А именно, было раскрыто, что он имел свыше десяти фунтов серебряной посуды, тогда как по закону это запрещалось; за это он был изгнан из сената. [4] Потомки Руфина вели уже жизнь маленьких людей, [5] да и сам Сулла был воспитан в отцовской семье без большого достатка. [6] Когда он подрос, то стал жить у чужих и дешево платил за квартиру. Впоследствии его попрекали этим, считая, что его богатство превышало должное. Так, говорят, когда он, после африканского похода, [7] стал держать себя заносчиво и хвастливо, то кто-то из почтенных людей сказал ему: "Можно ли считать тебя порядочным человеком, когда ты, ничего не унаследовав от отца, нажил себе такое состояние". Дело в том, что, хотя римские нравы в то время далеко ушли от прежней строгости и чистоты и склонялись к упадку, являя картину соревнования в роскоши и мотовстве, ·- все же принято было равно клеймить и тех, которые расточали исконное благосостояние, и тех, которые изменили бедности отцов. Впоследствии, когда Сулла уже обладал могуществом и многих казнил, какой-то вольноотпущенник, приговоренный по подозрению в укрывательстве одной из жертв проскрипций к тому, чтобы быть сброшенным с Тарпейской скалы, [8] поносил Суллу, говоря, что он долгое время жил в одном с ним доме, причем сам он платил за верхний этаж две тысячи сестерциев [9], Сулла же за нижний - три тысячи, так что вся разница в их достатках была в тысячу сестерциев (а это составляет двести пятьдесят аттических драхм).
Вот какие существуют рассказы о первоначальной судьбе Суллы.
2. Что касается его наружности, то общее представление о ней дают его изваянные изображения. Но взгляд его голубых глаз, страшно пронизывающий и суровый, казался еще более жутким от цвета его лица, испещренного краснотой в виде рассеянных пятен на белой коже. Говорят, что и самое имя Суллы произошло, как прозвище, от цвета его лица [10]: в Афинах его осмеял какой-то шутник, сложив по этому поводу стих:

Сулла - тутовая фига под приправой из муки.

Такого рода свидетельствами вполне уместно пользоваться по отношению к человеку, который, по рассказам, питал врожденную страсть к насмешкам. Еще безвестным юношей он проводил время среди мимов [11] и скоморохов и безобразничал вместе с ними, а впоследствии, будучи уже полновластным господином, он собрал из числа театральной братии самых отчаянных людей, ежедневно пьянствовал с ними и перебрасывался шутками. Он вел себя не так, как подобало его старческому возрасту и к тому же ронял достоинство власти, упуская из виду многое, заслуживающее внимания. За обедом с Суллой нельзя было говорить ни о чем серьезном. Деятельный и склонный к угрюмости в другое время, он весь преображался, - стоило ему только очутиться в обществе или за выпивкой: тут он всецело отдавался з руки мимов и плясунов, делался щедр и податлив на всякие просьбы.
Проявлением такой распущенности, повидимому, явилась его невоздержанность в делах любви и ненасытная жажда наслаждений, от которой он не освободился даже в старости. Еще молодым человеком он имел любовную связь с актером Метробием. Произошел с Суллой и такой случай. Он влюбился в доступную, но богатую женщину, по имени Никополу. Привычка к нему и увлечение его молодостью сделали его предметом ее страсти, и после смерти она оставила ему свое имущество, назначив его наследником по завещанию. Кроме этого, Сулла получил и еще наследство - от своей мачехи, любившей его как родного сына. Так он достиг умеренного благосостояния.
3. Будучи назначен квестором при Марии в его первое консульство [12], Сулла отплыл вместе с ним в Африку воевать с Югуртой [13]. На месте военных действий он заслужил почетную известность [14] и, в частности, ловко использовав подвернувшийся случай, сумел добиться дружбы нумидийского царя Бокха [15]. После того, как послы царя избежали нападения нумидийских разбойников, Сулла оказал им теплый прием и отослал их домой с подарками и надежной охраной. А Бокх издавна ненавидел своего зятя Югурту и боялся его. Как раз в это время Югурта терпел поражения и искал пристанища у Бокха; тот, замыслив против него недоброе, пригласил Суллу, так как предпочитал, чтобы захват Югурты в плен и выдача его римлянам были совершены Суллой, а не им, Бокхом. Доложив об этом Марию, Сулла с горстью солдат подверг себя величайшей опасности: чтобы схватить Югурту, он сам доверчиво отдался в руки варвара, вероломного даже в отношении ближайших родственников. Имея обоих в своей власти, Бокх оказался вынужденным одному из них изменить и долгое время колебался в выборе, но наконец склонился в пользу первоначально задуманного предательства и выдал Сулле Югурту. [16] Триумф за это достался Марию, но слава успеха врагами Мария приписывалась Сулле, и Марий втайне страдал от этого. [17] Для Суллы же, тщеславного от природы, влияние среди сограждан и почести, вкушенные после мрака и безвестности прежней жизни, были новинкой, и он сам дошел до крайностей в своем честолюбии. Так, он заказал себе кольцо с резным изображением своего подвига и постоянно носил его. Резьба представляла Бокха передающим и Суллу - принимающим Югурту.
4. Такие поступки задевали Мария за живое, но он считал Суллу все еще слишком ничтожным, чтобы завидовать ему, и пользовался им в своих походах. Во второе консульство Мария [18] Сулла состоял при нем в качестве легата, в третье [19] - в качестве военного трибуна, и не раз был виновником его успехов. Так, в бытность свою легатом, Сулла захватил в плен вождя тектосагов [20] Копилла, а в бытность военным трибуном склонил марсов - народ, важный по своему значению и численности [21]- сделаться друзьями и союзниками римлян. С тех пор Сулла стал чувствовать на себе нерасположение Мария, который старался не давать ему больше случаев отличиться и тормозил его движение вперед. Тогда Сулла перешел к Катулу [22], товарищу Мария по консульской власти, человеку хорошему, но вялому в военных делах. Тот стал поручать Сулле дела первостепенной важности и открыл ему путь к власти и славе. Так, Сулла оружием покорил большую часть альпийских варваров, а при обнаружившемся недостатке съестных припасов взял на себя заведование продовольствием и достиг такого обилия, что не только солдаты Катула не знали ни в чем нужды, но кое-что перепало даже солдатам Мария. По рассказу самого Суллы, Марий был этим до крайности уязвлен [23]. Вот как ребячески ничтожен был первоначальный повод той вражды, которая затем, путем кровавых усобиц, и непреодолимой розни, привела к тираннии и всеобщему смятению. Это показывает, что действительно мудрым знатоком недугов, связанных с политической деятельностью, был Еврипид, который советовал беречься честолюбия как страсти в высшей степени губительной и злой для всех, кто находится в ее власти [24].
5. Считая, что добытой им военной славы вполне достаточно для политической деятельности, Сулла, тотчас по возвращении из похода, выступил перед народом в качестве кандидата на должность городского претора, [25] но потерпел неудачу. Виною этого он сам считает чернь: она, по его словам, зная про его дружбу с Бокхом, ждала от него устройства великолепных зрелищ - охоты и боев африканских зверей - в том случае, если он до претуры будет эдилом. Поэтому преторами избрали других, чтобы принудить Суллу к предварительному прохождению эдильства. Впрочем, то объяснение, которое Сулла дает своему неуспеху, едва ли соответствует действительности. На следующий год [26] Сулла добился претуры, снискав народную благосклонность отчасти угождениями, отчасти и подкупом. Вот почему, когда он, будучи претором, гневно сказал Цезарю [27], что покажет ему свою власть, тот отвечал ему с усмешкой: "Ты прав, считая эту власть своей - ведь она у тебя купленная".
По окончании претуры, Сулла получает назначение в Каппадокию [28]. Поход этот имел видимым предлогом возвращение Ариобарзану [29] его царства, тогда как действительная цель состояла в том, чтобы сдержать Митридата, развившего большую деятельность и успевшего не менее, чем вдвое, усилить могущество своей власти. [30] Сулла привел с собой небольшое количество войска, но сумел зато воспользоваться преданностью союзников. Перебив множество каппадокийцев и еще больше помогавших им армян [31], он выгнал Гордия [32] и поставил царем Ариобарзана.
Во время пребывания Суллы на Евфрате, к нему явился посол царя Арсака [33], парфянин Оробаз. До этого оба народа не имели никаких сношений друг с другом, и следует приписать счастливой доле Суллы то обстоятельство, что парфяне у него первого из римлян просили союза и дружбы [34]. Рассказывают, что он велел поставить три кресла, одно - Ариобарзану, другое - Оробазу и третье - себе, причем сам он во время аудиенции занимал среднее место. Впоследствии это событие побудило парфянского царя казнить Оробаза. Что же касается Суллы, то некоторые хвалили его за надменное обращение с варварами, другие же обвиняли в заносчивости и неуместном честолюбии.
Передают, что некий халдеец [35] из свиты Оробаза, взглянув Сулле в лицо, тщательно проследил движения его души и тела и, применив к характеру Суллы правила своего искусства, сказал, что этот человек неизбежно достигнет высшей власти, и даже удивительно, каким образом он терпит, что он еще до сих пор не первый среди всех.
По возвращении Суллы, Цензорин [36] возбудил против него обвинение во взяточничестве, утверждая, что он скопил большие деньги противозаконными поборами в союзном и дружественном царстве. Впрочем, на суде Цензорин так и не выступал: он отказался от обвинения.
6. Тем временем вражда между Суллой и Марием разгоралась. Доставило ей новую пищу честолюбие Бокха, который, одновременно мстя римскому народу и угождая Сулле, воздвиг на Капитолии статуи Побед, несущих трофеи, а возле них золотое изображение Югурты в тот миг, когда Бокх передавал его Сулле. Мария это вывело из себя, и он пытался низвергнуть памятник, но Сулла нашел себе поддержку в других лицах, и эта рознь уже грозила охватить пожаром государство, когда вспыхнул давно уже тлевший огонь Союзнической войны [37] и задержал на время внутреннюю неурядицу. Война эта приобрела огромные размеры, велась с резкими переменами счастья и доставила римлянам множество невзгод и тягчайших опасностей. В это время Марию не удалось совершить ничего замечательного: он доказал, что воинская доблесть нуждается в расцвете зрелых сил. Напротив, Сулла совершил многое, достойное упоминания, и стяжал себе славу великого полководца у своих сограждан, величайшего - у друзей, и даже у врагов - славу величайшего счастливца. [38] С ним, впрочем, не случилось того, что с Тимофеем, сыном Конона [39]. Враги последнего, приписывая достигнутые им успехи исключительно его счастливой судьбе, изобразили его на картине спящим, в то время как богиня счастья захватывает сетью города. Тимофей счел это за тяжелую обиду: такой поступок бесславил его труды. Поэтому, возвращаясь из одного похода, признанного удачным,, он позволил себе резкость и сказал: "В этом походе, мужи афиняне, счастье решительно не при чем". Рассказывают, что божество, в отместку за такое честолюбие, сыграло с Тимофеем злую шутку: с тех пор ему ни разу не удалось блеснуть каким бы то ни было подвигом, напротив - он терпел крушение во всех своих предприятиях, стал ненавистен народу и под конец был изгнан из государства. Совсем иначе Сулла: он не только любил, чтобы его считали баловнем счастья и успеха, но даже приписывал счастью преувеличенное значение, стараясь относить как можно больше на долю божества. Быть может, с его стороны это была пустая похвальба, а может быть и искреннее убеждение в божественном покровительстве. Так, в своих "Воспоминаниях" он пишет, что дела, которые он совершал, рискуя без расчета в благоприятный миг, кончались для него удачнее, чем те, где сам он склонен был усматривать разумное решение. В другом месте он говорит, что ему врожден скорей дар- счастья, чем военные способности, и ставит, повидимому, счастливую долю выше, чем собственную доблесть. Подчеркивая во всем свою зависимость от высшей силы, он заходит так далеко, что даже свое единомыслие с Метеллом [40], своим тестем и сотоварищем по должности, возводит к некоему благоприятному влиянию божества: ведь, в самом деле, он ждал, что тот будет для него причиной многих хлопот, а нашел в нем человека на редкость покладистого в деле осуществления общей власти. В тех же "Воспоминаниях" Сулла советует Лукуллу [41] которому они посвящены, ничто не считать столь верным и надежным, как то, что ему укажет ночью божество. Далее, Сулла рассказывает, что в то время, когда он отправился с войском вести Союзническую войну, земля вблизи Лаверны [42] дала трещину, откуда брызнул мощной струей огонь и в виде ослепительного пламени коснулся самого неба. Гадатели дали толкование, что муж доблестный, а видом дивно красивый, достигнув власти, положит конец волнениям, снедающим государство. По словам Суллы, этот муж был он сам: чертою особой красоты в его наружности является золотистый цвет волос, а о своей доблести он не стыдится говорить и сам после подвигов столь крупных и блестящих. Таково было отношение Суллы к божественному. Во всем прочем он отличался каким-то непостоянством характера: в нем уживались всякие противоречия. Он много отнимал, но еще больше раздаривал, нежданно превозносил и нежданно унижал, ухаживал за нужными людьми и чванился перед теми, кому сам был нужен, так что трудно решить, что в нем преобладало - высокомерие или лесть. Свое непостоянство он проявлял и в применении кар. Ему случалось засекать до смерти из-за пустяков и, напротив, смотреть сквозь пальцы на вопиющие преступления; он с легким сердцем мирился с непоправимым, а за слабое и ничтожное сопротивление платил казнями и конфискациями имущества. Быть может, все это следует объяснять тем, что, будучи от природы крутого и мстительного нрава, он умышленно смягчал свою суровость ради выгоды. Когда в ту же Союзническую войну солдаты Суллы забили на смерть камнями и дубинами легата, бывшего претора, по имени Альбина [43], Сулла не обратил на это внимания и не только оставил такое ужасное преступление безнаказанным, но даже хвалился этим, говоря, что на войне эти солдаты будут превосходны, так как будут стремиться храбростью загладить свой проступок. С теми, кто его порицал, Сулла нимало не считался. Предвидя скорый конец Союзнической войны, он тогда уже замышлял порвать с Марием и получить главное командование в войне против Митридата: с этой целью он заискивал перед своим войском.
По возвращении в Рим Сулла, в возрасте пятидесяти лет, был избран консулом вместе с Квинтом Помпеем [44]. В то же время он сделал блестящую партию, женившись на Цецилии, дочери верховного жреца Метелла [45]. Это сделало его мишенью насмешливых песен среди народа, да и в высшем обществе многие возмущались этим браком, считая, как говорит Тит Ливий, недостойным этой женщины того, кого они сочли достойным консульства. Это был не единственный брак Суллы.. Впервые он женился в ранней юности на Илии, от которой имел дочь, затем на Элии. Третьей его женой была Клелия. Он отпустил ее с почетом, не скупясь на лестные отзывы и подарки: поводом к разводу послужило ее бесплодие. Впрочем, женитьба на Метелле через несколько дней после этого породила толки, что Сулла обвинил Клелию несправедливо. Как бы то ни было, к Метелле он всегда относился с самым почтительным вниманием, так что когда римский народ задумал вернуть изгнанных марианцев и получил в этом от Суллы отказ, то громко воззвал к Метелле, умоляя ее о посредничестве. Существует мнение, что и с афинянами, по взятии их города, Сулла так жестоко расправился за то, что они со своих стен осыпали Метеллу площадными шутками. Но об этом после.[46]
7. Считая в своих мечтах о будущем консульскую власть чем-то ничтожным, Сулла обратил все помыслы на войну с Митридатом. Его соперником выступил Марий. Этому человеку, немощному телом, оказались вследствие старости не по плечу военные действия внутри самой страны, но им владела нестареющая страсть - безумная жажда почестей и славы, и он рвался из пределов отечества в заморскую войну. В то время как Сулла находился при войске и заканчивал там свои дела, Марий безвыездно пребывал в Риме и занимался подготовкой той самой губительной распри, которая одна принесла Риму больше вреда, чем все его враги вместе взятые. Само божество давало о ней римлянам предзнаменования. Так, на древках знамен сам собою вспыхнул огонь, и его с трудом погасили. Три ворона принесли на дорогу своих детенышей и съели их, а остатки отнесли обратно в гнездо. В одном храме мыши изгрызли хранившееся там золото. Храмовые служители поймали в мышеловку одну мышь, которая тут же, в мышеловке, принесла пять детенышей и из них троих уничтожила. Но всего замечательнее то, что среди безоблачно ясного неба раздался звук трубы - протяжный и громкий, похожий на рыданье. Все потеряли голову от ужаса пред грозным величием такого знамения. Этрусские гадатели объявили, что это чудо предвещает глубокий перелом и смену одного поколения другим. Ибо (по их словам) все человечество должно быть разделено на восемь поколений, различающихся между собой по образу жизни и нравам. Для каждого из них предустановлен божеством предел во времени, совпадающий с оборотом великого года. Когда он приходит к концу и поднимается другое поколение, то небо или земля производят какое-нибудь чудесное знамение, чтобы искушенные в науке, вдумавшись в происходящее, могли немедленно и с ясностью понять, что народились люди другой жизни, других обычаев, либо более либо менее угодные богам, чем прежние. Ибо и мантика [47], как и все прочее, испытывает превратности при смене поколений. Она то стоит на высоте и пользуется почетом, давая непогрешимые предсказания по недвумысленным и ясным знамениям, исходящим от божества, то - при ином поколении - приходит в упадок и чаще всего судит наобум, хватаясь в поисках будущего за сбивчивые и смутные показания. Так говорили искуснейшие из этрусских гадателей, прославившиеся более других глубиной своих познаний.
Когда сенат на заседании в храме Беллоны [48] обсуждал вместе с гадателями эти вопросы, в храм на глазах у всех влетел воробей, державший в своем клюве цикаду, и часть ее бросил тут же, а часть унес. Гадатели поняли, что вспыхнут смуты и раздоры между имущей частью населения и городской чернью. Последняя криклива как цикада, а владеющие землей живут среди полей.
8. Марий, между тем, привлек к себе трибуна Сульпиция [49]. Человек этот^не имел себе равного в самых ужасных злодеяниях, так что приходилось спрашивать не о том, кого другого он превосходит своей низостью, а разве лишь о том, в какого рода низостях он превосходит самого себя. Он был до такой степени беззастенчив в своей грубой наглости и так падок на всякого рода постыдные и грязные дела, что, продавая право римского гражданства вольноотпущенникам и иностранцам, открыто подсчитывал свою выручку на столе посреди форума. Он содержал три тысячи человек, вооруженных кинжалами, и окружил себя толпой готовых на все юношей из сословия всадников, которых называл противосенатом. Он провел закон, запрещавший сенаторам брать взаймы свыше двух тысяч драхм, а сам оставил после себя три миллиона драхм долгу [50]. Этот человек, посланный Марием в народ, насилием и железом привел в замешательство все государственные дела. Он издал целый ряд дурных законов, в том числе - закон о предоставлении Марию верховного командования в войне против Митридата [51]. Вследствие этого консулы положили прервать деятельность судебных учреждений. [52] Тогда Сульпиций во главе толпы напал на них в то время, как они вели собрание у храма Диоскуров. [53] При этом многие были убиты, в том числе - на форуме - подросток, сын консула Помпея. Самому Помпею удалось скрыться и бежать. Суллу погоня загнала в дом Мария, и здесь он был вынужден отменить запрет деятельности судебных, учреждений. [54] Ввиду этого Сульпиций, лишив Помпея консульской власти, оставил ее за Суллой и ограничился тем, что передал Марию войну с Митридатом [55]. В Нолу [56] были немедленно посланы военные трибуны, чтобы принять войско и привести его к Марию.
9. Сулле, однако, удалось предупредить их и бежать в свой лагерь. Его воины, узнав о ^лучившемся, побили камнями военных трибунов [57]. В Риме, в свою очередь, сторонники Мария избивали друзей Суллы и грабили их имущество. Началось всеобщее смятение: одни бежали в город из лагеря, другие из города перебирались в лагерь. Сенат больше не принадлежал самому себе, всецело повинуясь приказаниям Мария и Сульпиция. Когда он узнал, что Сулла идет на Рим, он выслал двух преторов, Брута и Сервилия, чтобы запретить ему дальнейшее движение вперед. За их попытку надменно говорить с Суллой солдаты едва не убили их, переломали их фасции, сорвали с них окаймленные пурпуром тоги, а самих с великим позором отослали обратно. Когда в Риме увидели, что они лишены знаков преторского достоинства и несут весть не о прекращении бунта, а о том, что положение непоправимо, это вызвало страшный упадок духа. Сторонники Мария готовились изо всех сил. Сулла во главе шести полных легионов вместе со своим товарищем по должности двигался от Нолы [58]. Он видел, что войско его горит желанием немедленно итти на Рим, но колебался в душе, боясь опасности. Наконец, он прибегнул к жертвоприношению, и гадатель Постумий, изучив приметы, протянул к Сулле обе руки, предлагая связать его и держать под стражей до самой битвы, чтобы применить к нему жесточайшую из кар, если Сулла не будет иметь во всем скорого и блестящего успеха. Рассказывают, что и самому Сулле во сне явилась богиня, которую римляне чтут по примеру каппадокийцев, кто бы она ни была - Луна, Минерва, или Беллона [59]. Сулле казалось, что она, представ перед ним, вручила ему перуны и, называя по именам его врагов, приказывала разить их одного за другим; они же, сраженные, падали и исчезали. Видение это придало ему смелости. Он рассказал о нем своему коллеге и с наступлением дня двинулся на Рим. У Пикцин [60] его встретило посольство с просьбой не делать на город внезапного нападения, так как сенат в своих постановлениях пойдет навстречу всем его справедливым требованиям. Сулла изъявил свое согласие остановиться лагерем в этом самом месте и даже приказал начальникам размерить площадь для лагеря, как это принято было делать. Послы поверили ему и удалились [61]. Но как только они ушли, Сулла тотчас же выслал вперед Люция Басилла и Гая Муммия и захватил с их помощью городские ворота и стены, что у холма Эсквилина [62]. Затем он сам с величайшей поспешностью двинулся на соединение с ними. Воины Басилла ворвались в город и овладели им. Многочисленное, но безоружное население осыпало их с крыш градом черепиц и камня, задерживало их движение вперед, оттесняло обратно до самых городских стен. Но тут подоспел Сулла. При виде происходящего он, с криком "жги дома", схватил горящий факел и сам пошел впереди всех, приказав стрелкам метать стрелы с огнем вверх по кровлям. Рассудок в нем умолк, и он, охваченный страстью, дал в своих поступках волю гневу до того, что видел лишь врагов, и, ни во что не ставя друзей, родных и близких, огнем без жалости прокладывал себе путь - а ведь огонь не разбирает правых и виноватых.
Между тем Марий, отброшенный к храму Земли, стал призывать к оружию рабов, суля им через глашатая свободу. Но вражеский натиск сломил его силы, и он бежал из города.[63]
10. Тут Сулла собирает сенат и осуждает на смерть самого Мария и с ним некоторых других, в том числе Сульпиция, народного трибуна [64]. Сульпиций и был убит, так как его выдал его раб. Последнему Сулла дал свободу, а затем велел сбросить его с Тарпейской скалы [65]. Что же касается Мария, то за его голову Сулла назначил денежную награду. Это был невеликодушный и недостойный гражданина поступок по отношению к человеку, который незадолго перед этим отпустил Суллу невредимым, когда тот вынужден был явиться к нему в дом и находился всецело в его власти. Ведь Марию стоило тогда, вместо того чтобы выпустить Суллу, передать его Сульпицию на смерть - и все подчинилось бы его власти, однако Марий пощадил его. [66] Когда же, несколько дней спустя, сам Марий попал в такую же беду, то не. встретил такого же к себе отношения. Поступки Суллы возбуждали в сенате открытое
негодование. Народ же явно показал ему свою неприязнь и свел с ним счеты на деле. Когда Ноний, племянник Суллы, и Сервий стали добиваться магистратур [67], то их позорно отвергли на выборах; вместо них были избраны другие лица, и именно такие, избранием которых народ рассчитывал особенно уязвить Суллу. [68] Он же притворялся, что это ему приятно, ибо если народ делает, что хочет, и вкушает свободу, то это только благодаря ему. Чтобы смягчить общественную ненависть, Сулла провел в консулы человека враждебной партии, Лгоция Корнелия Цинну, предварительно же привлек Цинну на свою сторону и связал клятвами и страхом проклятий. А именно, Цинна, взойдя с камнем в руке на Капитолий, сначала принес присягу, а затем провозгласил себе проклятие на тот случай, если он когда-либо изменит своему расположению к Сулле: "Да буду я выброшен из государства подобно тому, как ныне своей рукой бросаю этот камень". С этими словами он бросил камень наземь при многих свидетелях. Но не успел он получить власть, как тотчас же принялся расшатывать существующий порядок. Он приготовил все, чтобы возбудить против Суллы судебное преследование, и выставил в качестве обвинителя Виргиния, одного из народных трибунов. [69] Но Сулла оставил без внимания и обвинителя и суд и поспешил в поход против Митридата.
11. Рассказывают, что в те дни, когда Сулла со своим флотом покидал берега Италии, [70] Митридат, пребывавший в окрестностях Пергама, получил от богов многие зловещие знамения и в том числе вот какое. Пергамцы хотели при помощи некоторых приспособлений опустить на него сверху Нику [71], держащую венок, но не успела она коснуться головы царя, как вдруг разбилась вдребезги, венок же упал на землю и, сломанный, покатился по театру. Народ содрогнулся, и самого Митридата охватило глубокое уныние, несмотря на то, что в это время дела его шли блестяще, превыше всяких ожиданий. Действительно, он сам, отняв Малую Азию у римлян, Вифинию и Каппадокию - у их царей, твердо сидел в Пергаме и раздавал своим друзьям богатства и власть династов и тираннов [72]. Из его сыновей один был признанным владыкой древней державы Понта и Босфора вплоть до необитаемых земель за Меотийским озером [73], другой, Ариарат, во главе многочисленного войска завоевывал Фракию и Македонию. Над покорением других земель трудились полководцы с вооруженной силой. Самый выдающийся из них Архелай [74] со своим флотом господствовал почти над всем Эгейским морем и занимался порабощением островов, Кикладских и других, что расположены по ту сторону от Малеи [75]; ему удалось овладеть даже Евбеей. По пути из Афин он склонял к восстанию против римлян все греческие племена вплоть до Фессалии и только под Херонеей [76] потерпел некоторую неудачу. Здесь его встретил Брутий Сура, легат Сентия, претора Македонии, человек замечательный по смелости и уму. Он оказал решительное сопротивление Архелаю, когда тот, подобно потоку, несся но Беотии, дал ему три сражения под Херонеей, заставил его отступить и оттеснил обратно к морю. Когда Луций Лукулл [77] дал Брутию приказ уступить место приближавшемуся Сулле и передать ему, согласно постановлению сената, командование в этой войне, Брутий тотчас же покинул Беотию и поспешил вернуться к Сентию, [78] несмотря на полный успех в своей деятельности, превзошедшей всякие ожидания, и даже несмотря на то, что вся Эллада, благодаря его замечательным личным качествам, готова была склониться на сторону Рима. Это были наиболее блестящие деяния изо всего, что совершил Брутий.
12. Сулла тотчас же овладел большинством городов: они сами высылали ему навстречу посольства и приглашали его к себе. Только против Афин, которые тиранн Аристион [79] принудил нести иго царской власти, Сулла пустил в ход все свои силы. Он окружил Пирей и начал осаждать город, соорудив всевозможные машины и пользуясь в нападении всеми средствами. Конечно, выждав некоторое время, он легко мог бы взять без всякого сопротивления верхний город, по недостатку припасов доведенный уже до последней крайности. Но он спешил в Рим, боясь там новых осложнений, и вел войну ускоренным порядком, а потому не останавливался перед множеством опасностей и битв и не стеснялся никакими издержками. Не говоря о прочих приспособлениях, одна работа по сооружению машин производилась при помощи десяти тысяч пар мулов, которые, работая без устали, ежедневно находились в деле. Многие из военных машин приходили в негодность, то разрушаясь под бременем собственной тяжести, то становясь жертвой беспрерывного неприятельского огня, и вследствие этого обнаружился недостаток в лесе. Тогда Сулла наложил руку на священные рощи и вырубил Академию, отличавшуюся среди афинских предместий наиболее пышной растительностью, а также Ликей [80]. Затем Сулле понадобилась большая сумма денег на ведение войны, и он нарушил неприкосновенность самых заветных хранилищ Греции - того, что в Эпидавре, и того, что в Олимпии [81], послав туда своих людей, чтоб отобрать наиболее ценные и роскошные из приношений. Он также написал в Дельфы амфиктионам [82], что казну, принадлежащую богу, самое лучшее было бы передать ему: в его руках она будет сохраннее, а если бы он ее даже и истратил, то все равно вернет это и не останется в долгу. Послом он отправил одного из своих друзей, фокейца Кафида, наказав ему принимать каждую вещь по весу. Кафид прибыл в Дельфы, но у него рука не поднималась на священные сокровища, и он горько оплакивал в присутствии амфиктионов эту злую необходимость. Некоторые стали утверждать, что слышали, как находящаяся в святилище кифара [83] издавала звуки. Поверил ли этому Кафид, или просто хотел внушить Сулле страх божий - во всяком случае он известил его об этом. Сулла прислал насмешливый ответ, в котором выражал удивление, как это Кафид не понимает, что пение служит признаком радости, а не гнева, и поощрял его смело брать ценности, так как сам бог отдает их с особым удовольствием. [84] То обстоятельство, что вещи посылают к Сулле, для большинства греков оставалось тайной. Когда же, наконец, очередь дошла до серебряной урны, единственной вещи, оставшейся еще из царских вкладов, которую, вследствие ее тяжести и огромных размеров, нельзя было взвалить на вьючных животных, так что амфиктионы принуждены были разломать ее на части, их памяти живо представились поступки Тита Фламинина, Мания Ацилия и Эмилия Павла. [85] Из них один прогнал из Греции Антиоха, другие разбили на голову македонских царей, - и несмотря на это, они не только не посягнули на святыни Греции, но даже осыпали их дарами и всячески оказывали им почет и уважение. Ибо эти люди стояли на законном основании во главе солдат, нетронутых порчей и наученных молча исполнять приказания начальника. Сами же они отличались царственным величием духа, но в своих расходах были скромны: они тратили лишь в меру необходимости и не выходили из установленных границ. Льстить солдатам было, по их понятиям, большим позором, чем бояться врага. А новые начальники, достигнув власти насилием, а не доблестью, нуждались в оружии не столько против неприятеля, сколько один против другого, и это заставляло их в своем командовании пользоваться демагогией. Своими щедротами они потворствовали распущенности солдат и покупали их услуги. Но за эту цену, сами того не замечая, они продавали свое отечество и, в своей жажде повелевать теми, кто лучше их, сделали самих себя рабами последних негодяев. В этом-то и таилась причина бегства Мария, то же повело его затем против Суллы и вызвало кровавую расправу сторонников Цинны с Октавием, а сторонников Фимбрии - с Флакком [86]. Сам Сулла показал в этом отношении в высшей степени пагубный пример: стараясь подкупом переманить на свою сторону чужих солдат, он не скупился для своих ни на какие траты. Таким образом он толкал чужих к предательству, а своих к полной разнузданности, и нуждался в огромных деньгах, которые в первую очередь требовались для осады Афин.
13. А он действительно весь горел желанием взять Афины - это была какая-то неудержимая страсть. Быть может, он в некоем ревнивом самообольщении сражался с призраком их прежнего величия, а быть может тому виной был гнев, вызванный насмешками и выходками, которыми тиранн Аристион ежедневно осыпал со стен его и Метеллу, стараясь издевательствами вывести его из себя. Душа этого тиранна представляла смесь распутства и жестокости. Он воспринял и сочетал все самые порочные страсти Митридата и был послан Афинам, уцелевшим прежде среди бесчисленных войн, множества тиранний и внутренних раздоров, как смертоносная язва в последние времена. Между тем как в городе медимн [87] пшеницы стоил тысячу драхм, и голодные люди питались росшей на акрополе травой, ели даже вываренные сандалии и лехифы [88], он предавался ежедневным попойкам, кутежам и танцам, насмехаясь над врагом и не придавая никакого значения тому, что священная лампада богини потухла за неимением масла. Верховной жрице, попросившей у него гемиект [89] пшеницы, он послал перцу, когда же члены совета и жрецы явились к нему с мольбой пощадить город и начать с Суллой переговоры, он разогнал их стрелами. Наконец, он кое-как согласился послать двух-трех своих собутыльников для переговоров о мире. Вместо того, чтобы придумать какой-нибудь спасительный выход из положения, они повели напыщенную речь о Фесее и Евмолпе [90] и о персидских войнах. "Ступайте, друзья мои, домой, - сказал им Сулла, - заберите с собой все эти басни. Я послан римлянами в Афины не учиться, а смирить бунтовщиков".
14. Рассказывают, что в это самое время кому-то удалось подслушать, как старики в Керамике, [91] разговаривая между собой, ругали тиранна за то, что он оставляет без охраны ту часть стены, что возле Гептахалка, [92] - единственный путь, открытый приступу, которым неприятель может овладеть без больших потерь. Слышавшие донесли об этом Сулле. Он принял это к сведению, явился ночью в то самое место и, по исследовании, убедился, что его действительно можно взять. Сам Сулла рассказывает в своих "Воспоминаниях", что первый взошел на стену Марк Атей. Когда один из неприятелей загородил ему дорогу, он с такой силой ударил его по шлему, что сломал меч; тем не менее, он не отступил, а остался на месте и одержал верх. Таким образом, город был взят именно с той стороны, о которой упоминали старики-афиняне. Разрушив до основания всю ту часть стены, которая тянулась от Пирейских до Священных ворот [93], и сравняв ее с землей, Сулла к полуночи сам вступил в город, сея ужас, под звуки бесчисленных труб и рогов, при грозных победных криках войска, которое, пользуясь данной ему волей грабить и убивать, с мечами наголо неслось по тесным улицам. Убитым не было счета. До сих пор об их огромном множестве судят лишь по тому пространству, где текла кровь. Не считая погибших по всему остальному городу, кровь убитых у одной только городской площади залила весь Керамик вплоть до Дипила [94]. Многие говорят, что она даже хлынула за ворота и наводнила предместье. Но если столько людей нашли себе насильственную смерть во время этих событий, то не меньше было и таких, которые сами лишили себя жизни, потому что сердце их разрывалось от жалости и тоски по отечеству, на их взгляд безвозвратно погибшему. Это заставляло лучших граждан отвергать жизнь и страшиться ее: от Суллы они не ждали ни человечности, ни хотя бы чувства меры. Между тем он, смягченный отчасти просьбами упавших к его ногам афинских изгнанников Мидия и Каллифонта, отчасти ходатайством за Афины сенаторов, участвовавших в походе, и, главное, уже наскучив местью, почтил словами похвалы древних афинян и заявил, что он дарит немногих многим и в память мертвых милует живых.[95]
В своих "Воспоминаниях" Сулла пишет, что взял Афины в мартовские календы [96], а это соответствует новолунию месяца анфестериона, как раз тому дню, когда афиняне творят многие печальные обряды в память бедствия опустошительных ливней: по преданию, около этого времени некогда произошел потоп. По взятии города, тиранн бежал на акрополь и там подвергся осаде, которую Сулла поручил Куриону [97]. Аристион долго держался, но под конец изнемог от жажды и сдался. Божество не замедлило проявить воочию свою волю. В тот самый день и час, когда Курион вел вниз тиранна, небо, дотоле чистое, покрылось тучами; хлынул ливень, акрополь был наполнен водою. Вскоре Сулла захватил и Пирей и большую часть его сжег, погубив при этом замечательное сооружение - арсенал Филона [98].
15. В это время полководец Митридата Таксил, спустившись из Фракии и Македонии с войском в сто тысяч человек пехоты, десять тысяч конницы и девяносто вооруженных косами квадриг [99], вызвал на соединение с собою Архелая. Последний все еще стоял на якоре в Мунихии [100]; он не желал очистить море, но в его намерения также не входило вступать с римлянами в открытый бой: он думал затянуть войну и лишить их подвоза провианта. Но Сулла еще лучше его отдавал себе отчет в положении вещей, а потому оставил скудные места, где не хватало продовольствия даже в мирное время, и перешел в Беотию. Многие полагали, что Сулла ошибся в расчете, уйдя из каменистой Аттики, где конница могла действовать лишь с трудом, и углубившись в равнины и открытые места Беотии, хотя ему было известно, что главная сила варваров состоит в колесницах и коннице. Между тем он, как уже сказано, старался избежать голода и затруднений с провиантом, и это заставляло его итти на риск, приняв битву. К тому же он боялся за Гортензия [101]: этот опытный и отважный полководец вел Сулле войско из Фессалии, а варвары подстерегали его в теснинах. Вот по каким соображениям Сулла перешел в Беотию.
Между тем Кафид, наш соотечественник [102], обманув варваров, провел Гортензия другими путями, через Парнас, прямо к Тифоре. [103] Тогда еще она не была таким городом, как сейчас, а просто маленькой крепостцой, построенной на крутом утесе. В ней некогда фокейские беглецы спасали свою жизнь и имущество от нашествия Ксеркса. [104] Гортензий расположился здесь лагерем. Днем он отразил нападение врага, а ночью труднопроходимыми дорогами спустился к Патрониде [105] и соединился с Суллой, который с своим войском вышел к йему навстречу.
16. После соединения они заняли плодородную и обширную возвышенность с водою у подошвы, расположенную среди Элатейской равнины. Имя этой возвышенности - Филобеот [106]. Сулла с восторгом отзывается о ее природных свойствах и местоположении.
Когда римляне разбили свой лагерь, то глазам неприятеля предстала крайняя незначительность их сил. В самом деле, у них было не свыше полутора тысяч конницы, а число их пехоты не достигало и пятнадцати тысяч. Немедленно неприятельские полководцы, принудив к этому Архелая, построили войско в боевой порядок. Равнина покрылась конями, колесницами, щитами разных образцов; воздух был тесен, чтобы вместить шум и воинственные крики стольких племен, одновременно строившихся в ряды. Сама хвастливая роскошь их показного великолепия била прямо в цель и производила ошеломляющее впечатление. Оружие их сверкало богатыми украшениями из золота и серебра, а яркие краски персидских и скифских одеяний пестрели рядом с блестящей медью и железом. Все это беспрестанно двигалось и создавало потрясающую картину волнующегося огненного моря. Римляне сжались в своем лагере в каком-то оцепенении, и Сулла не мог рассеять его никакими доводами. А. так как насильно вести против врага людей, помышляющих только о бегстве, он не имел охоты, то ему оставалось одно - пребывать в бездействии и, скрепя сердце, переносить вызывающее бахвальство и насмешки варваров. Впрочем, это-то его главным образом и выручило. Неприятельское войско, не ставя римлян ни во что, стало терять дисциплину, которая и прежде, вследствие многоначалия, была слаба. Лишь горсть людей терпеливо сносила лагерное житье: огромное большинство, прельстившись разбоями и грабежами, рассеялось вдали от лагеря, на расстоянии многих дней пути. Рассказывают, что они предали мечу город Панопею [107] и разграбили Лебадею [108], обобрав там даже оракул без приказания кого бы то ни было из начальников. Сулла, который с негодованием и болью видел, как на его глазах разрушаются города, стал направлять своих воинов на работу, не давая им отдыха. Так, он приказал им отвести течение Кефиса [109] и вырыть рвы. Никто не получал от него поблажки: он беспощадно наказывал отсталых, чтобы воины, почувствовав отвращение к тяжелому труду, с радостью встретили опасность. Так оно и случилось. На третий день работ воины стали с криком просить проходившего Суллу, чтобы он вел их на неприятеля. Сулла ответил, что в них говорит не желание сражаться, а неохота работать. "А впрочем", - прибавил он, - если вы и впрямь хотите биться ·- идите сейчас же с оружием вон туда". И он указал им место, которое прежде было акрополем Парапотамий [110]; а в то время, после разрушения города" представляло каменистый холм с крутыми склонами, отделенный от горы Гедилия только тем пространством, где течет Асс. Последний у самой подошвы холма впадает в Кефис и при впадении делается бурным, вследствие чего вершина хрлма представляет надежное место для устройства лагеря. Сулла заметил, что неприятельские "меднощитные" бросились занимать это место, и хотел предупредить их. И он действительно захватил его благодаря рвению воинов. Потерпев там неудачу, Архелай немедленно двинулся к Херонее. Херонейцы, участвовавшие в походе под начальством Суллы, просили его не отдавать города врагу. Сулла послал одного из военных трибунов, Габиния, с одним легионом, а также отпустил и херонейцев. Последние горели желанием опередить Габиния, но это им так и не удалось. Таков был этот превосходный воин - в спасение других он вложил больше усердия, чем сами искавшие спасения. Юба [111], впрочем, утверждает, что послан был не Габиний, а Эриций. Вот каким образом наш город избежал такой страшной опасности.
17. Между тем римляне получали из Лебадеи от оракула Трофония [112] вести благоприятные, обещающие победу. Местные жители много рассказывают об этом, но сам Сулла в десятой книге своих "Воспоминаний" пишет только, что Квинт Тиций, один из именитых купцов, ведших дела в Греции, явился к нему после того, как им уже была одержана победа при Херонее, и возвестил, что Трофоний предсказывает ему вторую битву и победу на том же месте в самом близком будущем. Вслед за тем один из воинов Суллы, по имени Сальвиний, принес ему предсказание бога о том, какой конец увенчает его дела в Италии. Про внешний облик бога они оба рассказывали одно: по величавой красоте он был подобен Зевсу Олимпийскому.
Переправившись через Асс, Сулла стал лагерем вблизи Архелая, который прочно укрепился у так называемых Ассий, между Аконтием и Гедилием [113]. То место, где стояли его палатки, доселе, по имени его, зовется Архелаем. После однодневной передышки Сулла оставил Мурену [114] с одним легионом и двумя когортами, чтобы беспокоить расположенного по соседству врага, а сам принес жертву на берегу Кефиса и, по окончании священнодействия, направился к Херонее, чтобы соединиться с оставшимся там войском и произвести разведку только что захваченного неприятелем места, называемого Фурием. Это - конусообразная гора со скалистой вершиной [115]. У подошвы ее протекает Мол и находится храм Аполлона Фурийского. Бог получил это имя от Фуро, матери Херона, который был, по рассказам, основателем Херонеи. Другие, впрочем, утверждают, [116] что тут явилась Кадму корова, посланная ему в путеводительницы Аполлоном Пифийским: от нее будто бы и получило свое прозвище это место - по-финикийски "фор" значит корова. Когда Сулла подходил к Херонее, его встретил бывший в городе на посту военный трибун со своим отрядом в полном вооружении и поднес ему лавровый венок. Принимая его, Сулла приветствовал солдат и поощрял их смело смотреть в глаза опасности. Как бы в ответ, двое воинов из херонейцев, Гомолоих и Анаксидам, вызвались покончить с охранявшим Фурий неприятелем, если Сулла даст им небольшой отряд: тропа, неизвестная варварам, ведет от так называемого Петроха мимо храма Муз к самому Фурию, над головой врага; отсюда нетрудно будет сделать нападение и закидать его сверху камнями или согнать в равнину. Габиний ручался за храбрость и верность этих людей, и Сулла велел им попытаться. Между тем сам он занялся приведением своей пехоты в боевой порядок, а конницу распределил по обоим флангам. Правый он взял себе, а левый дал Мурене. Легаты его, Гальба и Гортензий, с резервными когортами стояли поодаль в арьергарде с целью воспрепятствовать обходу: уже было видно, как враги старались придать своему флангу легкость и подвижность с помощью многочисленной конницы и стремительных легковооруженных частей, чтобы, вытянув его в длину, окружить римлян.
18. Предводителем херонейцев в этом деле Сулла назначил Эриция. Когда они, тайком обойдя Фурий, внезапно явились перед варварами, среди тех произошло большое смятение: они бросились бежать и гибли массами, причиняя смерть друг другу. Ибо, не выдерживая напора, они стремительно неслись по круче вниз и падали на собственные копья или своею тяжестью увлекали друг друга в пропасть. А между тем враги теснили сверху, поражая своими ударами обнаженные части тела. Таким образом под Фурием пали три тысячи человек. Тем, которые еще продолжали бежать, загородил дорогу Мурена, успевший выстроиться в боевой порядок; одних он, отрезав, перебил, другие бросились в свой лагерь и, ворвавшись нестройной толпой в ряды пехоты, рассеяли повсюду страх и замешательство. Все это связало действия полководцев и причинило им много вреда. Сулла стремительно ринулся на смятого врага и, быстро оставив позади разделявшее их пространство, сделал вооруженные косами колесницы ни к чему не годными. Дело в том, что сила их могучего натиска обусловливается, главным образом, длиною разбега; на близком расстоянии они действуют вяло и становятся бесполезны как стрелы при слабом натяжении тетивы. С этим тогда и столкнулись варвары. Первые колесницы выкатились медленно и оказались бессильными в нападении. Римляне отразили их и, при громе рукоплесканий, со смехом требовали новые, как они это привыкли делать в цирке во время конских ристаний. Тут в бой вступила пехота с обеих сторон. Варвары, выставив вперед свои длинные сариссы [117] и тесно сомкнувшись, старались сохранить боевой строй фаланги. Но римляне тут же побросали копья, схватились за мечи я, выбивая ими сариссы из рук неприятеля, стремились, в припадке гнева, немедленно схватиться в рукопашную. Дело в том, что впереди неприятельского войска римляне увидели пятнадцать тысяч рабов, построенных в боевой порядок: царские полководцы в городах провозгласили их свободными и причислили к гоплитам. [118] Как передают, один римский центурион вскричал, что лишь во время сатурналий ему случалось видеть, чтобы рабы пользовались правами свободных.[119]
Медленно пробивали римские гоплиты сплошную толщу их рядов: рабы, наперекор природе, осмеливались стойко сопротивляться. Наконец, римляне из задних рядов закидали их множеством дротиков и горящих стрел и обратили в беспорядочное бегство.
19. Между тем как Архелай, готовясь окружить римлян, вытягивал правый фланг, Гортензий пустил свои когорты беглым маршем, чтобы напасть сбоку. Но Архелай быстро повернул против него свои две тысячи конницы, и он, теснимый превосходящей его силой, начал отступать к холмам. Неприятель шаг за шагом отрезывал его от остального войска и окружал его. Узнав об этом, Сулла покинул свой правый фланг, не принявший еще участия в бою, и бросился на помощь. Архелай, поняв в чем дело по поднятому его стремительным движением облаку пыли, прекратил наступление на Гортензия и устремился к правому флангу, оставленному Суллой, чтобы застать его врасплох в отсутствии начальника. В то же самое время Таксил выступил во главе "меднощитиых" против Мурены. С обеих сторон раздавался крик; ему вторило горное эхо. Сулла остановился в недоумении, к кому следует присоединиться. Решив вернуться на свое прежнее место, он послал на помощь Мурене Гортензия с четырьмя когортами; пятой он приказал следовать за собой и повел ее к правому флангу, который и без того сражался с Архелаем, как достойный противник. С появлением Суллы римляне взяли окончательный перевес над неприятелями и после решительной победы преследовали бегущих в смятении до реки и до горы Аконтия. Однако Сулла не забыл и о том, что Мурена находится в опасности, и двинулся на помощь ему, а когда увидел, что и там победа на стороне римлян, то принял участие β преследовании врага. Множество варваров было убито посреди равнины, а еще больше - изрублено на пороге их лагеря. Лишь десять тысяч человек укрылись в Халкиде [120] - и это все, что осталось от огромной армии. [121] Между тем Сулла говорит, что не досчитался всего четырнадцати солдат, да и из тех двое к вечеру оказались налицо. На воздвигнутых им трофеях он написал имена Марса, Победы и Венеры, [122] подчеркивая, что удачным концом этой войны он обязан столько же счастью, сколько силе и дарованию. Трофей этот он воздвиг в память сражения посреди равнины, на том самом месте, где войско Архелая впервые дрогнуло и подалось до реки Мола. Другой трофей воздвигнут на вершине Фурия, где были окружены варвары. На нем греческими буквами начертаны имена доблестных воинов Гомолоиха и Анаксидама.
Победные торжества в честь своего успеха Сулла справил в Фивах, где, близ Эдипова источника [123], оборудовал место для состязания. Судьями были приглашены греки из других городов: к фиванцам Сулла питал непримиримую вражду. Он отрезал у них половину принадлежавшей им земли и посвятил ее Аполлону Пифийскому и Зевсу Олимпийскому: из доходов он приказал возвращать деньги, взятые им у этих богов.[124]
20. Вскоре Сулла узнал, что враждебная ему партия выбрала консулом Флакка [125] и что тот уже пересекает с флотом Ионийское море, направляясь якобы против Митридата, а в действительности против самого Суллы. Чтобы встретить Флакка, Сулла поспешил в Фессалию. Но едва он приблизился к городу Мелитее [126], как к нему отовсюду стали стекаться известия, что новое царское войско, размерами не уступающее первому, опустошает земли, оставленные им в тылу. Действительно, Дорилай [127], с сильной эскадрой прибывший в Халкиду, на своих кораблях привез восемьдесят тысяч человек, прекрасно обученных и дисциплинированных, цвет Митридатовой армии. Немедленно вторгся он в Беотию и, овладев страной, старался всеми силами вовлечь Суллу в сражение, вопреки советам Архелая. Объяснение предшествующей неудачи у него было налицо: по его мнению, гибель стольких тысяч обошлась не без предательства. Однако Сулла, быстро повернув назад, сумел показать Дорилаю, что Архелай действительно умный человек и знает по опыту военную доблесть римлян. После нескольких мелких стычек с Суллой близ Тилфоссия [128] Дорилай первый стал высказывать то мнение, что выигрыша войны следует искать не в решительном сражении, а в упорном затягивании ее, хотя бы с большими затратами. Между тем Архелай воспрянул духом, так как местность близ Орхомена [129], где Дорилай расположился лагерем в сильнейшей степени благоприятствовала вступлению в бой такого войска, в котором главную силу составляла конница. Ибо лучшие и обширнейшие из равнин Беотии простираются без леса от города Орхомена до тех болот, куда впадает река Мелан, берущая свое начало под Орхоменом. Река эта отличается полноводней и - единственная в Греции - судоходна у самого истока. Она прибывает, подобно Нилу, во время летнего солнцестояния и изобилует такой же, как и там, растительностью, правда, не столь могучей и не приносящей плодов. Течет она недалеко: большая часть ее вод теряется вскоре в непроходимых болотистых топях и лишь малый остаток впадает в Кефис у того места, которое всего богаче тростником, идущим на флейты.
21. Оба войска расположились лагерем поблизости друг от друга. Архелай бездействовал, а Сулла приказал рыть рвы с обеих сторон, 1чтобы, по возможности, отрезать неприятеля от твердой почвы удобных для конницы мест и загнать его в болото. Неприятели, не желая допустить этого, по первому слову начальников ринулись неудержимым потоком и не только рассеяли тех, кого Сулла приставил к работам, но даже смяли и обратили в бегство большую часть прикрытия. Тут сам Сулла соскочил с коня, схватил знамя и, пробиваясь к неприятелю, сквозь толпу бегущих, вскричал: "Я здесь умру прекрасной смертью, римляне. А вы, когда вас спросят, где вы предали своего императора, не забудьте сказать: под Орхоменом" [130]. Такая речь заставила беглецов повернуться лицом к врагу. На помощь явились две когорты правого фланга. С ними Сулла напал на неприятеля и обратил его вспять. Затем он слегка отвел назад своих воинов и накормил их завтраком, а после снова поставил их окружать рвом лагерь неприятелей. Те опять пошли в наступление, еще более ожесточенное, чем прежде. Диоген, сын Архелаевой жены., сражался с редкой доблестью на правом фланге и пал славною смертью. Стрелки, теснимые римлянами, не имели места для отступления. Хватая стрелы пучками прямо в руки, они действовали ими на подобие мечей и поражали римлян, но под конец сами были загнаны в свой лагерь и там провели трудную ночь, страдая от ран и окруженные смертью. Наследующий день Сулла снова вывел своих воинов рыть рвы против неприятельского лагеря. Когда же неприятели во множестве вышли, чтобы вступить в бой, Сулла напал на них и обратил в бегство. Объятые страхом беглецы увлекали за собой всех остальных, и Сулла захватил лагерь.
Болота наполнились кровью умирающих, озеро - мертвыми телами. До наших дней посреди ила находят варварские луки, шлемы, обломки железных лат и кинжалы, - а ведь с того сражения проистекло почти двести лет. [131] Вот что рассказывают о событиях, происшедших в окрестностях Херонеи и под Орхоменом.
22. Между тем в Риме Цинна и Карбон [132] позволили себе противозаконные и насильственные действия по отношению к самым знатным людям, и многие, скрываясь от тираннии, бежали в лагерь Суллы как в спасительную гавань. Вскоре при нем образовался род сената.[133]
Метелла насилу вырвалась вместе со своими детьми и привезла известие, что враги предали огню дом и поместья Суллы. Она умоляла его прийти на помощь тем, кто остался в городе. [134] Сулла был в нерешимости. Он не мог пренебречь тяжким положением отечества, не видел и возможности уехать, бросив незавершенным дело такой огромной важности, как война с Митридатом. В это время к нему является делосский купец Архелай и тайно передает со стороны царского полководца Архелая некоторые предложения, внушающие надежду на мир. Сулла так этому обрадовался, что поспешил лично явиться для переговоров с Архелаем. Они сошлись на морском берегу близ Делия [135] там, где находится храм Аполлона. Переговоры начал Архелай. Он убеждал Суллу оставить Азию и Понт и отправиться на ту войну, что в Риме, взяв от царя деньги, триремы [136] и сколько ему угодно войска. Но Сулла перебил его, советуя не хлопотать о Митридате, стать самому царем вместо него и, сделавшись союзником римлян, передать в их распоряжение флот. Когда же Архелай отверг столь нечестивое предательство, Сулла сказал ему: "Итак, ты, Архелай, каппадокиец родом и раб, а если хочешь - друг варварского царя, не можешь ради стольких благ перенести позора. А между тем со мною, римским полководцем, с Суллой, ты имеешь наглость заговаривать об измене. Как будто ты не тот самый Архелай, который бежал из-под Херонеи с горстью солдат вместо прежних ста двадцати тысяч, скрывался два дня в орхоменских болотах и оставил Беотию непроходимой от множества трупов?" После этого Архелай заговорил другим языком и, земно кланяясь, стал просить Суллу покончить войну и заключить мир с Митридатом. Сулла внял этому призыву, и договор был выработан на следующих условиях: Митридат обязан отказаться от Азии и Пафлагонии [137], уступить Вифинию Никомеду, Каппадокию Ариооарзану [138] уплатить римлянам две тысячи талантов и дать им семьдесят кораблей, обшитых медью и вполне снаряженных. Сулла с своей стороны подтверждает за ним все прочие владения и признает его римским союзником.
23. По заключении этих условий, Сулла направился через Фессалию и Македонию к Геллеспонту. При нем был Архелай, которого он окружил большим почетом. Когда неподалеку от Лариссы [139] Архелай тяжело заболел, Сулла остановил движение войск и заботился о нем как об одном из собственных военачальников или товарищей.
Это дало повод к клеветническим слухам, что со сражением под Херонеей дело было нечисто; другим поводом было то, что Сулла, отпустив всех остальных друзей Митридата, захваченных им в плен, одного только тиранна Аристиона приказал отравить, - а тот был во вражде с Архелаем. Но особенно сильной уликой являлся участок земли в десять тысяч плефров [140], на Евбее, подаренный Суллой каппадокийцу, а также то, что Сулла провозгласил его другом и союзником римлян. Впрочем, сам Сулла в своих "Воспоминаниях" защищает себя от этих нареканий.
Послы, прибывшие от Митридата, заявили, что все остальные условия договора приняты, только Пафлагонию просили они не отнимать, а относительно выдачи кораблей и совсем не изъявили согласия. "Что вы говорите? - вскричал в раздражении Сулла. - Митридат противится передаче Пафлагонии римлянам и спорит о кораблях. А я-то был уверен, что он мне в ноги поклонится, если я не отсеку ему правой руки, которою он умертвил стольких римлян. [141] Впрочем, он скоро заговорит по-другому, когда я переправлюсь в Азию. А пока пусть сидит в Пергаме и разыгрывает главнокомандующего в войне, которой он и не видел". Испуганные послы молчали, и только Архелай, со слезами касаясь правой руки Суллы, умолял его смягчить свой гнев. Под конец Архелаю удалось добиться, чтобы Сулла послал его к Митридату: Архелай заявил, что устроит мир на угодных Сулле условиях, а в случае отказа Митридата покончит с собой. Отправив с таким уговором Архелая, Сулла сам вторгся в землю медов [142], произвел там великое опустошение и снова вернулся в Македонию. Недалеко от Филипп [143] его встретил Архелай с известием, что дело улажено и что Митридат желает во что бы то ни стало лично повидаться с ним. Это желание имело причиной, главным образом, действия Фимбрии. Он убил ставленника враждебной партии, военачальника Флакка, разбил митридатовых полководцев и шел теперь на него самого. [144] Испуганный этим Митридат предпочел стать другом Суллы.
24. Встреча произошла в Троаде, в городе Дардане [145]. Митридата сопровождали туда двести гребных судов, а из сухопутных сил двадцать тысяч гоплитов, шесть тысяч конницы и немало вооруженных косами колесниц; Суллу - всего четыре когорты и двести человек конницы. Когда Митридат вышел навстречу Сулле с протянутой рукой, тот немедленно задал ему вопрос, согласен ли он закончить войну на условиях, принятых Архелаем. На последовавшее со стороны царя молчание Сулла заметил: "Кто просит, должен первый говорить; лишь победители могут ограничиваться молчанием". Когда же Митридат, начав свою оправдательную речь, пытался возложить ответственность за войну отчасти на богов, отчасти на самих римлян, то Сулла, перебив его, сказал, что ему давно известно от других, а ныне - и по собственному опыту, какой великий мастер Митридат в ораторском искусстве: недаром он с легкостью нашел благопристойные слова для прикрытия столь дурных и беззаконных дел. Перечислив затем жестокие поступки Митридата и доказав его виновность, Сулла снова спросил, готов ли он выполнить условия, выработанные при посредстве Архелая. И только когда тот ответил, что выполнит, Сулла поздоровался с ним, обнял и поцеловал его, а затем подвел к нему царей Ариобарзана и Никомеда и помирил его с ними.
Передав Сулле семьдесят кораблей и пятьсот человек стрелков, Митридат отплыл в Понт.[146]
Сулла понимал, что его воины огорчены этим миром. Им невмоготу было видеть, что самый враждебный из царей, устроивший резню, во время которой в один день погибло в Азии полтораста тысяч римлян, [147] ныне спокойно покидал ее берега вместе с богатствами, состоявшими из огромной добычи, которую он собрал в этой стране в течение четырех лет с помощью беспрестанных грабежей и выжимания налогов. В свое оправдание Сулла приводил то, что ему было бы не под силу вести одновременно войну с Фимбрией и Митридатом, если бы они оба соединились против него.
25. Отсюда он спешно двинулся против Фимбрии, стоявшего лагерем близ Фиатир [148]. Сулла расположился поблизости и окружил свой лагерь рвом. Воины Фимбрии, выходя из своего лагеря в одних хитонах [149], здоровались с воинами Суллы и горячо принимались помогать им в работе. Фимбрия, видя такую перемену и боясь Суллы, как непримиримого врага, покончил в своем лагере самоубийством.[150]
Между тем Сулла обложил всю Азию контрибуцией в двадцать тысяч талантов [151] и сверх того отдал дома частных лиц в жертву наглой и необузданной жадности стоявших в них воинов. Согласно приказу Суллы, каждый домохозяин обязан был ежедневно платить стоявшему у него постоем воину четыре тетрадрахмы [152] и кормить обедом как его самого, так и его товарищей, сколько бы он ни вздумал их позвать. Центурион должен был получать по пятидесяти драхм и две одежды: одну для дома и другую для улицы.
26. Сулла вышел в море из Эфеса [153] со (всем своим флотом и на третий день прибыл в Пирей. Он принял посвящение в мистерии [154] и взял лично для себя библиотеку теосца Апелликона [155], которая содержала большую часть сочинений Аристотеля и Феофраста [156], тогда еще малодоступных большинству. Рассказывают, что по привезении ее в Рим почти все эти книги были обработаны грамматиком Тираннионом [157] и что от него родосец Андроник [158] получил списки, которые затем размножил и опубликовал, снабдив таблицами, распространенными и ныне. Старшее же поколение перипатетиков [159] состояло из людей, которые, правда, выделялись образованием и ученостью, но имели под рукой далеко не все сочинения Аристотеля и Феофраста и не могли тщательно их изучить: дело в том, что наследство скепсийца Нелея [160], которому Феофраст завещал свои книги, перешло в руки простых и чуждых образованности людей.
Во время пребывания в Афинах с Суллой приключилась болезнь: он чувствовал оцепенение и тяжесть в ногах. Страбон называет это "детским лепетом подагры" [161]. Вследствие этого Сулла уехал в Эдепс [162]: там он ^брал теплые ванны и отдыхал, проводя время в обществе актеров. Во время одной из его прогулок по морскому берегу какие-то рыбаки преподнесли ему великолепную рыбу. Он с удовольствием принял подарок и, узнав, что рыбаки из Галей, воскликнул: "Да разве кто-нибудь из галейцев остался еще в живых?" Дело в том что после своей победы под Орхоменом, преследуя врага, он по пути разрушил три беотийских города: Анфедон, Ларимну и Галей. Рыбаки остолбенели от ужаса, но Сулла с улыбкой велел им спокойно итти домой, так как они пришли к нему с надежным ходатаем, достойным внимания. Говорят, после этого галейцы вздохнули свободно и вновь собрались в свой город.
27. Пройдя через Фессалию и Македонию к морю, Сулла готовился к переправе из Диррахия в Брундизий [163] со своим флотом в тысячу двести кораблей. Неподалеку от Диррахия находится город Аполлония, в окрестностях которого расположен Нимфей, священный участок, где среди зелени холмов, покрытых лесом и лугами, бьют там и сям без перерыва огненные источники. Здесь, говорят, поймали спящего сатира, точь в точь такого, каких изображают ваятели и живописцы. Его привели к Сулле, который с помощью многих переводчиков пробовал задавать ему вопрос, кто он такой. Но тот так и не ответил ничего путного, а только издал резкий крик, смесь конского ржанья с блеянием козла, и Сулла, испугавшись, поспешил отделаться от такого гостя.
Собираясь переправлять свою армию, Сулла боялся, что его воины, немедленно по высадке в Италии, разбегутся все по своим городам [164]. Но они сначала по собственному почину принесли присягу остаться с ним и не делать умышленно в Италии никакого зла; а затем, видя его нужду в крупной денежной сумме, устроили складчину, и каждый участвовал в ней по мере своих средств. Денег этих Сулла не принял, но поблагодарил воинов и просил их не изменять своему усердию. Затем он приступил к переправе, [165] чтобы выйти - так говорит он сам - против пятнадцати вражеских полководцев, имевших в своем распоряжении четыреста пятьдесят когорт, но сопровождаемый божественными знамениями, явными предвестниками счастья. Так, когда он, немедленно после своей высадки под Тарентом [166], принес в этом месте жертву, в печени жертвенного животного увидели подобие лаврового венка с двумя развевающимися лентами. А незадолго до его высадки в Кампании, в окрестностях горы Тифаты [167], среди белого дня видели двух больших козлов, которые дрались между собой, нанося и получая удары совершенно так, как это делают сражающиеся люди. Но это был лишь призрак: понемногу подымаясь над землей, он подобно неуловимым теням, рассеялся в воздушном пространстве и так исчез. Через некоторое время Марий младший и консул Норбан [168] привели в это место огромную армию [169]. Сулла, не успев даже выстроить своих войск и распределить их правильно по отрядам, но воспользовавшись зато общим подъемом духа и порывом отваги, обратил неприятеля в бегство и запер в городе Капуе Норбана, перебив у него семь тысяч человек. [170] По собственному утверждению Суллы, именно этому делу он обязан тем, что его воины не рассыпались по городам, но остались при нем и свысока смотрели на неприятеля, во много раз превосходившего их численностью. Сулла, далее, передает, что в Сильвии [171] его встретил раб Понтия, одержимый богом, и, обратившись к нему от имени Беллоны, предрек ему в этой войне полное одоление и победу. Если же Сулла не поспешит, говорил вещатель, то сожгут Капитолий. И это действительно случилось в тот самый день, когда было дано предсказание, а именно - накануне квинтильских нон, теперь называемых & июльскими [172]. Далее, Марк Лукулл [173], один из полководцев Суллы, стал под Фиденцией [174] с шестнадцатью когортами против пятидесяти неприятельских когорт. Он вполне полагался на храбрость своих воинов, но большая часть их не имела оружия, и это заставляло его медлить. Пока он раздумывал, как быть, и ни на что не решался, с соседнего луга подул легкий ветерок, принес множество цветов и осыпал ими войско. Цветы, падая, оставались на щитах и шлемах воинов, так что неприятелю они показались увенчанными. Воины Лукулла, ободрившись, ринулись на врага и одержали победу. Они перебили восемнадцать тысяч человек и сверх того захватили лагерь.
Лукулл этот - брат Лукулла, впоследствии победившего Митридата и Тиграна.
28. Сулла, тем не менее, видел, что враг все еще окружает его со всех сторон лагерями и многочисленными войсками, а потому действовал против него не только открытой силой, но и хитростью. Он сделал мирные предложения другому консулу, Сципиону [175]. Тот изъявил согласие, и между ними состоялось уже несколько свиданий и совещаний [176]. Но Сулла постоянно прибегал ко всякого рода задержкам и отговоркам, [177] а тем временем переманил на свою сторону войско Сципиона, пользуясь содействием своих воинов, которые были такие же мастера морочить и обманывать, как и сам полководец. Они проникли в лагерь неприятеля и, рассеявшись там, соблазняли одних прямо деньгами, других посулами, третьих словами лести и убеждения. Наконец, Сулла со своими двадцатью когортами подошел к ним. Воины Суллы здоровались с воинами Сципиона, а те, отвечая, выходили к ним навстречу. Сципион был схвачен в своей палатке в полном одиночестве, но его отпустили на свободу. [178] Между тем Сулла, воспользовавшись своими двадцатью когортами, как ручными птицами, выпускаемыми для приманки, увел в свой лагерь полностью все сорок неприятельских когорт. Говорят, это дало повод Карбону заметить, что, сражаясь с лисой и львом, жившим в душе Суллы, он самые крупные неприятности получал от лисы.
После этого Марий, расположившись под Сигнией [179] с восемьюдесятью пятью когортами, стал вызывать Суллу на сражение. Тот, со своей стороны, горячо желал помериться силами в этот самый день [180], так как во сне он имел такое видение. Сулле казалось, что старик Марий, давно умерший [181], советует своему сыну Марию беречься наступающего дня, ибо он несет ему великое несчастье. Поэтому-то Сулла и стремился вступить в бой. Он отправил гонцов за Долабеллой [182], который стоял лагерем на некотором расстоянии от него. Но враги овладели дорогами и препятствовали движению. Воины Суллы, принужденные оружием прокладывать себе путь, сильно устали, а тут еще подоспел ливень и еще больше затруднил их положение. Центурионы подходили к Сулле с просьбой отложить битву, указывая ему на воинов, которые в полном изнеможении валились на землю и отдыхали, склонившись на свои щиты. Сулла с большой неохотой согласился и приказал сделать привал. Но едва солдаты принялись сооружать укрепления и рыть перед лагерем ров, как на них налетел Марий. С полной самоуверенностью несся он на коне впереди войска, рассчитывая застать неприятеля в беспорядке, смять и рассеять его. Но тут исполнилось слово божества, ниспосланное Сулле в сновидении. Гнев охватил его воинов, они побросали свою работу и, выхватив мечи, с воинственным криком кинулись в рукопашную. Неприятель, продержавшись короткое время, обратился в бегство и понес громадный урон. [183] Сам Марий хотел укрыться в Пренесте [184], но нашел городские ворота уже запертыми. Ему спустили сверху веревку, и он, обвязав себя ею вокруг пояса, был поднят на стену. Впрочем, некоторые - и в том числе Фенестелла [185] - утверждают, что Марий даже не слышал сражения. Усталый от бессонных ночей и постоянного напряжения. он. подав знак к битве, прилег на землю где-то в тени и заснул; он с трудом пробудился только тогда, когда уже началось бегство. Сулла утверждает, что в этом сражении он потерял всего двадцать три человека, а врагов перебил две тысячи и сверх того взял живыми в плен восемь тысяч. С неменьшим успехом сражались и прочие полководцы Суллы: Помпей, Красс, Метелл, Сервилий. [186] Не потерпев никаких или почти никаких потерь, они разбили на голову ряд крупных неприятельских армий. Под влиянием этого душа враждебной партии - консул Карбон ночью скрылся от своего войска и бежал в Африку.
29. А все же в последнем бою самнит Телезин [187] был близок к тому, чтобы опрокинуть Суллу и повергнуть его на земь у самых ворот Рима, как сменный боец, напавший на измученного противника. Собрав вместе с луканцем Лампонием [188] обильные подкрепления, он спешно двигался на выручку к Марию, осажденному в Пренесте. [189] Когда же он узнал, что Сулла готов ударить на него с фронта, а Помпей - с тыла, то, не имея свободного пути ни взад ни вперед, этот храбрый и опытный воин снялся с места посреди ночи и двинул свое войско прямо на Рим. [190] И он чуть-чуть не ворвался в город, застигнутый врасплох. Разбив свой лагерь в десяти стадиях от Коллшских ворот, [191] он уже чувствовал себя победителем и предавался честолюбивым мечтам в полной уверенности, что ему удалось перехитрить стольких полководцев, и притом таких блестящих.
На рассвете [192] против него выступил конный отряд, состоявший из цвета молодежи. Некоторые юноши были убиты, в том числе превосходный и знатный человек, Аппий Клавдий. В городе, понятно, поднялось смятение, женские крики и всеобщая беготня, как обычно бывает при взятии города приступом. Вдруг показался Бальб [193]. Он первый прискакал из войска Суллы; с ним было семьсот человек конницы. Он дал лишь остынуть взмыленным лошадям, затем тотчас взнуздал их вновь и устремился навстречу неприятелю. А между тем явился и сам Сулла. Он приказал вновь· прибывшим немедленно завтракать, а затем построил их в боевой порядок. Долабелла и Торкват всячески упрашивали его подождать и не вести в бой измученных солдат с опасностью проиграть все дело, - тем более, что ныне против него выйдут не Карбон и Марий, а самниты и луканцы, злейшие враги Рима, и притом племена в высшей степени воинственные. Но Сулла отверг их доводы и приказал трубачам дать сигнал к наступлению. День уже склонялся к десятому часу [194]. Бой был жаркий, как никогда, и правый фланг Суллы, с Крассом во главе, одержал блестящую победу. Левый зато сильно пострадал и находился в плачевном состоянии, когда Сулла бросился к нему на помощь, верхом на белом коне, горячем и быстром. По этому признаку двое врагов узнали Суллу и стали целиться в него копьями. Он сам не· заметил этого, но его конюх хлестнул коня, и Сулла едва успел промчаться мимо, так как копья упали и вонзились остриями в землю у самого хвоста его коня. Говорят, что у Суллы. была маленькая золотая статуэтка Аполлона из Дельф, которую он всегда носил на груди во время сражений, и тут он, приложившись к ней, воскликнул: "Аполлон Пифийский, ты, вознесший в стольких битвах счастливца Корнелия Суллу блеском и величием, неужели ты, подведя к вратам отечества, повергнешь его в прах, чтобы он претерпел, вместе с другими гражданами, бесславную кончину?" После такой молитвы, Сулла, говорят, бросился к своим воинам: одних он уговаривал, другим грозил, третьих хватал руками. И все же дело кончилось тем, что левый фланг был разбит. Сулла с толпою беглецов укрылся в лагере, потеряв множество друзей и знакомых. [195] Немало было также· убито и передавлено горожан, вышедших поглядеть на битву. Казалось, город был безвозвратно потерян для Суллы, и даже Марий чуть было не освободился от осады, так как многие· из беглецов, будучи загнаны в ту сторону, советовали Лукрецию Офелле [196], руководившему осадой, немедля снять ее: Сулла, говорили они, убит, а Рим в руках врагов.
30. Уже глубокой ночью в лагерь Суллы явились люди, посланные Крассом, за едою для него самого и для его войска. Красс разбил неприятеля, загнал его в Антемну [197] и там расположился лагерем. Получив эту новость и узнав, что большая часть врагов истреблена, Сулла с рассветом [198] двинулся на Антемну. Три тысячи человек отправили к нему посольство для переговоров. Сулла обещал им безопасность, если они причинят какой-нибудь вред остальным врагам и явятся к нему. Те поверили, напали на своих бывших товарищей, и много было перебито с обеих сторон. Однако Сулла собрал в цирке остатки тех и других, всего около шести тысяч, и открыл заседание сената в храме Беллоны. В то время, как он начинал свою речь, воины, которым это было поручено, принялись избивать те шесть тысяч [199]. Крик стольких людей, которых резали стесненных на небольтом пространстве, естественно, доносился до храма. Сенаторы пришли в ужас. Но Сулла, не дрогнув, продолжал свою речь и лишь заметил, с холодным равнодушием на лице, сенаторам, чтобы они слушали его внимательно и не беспокоились по поводу того, что происходит снаружи: там просто дают, по его приказу, урок кучке негодяев. [200] После этого даже для наименее дальновидного из римлян стало ясно, что события принесли только замену одного тиранна другим, а не избавление от тираннии. К тому же, Марий был жесток с самого начала: неограниченная власть лишь дала толчок его природным склонностям, а не изменила их в корне. Между тем Сулла первое время умеренно и тактично пользовался своей счастливой судьбой и стяжал себе известность вождя, преданного аристократии, но вместе с тем радеющего и о народном благе; притом, смолоду он любил посмеяться и был доступен жалости настолько, что легко проливал слезы. Поэтому он дал полное основание обвинять самовластие в том, что оно не позволяет природным нравам людей оставаться прежними, а порождает заносчивость, жестокость и бесчеловечность. Однако разбирать, что тут причиной - колебания и неустойчивость природного нрава под влиянием счастья или, скорее, раскрытие пороков, заложенных самой природой, при отсутствии сдерживающих сил - составляет предмет другого рода исследования.
31. Положив начало резне, Сулла не прекращал уже ее и наполнил город убийствами без счета и конца. Многие пали вследствие личной вражды, без всякого столкновения с самим Суллой: угождая своим приверженцам, он выдавал людей им на расправу. [201] Наконец, молодой Гай Метелл осмелился спросить его в сенате, где предел такому злу и далеко ли он думает еще зайти прежде, чем можно будет ждать успокоения. "Мы не просим тебя, - прибавил он, - освободить от кары тех, кого ты решил казнить, мы, просим лишь избавить от неизвестности тех, кого ты решил помиловать"., Сулла ответил, что он и сам еще не знает, кого ему предстоит пощадить. "Так объяви же, - перебил его Метелл, - кого ты хочешь наказать". Сулла сказал на это, что он так и сделает. Некоторые, впрочем, приписывают последний вопрос не Метеллу, а некоему Фуфидию, одному из приближенных Суллы. [202] Немедленно после этого Сулла составил проскрипционный список в восемьдесят человек, не снесшись ни с кем из магистратов. Последовал взрыв всеобщего негодования, а через день Сулла объявил новый список в двести двадцать человек, затем третий - не меньший.
После этого он обратился с речью к народу и сказал, что в списки он внес только тех, кого припомнил, а если кто-нибудь ускользнул от· его внимания, то он составит еще другие такие списки. И он помещал в списки всякого, кто принял и укрыл в своем доме кого-либо из жертв, карая смертью человеколюбие и не щадя ни брата, ни сына, ни родителей, а всякому убившему опального он назначал в награду два таланта, платя за убийство, хотя бы раб убил своего господина или сын отца. Но самой вопиющей несправедливостью являлось то, что он лишал гражданской чести сыновей и внуков опальных и подвергал конфискации их имущество. Проскрипции свирепствовали не только в Риме, но и по всем городам Италии [203]. От убийств не защищали ни храмы богов, ни очаг гостеприимства, ни отчий дом; мужья гибли в объятиях супруг, сыновья-в объятиях матерей. При этом павшие жертвой гнева и вражды были лишь каплей в море среди тех, кого казнили ради их богатства. Палачи имели повод говорить, что такого- то сгубил его огромный дом, этого - сад, иного - теплые купанья. Так, Квинт Аврелий человек, далекий от политики, читал как-то, выйдя на форум, имена внесенных в списки в полной уверенности, что бедствие затрагивает его лишь в меру его сочувствия чужому горю. И вдруг он там находит собственное имя. "Ах, я несчастный", воскликнул он, - "меня преследует мое альбанское имение". И как только он немного отошел, его убил кто-то, погнавшийся следом
32. Между тем Марий, находясь под угрозой плена, лишил себя жизни. Сулла вошел в Пренест и там сперва судил и наказывал каждого человека поодиночке, а затем, как бы по недостатку времени, собрал всех в одно место - их было двенадцать тысяч человек - и приказал перебить, даровав пощаду только человеку, связанному с ним узами гостеприимства. Но тот имел мужество сказать на это, что никогда не будет обязан жизнью палачу своего отечества, и, смешавшись с толпой, добровольно погиб среди своих сограждан.[204]
Но, кажется, всего невероятнее случай с Луцием Каталиной [205]. В то время, когда исход войны был еще под сомнением, он убил своего брата, а теперь стал просить Суллу, чтобы тот внес покойника в проскрипционные списки как живого. Сулла так и сделал. В благодарность за это Каталина убил некоего Марка Мария [206], члена враждебной партии, и принес его голову Сулле, сидевшему на форуме, а затем подошел к находившейся вблизи кропильнице Аполлона и омыл себе руки.
33. Не говоря уже об убийствах, [207] прочие мероприятия Судлы тоже заставляли общество страдать. Так, он провозгласил себя диктатором и таким образом возобновил магистратуру, которой не существовало в течение ста двадцати лет. [208] Через народное собрание было проведено постановление, которое не только избавляло Суллу от ответственности за все содеянное им прежде, но и на будущее время предоставляло ему право казнить смертью, конфисковать имущество, основывать колонии, строить и разрушать города, давать и отнимать престолы. [209] Как надменный деспот, распродавал он конфискованные имения, восседая на своем кресле, и горше всяких грабежей были его раздачи. Он щедрой рукой дарил красивым женщинам, певцам, комедиантам и проходимцам-вольноотпущенникам земли с обширным населением, доходы с целых городов. [210] Он отдавал в замужество и женщин совсем не склонных к этому и уже замужних. Так, желая породниться с Помпеем Великим, Сулла убедил его развестись с женой и взять Эмилию, дочь Метеллы от ее брака со Скавром, [211] падчерицу Суллы. Он вырвал Эмилию, беременную, у ее мужа Глабриона [212] и выдал ее за Помпея, в доме которого молодая женщина вскоре умерла от родов. Лукреций Офелла - тот самый, что заставил сдаться осажденного Мария - выставил свою кандидатуру в консулы. [213] Сулла сперва чинил ему препятствия, а после, увидев, что тот выступил на- форуме и встретил сильную поддержку, послал одного из своих центурионов убить его. За совершением убийства Сулла следил сам с высоты своего седалища в храме Диоскуров. Присутствовавшие схватили центуриона и привели его к тому месту, где сидел Сулла, но он заставил взволнованную толпу замолчать, сказав, что это сделано по его приказу, и распорядился отпустить центуриона [214].
34. Триумф Суллы был отпразднован с крайней пышностью. [215] Роскошна и редкостна была добыча, отнятая у царя [216], но лучшим украшением триумфа, картиной действительно прекрасной, были римские изгнанники [217]. Самые родовитые и богатейшие из граждан с венками на головах следовали за Суллой и называли его спасителем и отцом в благодарность за то, что он возвратил их на родину и вместе с ними их жен и детей. По окончании торжества Сулла произнес в народном собрании речь, в которой дал обзор своих деяний. Успехи,
которыми он был обязан счастью, он перечислял не менее усердно, чем свои личные заслуги, и в заключение потребовал, чтобы- за все это ему присвоили наименование "Счастливца" - таков, приблизительно, смысл слова Felix [218]. В своей личной переписке с греками и в деловых сношениях с ними Сулла именовал себя Эпафродитом [219] и, в частности, трофеи, которые он воздвиг на нашей земле, носили такую надпись: Луций Корнелий Сулла Эпафродит. Когда Метелла родила ему двойню, то он назвал мальчика Фавстом, а девочку Фавстой. Слово faustum обозначает у римлян счастливое и веселое [220].
Вот еще пример того, насколько больше полагался Сулла на счастливый случай, чем на собственные действия: после того как он пролил столько крови и произвел в государстве такую коренную ломку, такой решительный переворот, он не задумался сложить с себя полномочия и предоставил народу полную возможность в комициях выбрать себе консула, а сам держался в стороне от комиций и прохаживался по форуму как частный человек, готовый дать отчет всякому желающему.[221]
Против желания Суллы в консулы был избран человек, враждебно к нему настроенный и дерзкий, Марк Лепид [222], не вследствие своих заслуг, а в угоду Помпею, горячо поддерживавшему этого кандидата и пробившему за него народ. Когда Помпей возвращался домой, радуясь такой победе, Сулла заметил его, подозвал к себе и сказал: "Хорошо же распорядился ты, юноша, проведя Лепида вместо Катула [223]. Ведь это значит заменить достойнейшего человека сумасбродом. Теперь не спи и смотри в оба - ты укрепил противника на свою же голову".
Эти слова Суллы оказались пророческими: Лепид вскоре зазнался и объявил войну партии Помпея.[224]
35. Посвятив Гераклу десятую часть всего своего имущества, [225] Сулла устроил для народа ряд великолепных пиров. Избыток приготовленного кушанья был так велик, что ежедневно множество блюд выбрасывались в реку; вина пили сорокалетние и старше. Посреди этих. торжеств, тянувшихся много дней, заболела и умерла Метелла. Жрецы не разрешили Сулле ни подходить к больной, ни осквернить свой дом присутствием мертвого тела. Поэтому Сулла написал ей разводную и приказал перенести ее, еще при жизни, в другой дом. В этом случае он, из богобоязненности, исполнил со всею точностью законные предписания; но он же и нарушил им самим введенный закон, ограничивавший расходы по погребению: на похороны Метеллы он не пожалел никаких трат. Нарушал он и те изданные им самим постановления, которые предписывали простоту стола, стараясь утопить свою печаль в попойках и пирах, в причудах роскоши и бурного веселья.[226]
Через гесколько месяцев происходили гладиаторские игры, и случайно - так как места в театре не были еще разделены, и мужчины и женщины сидели вперемежку - неподалеку от Суллы - сидела женщина замечательной красоты и знатного рода, дочь Мессалы, сестра оратора Гортензия [227], по имени Валерия. Незадолго до этого она развелась со своим мужем. Проходя за спиною Суллы, она коснулась его рукой, оторвала шерстинку от его тоги и направилась к своему месту. Сулла окинул ее удивленным взглядом. "Пустое, диктатор, - промолвила она, - я попросту хочу стать на волос участницей твоей счастливой доли". Сулла выслушал это не без удовольствия и был, повидимому, тотчас же задет. Он расспросил через своих людей, как ее зовут, узнал, какого она рода и поведения. С тех пор они начали перекидываться взглядами, зачастую не сводили друг с друга глаз и обменивались улыбками, пока, наконец, не пришли к твердому намерению вступить в брак. Валерия тут, быть может, и не заслуживает упрека, но Сулла женился на ней - будь она образец чистой и благородной женщины - отнюдь не из чистых и достойных побуждений. Его, как мальчика, пленили взгляды, смелый вызов - все то, что служит поводом к разгулу постыдных, низменных страстей.
36. Впрочем, и после того, как он ввел ее в свой дом, он продолжал водиться с женщинами сцены, кифаристками [228] и актерами. С утра, на грубых ложах принимался он с ними пьянствовать. Самым большим влиянием на него в то время пользовались комический актер Росций [229], архимим Сорик [230] и пантомим Метробий [231]. Последний был уже не молод, но Сулла любил его попрежнему и не скрывал этого.
Все это давало пищу болезни Суллы, начавшейся с пустяков. Он долгое время не знал, что у него во внутренностях язвы, а между тем все тело его подверглось гниению и стало покрываться несметным количеством вшей. Многие были заняты тем, что днем и ночью снимали их с него, но то, что они успевали удалить, было лишь каплей в море по сравнению с тем, что нарождалось вновь. Все его платье, ванна, вода для умыванья, пища кишели этим разлагающимся потоком, - так развилась его болезнь. Много раз в день погружался он в воду, чтобы вымыть свое тело и очиститься. Но все было бесполезно. Несчастие развивалось слишком быстро, чтобы эти меры могли помочь, и нечего было думать об очищении и избавлении от такого множества насекомых.[232]
В глубокой древности, говорят, от вшивой болезни умер Акаст, сын Пелия [233], а позже такая смерть выпала на долю поэта Алкмана [234], богослова Ферекида [235], Каллисфена из Олинфа [236] - в то время, как он сидел в тюрьме, и, наконец, юриста Муция [237]. Если же упоминанию подлежат и те, что получили известность, не заслужив ее ничем хорошим, то следует прибавить, что от той же болезни умер беглый раб, по имени Евной, начавший в Сицилии восстание рабов [238], - после того, как его схватили и привезли в Рим.
37. Сулла не только предвидел свой конец, но, некоторым образом, даже писал о нем. Двадцать вторую книгу своих "Воспоминаний" он прекратил писать лишь за два дня до смерти [239], а там он повествует, что, по словам халдеев [240] ему предстоит, после прекрасной жизни, умереть, достигнув вершины благополучия. Он, далее, говорит, что ему явился во сне его сын, умерший незадолго до Метеллы. Представ перед отцом в бедной одежде, сын просил его покинуть треволнения, итти с ним вместе к матери Метелле и жить с ней в спокойствии, без забот. Впрочем, Сулла все время продолжал заниматься государственными делами. За десять дней до своей кончины он уладил раздор среди граждан Дикеархии [241] и написал для них законы, установившие на будущее время твердый порядок управления. Накануне смерти он узнал, что Граний, один из магистратов [242], в ожидании, когда он, Сулла, умрет, не платит своего долга государственной казне. Сулла немедленно послал гонцов за этим человеком, когда же тот был введен к нему в комнату, окружил его своими слугами и приказал задушить. От крика и сильного возбуждения у Суллы лопнул нарыв; больной потерял много крови. [243] После этого силы его пошли на убыль, и он скончался, проведя мучительную ночь.[244]
От Метеллы он оставил двух малолетних детей [245]. Валерия родила от него девочку уже после его смерти. Ее назвали Постумой: у римлян принято давать такое имя детям, которые родятся после смерти отца.[246]
38. Многие граждане с Лепидом во главе поставили себе целью лишить Суллу освященного обычаем почетного погребения. Но Помпеи, забыв свою обиду - он был единственный из друзей Суллы, которого тот обошел в своем завещании - оказал им решительный отпор. Воздействуя на одних любезностью и просьбами, на других - угрозами, он перевез тело в Рим и обеспечил возможность похоронить его спокойно и с почетом.[247]
По рассказам, женщины принесли покойнику такое множество благовоний, что ими нагрузили двести десять носилок, а сверх того из драгоценного ливанского ладана и киннамома сделали большую статую самого Суллы и статую ликтора.·
Утром в день похорон небо было окутано облаками. Ждали ливня и потому начали вынос едва в девятом часу. Когда развели костер, внезапно поднялся сильный ветер, раздул пламя, и тело сгорело до тла. Но лишь только костер начал угасать, как на остатки замирающего пламени пролился аильный дождь и продолжался затем до самой ночи. Таким образом счастливая судьба Суллы, казалось, до гроба была ему верна.[248]
Гробница Суллы находится на Марсовом поле [249]. Надпись на ней, по преданию, составлена им самим. Ее главная мысль та, что никто не делал так много добра своим друзьям и зла своим врагам, как Сулла.

---

[1]
Род Корнелиев — один из древнейших и наиболее разветвленных патрицианских родов, именем которого была названа одна из триб. К роду Корнелиев принадлежат следующие фамилии: Сципионы, Коссы, Руфины, Долабеллы, Блазионы, Цетеги и Мерулы. Многие представители рода Корнелиев занимали высокие государственные должности.
[2] Евпатриды — т. е. происходящие от благородных отцов. Так в древней Греции, в частности в Афинах, называли родовую аристократию.
[3] Публий Корнелий Руфин — консул 290 и 277 гг. до н. э. (Евтропий, 2, 9, 3).
[4] Имеется в виду изгнание Руфина из сената в 275 г. до н. э. цензором Гаем Фабрицием (Валерий Максим, 2, 9, 4; Флор, 1, 3, 22; Плиний, "Естественная история", 18, 39; 33, 142).
[5] Сын Публия Корнелия Руфина современник 1–й пунической войны, принимает фамильное имя Сулла: Публий Корнелий Сулла. Очевидно ни он сам, ни его непосредственные потомки видных государственных должностей не занимали, так как об этом не сохранилось никаких сведений в источниках (ср. Саллюстий, "Югуртинская война", 85).
[6] Сулла родился в 138 г. до н. э. (Валерий Максим, 9, 3, 8); Аппиан ("Гр. в.", 1, 105). (Об отце его, тоже Луции Корнелии Сулле никаких сведений не сохранилось.)
[7] См. ниже, гл. 3.
[8] Тарпейская скала — скалистый обрыв южного склона Капитолийского холма, с которого в древнем Риме сбрасывали преступников.
[9] Сестерций — в условном переводе на совр. валюту около 6 копеек зол.
[10] Ошибка Плутарха, см. пр. 5.
[11] Мим — комический актер.
[12] 107 г. до н. э.
[13] Югурта — нумидийский царь, с которым римляне в 111 г. до н. э. вступили в войну История этой войны написана Саллюстием.
[14] Ср. Саллюстий ("Югуртинская война", 96): "После того как Сулла… прибыл с конницей в Африку в лагерь Мария, он, будучи раньше совершенно несведущим в военном деле, в короткое время в этом отношении превзошел остальных. При этом он приветливо обращался с солдатами, оказывая многим из них благодеяния как в случаях, когда его об этом просили, так и по собственному побуждению". Ср. Вал. Максим, 6, 9, 6
[15] Очевидная ошибка; Саллюстий ("Югуртинская война", 19) называет Бокха царем Мавритании, находившейся на северо–африканском побережье к западу от Нумидии.
[16] Подробный рассказ о захвате Суллой Югурты содержится в 102–113 гл. "Югуртинской войны" Саллюстия. Пленением Югурты (105 г.) эта война заканчивается.
[17] Ср. Плутарх, "Марий", 10; Валерий Максим, 8, 14, 4.
[18] 104 г. до н. э., во время войны с кимврами и тевтонами.
[19] 103 г. до н. э., во время той же войны.
[20] Тектосаги — кельтское племя, обитавшее в Нарбоннской Галлии между Нарбонной и Пиренеями (южная часть нынешней Франции), поднявшее оружие против Рима во время войны с кимврами и тевтонами.
[21] Имеются в виду не италийские марсы, а германское племя, часть херусков, обитавшее на территории современной Вестфалии по берегам реки Липпе. Они вторглись в римскую Галлию с намерением соединиться с тевтонами и вместе с ними двинуться на Италию.
[22] Квинт Лутаций Катул — консул 102 года, командовавший второй армией, направленной против кимвров и тевтонов. По своим политическим взглядам Катул примыкал к оптиматам.
[23] В данном случае Плутарх, очевидно, основывается на недошедших до нас "Воспоминаниях" Суллы, на которые он дальше неоднократно ссылается. Сулла же несомненно был заинтересован в том, чтобы затушевать свое участие в позорном для римского оружия отступлении армии Катула от альпийских проходов, едва не закончившемся полным разгромом римлян. Армию Катула спас тогда Марий, своевременно прибывший к нему на помощь и принявший на себя командование над всеми силами. Таким образом Плутарх слепо следует тенденциозному рассказу Суллы. Ср. Плутарх, "Марий", 23–27, где в основе изложения лежит уже другая версия.
[24] Нравоучение, типичное для Плутарха.
[25] Не "тотчас же по возвращении из похода", а на 94 год (Валерий Максим, 7, 5, 5).
[26] На 93 год.
[27] Имеется в виду не Гай Юлий Цезарь, которому тогда не могло быть больше 8 лет, а, очевидно, его дядя, Секст Юлий Цезарь.
[28] Здесь неточность. В 92 г. Сулла был назначен пропретором провинции Киликии (юго–восточная часть побережья М. Азии) с одновременным поручением действовать и в соседней Каппадокии, которая тогда еще не была римской провинцией.
[29] Ариобарзан, римский ставленник на престол Каппадокийского царства, неоднократно изгонялся из Каппадокии заклятым врагом римлян Митридатом Евпатором.
[30] Митридат VI Евпатор (120–63) — царь Понта. Пользуясь ослаблением внешней политики Рима, подчинил соседние страны и в самом конце II века создал огромное государство, охватывающее весь северо- и юго–восточный берег Черного моря и почти всю М. Азию. Поддерживаемый скифами, сарматами, фракийцами и др. варварскими племенами, а также и опираясь на многочисленные элементы населения римских провинций (в том числе и рабов), которые были недовольны римским владычеством, с 92 года начинает враждебные действия против Рима, в дальнейшем вылившиеся в форму многолетней ожесточенной войны.
[31] Царь Армении Тигран (95–60) находился в союзе с Митридатом Евпатором и активно помогал ему в борьбе против Рима.
[32] Гордий — наместник Митридата в Каппадокии. Ср. Аппиан, "Митридат", 57.
[33] Арсак VIII Митридат II — царь Парфии. (Первое имя — Арсак присваивалось всем представителям династии парфянских Арсакидов, по имени родоначальника династии Арсака I (256 г. до н. э.).
[34] Ср. Веллей Патеркул (2, 24): "Сулла был первым, к кому пришли послы парфян".
[35] Халдеями древние римляне называли восточных предсказателей, по имени живших в Вавилоне халдеев, славившихся своими астрономическими занятиями. Ср. это место Плутарха с аналогичным рассказом Веллея Патеркула (2, 24): "Среди послов находились маги, которые, по некоторым особенностям его тела, предсказали ему великую славу и бессмертное имя".
[36] Гай Цензорин затем упоминается у Цицерона ("Брут") как жертва проскрипций Суллы 82 года.
[37] Начало Союзнической войны относится к концу 91 г. до н. э.
[38] В 90 г. до н. э. Сулла был назначен легатом в армию Секста Юлия Цезаря, оперировавшую на юге (Аппиан, "Гр. в.", 1, 40). О деятельности Суллы в течение этого года ничего достоверно неизвестно. В 89 г. Сулла служит легатом в армии консула Луция Порция Катона (Диодор, фрагмент, 37, 2, 8). В этом году Сулла одержал победу над самнитами и взял город Стабии в Кампании (Плиний, "Естественная история", 3, 70), осаждал г. Помпеи и выступил против подходившей на помощь осажденному городу армии самнитов. Под стенами города Нолы (к северу от Помпей) Сулла вторично разбил самнитов, причем вождь их Клуенций был убит, а укрепленный лагерь взят (Аппиан, "Гр. в.", 1, 50; Ливий, "Сокращ.", 75; Валерий Максим, 1, 6, 4; Евтропий, 5, 3). После этой победы солдаты преподнесли Сулле почетный венок (Плиний, "Ест. ист.", 22, 12). Из Кампании Сулла вторгся со своими войсками в землю герников (горная местность к северо–востоку от Кампании) и здесь, захватив ряд городов, принудил герников к сдаче (Веллей Патеркул, 2, 16; Аппиан, "Гр. в.", 1, 51). Отсюда Сулла двинулся в Самний, где одержал еще одну крупную победу над самнитами, захватив их столицу Бовиан (Аппиан, "Гр. в.", 1, 51).
[39] Тимофей, сын Конона, — афинский полководец, участник войны, которую вел второй афинский морской союз против Спарты (376 г. до н. э ).
[40] Квинт Цецилий Метелл Пий — один из вождей оптиматов; был вместе с Суллой консулом 80 года.
[41] Луций Лициний Лукулл — оптимат и один из богатейших людей своего времени, прославившийся в войнах с Митридатом (73–66 гг. до н. э.).
[42] Лаверна — священная роща, расположенная за стенами Рима в северо–восточной части, близ Салярских ворот.
[43] Авл Постумий Альбин, консул (а не претор) 99 года. Ср. Т. Ливий, "Сокращ.", 75; Орозий, 5, 18, 22.
[44] На 88 год вместе с Квинтом Помпеем Руфом–оптиматом. Ср. Веллей Патеркул, 2, 17; Диодор, фрагмент, 37, 25.
[45] Дочери ук. в пр. 40. Женитьба на Цецилии, представительнице высших кругов нобилитета, для Суллы, происходившего из обедневшей семьи, была важным шагом в его карьере.
[46] См. гл. 13.
[47] Мантика — искусство предсказывать будущее.
[48] Храм Беллоны, богини войны, в котором часто происходили заседания сената, находился в сезеро–западной части города, близ Капитолия.
[49] Публий Сульпиций Руф — народный трибун 88 года, один из виднейших вождей популяров.
[50] В этой характеристике Руфа Плутарх, совершенно очевидно, использует источники, восходящие к лагерю оптиматов, крайне враждебных Руфу и его радикальной программе. Ср. характеристику Веллея Патеркула (2, 18): "Публий Сульпиций, народный трибун, человек красноречивый, деятельный, пользовавшийся самой широкой известностью благодаря своему богатству, популярности, дружеским связям, силе своего ума, а также выдающимся душевным качествам".
[51] В числе этих законов был закон о равномерном распределении италиков (получивших после Союзнической войны права римского гражданства) между всеми 35–трибами, тогда как первоначально они были зачислены только к 8 триб; таким образом при голосовании они всегда оставались побежденными. См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 55.
[52] Ср. Плутарх, "Марий", 34. Ср. Аппиан "Гр. в.", 1, 55. По Аппиану, была парализована деятельность не только судов, но и прочих правительственных учреждений.
[53] Храм Диоскуров, т. е. Кастора и Поллукса, сыновей Юпитера, находился в пределах самого форума.
[54] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 56. О поведении Суллы во время этих волнений ср. Плутарх, "Марий", 3, 5: "Сулла, которого толпа преследовала до дома Мария, проскользнул внутрь этого дома, причем никто этого не заметил. Преследователи в спешке пробежали мимо, и тогда Марий, как говорят, выпустил его в другую дверь, и Сулла бежал в свой лагерь. Сам Сулла, однако, говорит в своих "Воспоминаниях", что он не прятался в доме Мария, но что его туда насильно затащили с целью добиться от него согласия на те законопроекты, которые Сульпиций хотел провести вопреки его воле. Сульпиций окружил его людьми с обнаженными кинжалами и загнал в угол, пока он в конце концов не вышел из дома на площадь; он объявил свои прежние решения отмененными, чего от него и добивались".
[55] Ср. Плутарх, "Марий", 34.
[56] В Ноле (в Кампании) были собраны войска, предназначенные для борьбы с Митридатом.
[57] См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 57. Ср. Валерий Максим, 9, 7, 1.
[58] Аппиан ("Гр. в.", 1, 56) при описании тех же событий указывает, что Сулла с шестью легионами двигался на Рим не из Нолы, а из Капуи. Далее Аппиан сообщает, что все командиры, за исключением одного, отказались участвовать в этом походе и бежали в Рим ("Гр. в.", 1, 57).
[59] Имеется в виду не римская богиня войны, а каппадокийское божество, культ которого около этого времени стал получать широкое распространение в Риме.
[60] В окрестностях Рима местность с таким наименованием неизвестна.
[61] Аналогичный рассказ о посольстве Аппиан ("Гр. в.", 1, 57) дополняет указанием, что сенат просил Суллу не подводить свои войска к Риму ближе, чем на 40 стадий (около 7 километров).
[62] Эсквилинские ворота, находившиеся на восточной границе города.
[63] Тот же рассказ, но с рядом дополнительных подробностей, касающихся боевых действий обеих сторон, содержится у Аппиана, "Гр. в.", I, 58. В частности, Аппиан также упоминает о призыве Марием к оружию рабов: "Отряд Мария плохо сражался с напавшими на него свежими войсками, боясь быть окруженным шедшими в обход его. Стали сзывать на бой всех прочих граждан, оставшихся еще в домах, обещали свободу рабам, если они примут участие в бою. Когда ни один человек к ним не явился, они все в отчаянии тотчас же убежали из города и вместе с ними же из числа знати те, которые действовали заодно с ними". Ср. Плутарх, "Марий", 35; Орозий, 5, 19, Флор, 2, 9, 7.
[64] Ср. Аппиан ("Гр. в.", 1, 60): "Тогда удалены были из Рима в изгнание Сульпиций, бывший еще трибуном, и вместе с ним Марий, шесть раз отправлявший консульскую должность, сын Мария, Публий Цетег, Юний Брут, Гней и Квинт Граний, Публий Альбинован, Марк Леторий и другие, всего 12 человек. Всем им поставлено было в вину то, что они возбудили волнения, вели войну против консулов, объявили рабам свободу, чтобы побудить их к отложению. Все они объявлены были врагами римлян, и всякий встречный мог безнаказанно убить их или отвести к консулам. Имущество их было конфисковано. Против них посланы были сыщики, которые и захватили Сульпиция и убили его". Ср. Веллей Патеркул (2, 19), который также приводит цифру 12 осужденных; ср. также Ливий, "Сокращ.", 77; Валерий Максим, 3, 8, 5. Последний указывает, что против этого постановления сената, принятого под давлением Суллы, возражал лишь один сенатор Квинт Муций Сцевола.
[65] См. пр. 8.
[66] См. гл. 8 и пр. 54.
[67] Консульство на 87 год.
[68] Консулами на 87 год были выбраны: Луций Корнелий Цинна — один из вождей популяров и сторонник Мария, и Гней Октавий — оптимат, как политический деятель в достаточной мере безличный.
[69] Ср. Дион, фрагмент 102, 1–4; "Цинна приступил к выполнению своих обязанностей [консула] не раньше, чем ему удалось, приложив все старания удалить Суллу из Италии. Предлогом для этого была выбрана война с Митридатом; на самом же деле Цинна стремился только избавиться от Суллы, чтобы тот, находясь вблизи, не мог наблюдать за ним и препятствовать его начинаниям, хотя Цинна был выбран в консулы благодаря содействию Суллы и дал обещание во всем быть ему верным. Так как Сулла понимал необходимость войны и жаждал славы, то он перед своим отъездом устроил все так, как ему казалось необходимым. Поэтому он допустил избрать Цинну и некоего Гиея Октавия своими преемниками, надеясь, что таким путем он и в отсутствии сможет оказывать влияние. Относительно Гнея Октавия Сулла знал, что тот был любим за свой мягкий характер; поэтому он думал, что Октавий не сможет ему повредить. Цинну же он знал как дурного человека, но не желал иметь его своим врагом, ибо Цинна уже пользовался некоторым влиянием и, кроме того, обещал и клялся во всем его поддерживать. Хотя Сулла всегда проницательно разгадывал намерения людей и обладал способностью правильно оценивать обстановку, но в данном случае он полностью обманулся в этом человеке; оставив его, он оставил городу войну".
[70] Весной 87 г. до н. э. О событиях, последовавших после отъезда Суллы в самом Риме, в частности о выступлении Цинны против сената, новом взрыве гражданской войны и захвате марианцами города см. подробный рассказ Аппиана, "Гр. в.", 1, 63–75.
[71] Крылатая статуя богини победы.
[72] В 88 г. Митридат занял Каппадокию, откуда вновь изгнал римского ставленника на каппадокийский престол Ариобарзана (см. пр. 29); затем он двинулся в соседнюю Вифинию, разбил царя Никомеда III, также ставленника Рима, и занял помимо Вифинии и римскую провинцию Азию. Одновременно, при помощи своего флота, Митридат занял ряд островов на Эгейском море (исключая оказавшего сопротивление Родоса).
[73] Меотийское озеро–древнее название Азовского моря. Речь идет о подчинении Митридатом Боспорского царства, охватывавшего территорию восточной части Крымского полуострова, побережья Азовского моря и Северного Кавказа, с центром в Пантикапее (совр. Керчь). Ср. Аппиан, "Митридат", 67: "Митридат… подчинил себе Боспор и дал боспорянам в цари одного из своих сыновей Махара".
[74] Архелай родом из Каппадокии, самый выдающийся полководец Митридата. Ср. Павсаний, "Описание Эллады", 1, 20, 5.
[75] Малея — мыс на юго–восточной оконечности Пелопоннеса.
[76] Херонея — город в Беотии, родина Плутарха.
[77] См. пр. 41. В 87 г. Лукулл был квестором в римской армии, действовавшей против Митридата.
[78] Ср. Аппиан, "Митридат", 29, где указывается, что Брутий отступил в Пирей Т. Рейнак ("Mithridates Eupator", стр. 149, пр. 1, изд. 1895 г.) считает последнее маловероятным, так как войска Митридата, очевидно, еще до этого заняли Пирей.
[79] Аристион — сын известного философа–перипатетика Афиниона, также занимавшийся философией (см. Аппиан, "Митридат", 28). Летом 88 года, опираясь на демократические низы, совершил при поддержке Митридата переворот в Афинах. См. Павсаний, 1, 20, 4.
[80] Академия — см. "Кимон", прим. 59. Ликей — загородный парк при храме Аполлона, находившийся к северо–востоку от Афин. Ликей был местом, где учил Аристотель.
[81] В Эпидавре (побережье Арголиды) находился почитаемый богатый храм Асклепия — бога–покровителя врачебного искусства: в Олимпии (Элида) — знаменитая общегреческая святыня — храм Зевса Олимпийского.
[82] Амфиктионы, см. "Фемистокл", гл. 20, прим. 119.
[83] Кифара — струнный музыкальный инструмент.
[84] Об ограблении Суллой наиболее почитаемых храмов Греции ср. Павсаний, "Описание Эллады", 9, 7, 5: "Приступив к войне с Митридатом, Сулла ощущал потребность в деньгах, для чего захватил все драгоценные пожертвования в Олимпии, Эпидавре и Дельфах, оставшиеся после разграбления храма фокейцами, и этими ценностями расплатился с воинами, а богов за захваченные сокровища вознаградил половиной фиванских земель". То же у Диодора (фрагменты, 33 7), который отмечает, что больше всего ценностей Сулле удалось захватить в храме Зевса Олимпийскога, который до этого времени ни разу не подвергался разграблению. Также Аппиан, "Митридат", 54.
[85] Римские полководцы, осуществившие в период 201–168 гг. до н. э. завоевание Греции и Македонии.
[86] См. пр. 70, где ссылка на подробный рассказ об этих событиях Аппиана ("Гр. в.", 1, 63–75). Луций Валерий Флакк, выбранный на 86 год после смерти Мария консулом в товарищи Цинне, вместе с Гаем Флавием Фимбрией, своим легатом, был в том же 86 г., в противовес Сулле, направлен с новой армией на Восток для борьбы с Митридатом. Вскоре после переправы этого войска в М. Азию, Флакк был убит по приказу Фимбрии, захватившего командование в свои руки.
[87] Медимн — мера жидких и сыпучих тел = 58.94 литра; в условном переводе на современные деньги драхма = 35 коп. зол.
[88] Небольшой шарообразный сосуд для елея и др. масел.
[89] Гемиект — около 4,5 литра.
[90] Фесей — сын бога морской стихии Посейдона (или Эгея), мифический афинский царь, которому приписывалось объединение Аттики (афинский синойкизм). Евмолп — также сын Посейдона и Хионы "Снегурки" (дочери бога ветров Борея), по преданию поселившийся в Элевсине. Оба, таким образом, являются героями аттической мифологии..
[91] Северо–западный район г. Афин, часть которого находилась за городской стеной.
[92] Храм в западной части города у самых стен, у Ворот всадников. В этом месте городская стена проходила по гребню отлогого и в этом месте легко доступного для неприятеля холма.
[93] Священные и Пирейские ворота — в западной части афинской стены: между ними находились Ворота всадников и Гептахалк.
[94] Дипил, — Дипилонские ворота в той части стены, которая ограждала Керамик (к северо–востоку от Священных ворот). См. выше, прим. 91 и 93
[95] Ср. Павсаний, "Описание Эллады", 1, 20, 6: "Сулла запер мятежников–афинян в Керамике и велел умертвить из каждых десяти человек одного". Ср. Дион, фрагмент, 103.
[96] Т. е. 1 марта 86 года.
[97] Гай Скрибоний Курион — сын известного оратора (См. Цицерон, "Об ораторе", 2, 23, 98), народный трибун 90 года, во время войны с Митридатом — легат Суллы.
[98] Морской арсенал в афинской гавани Пирее — знаменитое сооружение архитектора Филона, построенное в 300 г. до н. э. которое вмещало до 1000 кораблей. Ср. Страбон, "География", 9, 1, 15, который говорит, что после опустошений Суллы Пирей пришел в совершенный упадок.
[99] Квадрига — колесница с четверной запряжкой.
[100] Мунихия — хорошо укрепленная гавань, примыкавшая с восточной стороны к Пирею и соединенная с ним стенами (Ср. Страбон, 9, 1, 15).
[101] Луций Гортензий — легат Суллы, бывший пропретор Сицилии (Цицерон, "Речь против Верреса", 3, 16, 42) по свидетельству Мемнона (32) переправился из Италии с 6000 воинов на помощь Сулле.
[102] Напоминаем, что Плутарх родился в Херонее. О Кафиде, см. гл. 12 настоящей биографии, где он назван фокейцем.
[103] Т. е. обходным путем, через южную часть Фокиды и горную цепь Парнаса, к Титоре, — городу, расположенному у сев. — восточного склона Парнаса в 18- 19 километрах к северо–западу от Херонеи. Все эти места см. Th. Reinach, ук. соч., геогр. карта на стр. 162.
[104] См. Геродот, VIII, 32.
[105] Патронида — маленький городок в 8 километрах к западу от Титоры.
[106] Элатейская равнина, в южной части которой находятся оба названные выше места, расположена по течению реки Кефиса между Парнасским хребтом и Каллидромскими горами, замыкающими ее с севера. Филобеот — к югу от Патрониды.
[107] Панопея — небольшой город на границе Беотии и Фокиды.
[108] Лебадея — городок в Беотии к югу от Херонеи на дороге в Фивы.
[109] См. пр. 106.
[110] Парапотамия была расположена у места впадения реки Асс в Кефис. Гора Гедилия лежит к югу от этого города.
[111] Юба II, сын нумидийского царя Юбы I, сражавшийся во время гражданской войны на стороне Помпея. Был взят в плен Цезарем и отослан в Рим, где получил римское воспитание. Август женил его на дочери Антония и Клеопатры и возвратил часть владений отца. Юба II написал ряд исторических и географических трудов, пользовавшихся известностью, но до нас не дошедших
[112] Трофоний — одно из наименований Зевса. Близ Лебадеи находился храм Зевса–Трофония и оракул.
[113] Ассия — населенный пункт в 4,5 километра к северу от Херонеи, расположенный между двумя возвышенностями: Аконтием с юго–востока и Гедилием с северо–запада. Таким образом войска Суллы оказались расположенными против войск Архелая.
[114] Луций Лициний Мурена — легат Суллы, впоследствии, в 84 г., наместник провинции Азии.
[115] Фурий — горная возвышенность к югу от Херонеи. См. пр. 76.
[116] Имеется в виду миф о Кадме, брате похищенной Зевсом Европы, которому было предписано оракулом прекратить поиски сестры, следовать за коровой и на том месте, где она ляжет, основать город. Этот миф обычно связывается с основанием г. Фив.
[117] Сарисса — македонское копье, достигавшее 5 метров длины.
[118] Митридат Евпатор в широких размерах привлекал рабов в свои войска. Ср. Аппиан, "Митридат", 107.
[119] Сатурналии–декабрьский семидневный (с 17 по 25) праздник в честь Сатурна (Кроноса), во время которого было принято угощать у стола рабов, в знак памяти о царстве Сатурна — "золотом веке", не знавшем социальных различий. См. выше, "Кимон", прим. 89.
[120] Халкида, крупнейший город на Евбее.
[121] Описание этой битвы ср. Аппиан, "Митридат", 41–45; Фронтин, "Стратегемата", 2, 3, 17. План сражения — см. Th. Reinach, "Mithridates Eupator" стр. 162 (изд 1895 г., нем. пер).
[122] Т. е. победный памятник был украшен именами наиболее почитаемых в Риме богов.
[123] Эдип — мифический фиванский царь, убивший отца и женившийся на матери.
[124] Ср. пр. 81.
[125] См. пр. 86.
[126] Мелигея — хорошо укрепленный город в южной части Фессалии на склоне Офриса.
[127] Один из полководцев Митридата.
[128] Гора в Беотии.
[129] Орхомен — беотийский город близ западного берега Копаидского озера.
[130] Ср. Аппиан, "Митридат", 49; Фронтин, "Стратегемата", 2, 8, 12; Полиэн, 8, 9, 2; Аммиан Марцеллин, 16, 12, 41. Дельбрюк ("История воен. искусства", т. II, стр. 220) считает этот рассказ неправдоподобным.
[131] Сражение при Орхомене произошло осенью 86 г. до н. э.
[132] Гней Папирий Карбон–один из наиболее видных и непримиримых марианцев, после смерти Флакка выбранный в консулы на 85 год, в товарищи Цинне. См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 74.
[133] Ср. Веллей Патеркул, 2, 23: "В то время как Италия была под властью Цинны, большая часть нобилитета бежала к Сулле в Ахайю, а затем в Азию". Аппиан, "Гр. в.", 1, 77: "Нисколько не. менее гордился [Сулла] и тем, что приютил у себя находившихся в бедственном положении и бежавших к нему лиц, изгнанных из Рима Цинною, несчастия которых он облегчил".
[134] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 77.
[135] Небольшой прибрежный город в юго–восточной части Беотии.
[136] Трирема — судно с веслами в три ряда (трехпалубное).
[137] Пафлагония — область на южном побережье Черного моря, своей западной границей примыкавшая к Вифинии.
[138] См. пр. 72.
[139] Большой фессалийский город на правом берегу Пенея.
[140] Плетр = 876 кв. м. = 0,087 га.
[141] См. ниже, пр. 147.
[142] Меды — племя, обитавшее во Фракии близ македонской границы.
[143] Филиппы — город во Фракии.
[144] Фимбрия — см. прим. 86. Действуя со своей армией в М. Азии, Фимбрия взял Пергам; сам Митридат едва не попался к нему в плен. Однако дальнейшему развитию его успехов помешал командовавший флотом Лукулл, который, как оптимат, не пожелал допустить полной победы марианца Фимбрии. См. Аппиан "Митридат", 52; Плутарх, "Лукулл" 2–3; Т. Ливий, "Сокращ.", 83; Веллей Патеркул, 2, 24; Орозий, 6, 2, 10.
[145] Дардан — город на малоазийском побережье Геллеспонта. Встреча относится к августу 85 г. до н. э.
[146] Ср. Аппиан, "Митридат", 64, Диодор, фрагмент, 38, 6; Саллюстий, фрагмент, 4, 69, 12.
[147] Имеется в виду организованное Митридатом в начале войны (88 г.) массовое избиение римских граждан и италиков по всем городам М. Азии. В одной Вифинии было тогда убито свыше 80 тысяч человек. См. Аппиан, "Митридат", 23.
[148] Фиатиры — значительный город в Лидии близ Пергама.
[149] Хитон — в данном случае, правильнее, туника, исподняя одежда, род рубахи с короткими рукавами, надевавшаяся на голое тело.
[150] Ср. Аппиан, "Митридат" 59–60, Веллей Патеркул, 2, 24; Орозий, 6, 2, 11.
[151] Сумма контрибуции в десять раз превышала наложенную на Митридата по Дарданскому договору. См. гл. 22 настоящ. биографии.
[152] Тетрадрахма = 4 драхмам = 1 р. 50 к. зол. (в условном переводе на современные деньги).
[153] Один из крупнейших греческих городов побережья М. Азии. Отплытие Суллы состоялось летом 84 г.
[154] Имеются в виду элевсинские мистерии (см. выше, "Перикл", прим. 58).
[155] Апелликон, уроженец о. Теоса, философ школы Аристотеля (перипатетик), во время осады Афин (86 г.) активно поддерживавший Аристиона.
[156] Феофраст, см. выше, "Фемистокл", прим. 144.
[157] Тираннион, уроженец понтийского города Амиса, современник Цицерона и учитель его детей.
[158] Андроник — философ–перипатетик, во времена Августа преподавал в Риме философию.
[159] См. выше, прим. 155.
[160] Нелей–ученик Феофраста, уроженец малоазиатского города Скепсиса (в Мизии), к которому от Феофраста перешли рукописи Аристотеля.
[161] Ср. Страбон, 10, 447.
[162] Эдепс — город в северной части острова Евбеи.
[163] Диррахий на иллирийском и Брундисий на италийском побережье Адриатического моря служили обычным местом переправы с Балканского полуострова в Италию.
[164] По римским законам республиканского времени полководец, возвращающийся из похода, немедленно по прибытии в Италию должен был распустить свое войско.
[165] Весной 83 г.
[166] Крупнейший город Южной Италии.
[167] Гора Тифата находится в Северной части Кампании, на левом берегу Вольтурна.
[168] Гай Юний Норбан — консул 83 года.
[169] Аппиан ("Гр. в.", 1, 82) определяет силы марианцев в 200 когорт по 500 человек в каждой, добавляя, что в дальнейшем они еще более увеличились.
[170] Ср. Ливий, "Сокращ.", 85; Евтропий, 5, 7, 4; Орозий, 5, 20, 2. Иначе у Аппиана ("Гр. в.", 1, 64), который называет местом первой битвы с Норбаном окрестности Канузия (Апулия).
[171] Сильвий — городок, расположенный на Аппиевой дороге в Апулии.
[172] Т. е. 6 июля.
[173] Марк Лициний Лукулл, брат Луция (см. пр. 41), впоследствии консул 73 года См. конец настоящей главы.
[174] Фиденция — городок в Циспаданской Галлии между Пармой и Плаценцией. Здесь Плутарх забегает вперед, ибо военные действия в Северной И ι алии и сражение под Фиденцией развернулись летом 82 г., уже после захвата Суллой Рима.
[175] Луций Корнелий Сципион Азиаген, второй консул 83 года (см. пр. 168). Принадлежал к тому же патрицианскому роду, что и Сулла (см. пр. 1) и, хотя и был выбран в консулы при господстве марианцев, занимал колеблющуюся позицию, чем, очевидно, следует объяснить его согласие на переговоры с Суллой. Ход этих переговоров подробнее изложен у Аппиана, "Гр. в.", 1, 85.
[176] Ср. Цицерон, "Филиппики", 12, 27.
[177] Во время этих переговоров марианец Квинт Серторий захватил город Суессу (на границе Лациума и Кампании), занятый войсками Суллы, что фактически нарушило перемирие. См. Плутарх, "Серторий", 6; Дион, фрагмент, 107, 3; Аппиан, "Гр. в.", 1, 85.
[178] Ср. Дидор, фрагмент 38, 16: "Сципион, после того как все были подкуплены и отпали от него, почувствовал себя одиноким и покинутым. Он не надеялся даже сохранить свою жизнь, и поэтому Сулла послал к нему всадников, которые должны были проводить его туда, куда он захочет следовать. Таким образом Сципион оказался вынужденным вскоре сложить знаки своего достоинства и вернуться к обычной одежде и частной жизни".
[179] Сигния — небольшой город в Лациуме на ю. — в. от Рима.
[180] Весной 82 г.
[181] Гай Марий умер в 86 г.
[182] Гней Корнелий Долабелла. легат Суллы.
[183] Ор. описание этого же сражения у Аппиана "Гр. в ", 1. 87: Диодор, фрагмент 38, 15; Евтропий, 5, 8; Орозий, 5, 20, 6.
[184] Город Пренеста, расположенный на расстоянии около 20 километров к северу от Сигнии (в пределах Лациума) был хорошо укреплен.
[185] Луций Фенестелла — современник Августа, автор недошедшего до нас исторического труда в 22 книгах.
[186] См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 80: "По собственному почину вышел к Сулле навстречу (из Лигурии) с отрядом союзного войска бывший тогда еще проконсулом Цецилий Метелл Пий. Вслед за Метеллом явился к Сулле Гней Помпей… во главе легиона, набранного им в Пицене" Ср. Плутарх, "Помпей". 6–8; Диодор, фрагмент 38, 10; Дион, фрагмент 107, 1. Маок Лициний Красс прибыл на помощь Сулле из Африки. См. Плутарх, "Красс", о.
[187] Телезин — прозвище Понтия, уроженца самнитского города Телезия, вождя самнитов во время Союзнической войны.
[188] Марк Лампоний — вождь луканцев во время союзнической войны. После ряда поражений удалился в южную Италию (Бруттий), откуда и выступил на помощь марианцам. Выступление вождей "союзников" на стороне марианцев было обусловлено обращением Цинны в муниципиях к новым гражданам с обещанием полного уравнения в правах.
[189] После бегства Мария в Пренесту Сулла успел дать марианцам битву в Этрурии при Клузии, не приведшую к определенным результатам. См. Аппиан, "Гр. в." 1, 89; Ливии, "Сокращ.", 88; Веллей Патеркул, 2, 28. Затем Сулла вернулся в Лациум и осадил Пренесту. См. Аппиан, 1, 90; Веллей Патеркул, 2, 27.
[190] Ср. Веллей Патеркул, 2, 27.
[191] По Аппиану ("Гр. в.", 1, 92), в расстоянии 100 стадий от Коллинских ворот — северных ворот Рима. Стадия = 177,6 метров.
[192] 1–го ноября 82 г. См. Веллей Патеркул, 2, 27.
[193] Луций Корнелий Бальб — впоследствии близкий Помпею человек.
[194] Около 4 часов пополудни. Ср. Орозий, 5, 20, 9.
[195] Ср. Веллей Патеркул, 2, 27.
[196] Квинт Лукреций Офелла, — по происхождению всадник, перебежавший на сторону Суллы из лагеря марианцев. См. Веллей Патеркул, 2, 27; Дион, фрагмент, 108.
[197] Днтемна — городок, расположенный на Тибре, севернее Рима.
[198] Т. е. уже 2 ноября 82 г.
[199] По Аппиану ("Гр. в.", 1, 93) 8 тысяч.
[200] Ср. описание этой сцены у Орозия, 5, 21, 1; Валерий Максим, 9, 2, 1; Дион, фрагменты, 109, 5.
[201] Ср. Веллей Патеркул, 2, 28: "Казалось, что кончились бедствия гражданской войны, но жестокость Суллы их еще больше увеличила".
[202] Орозий (5, 21, 22) приводит еще вопрос, обращенный к Сулле Квинтом Лутацием Катулом, сторонником Суллы: "Кто еще останется в живых, если мы убиваем на войне вооруженных, а во время мира–безоружных?"
[203] Так, в Лациуме, при взятии сопротивлявшегося Сулле города Норба, жители сами себя перерезали (Аппиан, "Гр. в.", 1, 94). Жители города Волатерры (в Этрурии) были все перебиты (Страбон, 5, 223; Ливий, "Сокращ.", 89). Особенному опустошению подвергался Самниум, который еще при Августе представлял собой пустыню (Страбон, 5, 249). Во многих местностях Италии, особенно в Этрурии, были конфискованы земли местного населения и розданы ветеранам Суллы. Аппиан ("Гр. в.", 1, 100) указывает, что за счет этих конфискованных земель получили наделы воины 23 легионов. В другом месте (1, 104) он говорит, что были наделены землей 120 000 сулланских воинов. Ср. Ливий, "Сокращ.", 89.
[204] Ср Аппиан, "Гр. в.", 1, 94, который дает несколько иную версию расправы в Пренесте.
[205] Луций Сергий Катилина — в дальнейшем организатор заговора и выступления 63 года до н. э.
[206] Марк Марий Гратидиан — племянник Мария. Об его убийстве см. Саллюстий, фрагменты 44 и сл.; Ливий, "Сокращ.", 88; Валерий Максим, 9, 2, 1; Орозий, δ, 21, 6.
[207] Сулла прекратил проскрипции 1 июня 81 г. (Цицерон, "Речь в защиту Росция Америйского", 128). По Валерию Максиму (9, 2, 1), за время существования этих списков подверглись казни и конфискации имущества 4700 человек, в том числе более 40 сенаторов и около 1600 всадников (Аппиан, "Гр. в.", 1, 95). По данным Флора (2, 9, 25) всего погибло около 2000 сенаторов и всадников. О проведении проскрипций и других террористических мероприятиях Суллы см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 95; Флор, 2, 9, 25–26; Веллей Патеркул, 2, 28; Дион, фрагменты, 109.
[208] Последний случай введения диктатуры относится ко времени 2–й пунической войны (Веллей Патеркул, 2, 28). Так как оба консула 82 года погибли — Гай Марий покончил самоубийством (см. выше), а Карбон был казнен Помпеем в Сицилии (Аппиан, "Гр. в.", 1, 98), сенат выделил интеррекса из своего состава, именно первого по списку сенаторов (принцепса) — Луция Валерия Флакка, занимавшего промежуточную позицию между Суллой и популярами. Тогда Сулла уехал из Рима, написав Флакку, что он считает необходимым назначить диктатора и что он, Сулла, согласен принять диктатуру на себя (Аппиан, "Гр. в.", 1, 98). После этого Флакк провел закон о диктатуре (Цицерон, "Речь об аграрных законах", 3, 5) и провозгласил Суллу диктатооом (Цицерон, "Письма к Аттику", 9, 15, 2).
[209] Все мероприятия Суллы, проведенные им еще ранее, в период отправления должности консула и проконсула, были утверждены (Аппиан, "Гр. в.", 1, 97). Кроме того были утверждены его террористические мероприятия, в частности проскрипции (Цицерон, "Речь в защиту Росция", 126). Наконец, Сулле была предоставлена чрезвычайная власть в области законодательства, вплоть до изменения конституции (см. Аппиан, 1, 99).
О законодательстве Суллы см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 100.
[210] Вольноотпущенник Суллы Хризогон получил за 2 тысячи сестерциев имущество Секста Росция, стоимостью в 6 милл. сестерциев (Цицерон, "Речь в защиту Росция Америйского", 6). Больше всех нажился М. Красс (см. Плутарх "Красс", 2). Сулла открыто называл конфискуемые имущества "своей добычей" (Цицерон, "Дело Верреса", 3, 81; Веллей Патеркул, 2, 22).
[211] До брака с Суллой Метелла была замужем за Скавром.
[212] Маний Ацилий Глабрион — в дальнейшем претор 70 и консул 67 года,
[213] На 81 год.
[214] Подробный рассказ о смерти Лукреция Офеллы, см. у Аппиана, "Гр. в.", 1, 101. Ср. Ливий, "Сокращ.", 89. Консулами на 81 год были выбраны Марк Туллий Декула и Гней Корнелий Долабелла (С. I. L., I2, стр. 154) — оба приверженцы Суллы.
[215] В конце января 81 г., (С. IL, I², стр. 49); триумф продолжался 2 дня. (Плиний, "Естественная история", 33, 16).
[216] Т. е. у Митридата Евпатора. Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 99; Валерий Максим, 2, 8, 7.
[217] Изгнанники — оптиматы, изгнанные в период господства марианцев и Цинны. Эти изгнанники дефилировали в торжественной процессии во второй день триумфа, специально посвященный празднованию победы над марианцами.
[218] См. Аппиан ("Гр. в.", I, 97), который одновременно сообщает, что Сулле была воздвигнута позолоченная конная статуя. Ср. Веллей Патеркул, 2, 27, 5.
[219] Эпафродит — т. е. любимец Афродиты. Ср. Диодор, фрагменты, 38, 15.
[220] По Аппиану ("Гр. в.", 1, 97), прозвище Фавст Сулла также присвоил себе лично.
[221] В 79 г. Сулла добровольно и по собственной инициативе сложил с себя полномочия диктатора, впрочем, обеспечив за собой влияние на государственную жизнь. Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 103–104.
[222] Марк Эмилий Лепид, выбранный в консулы на 78 год. Сторонник Суллы, разбогатевший за счет имущества жертв конскрипций и конфискаций. В 80 г. занимал должность наместника Сицилии и был привлечен к судебной ответственности за ряд злоупотреблений, после чего стал врагом Суллы.
[223] Квинт Лутаций Катул, сторонник Суллы, был выбран в консулы на 78 год одновременно с Лепидом (см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 105), так что Плутарх в данном случае не точен.
[224] Выступление Лепида против сулланцев произошло в 78 г., уже после смерти Суллы. См. Аппиан, "Гр. в.", 1, 107.
[225] Имеется в виду пожертвование в храм Геркулеса (Геракла), находившийся на так называемом forum boarium. Этот храм и культ Геракла пользовались в Риме большой популярностью. Ср. Плутарх, "Красс", 2.
[226] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 104.
[227] Квинт Гортензий Гортал (114–50), известный оратор, соперник Цицерона.
[228] См. пр. 83.
[229] Квинт Росций Галл — по происхождению раб, выкупившийся на волю. Известнейший актер того времени.
[230] Архимим — главный актер.
[231] Пантомим — актер, нередававший свою роль без слов, игрой лица и танцами.
[232] Ср. Плиний, "Естеств. ист.", 7, 138; Павсаний, 1, 20, 7.
[233] Акает, сын Пелия, — мифический герой, принимавший участие в походе Аргонавтов.
[234] Алкман из Сард, живший затем в Спарте, — поэт начала VII века до н. э., из произведений которого сохранилось лишь несколько отрывков.
[235] Ферекид, с острова Сироса, — по преданию учитель Пифагора. Автор полумифическо–полуфилософской поэмы в прозе об основании мира.
[236] Каллисфен, см. "Кимон", прим. 52.
[237] См. "Тиберий Гракх", прим. 33. Ср. Цицерон, "Об ораторе", I, 36, 166; I, 37, 170; 2, 70, 285.
[238] Евной (а не Евн, как его неправильно называют) — вождь первого (137- 132) восстания сицилийских рабов.
[239] Недошедшие до нас "Воспоминания" Суллы, которые так часто упомина^ет Плутарх, были написаны Суллой на греческом языке с помощью его вольноотпущенника Корнелия Эпикеда и посвящены Луцию Лицинию Лукуллу. Ср. Светоний, "О грамматиках и ораторах", 12.
[240] Халдеи — см. пр. 35.
[241] Дикеархия, иначе Путеолы, город в Кампании, близ виллы Суллы, где он и умер в 78 г.
[242] Гранин — один из магистратов Путеол.
[243] Ср. Валерий Максим, 9, 3, 8.
[244] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 105.
[245] См. выше, гл. 34 настоящей биографии.
[246] Постума — буквально "родившаяся после смерти отца".
[247] Аппиан ("Гр. в.", 1, 105) приписывает организацию торжественных похорон консулу Катулу.
[248] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 106.
[249] Аппиан ("Гр. в.", I, 106) подчеркивает, что на Марсовом поле хоронили только царей.