Гай Гракх
1. В первое время после смерти брата Гай Гракх, опасаясь, быть может, врагов или желая навлечь на них неудовольствие народа, совсем не показывался на трибуне, но спокойно проводил время дома, как человек, который в настоящем ничем значительным не занимается и в будущем намерен жить в том же бездействии. Про него стали даже говорить, что он не только не одобряет политики Тиберия, но совершенно от нее отрекся. [1] В это время Гай был еще очень юн, - он на целых девять лет был моложе брата, а тот умер, не дожив и до тридцатилетнего возраста. В дальнейшем, однако, обнаружилось, что Гай, ведя такой спокойный образ жизни, был далек от праздности, изнеженности, кутежей или стремлений к наживе и что он, наоборот, деятельно трудился над развитием своего ораторского таланта, как бы расправляя крылья для предстоящих выступлений на трибуне. Стало ясно, что бездействовать он не будет. И действительно, выступив для защиты одного из своих друзей Веттия [2], бывшего под судом, он привел народ в состояние энтузиазма и восторга, показав, что другие ораторы по сравнению с ним не более, как дети. [3] На оптиматов снова напал страх, и они стали деятельно совещаться о том, как бы помешать Гаю достигнуть трибуната. Но вскоре Гаю пришлось, по жребию, ехать в Сардинию, в качестве квестора при консуле Оресте. [4] Враги были этому рады, но и Гай не огорчился, так как он был воин в душе и так же готов к походам, как и к ораторским выступлениям; к тому же он в это время с отвращением думал о политической деятельности и трибуне и, не имея возможности противостоять призывам народа и друзей, был рад своему отъезду. Между тем по распространенному мнению, Гай был необузданным демагогом и еще больше своего брата жаждал прославиться перед толпой. Взгляд этот неверен. Всего вероятнее, что ему пришлось стать на путь политической деятельности по необходимости, а не по свободному выбору. Между прочим, и оратор Цицерон [5] рассказывает, будто Гаю, отстранившемуся от всякой общественной деятельности и жившему вдали от политической жизни, явился во сне брат, который сказал: "Что ты медлишь, Гай? Нет отступления, обоим нам суждена одна и та же жизнь, одна и та же смерть в борьбе за народное благо!"
2. За время пребывания в Сардинии Гай дал многочисленные доказательства своей доблести и выделился среди других молодых людей проявленной им в сражениях храбростью, справедливым отношением к людям зависимым, любовью и уважением к своему полководцу, рассудительностью же, простотою и трудолюбием он отличался даже среди старших. Наступила суровая зима, губительная для здоровья [6], и консул обратился к сардинским городам с требованием снабдить римских солдат теплой одеждой. Но города отправили депутацию в Рим с ходатайством об освобождении их от этой повинности, сенат же уважил их просьбу и предложил полководцу запастись одеждой для солдат в другом месте. Консул оказался в затруднительном положении, а войско страдало от стужи. Тогда Гай предпринял поездку по городам и. сумел так на них подействовать, что они добровольно доставили одежду и оказали помощь римлянам. Когда об этом было сообщено в Рим, поступок Гая показался предвестием демагогии и вызвал тревогу в сенате. В это же время в Рим прибыли из Ливии послы царя Миципсы [7] с известием, что царь согласен снабдить консула в Сардинии хлебом из уважения к Гаю Гракху. Озлобленные упоминанием о Гае, сенаторы прогнали послов домой. Они постановили затем, чтобы войска в Сардинии были заменены другими, причем, однако, консулу было приказано остаться на месте, а из-за начальника приходилось оставаться и Гаю. Но Гай, услышав об этом, так разгневался, что немедленно отплыл и неожиданно явился в Рим. [8] Враги вменили ему этот поступок в вину, да и народу показалось странным, как мог квестор оставить должность раньше своего полководца. Гай был привлечен к суду цензоров, но, попросив слова, сумел изменить настроение присутствующих в свою пользу, и все они ушли в полном убеждении, что с ним было поступлено крайне несправедливо. В своей защитительной речи Гай указывал, что он участвовал в двенадцати походах, другие же, согласно обязательной норме, - лишь в десяти; что он оставался квестором при полководце целых три года, тогда как, по закону, он имел право уйти уже через год. "Из всех участников этой войны, - говорил он, - только я один, увезя с собою полный кошелек, - привез его обратно пустым, другие же, опорожнив взятые с собой амфоры с вином, привезли их сюда полными золота и серебра".[9]
3. В дальнейшем его еще несколько раз привлекали к суду, обвиняя в других преступлениях - подстрекательстве союзников к мятежу и соучастии в Фрегельском заговоре. [10] Но Гай очистил себя от всяких подозрений и, доказав полную свою невиновность, стал домогаться трибуната [11]. Вся знать, как один человек, поднялась против него, но зато со всех концов Италии стеклась на выборы такая масса народа, что многие оказались без крова, а форум не мог вместить всех явившихся, и голоса раздавались даже с кровель домов. Знати же удалось оказать давление на народ и разрушить надежды Гая лишь настолько, что он был избран не первым трибуном, как рассчитывал, а четвертым [12]. Но, приняв власть, он сразу же выдвинулся на первое место, так как обладал, как никто другой, силой красноречия, а несчастие с Тиберием позволяло ему, оплакивая смерть родного брата, быть особенно смелым в своих речах. Гай и пользовался всяким случаем, чтобы напомнить народному собранию об этом событии, подкрепляя свои слова примерами из прошлого. Он напомнил народу, как предки объявили войну фалискам· из-за того, что последние оскорбили некоего трибуна Генуция [13], как они присудили к смерти Гая Ветурия за то лишь, что он один из всех прохожих не уступил дороги переходившему через площадь трибуну. "Тиберий же, - говорил он, - - на ваших глазах был убит дрекольем, и враги волочили его труп с Капитолия через весь город, чтобы бросить его в реку. Из друзей его все те, которых удалось схватить, были убиты без суда, а у нас, между тем, есть древний, унаследованный от предков закон, согласно которому в случае неявки в суд гражданина, обвиненного в уголовном преступлении, к его двери рано утром подходит трубач и вызывает его в суд трубою, и, пока это не будет исполнено, судьи не выносят приговора. Вот как осторожны и осмотрительны были предки в судебных делах!"
4. Взволновав народ такими речами (а произносились они голосом звучным и мощным), Гай внес в народное собрание два закона, из которых один лишал всякого гражданина права вторично занимать должность, с которой он был смещен по воле народа, а другой предусматривал предание народному суду должностных лиц, виновных в изгнании граждан без суда. Первый из них явно лишал власти Марка Октавия, смещенного с должности по настоянию Тиберия, а второй был направлен прямо против Попилия, изгнавшего, в бытность свою претором, сторонников Тиберия. [14] Но Попилий, не дожидаясь суда, бежал из Италии, а первый закон был взят обратно самим Гаем: он объявил, что прощает Октавия по просьбе матери своей Корнелии. [15] Народ приветствовал эту милость из уважения к Корнелии, которую он чтил не менее ради сыновей, чем ради отца ее Сципиона, и которой впоследствии была поставлена медная статуя с надписью: Корнелии, матери Гракхов.[16]
Упоминают еще многое, что говорил о ней Гай, выступая с присущим ему красноречием против одного из врагов. "Тебе ли, сказал он, порочить Корнелию - ее, родившую Тиберия!" И, так как сплетник слыл за развратника: "На каком основании, - продолжал Гай, - сравниваешь ты Корнелию с собою? Родил ты детей, как она? А ведь все римляне знают, что она дольше прожила без мужа, чем ты, мужчина!" Так колки были его слова, и многое в этом роде можно было выбрать из обвинительных его речей.
5. Из законов, внесенных Гаем на пользу народа и для ослабления власти сената, [17] один закон, аграрный, предусматривал наделение беднейших граждан землею [18]; другой, военный, повелевал, во-первых, снабжать солдат одеждою за счет государства без уменьшения их жалованья и, во-вторых, не призывать к военной службе граждан, не достигших семнадцатилетнего возраста [19]; третий закон касался союзников и предоставлял всем италикам право голоса наравне с римскими гражданами; [20] четвертый, хлебный, снижал для бедных граждан цены на хлеб [21] и, наконец, пятый закон, касавшийся судопроизводства, лишал сенаторов большей части их силы. Ведая всеми судебными делами, сенаторы держали в страхе народ и всадников. Гай же присоединил к сенаторам-судьям, которых было триста, столько же всадников и, таким образом, учредил смешанный суд из шестисот судей. [22] Проведению этого закона, Гай, говорят, придавал особенное значение, и это проявилось, между прочим, в следующем: до него все ораторы говорили, становясь лицом к сенату и так называемому комицию, а Гай впервые тогда стал говорить, обернувшись к сенату спиной, а лицом к площади, и с тех пор так всегда и поступал. Так Гай простым поворотом, одной лишь переменой позы сделал важное дело: он этим как бы придал аристократическому строю демократический характер, заставив ораторов обращаться в речах к народу, а не к сенату.
6. Народ не только принял судебный закон, но предоставил Гаю право выбирать по личному усмотрению судей из всадников. Это право облекало его как бы властью монарха, так что сенату приходилось теперь, при решении дел, руководствоваться его мнением. [23] Но он подавал всегда лишь такие советы, которые отвечали достоинству сената. Примером тому может служить справедливейшее, действительно превосходное решение но делу о хлебе, присланном пропретором Фабием из Испании [24]. Гай убедил сенат распродать хлеб, стоимость его возместить испанским городам, а Фабию выразить порицание за то, что он своими поборами делает римскую власть невыносимо тягостной для местного населения. Этим Гай приобрел в провинциях великую славу и любовь. В дальнейшем им были выработаны постановления о выводе колоний, о постройке дорог и о постройке общественных амбаров для ссыпки хлеба [25]. Руководить и распоряжаться всеми этими работами взялся он сам, причем не только не терял энергии под бременем столь обширных и важных трудов, но вызывал удивление быстротою и трудоспособностью, проявляемыми им во всяком деле, как будто это дело было его единственной заботой. Люди, относившиеся к нему с ненавистью или со страхом·, - и те изумлялись его распорядительности; и уменью. Народ же восхищался при одном виде того, как он шел, окруженный толпой подрядчиков, ремесленников, послов, должностных лиц, солдат и ученых, приветливо беседуя с каждым и, при всей своей обходительности, никогда не теряя собственного достоинства. С каждым умел он обойтись должным образом и этим показал, как клеветали на него те, кто отзывался о нем как об опасном, всегда грубом, способном к насилию человеке. Так в сношениях с людьми и практических делах он был еще более сильным народным вождем, чем в речах, произносимых с трибуны.
7. Больше всего труда положил он на проведение дорог, стараясь совместить в них пользу с красотой. Дороги прокладывал он через области прямые, как стрела, без малейших извилин, и замащивал их отесанным камнем, местами же укреплял плотно убитым песком; встречавшиеся ущелья, овраги и промоины от весеннего половодья засыпались или перекрывались мостами, так что полотно дороги повсюду получалось совершенно ровное, одинаковой ширины и все сооружение выходило симметричным и красивым. Все дороги, притом, были размерены на мили (в миле около 8 стадий) [26], причем каждая из них отмечалась каменным столбом, а через меньшие промежутки клались по обеим сторонам дороги еще другие камни, с которых легко было садиться на лошадей без помощи конюхов.
8. Народ прославлял Гая за все эти труды и выражал готовность исполнить все, что он пожелает, лишь бы угодить ему. И вот, однажды он обратился с трибуны к народу с просьбой оказать ему милость, добавив при этом, что исполнение просьбы было бы ему дороже всего·, отказ же не вызовет с его стороны ни малейшего неудовольствия. Эти слова были истолкованы, как просьба о консулате, причем все ожидали, что он будет вместе с тем домогаться и должности трибуна. Однако в день консульских выборов, среди всеобщего напряженного ожидания, он появился на Марсовом поле, ведя с собой Гая Фанния [27], и затем, при поддержке друзей, выдвинул его кандидатуру. Это дало Фаннию перевес, и он прошел в консулы, а Гай был вторично выбран народным трибуном без каких-либо хлопот и домогательств, а лишь вследствие любви к нему народа. [28] Но убедившись вскоре, что сенат ему явно враждебен и что сам Фанний не проявляет горячего сочувствия ему, Гай стал опять искать опоры в народных массах, внеся новые законы: о выводе колоний в Тарент и Капую и о даровании гражданских прав всем латинянам. [29] Тогда сенат, опасаясь·, как бы Гай не усилился настолько, что борьба с ним окажется невозможной, попытался отвлечь от него массы новым, неслыханным до того приемом, угождая и потворствуя народу в противовес Гаю и не считаясь при этом с общим благом. В числе товарищей Гая по трибунату находился некий Ливий Друз [30], человек, не уступавший никому из римлян ни в знатности происхождения, ни в воспитании; по внутренним же дарованиям, красноречию и богатствам он мог спорить с людьми самыми уважаемыми и влиятельными. К этому-то Друзу и обратилась знать, стараясь уговорить его выступить против Гая и перейти на ее сторону для совместных действий: он должен был не обуздывать народ в его требованиях и не противиться его воле, а угождать народу в таких вещах, отказ от которых, если бы и навлек на него неудовольствие народа, сделал бы ему зато больше чести.
9. И Друз отдал свою трибунскую власть в распоряжение сената. Он стал проводить законы, в которых не было ничего хорошего и полезного, стремясь лишь к тому, чтобы превзойти Гая лестью и угодливостью перед народом, словно в комическом состязании.
Такая политика ясно показывает, что враждебность сената была направлена не против законодательства Гая, а против него лично и что сенат искал лишь способа погубить или, по крайней мере, ослабить его. Так, например, когда Гай внес предложение об отправке двух колоний в составе наиболее зажиточных граждан, знать обвинила его в заискивании перед народом, а когда Ливий отправил целых двенадцать колоний, по три тысячи человек в каждой, набрав для них беднейших граждан, то мера эта была одобрена. [31] Затем Гаю было выражено порицание от сената как развратителю народа за то, что он наделил бедняков землею, обусловив пользование ею платежами в государственную казну; Ливий освободил земли от этой повинности, и сенат остался доволен. Гай даровал право гражданства всем латинянам, и сенат встревожился; Ливий внес закон, запрещавший наказывать палочными ударами латинян даже во время прохождения ими военной службы, и сенат поддержал это предложение. [32] Вместе с тем Ливий, выступая перед народом, каждый раз уверял, что такой-то закон вносится им по указанию сената, заботящегося о благе народа, и только эта сторона его политической деятельности была полезной, ибо под влиянием таких речей народ стал мягче относиться к сенату и знати, которую он до этого времени ненавидел и презирал. Ливий смягчил в народе эти чувства злопамятства и вражды, убедив его, что все законы проводились по указанию сенаторов с целью удовлетворить народ и сделать ему угодное.
10. Глубокая вера в Друза как народолюбца и справедливого человека поддерживалась в массах тем· фактом, что ни в одном из проведенных им законов он не имел в виду себя и какой-либо личной выгоды. Так, при отправке колоний, руководителем их всякий раз назначался не он, а кто-нибудь из других граждан. Никогда не принимал он на себя и заведывания денежными суммами, тогда как Гай в большинстве случаев брал в свои руки заведывание подобными делами, притом наиболее важными.
Одним из трибунов, Рубрием, был проведен закон о выводе колоний в разрушенный Сципионом Карфаген. [33] Руководителем в этом деле был назначен, по жребию, Гай, который и отплыл в Ливию. [34] Тогда· Друз, воспользовавшись отсутствием Гая, начал действовать против него еще более усиленно, стараясь овладеть народом и привлечь его на свою сторону и направляя свои выпады главным образом против друга Гая, Фульвия [35], одного из триумвиров, избранных одновременно с Гаем для разверстки земель. Это был человек беспокойный, сенату явно ненавистный и неблагонадежный даже в глазах других граждан, так как подозревался в возбуждении союзников против Рима и тайном подстрекательстве италиков к восстанию. Подозрения эти высказывались без каких-либо доказательств и улик, но Фульвий сам поддерживал веру в их справедливость своим поведением, как человек взбалмошный и далеко не миролюбивый. Это главным образом и погубило Гая, навлекши на него ненависть. Когда неожиданно умер Сципион Африканский, и показалось, что на его теле есть знаки ударов и насильственной смерти, как об этом сказано в жизнеописании Сципиона, то поклеп пал, главным образом, на Фульвия, так как он выказал себя врагом Сципиона, а в самый день смерти последнего оскорбил его с трибуны, но подозрения коснулись и Гая. И это ужасное преступление, жертвой которого пал знаменитейший и величайший в Риме человек, не получило возмездия и даже не было расследовано, так как народ воспротивился этому и прекратил судебное следствие из опасения, как бы при розыске Гай не оказался замешанным в деле.
Вот что произошло вначале.[36]
11. Устройство же в Африке, на месте Карфагена колонии, которую Гай назвал Юнонией, по-гречески Гереей, сопровождалось, как говорят, многими неблагоприятными предзнаменованиями. Первое знамя порывом ветра, несмотря на усилия знаменосца удержать его в руках, было разнесено на части. Тот же порыв ветра раскидал лежавшие на алтарях внутренности жертвенных животных и унес их за намеченную черту города, а самые пограничные столбы были вырыты набежавшими волками и далеко ими унесены.[37]
И тем не менее, в течение всего лишь семидесяти дней Гай успел все устроить и сделать нужные распоряжения. Вслед за тем он отплыл в Рим, так как узнал о преследованиях, которым подвергся Фульвий со стороны Друза, и видел, что дела требуют его присутствия в Риме. Луций Опимий, человек, близко стоявший к олигархической группе и пользовавшийся большим влиянием в сенате, потерпел на выборах предшествующего года неудачу в своей кандидатуре на консульскую должность вследствие того, что Гай выдвинул Фанния, устранив Опимия. Но в этом году Опимий, поддержанный многочисленной партией, твердо рассчитывал добиться консульства, а, будучи консулом, низвергнуть Гая, тем более, что влияние последнего до известной степени уже ослабело, так как народ, привыкший к политике поблажек, поддерживаемой уступчивостью сената, был избалован таким методом управления.[38]
-12. Прибыв в Рим, Гай начал с того, что переселился с Палатинского холма поближе к простому народу, в квартал, расположенный ниже форума и заселенный самым бедным и темным людом. Вскоре затем он выступил с последними своими законами, намереваясь провести их в народном собрании. Видя, какое множество народа стекается к Гаю со всех сторон, сенат уговорил Фанния выслать из города всех не-римлян. [39] Но лишь только глашатай оповестил об этом странном и необычном постановлении, воспрещавшем союзникам и друзьям римского народа появляться в городе в эти дни, Гай вывесил объявление с протестом против действий консула и обещанием оказать помощь союзникам, если они пожелают остаться. Обещания своего Гай, однако, не сдержал. Увидев одного из своих хороших знакомых, своего гоетеприимца, который был схвачен ликторами Фанния, он прошел мимо, не защитив его. Поступил он так, быть может, из опасения, как бы не обнаружилось, что сила его уже не та, а, быть может, не желая, как он сам объяснял, дать повод к уличным беспорядкам и вооруженному столкновению, чего именно и желали враги. Пришлось ему поссориться и с своими товарищами, трибунами, по следующему поводу. Для народа устраивался на площади бой гладиаторов. Вокруг площади сделаны были помосты, места на которых, по мысли большинства распорядителей, были платные. Гай приказал убрать эти помосты, чтобы люди победнее могли смотреть на зрелище бесплатно. Приказания его, однако, никто не послушался. Тогда Гай, дождавшись ночи, предшествовавшей зрелищу, и взяв с собой рабочих, какие оказались в его распоряжении, велел разрушить помосты, а освободившееся место предоставил на следующий день народу. Этот поступок заслужил ему в народе славу смельчака, но трибуны оскорбились и сочли Гая наглецом и насильником.
Этот случай, повидимому, и послужил главной причиной, почему Гай не попал в третий раз в трибуны. [40] Большая часть голосов, говорят, была подана за него, но трибуны решились на обман и объявили фальшивый результат подсчета. Это оспаривается; но как бы то ни было, потерпев на выборах неудачу, Гай оказался не в силах перенести ее спокойно. Говорят, что врагам своим, насмехавшимся над ним, он ответил высокомернее, чем следовало бы, - что смеются они смехом сардоническим, не сознавая, в какую тьму погружает их его политическая деятельность.
13. Когда же враждебная партия, проведя в консулы Опимия, отменила многие из проведенных Гаем законов и произвела ревизию Карфагенской колонии, рассчитывая раздражить Гая и довести его до поступков, которые послужили бы поводом к его убийству, Гай первое время не поддавался на провокацию, но вскоре подстрекательства друзей, особенно же Фульвия, так повлияли на него, что он вновь начал собирать себе партию для борьбы с консулом. Говорят,, что мать Гая также участвовала в этом, тайно наняв отряд чужеземцев и отправив их в Рим· под видом жнецов. Об этом будто бы говорится, в скрытой форме, в письмах ее к сыну. [41] Другие, напротив, утверждают, что это делалось к крайнему неудовольствию Корнелии. В тот день, когда сторонники Опимия собирались упразднить законы Гая, обе партии заняли на рассвете Капитолий. [42] Во время жертвоприношения, совершавшегося консулом, один из его ликторов, по имени Квинт Антулий, убиравший с алтаря внутренности животных, сказал Фульвию и окружавшим его лицам: "Дайте дорогу порядочным! людям, вы, негодные граждане". Слова эти, как передают некоторые, сопровождались оскорбительным жестом обнаженной руки. Антулий был убит на месте, пронзенный длинными грифелями, как говорят, нарочно для этого изготовленными. [43] В народе убийство Антулия произвело большое смятение, а вожди обеих партий отнеслись к событиям совершенно различно. Гай искренно опечалился и укорял окружавших его людей, указывая, что они сами подают противникам повод к враждебным действиям, которого те давно ищут. Опимий же воспользовался этим случаем как сигналом для выступления. Он почувствовал в себе больше уверенности и стал подстрекать народ к мщению.
14. После убийства хлынул ливень, который заставил обе стороны разойтись. На следующий же день, рано утром, сенат, по приглашению консула, собрался на заседание в курии и приступил к обсуждению очередных дел. В это время появилась группа людей, несших на носилках через площадь обнаженный труп Антулия. Эти люди нарочно направились к самой курии, оглашая площадь притворными воплями и рыданиями. Опимию все было заранее известно, но он притворился непонимающим и выражал удивление. Сенаторы вышли на площадь, чтобы узнать в чем дело, и, видя поставленные посреди площади носилки, стали ужасаться, как будто случилось великое и страшное несчастие. Но народ был охвачен ненавистью и отвращением к знатным, которые Тиберия Гракха, народного трибуна, сами убили на Капитолии и тело его выбросили в реку, тогда как Антулий, простой ликтор, который, быть может, и не заслуживал смерти, но во всяком случае сам подал достаточный повод к расправе, торжественно выставлен на площади, и римский сенат оплакивает и хоронит наемника, собираясь вместе с тем погубить последнего уцелевшего из защитников народа. Тогда сенаторы вернулись в курию и постановили поручить консулу спасти город любыми имеющимися в его распоряжении средствами и истребить тираннов [44]. Приняв поручение, Опимий приказал сенаторам вооружиться и оповестил всадников, чтобы на следующий день с рассветом каждый из них привел с собою двух вооруженных рабов. [45] Фульвий, в свою очередь, приготовился к защите и собрал вокруг себя многочисленную толпу, а Гай, уходя с площади, остановился перед статуей своего отца, долго молча смотрел на нее и удалился, горько плача и вздыхая. Случившиеся тут люди из народа, глубоко тронутые его горем, стали корить себя за то, что покинули и предали такого человека, последовали за Гаем до его дома и провели ночь на страже у его дверей. Держали они себя совсем иначе, чем люди, охранявшие Фульвия: в доме последнего всю ночь раздавались крики и ругательства толпы, шумно коротавшей время в пьяном разгуле по примеру самого Фульвия, который первый напился допьяна, шумел и творил всякие безобразия, неприличные его возрасту. В противоположность им, люди, охранявшие Гая, соблюдали тишину, как подобает во время общественного бедствия, размышляя о том, какое течение примут события, и поочередно сменяли друг друга.[46]
15. На рассвете следующего дня, с трудом разбудив спавшего после попойки Фульвия, люди его вооружились доспехами, которые захватил Фульвий в год своего консульства, одержав победу над галлами, и с угрозами и криками направились занимать Авентинский холм.[47]
Гай не захотел вооружаться и вышел из дому, надев тогу, как он обычно делал, идя на форум, и с маленьким кинжалом на поясе.
Когда он выходил, жена| упала в дверях перед ним на колени, обняв одной рукой его, а другой маленького сына: "Не на трибуну провожаю я тебя, Гай, как народного вождя и законодателя, - говорила она,·-и не в славный поход, где ты, быть может, и палубы наряду с другими, но оставил бы мне в утешение почетный траур: в руки убийц Тиберия отдаешь ты себя и идешь безоружный, с сознанием своей правоты и готовый скорее все претерпеть, чем поднять на кого- нибудь руку. Но ты погибнешь, и гибель твоя не принесет пользы государству. Злые одолели и творят суд железом и насилием-. Если бы брат твой пал на полях Нумантии, то враги, заключив мир, отдали бы нам его тело. А мне, должно быть, суждено молить какую-нибудь реку или море отдать твой труп, ими сокрытый, ибо, после смерти Тиберия, можно ли, полагаться на законы и на самих богов?" Так говорила Лициния со слезами, но Гай отвел ее руку и молча вышел в сопровождении друзей. Пытаясь удержать его за край одежды, Лициния упала на пол и лежала без чувств, пока рабы не подняли ее и не отнесли ее к брату Крассу [48].
16. Когда все собрались, Фульвий, по совету Гая, послал на площадь для переговоров своего младшего сына, вручив ему жезл глашатая. [49] Юноша этот был очень красив. Остановившись в скромной и почтительной позе перед консулом и сенаторами, он со слезами на глазах передал им об условиях, на которых возможно было бы примирение. Большинство сенаторов уже готово было итти на соглашение, но Опимий заявил, что виновные граждане не через глашатаев должны сноситься с сенатом, а с покорностью явиться на его суд и просить переложить гнев на милость. [50] Обратившись затем к юноше, Опимий предложил ему притти снова на этих условиях или не приходить вовсе. Говорят, что Гай сам собрался итти, надеясь оказать воздействие на сенат словами и убеждениями, но, так как никто на это не соглашался, Фульвий вторично послал сына с подобными прежним предложениями. На этот раз Опимий, желавший как можно скорее пустить в ход оружие, тотчас же велел схватить мальчика и отдать его под стражу, а сам двинулся на Фульвия во главе множества тяжеловооруженных и отряда критских стрелков [51], которые внесли больше всего смятения, поражая и раня противников; началось бегство, и Фульвий, спасаясь от врагов, скрылся в заброшенные бани [52], но вскоре был найден там и убит вместе со старшим сыном. Гая никто не видел сражающимся. Глубоко потрясенный, он удалился в храм Дианы, с намерением покончить с собой. Но ему помешали в этом верные его друзья Помпоний и Лициний, которые вырвали у него из рук меч и уговорили бежать. Тогда, говорят, Гай, опустившись на колени, простер руки к богине и молил ее о том, чтобы римский народ был наказан за неблагодарность и предательство вечным рабством, ибо народ явно изменил ему, как только была возвещена амнистия.
17. Враги преследовали бежавшего Гая [53] и настигли его у деревянного моста, но те же двое друзей [54] заставили его бежать дальше, а сами, повернувшись лицом к врагам и вступив с ними в рукопашный бой, задерживали их перед мостом [55] до тех пор, пока оба не пали мертвыми. Не покинул Гая и его раб, по имени Филократ [56], бежавший вместе с ним. Встречные же люди только подбодряли беглецов, словно присутствуя на каком-нибудь состязании, но помощи никакой не оказывали, и никто из них не дал Гаю коня, о чем он просил, видя, что враги уже близко. Наконец, Гай забежал в небольшую рощу, посвященную Фуриям [57], и тут добровольно принял смерть от руки своего верного раба Филократа, который, убив господина, сам лишил себя жизни. По другой версии, оба они попали в руки врагов живыми, причем Филократ так тесно прижался к господину, охватив его руками, что никто из нападавших не мог поразить Гая, пока раб не пал под их ударами. Рассказывают также, что какой-то человек нес голову Гая, подняв ее на копье, но приятель Опимия, некий Септимулей [58] отнял ее, имея в виду обещание консула, оглашенное еще до начала битвы, выдать тем, кто принесет головы Гая и Фульвия, равное им по весу количество золота. Голова Гая была принесена на острие копья к Опимиго. Положенная на весы, она вытянула 17 1/2 фунтов, так как Септимулей и тут сплутовал, вынув из головы мозг и положив в нее свинец. Но люди, принесшие голову Фульвия (они были из простонародья), не получили ничего.[59]
Тела Гая и Фульвия вместе с другими трупами - а убитых оказалось до трех тысяч [60] - были брошены в реку; имущество их было конфисковано в пользу государственной казны, женам их было запрещено совершать траурный обряд, а у Лицинии, сверх того, отняли и приданое. Крайне жестоко поступили враги Гая и с младшим сыном Фульвия. Юноша не поднимал против них оружия, не был в числе сражавшихся; явившись к консулу с предложением о перемирии, он был схвачен врагами до битвы, а после битвы был ими убит. Но как ни возмущался народ этим поступком Опимия и другими его злодеяниями, он еще больше был оскорблен тем, что консул построил храм, посвященный Согласию. Это значило в глазах народа, что консул гордится и превозносится своими действиями и как бы празднует убийство столь многих граждан. Негодование народа выразилось в следующем стихе, начертанном кем-то ночью под надписью на фронтоне храма:
Нечестие воздвигло храм Согласию.
18. Опимий, который был первым из всех римских консулов, получившим диктаторские полномочия, убив без суда три тысячи граждан, в том числе Фульвия Флакка, бывшего консула и триумфатора, я Гая Гракха, человека, превосходившего всех своих современников доблестью и славой, впоследствии не устоял перед денежным соблазном: будучи отправлен послом к Югурте в Нумидию [61], он был подкуплен
этим царем, был с великим позором судим за взяточничество и бесславно состарился, покрытый бесчестием и презираемый народом, который во время самих событий был принижен и подавлен, но в скором времени показал, как глубоко скорбит он о смерти Гракхов и как дорога ему память о них. В одной из лучших частей города братьям были поставлены статуи, а места их гибели обратились в святилища, где народ чтил их память приношением от первых по временам года плодов, а многие совершали им жертвоприношения и падали ниц, как бы приходя в храмы богов.
19. Корнелия, по словам историков, перенесла и это второе несчастие со свойственным ей благородством и величием духа; о священных местах, где были убиты ее сыновья, она сказала, что Гай и Тиберий имеют достойные их гробницы. Жила она поблизости так называемых Мисен [62], ни в чем не изменив обычного образа жизни, имела множество друзей и была так гостеприимна, что стол ее был открыт для всех. Ее постоянно окружали греки и ученые; цари обменивались с ней подарками. Люди, посещавшие Корнелию, и те, которые жили в ее доме, с наслаждением слушали рассказы ее из общественной и частной жизни Сципиона Африканского, но более всего она вызывала изумление, когда она вспоминала о деяниях и судьбах своих детей без печали и слез, как будто говорила с собеседниками о каких-нибудь людях, живших в древние времена. Некоторым казалось даже, что Корнелия ослабела умом от старости и что чувства ее отупели от пережитых ею страшных несчастий; но люди эти сами проявляли тупость, не понимая, какую поддержку в горестях приносят хорошие природные качества и воспитание, - ибо добродетель, часто бессильная- предохранить себя от посылаемых судьбой бедствий, не теряет способности разумно переносить несчастия, когда они ее постигли.[63]
[1]
В год смерти Тиберия Гаю было около 20 лет. Следовательно, он был слишком молод, чтобы быть выбранным на должность квестора, претора или народного трибуна. Тем не менее, как следует из предшествующей биографии (гл. 13), Гай был членом комиссии аграрных триумвиров, должность, которая и после смерти Тиберия имела большое значение. Кроме того, известна речь Гая, сохранившаяся в фрагменте грамматика Харизия, произнесенная в 131 г. в защиту законопроекта Папирия Карбона (см. пр. 58 биографии Тиберия).
[2] Эта речь, произнесенная, очевидно, раньше 131 г., не сохранилась даже в фрагментах.
[3] По отзывам Цицерона, Гай Гракх своим умом и красноречием превосходил всех своих современников (Цицерон, "За Рабирия", 5, 1–4 ; "Брут", 33, 125 и сл.).
[4] Гай был избран квестором на 126 год и отправился в Сардинию вместе с консулом этого же года Люцием Аврелием Орестом, которому были поручены военные действия против восставших племен внутренней части острова.
[5] См. Цицерон, "О предсказаниях" (De divinatione), 1, 26, 56.
[6] Аврелий Виктор (6–5, 1) подчеркивает, что Сардиния отличалась вредным для здоровья климатом.
[7] Миципса — старший сын и наследник нумидийского царя Масиниссы — верный союзник Рима. Умер в 118 г. до н. э.
[8] Этот рассказ Плутарха о пребывании Гая в Сардинии носит явно апологетический характер и не находит подтверждения у других авторов. В Рим Гай вернулся в 124 г.
[9] Фрагменты из защитительных речей Гая, произнесенных в 124 г. по возвращении из Сардинии, содержатся также у Авла Геллия, 15, 12.
[10] Имеется в виду заговор, закончившийся восстанием в г. Фрегеллах (в восточной части Лациума) в 125 г. Это восстание римских союзников было предвестником Союзнической войны за уравнение италийцев в правах с римскими гражданами.
[11] На 123 год.
[12] Четвертым, — очевидно, по числу полученных на выборах голосов; практического значения для дальнейшей деятельности выбранного это не имело.
[13] Генуций — народный трибун 241 года до н. э. Фалиски — латинское племя, жившее на территории Этрурии.
[14] Публий Попилий Ленат, консул 132 года, а не претор, как ошибочно его называет Плутарх, известен своими преследованиями сторонников Тиберия. Из речей Гая против Попилия Лената сохранились фрагменты у Авла Геллия, 1, 7; 11, 13. О законе, предусматривавшем ответственность за изгнание без суда см. Цицерон, "За Рабирия", 4, 12: "Гай Гракх провел закон, запрещающий, чтобы решения о жизни и имуществе римских граждан (de capite), принимались иначе, как по вашему (народного собрания) согласию". Таким образом этот закон, которому была дана обратная сила, одновременно сокращал и компетенцию сенатских судебных комиссий, очевидно, повторяя соответствующий закон Тиберия Гракха. Ср. Плутарх, "Тиберий Гракх", 16.
[15] Ср. Диодор, 34–35, 25.
[16] Ср. Плиний, 34, 31. В 1878 г. пьедестал этой статуи Корнелии был найден. На нем надпись: Корнелия, дочь Африкана, мать Гракхов (Corpus Inscriptionum Latinarum, VI 31610).
[17] В какой хронологической последовательности внесены были перечисляемые ниже Плутархом законы, не ясно. Аппиан ("Гр. в.", 1, 21) относит к первому трибунату Гая (123 г.) только проведение закона о снижении цены на хлеб. Тит Ливий ("Сокращ.", 60) указывает, что в течение первого трибуната были проведены три закона: хлебный, аграрный — о наделении беднейших граждан землей и закон о реорганизации суда. Ко второму трибунату (122 г.) Ливий относит закон об основании ряда колоний. Однако Евтропий (4, 21) и Орозий (5, 12, 1) указывают, что решение об основании колонии на месте разрушенного Карфагена было принято еще в консульство Луция Цецилия Метелла и Тита Квинция Фламинина, которое приходится на 123 год, т. е. на время первого трибуната Гая. Веллей Патеркул (2, 6, 2–3) ограничивается перечислением важнейших законов Гая, недавая указаний о хронологической последовательности их проведения. Очевидно, в данной главе Плутарха также дан простой перечень проведенных Гаем законов, вне зависимости от времени их внесения в народное собрание. Автор специального исследования о законодательстве Гракхов Климке (Н. Klimke, Beiträge zur Geschichte der Gracchen", 1893 г.), доказывает, что при разрешении вопроса о последовательности проведения законов в основу должна быть положена версия Т. Ливия.
[18] Содержание аграрного закона Гая Гракха возможно восстановить на основании следующих источников: Ливий, "Сокращ.", 60; Веллей Патеркул, 2, 6, 3; С. I. L., 1, 200. Из этих данных вытекает, что закон представлял собой, в основном, повторение закона Тиберия Гракха о наделении граждан землей из общественного фонда; кроме того, закон восстанавливал право комиссии аграрных триумвиров выносить окончательное решение о принадлежности земли к частным владениям или к ager publicus.
[19] Плутарх единственный автор, дающий относительно подробные сведения о содержании "военного закона". Ср. Диодор (34–35, 25), который ограничивается указанием, что этот закон пагубно отразился на военной дисциплине.
[20] Ср. упоминание Плутарха о законопроекте такого же содержания в гл. 8 настоящей биографии; Цицерон ("Брут", 26, 99) называет этот законопроект — lex de sociis et nomine Latino. Аппиан, в одной и той же главе ("Гр. в.", 1, 23) в одном месте говорит: "Латинов он [Тай Гракх] побуждал требовать всех тех прав, какие имели римляне"; в другом же, несколькими строками ниже: "… Остальным союзникам, не имевшим права голоса при выборах римских магистратов, Гай с этого времени даровал это право, чтобы иметь и их при голосовании на своей стороне". Веллей Патеркул (2, 6, 2), упоминая об этом законе, имеет в виду всех италиков; Гай Гракх "… давал всем италикам права гражданства, распространяя их почти до Альп". Все эти разноречия дали основания Моммзену ("Римская история", т. II, стр. 115 и сл., русск. пер. 1937 г.) предположить, что Гай пытался провести не один закон о союзниках, а два, причем второй, очевидно, после отклонения первого, был средактирован в менее радикальной форме. Однако, как это следует из гл. 8 и 12 настоящей биографии Плутарха и Аппиана ("Гр. в.", 1, 23) и этот второй законопроект, встретивший оппозицию одновременно как со стороны сената, так и со стороны значительных слоев римского гражданства, не желавших поступаться своими привилегиями в пользу союзников, не прошел. Таким образом италики попали, в результате аграрного законодательства Гракхов, в тяжелое положение. Они должны были при проведении аграрного закона лишаться государственных земель, но взамен этого ничего не получали, ибо правом на получение наделов пользовались только одни римские граждане. Это дало основание Цицерону сказать: "Тиберий Гракх пренебрег интересами и договорами союзников и латинян" (Цицерон, "О республике", 3, 41). Ср. Сергеев, "Очерки по истории др. Рима", τ, I (1938), стр. 177.
[21] Источники дают об этом хлебном законе недостаточно полные сведения. Так, Ливий ("Сокращ.", 60) указывает, что из государственных складов выдавалось зерно по 6 ⅓ асса (около 15 коп.) за модий (=8, 73 литра) всем нуждающимся (Аппиан, "Гр. в.", 1, 21; Цицерон, "Тускуланские беседы", 3, 20, 48). Однако неизвестно, какое количество хлеба по этой цене имел право получать каждый гражданин. Моммзен ("Римск. ист.", II, стр. 103, русск. пер. 1937 г.) считает, что не больше 5 модиев в месяц. Автор статьи "Frumentuni" у Pauly–Wissowa (VII, 148) предполагает, что установленная этим законом цена была значительно ниже средней рыночной. Выдачи хлеба по пониженной цене имели место и до Гракхов (.Ливий, 30, 26, 6; 31, 4, 6; 31, 50, 1; 33, 42, 8), но они носили случайный характер. Законом Гракха этн выдачи, очевидно, вводились в систему.
[22] Сведения о судебном законе разноречивы. Тит Ливий ("Сокращ.", 60) сообщает, что по этому закону Гай сохранил судебные функции за сенатом, но увеличил состав сенаторов с 300 до 900 за счет привлечения всадников. Аппиан ("Гр. в.", 1, 22), Диодор (34–35, 25), Плиний ("Ест. ист.", 33, 8, 34), Веллей Патеркул (2, 6, 3; 2, 13, 2; 2, 32, 3), Цицерон ("Речь против Верреса". 1, 13, 38) дают другую версию, именно, что суд был целиком передан всадникам. Моммзен высказывает предположение, что это разноречие источников объясняется существованием двух вариантов закона. Первоначальный вариант передают Плутарх и Т. Ливий, второй, более радикальный, внесенный, несколько позже — все остальные ("Römisches Staatsrecht", III, стр. 530, прим. 1).
[23] Ср. Моммзен, "Римск. ист.", т. II, стр. 110 и сл., русск, пер. 1937 г.
[24] Квинт Фабий Максим, принимавший участие в подавлении первого Сицилийского восстания рабов, в рассматриваемое время был пропретором Испании, в дальнейшем — консул (в 121 г.).
[25] Законом о выводе колоний предусматривалась организация нескольких колоний в пределах Италии (ср. Ливий, "Сокращ.", 60; Аппиан, "Гр. в.", 1, 23; Веллей Патеркул, 1, 15, 4) и организация первой заморской колонии на месте разрушенного Карфагена — Юнонии (ср. Ливий, "Сокращ.", 60; Аппиан, "Гр. в.", 1, 24; Веллей Патеркул, 1, 15, 4; Евтропий, 4, 21; Орозий, 5, 12). Юнония в связи с гибелью Гая в 121 г. была упразднена (Аппиан, "Гр. в.", 1, 24; Орозий, 5, 11; Флор, 2, 3) и вновь организована уже Юлием Цезарем в 45 г. под именем Юлия- Картаго (Iulia–CarthagO). О проведении дорог (lex de viis muniendis) см. ниже, гл. 7. Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 23.
[26] Миля = 1480 метров.
[27] См. "Тиберий Гракх", прим. 18.
[28] Ср. Аппиан ("Гр. в.", 1, 21), который по поводу права быть вторично выбранным в народные трибуны замечает: "Если при выборах народного трибуна недоставало кандидата, народ должен был избрать его из всех граждан". Эдуард Майер ("Untersuchungen zur Geschichte der Graccben", стр. 18, прим. 3) толкует эту фразу Аппиана в том смысле, что повторные выборы на должность народного трибуна могли происходить в случаях, когда на выборах остальные кандидаты не получали голосов большинства триб.
[29] См. прим. 17 и 25.
[30] Марк Ливий Друз, так называемый старший, известный своими демагогическими контрпредложениями в народном собрании, с целью подорвать авторитет Гракха. См. ниже, гл. 9.
[31] Законопроект Друза об основании 12 колоний в пределах Италии был внесен в чисто демагогических целях, ибо во II веке до н. э. свободные земельные фонды таких размеров, которые могли бы обеспечить проведение этого закона, отсутствовали.
[32] Повидимому, по военному закону Гая (см. выше. гл. 5), римские граждане уже были освобождены от наказаний в армии. Ср. Моммзен, "Римск. ист.", II, стр. 106.
[33] См. пр. 25. Трибун Рубрий, совершенно очевидно, действовал по указаниям Гая. Ср. выше, гл. 6.
[34] Гай отплыл в Африку весной 122 г. как член особой комиссии по организации колоний (triumviri coloniae deducendae). Подробно об этом см. у Аппиана, "Гр. в.", 1, 24,
[35] См. "Тиберий Гракх", пр. 63.
[36] Сципион Эмилиан был найден мертвым в своем доме в 129 г. накануне предполагавшегося его выступления в народном собрании с предложением о сокращении полномочий комиссии аграрных триумвиров (см. "Тиберий Гракх", прим. 79). Противники реформы, считая эту смерть насильственной, пользовались случаем для обвинения сторонников Гракхов, при этом в качестве убийцы Сципиона называли различных лиц: кроме Фульвия Флакка, самого Гая Гракха, жену Сципиона и сестру Гракхов Семпронию, Корнелию -- мать Гракхов и Папирия Карбона. Ср. Аппиан "Гр. в.", 1, 20; Цицерон, "Письма к Квинту", 2, 3, 3; Ливий, "Сокращ.", 59;
[37] Ср. Аппиан, "Гр. в.", 1, 24.
[38] Луций Опимий, оптимат и непримиримый враг Гракхов, был выбран в консулы на 121 год вместе с Квинтом Фабием Максимом (см. пр. 24).
[39] Ср. фрагмент из речи Гая Фанния, обращенной к народу, по поводу этого мероприятия: "Неужели вы думаете, что, предоставив латинам гражданские права, вы и впредь будете стоять здесь в народном собрании как вы стоите теперь передо мной, или что вы и впредь будете занимать те же места, что теперь на всех играх и развлечениях? Неужели вы не понимаете, что эти люди заполнят все места?" Гай Юлий Виктор (см. Halm. "Rhetores latin minores", стр. 402). О высылке не–римлян из города см. Аппиан, "Гр. в.", 1, 23.
[40] Имеются в виду выборы народных трибунов на 121 год. По свидетельству Орозия (5, 12, 4) вместо Гракха на этот год был выбран некий Минуций.
[41] В сохранившихся фрагментах писем Корнелии упоминаний об этом не содержится.
[42] Ср. Диодор, 34–35, 28.
[43] Диодор (34–35, 28) и Аппиан ("Гр. в.", 1, 25) дают о смерти Антулия другую версию: он был сторонником Гая Гракха, обратившимся к нему с призывом не совершать ничего враждебного отечеству. За это он и был убит, против воли Гая (по Аппиану), его сторонниками. Похороны Антулия, о которых см. ниже, глава 14, Аппиан приурочивает к тому же дню.
[44] В первый раз за все время существования республики консулу были предоставлены диктаторские полномочия. Ср. гл. 18 и Цицерон, "I речь против Катилины", 1, 2, 4.
[45] По Аппиану ("Гр. в.", 1. 25) сторонники сената должны были собраться на Капитолий, где было намечено заседание сената.
[46] Аппиан ("Гр. в.", 1, 25) рассказывает, что одновременно, еще ночью, сторонниками Гая и Фульвия Флакка был занят форум.
[47] Авентинский холм расположен к югу от Капитолийского и Палатинского, господствуя над южной частью города и замыкая его южную границу. В центре этого холма был расположен храм Дианы, ставший как бы штабом восставших гракханцев после занятия ими Авентина. В готовящемся столкновении занятие Авентина, в противовес Капитолию, на котором укрепились сторонники сената, имело весьма существенное значение. Аппиан ("Гр. в.", 1, 26), подчеркивая это обстоятельство, одновременно отмечает, что гракханцы "призывали рабов, обещая им свободу".
[48] Лициния была дочерью Публия Лициния Красса Муциана. См. "Тиберий Гракх", прим. 33.
[49] Точнее у Аппиана ("Гр. в.", 1, 26): "Сына же Флакка, Квинта, послали к сенату с просьбой заключить перемирие…"
[50] По Аппиану ("Гр. в.", 1, 26), сенат прежде всего поставил условием дальнейших переговоров разоружение гракханцев.
[51] Жители Крита славились искусной стрельбой из лука.
[52] По Аппиану ("Гр. в.", 1, 26), Фульвий скрылся не в банях, но в мастерской одного своего знакомого, почти немедленно его выдавшего.
[53] По свидетельству Аврелия Виктора (65, 5), во время бегства Гай вывихнул себе ногу.
[54] Валерий Максим (4, 7, 2) и Аврелий Виктор (65, 5) дают другие имена этих друзей — Помпоний и Леторий, a ne Лициний, как у Плутарха в гл. 16.
[55] По Валерию Максиму (4, 7, 2) и Аврелию Виктору (65, 5), Помпоний задержал преследователей у Тригеминских ворот (в стенах, ограждающих Авентин с запада, со стороны Тибра), а Леторий у деревянного моста через Тибр.
[56] Ср. Валерий Максим (6, 8, 3). У Веллея Патеркула (2, 6, 6) и Аврелия Виктора (65, 6) имя этого раба Евпор.
[57] Эта роща, посвященная богиням мести, находилась на правом, тогда не заселенном берегу Тибра.
[58] Ср. Валерий Максим (9, 4, 3). По Аврелию Виктору (65, 6) и Веллею Патеркулу (2, 6, 6), Септимулей был другом не Опимия, а Гая Гракха, что мало вероятно. Диодор (34–35, 29) дает другое имя, называя этого человека Луцием Вителлием.
[59] Ср. рассказ о головах убитых у Диодора 34–35–29; Валерия Максима 9, 4, 3. Аппиан ("Гр. в.", 1, 26) и Аврелий Виктор (65, 6) о свинце не упоминают.
[60] По Орозию (5, 12, 9), во время волнений было убито около 250 человек. Очевидно, Плутарх имеет в виду цифру убитых не только во время волнений в этот день, но и казненных позже, что подтверждается и свидетельством Орозия (5, 12, 10), который называет ту же цифру — три тысячи человек — как общее число всех погибших сторонников Гая Гракха.
[61] Опимий был направлен для переговоров с нумидийским царем Югуртой, повидимому, в 120 или 119 г.
[62] Мизены — городок в Кампании на побережье близ Неаполя.
[63] Важнейшие параллельные тексты из других древних писателей в русском переводе по обеим биографиям Гракхов собраны в издании Гос. Акад. истории материальной культуры ГАИМК, вып. 78, "Античный способ производства" (1933), стр. 462–490.
