Афинская полития
Введение
Памфлет неизвестного автора под названием «Государственное устройство афинян», или короче «Афинская полития», сохранившийся в сборнике сочинений Ксенофонта, является единственным уцелевшим до нас образцом из богатой политической литературы эпохи Пелопоннесской войны. По видимому и сам Аристотель пользовался подобного рода политическими памфлетами. По крайней мере он говорит о целой группе людей, мечтавших о возвращении к «строю отцов», и откликом такого рода литературы является, как теперь принято думать, у него глава четвертая — о законодательстве Драконта. Из авторов таких памфлетов известны были Критий и Ферамен. Кто был автором этой «Афинской политии», остается неизвестным; во всяком случае, авторство Ксенофонта исключается как временем написания памфлета (около 425 г., тогда как Ксенофонт родился по самому раннему расчету около 444 г., а по наиболее принятому около 430 г.), так и разницей политических взглядов и стилем. Высказывались предположения об авторстве и Крития, и Ферамена, и обоих Фукидидов, но все они обнаружили свою несостоятельность.
Время написания памфлета определяется следующими данными. Это — время большой войны (III, 2), но ни о какой крупной неудаче Афин тут нет речи (II, 1); Афины представляются могущественным государством (II, 2-4), которое пользуется подвозом товаров со всех концов греческого мира и может легко предпринимать далекие военные экспедиции в противоположность сухопутной державе–имеется в виду Спарта, которая лишена такой возможности вследствие затруднительности снабжения армии (II, 5). Последнее замечание было бы невозможно после похода Брасида во Фракию в 424 г. С другой стороны, упоминание, что народ не допускает в комедии осмеивать свои действия, невозможно после постановки «Всадников» Аристофана (конец января 424 г.), но имело основание после постановки его «Вавилонян» (март 426 г.). Так получается приблизительная дата 425 г. до н. э.
Основное пособие: Die pseudoxenophontische 'Αθηναίων πολιτεία. Einleitung, Ubersetzung, Erklarung von E. Kalinka, Leipzig–Berlin 1913. Из новейшей литературы укажем: Stau, Uber die pseudoxenophontische Άθηναίων πολιτεία. Diss. Wurzburg 1920; Scholl, Die Anfange einer politischen Literatur bei den Griechen, Festrede, Munchen· 1890; Arnim, Die politischen Theorien des Altertums, Wien 1910; на русском языке: Α.Η. Шварц, [Ξενοφώντος] 'Αθηναίων πολιτεία, критическое исследование, M. 1891; Ε. Ε. Кагаров, Спорные вопросы, связанные с псевдокоенофонтовой «Афинской политией» (сборник Харьковского историко–филологического общества, XX, 1914); А. А. Захаров, Афинская полития псевдо-Ксенофонта (введение и перевод), там же; В. Бузескул, Введение в историю Греции, изд. 3‑е, Птг. 1915, стр.126 и сл.
В основу настоящего перевода положен текст в издании Калинки.
[Текст дается по изданию. Аристотель. Афинская полития. Перевод и примечания С. И. Радцига. Москва. Соцэкгиз. 1937 сс. 222-235]
***
I. (1) Что касается государственного устройства афинян, то, если они выбрали свой теперешний строй, я не одобряю этого по той причине, что, избрав себе его, они тем самым избрали такой порядок, чтобы простому народу жилось лучше, чем благородным. Вот за это–то я и не одобряю его. Но уж раз у них это было принято в таком виде, я постараюсь доказать, что они удачно сохраняют свое государственное устройство и вообще заводят у себя такие порядки, которые представляются ненормальными с точки зрения остальных греков.
(2) Итак, прежде всего я скажу, что в Афинах справедливо бедным и простому народу пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми по той причине, что народ–то как раз и приводит в движение корабли и дает силу государству — именно кормчие[1], начальники гребцов, пятидесятники, командиры носа, корабельные мастера — вот эти–то люди и сообщают государству силу в гораздо большей степени, чем гоплиты и знатные и благородные. И раз дело обстоит так, то считается справедливым, чтобы все имели доступ к государственным должностям как при теперешних выборах по жребию, так и при избрании поднятием рук и чтобы предоставлялась возможность высказываться всякому желающему из граждан. (3) Затем, таких должностей, которые приносят спасение, если заняты благородными людьми, и подвергают опасности весь вообще народ, если заняты неблагородными, — этих должностей народ вовсе не добивается; он не находит нужным получать по жребию должности ни стратегов, ни гиппархов. И правда, народ понимает, что получает больше пользы, если эти должности не исправляет сам, а предоставляет их исправлять наиболее могущественным людям. Зато он стремится занимать те должности, которые приносят в дом жалованье и доход. (4) Далее, если некоторые удивляются, что афиняне во всех отношениях отдают предпочтение простым и бедным и вообще демократам перед благородными, то этим самым, как сейчас выяснится, они и сохраняют демократию. Именно, когда бедные и люди из народа, вообще люди низшие, достигают благополучия и когда таких людей становится много, они укрепляют демократию; если же хорошо живется богатым и благородным, это значит, что демократы сами усиливают партию своих противников. (5) Во всякой земле лучший элемент является противником демократии, потому что лучшие люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но зато самым тщательным образом стараются соблюдать благородные начала, тогда как у народа — величайшая необразованность, недисциплинированность и низость. Действительно, людей простых толкают на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество — качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств. (6) Может быть кто–нибудь скажет, что не следовало бы допускать их всех без разбора говорить в народном собрании и быть членами Совета, но только самых опытных и притом лучших людей. Но афиняне и в этом отношении рассуждают совершенно правильно, предоставляя говорить в собрании и простым, потому что, если бы только благородные говорили в народном собрании и обсуждали дела, тогда было бы хорошо людям одного положения с ними, а демократам было бы нехорошо. А при теперешнем положении, когда может говорить всякий желающий, стоит ему подняться со своего места, будь это простой человек, — он изыскивает благо для самого себя и для себе подобных. (7) Кто–нибудь пожалуй возразит: так что же хорошего может придумать себе и народу такой человек? А в Афинах находят, что невежество, грубость и благожелательность такого человека скорее приносят пользу, чем достоинство, мудрость и недоброжелательность благородного. (8) Конечно, не такие порядки нужны для того, чтобы государство могло сделаться наилучшим, но зато демократия скорее всего может сохраниться при таких условиях. Народ ведь желает вовсе не прекрасных законов[2] в государстве, когда при этом ему самому придется быть в рабстве, но хочет быть свободным и управлять, а до плохих законов ему мало дела. Ведь от порядка, который ты[3] считаешь нехорошим законодательством, народ сам получает силу и бывает свободен. (9) Если же ты ищешь царства хороших законов, то прежде всего увидишь, что в таком случае для граждан издают законы опытнейшие люди[4]; затем, благородные будут держать в повиновении простых, благородные же будут заседать в Совете, обсуждая дела государства, и не будут позволять, чтобы безумцы[5] были членами Совета, говорили или даже участвовали в народном собрании. Вот от этих–то благ скорее всего народ может попасть в рабство,
(10) С другой стороны, очень велика в Афинах распущенность рабов и метеков, и нельзя тут побить раба, и он перед тобой не посторонится[6]. А почему существует этот местный обычай[7], я объясню. Если бы позволялось законом свободному бить раба или метека, или вольноотпущенника, часто били бы афинянина, приняв его за раба, потому что и по одежде тут народ нисколько не лучше, чем рабы и метеки, да не лучше нисколько и по всему внешнему виду[8] . (11) Если же кто удивляется и тому, что тут позволяют рабам быть избалованными и некоторым вести роскошную жизнь, то окажется, может быть, что и это делают сознательно[9]; Действительно, где морская держава, там рабы необходимо должны служить за деньги[10], чтобы мне получать оброк из того, что будут они зарабатывать, и необходимо там предоставлять им свободу[11], а где есть богатые рабы, там уже[12] невыгодно, чтобы мой раб тебя боялся. В Лакедемоне мой раб тебя боялся бы, если же твой раб меня будет бояться, ему может быть придется отдавать и свои деньги, чтобы не подвергаться опасности самому. (12) Так вот вследствие этого мы предоставили и рабам такую же свободу слова[13], как и свободным, а равно и метекам, как гражданам, потому что государство нуждается в метеках из–за многочисленности ремесел[14] и в интересах морского дела. Потому–то мы предоставили естественно и метекам равную свободу слова.
(13) А общества, занимавшиеся в Афинах гимнастическими[15] и мусическими выступлениями, народ упразднил, считая это неподходящим, так как увидел, что не может сам тщательно заниматься этим. Зато, что касается хорегий, гимнасиархий и триэрархий[16], он понимает, что хорегами являются богатые, а народ лишь нанимается на службу в хорегиях, что гимнасиархами и триэрархами являются богатые, народ же получает выгоды от триарархйй и гимнасиархий. Народ во всяком случае хочет получать деньги и за пение, и за бег, и за танцы, и за плавание на кораблях, чтобы и самому иметь прибыль и чтобы богатые становились беднее. Да и в судах он не столько заботится о справедливости, сколько о своей собственной выгоде[17].
(14) Что же касается союзников, то у них толпа очевидно тоже преследует злостными клеветами и ненавистью благородных; а так как афиняне понимают необходимость того, чтобы подчиненный ненавидел своего повелителя, и, с другой стороны, знают, что если в государствах силу будут иметь богатые и благородные, то в Афинах власть очень недолго будет оставаться в руках народа, — ввиду этого они благородных лишают там гражданской чести, отнимают имущество, изгоняют из своих владений и убивают, а простых поддерживают. Благородные из афинян защищают благородных в союзных государствах, понимая, что им самим выгодно защищать всегда в государствах людей лучших. (15) Но, может быть, кто–нибудь скажет, что это и составляет силу афинян, если союзники в состоянии вносить деньги; между тем демократам представляется большей выгодой, чтобы деньги союзников были в руках каждого отдельного из афинян, а союзники — чтобы имели лишь столько, сколько нужно для пропитания, и чтобы, занятые работой, они не были в состоянии замышлять чего–нибудь против них.
(16) По мнению некоторых, народ афинский делает ошибку также и в том, что заставляет союзников ездить для судебных дел в Афины[18]. Но афиняне возражают на это, исчисляя, сколько заключается в этом преимуществ для афинского народа; во–первых, из судебных пошлин[19] он получает целый год жалованье[20]; затем, сидя дома и не выезжая на кораблях, он распоряжается в союзных государствах и при этом людей из народа поддерживает в судах, а противников уничтожает. Между тем, если бы все вели свои процессы у себя на родине, то, будучи недовольны афинянами[21], старались бы уничтожить тех из своей среды, которые наиболее сочувствуют афинской демократии. (17) Кроме того, афинский народ вот в чем выигрывает от того, что судебные процессы союзников происходят в Афинах: во–первых, процентная пошлина, взимаемая в Пирее[22], оказывается для государства больше; затем, дела идут лучше у того, у кого есть дом, сдающийся внаймы, или у кого есть упряжка вьючных животных или раб, отдаваемые внаймы; наконец, глашатаи[23] работают лучше вследствие приезда союзников. (18) Вдобавок ко всему этому, если бы союзники не приезжали на судебные процессы, они оказывали бы уважение из афинян только тем, которые выезжают на кораблях — стратегам, триэрархам и послам[24]; а при теперешних условиях вынужден угождать народу афинскому каждый в отдельности из союзников, так как каждый сознает, что ему предстоит, придя в Афины, подвергнуться наказанию или получить удовлетворение не перед кем–либо иным, но перед народом[25], как того требует в Афинах закон. И он бывает вынужден умолять на судах, бросаясь на колени, и хватать за руку всякого входящего[26]. Вот поэтому–то союзники еще в большей степени стали рабами народа афинского.
(19) Кроме того, имея владения за пределами Аттики[27] и посылая туда своих должностных лиц[28], афиняне незаметно для самих себя привыкали владеть веслами и сами и их слуги, потому что, раз человек часто плавает, ему по необходимости приходится взяться за весло не только самому, но и рабу, и изучить выражения, употребляющиеся в морском деле. (20) Таким образом из них выходят хорошие кормчие благодаря опытности в плаваниях и навыку. Одни наловчились, правя транспортным судном, другие — грузовым, некоторые после этого встали на триэры. Большинство умеет грести сейчас же как вступит на военные корабли, так как приучилось к этому уже раньше в течение всей жизни. II. (1) Войско гоплитов, которое кажется в Афинах наиболее слабой стороной, таково и на самом деле, и афиняне думают, что врагам своим[29] уступают и в качестве и в численности, а союзников, которые вносят им подать[30], превосходят всех даже и на суше. При этом они убеждены, что войска гоплитов им вполне достаточно, если превосходят им своих союзников. (2) А кроме того, вследствие стечения обстоятельств у них оказалось положение приблизительно такое. Подданным сухопутной державы возможно, собравшись из маленьких государств в один пункт, сражаться соединенными силами[31]; между тем подданным морской державы, поскольку они являются островными жителями, невозможно соединить свои государства, потому что море их разделяет, а их властители являются господами над морем. А если бы даже и можно было островитянам сойтись незаметно[32] вместе на один остров, им пришлось бы погибнуть от голода[33]. (3) А из тех подчиненных афинянам государств, которые лежат на материке, большие подчиняются из страха, а маленькие главным образом из нужды: ведь нет такого государства, которое не нуждалось бы в привозе или вывозе чего–нибудь[34], и значит ни того, ни другого не будет у него, если оно не станет подчиняться хозяевам моря. (4) Затем властителям моря можно делать то, что только иногда удается властителям суши, — опустошать землю более сильных[35]; именно, можно подходить на кораблях туда, где или вовсе нет врагов, или где их немного, а если они приблизятся, можно сесть на корабли и уехать, и, поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобное с сухопутной армией[36]. (5) Далее, властителям моря можно предпринять плавание как угодно далеко от своей родины, а войску сухопутной державы невозможно от своей земли отойти на расстояние многих дней пути, потому что такие передвижения медленны, и невозможно, идя сухим путем, иметь с собой запасов провианта на долгое время[37]. При этом тому, кто идет сухим путем, надо проходить через дружественную страну или же пробиваться, побеждая в сражении; а тому, кто едет по морю, можно высадиться там, где он имеет превосходство, а в том месте, где этого не имеет, можно не высаживаться, а проехать мимо, пока не придет к дружественной стране или к более слабым, чем он сам. (6) Затем от неурожая плодов, насылаемого Зевсом, сухопутные державы серьезно страдают, морские же переносят это легко, потому что не всякая земля в это время страдает, и таким образом из благополучной местности доставляется все нужное тому, кто владычествует над морем.
(7) А если уж упоминать и о менее важном, то афиняне благодаря владычеству на море прежде всего завели у себя всякие способы угощения, по мере того как завязывали сношения тут с одними, там с другими. Таким образом всякие вкусные вещи, какие только есть в Сицилии[38], в Италии, на Кипре, в Египте, в Лидии, есть в Понте[39], в Пелопоннесе или где–нибудь в другом месте, — все это собралось в одном месте благодаря владычеству над морем. (8) Далее, из всякого наречия, какое им приходилось слышать, они переняли из одного это, из другого то. И, в то время как все вообще греки пользуются больше своим собственным наречием, ведут свой особый образ жизни и носят свои особые наряды, афиняне имеют все смешанное, взятое у всех греков и варваров. (9) А что касается жертв и святилищ, празднеств и священных участков, то народ, поняв, что невозможно каждому бедному человеку самому приносить жертвы[40], устраивать празднества, возводить храмы и украшать и возвеличивать город, в котором живет, придумал, как достигнуть этого. Вот поэтому государство совершает на общественный счет жертвоприношения в большом числе, а народ и пирует и получает по жребию мясо жертвенных животных. (10) Кроме того, гимназии с банями и раздевальнями у богатых — по крайней мере у некоторых — есть собственные, народ же строит специально сам для себя многочисленные палестры[41], раздевальни и бани. И больше пользуется ими чернь, чем немногие зажиточные.
(11) А если уж говорить о богатстве греков и варваров, то афиняне одни могут иметь его у себя. В самом деле, если какой–нибудь город богат корабельным лесом, куда он будет сбывать его, если не добьется на это согласия тех, кто господствует над морем? Что еще? Если какой–нибудь город богат железом, медью или льном, куда он будет сбывать, если не заручится согласием того, кто господствует над морем? А ведь из всего этого и создаются у меня корабли; от одного получается лес[42], от другого — железо[43], от третьего — медь[44], от четвертого — лен[45], от пятого — воск[46]. (12) Кроме того, они не дадут отвозить куда–нибудь в другое место; иначе тем, кто является нашим противником, не придется пользоваться морем. И вот я без всякого труда со своей стороны получаю все эти произведения земли по морю, а между тем никакой другой город не имеет у себя двух таких продуктов разом. Притом и не бывает в одной стране сразу и лес, и лен, но там, где родится очень много льна, страна ровная и безлесная. Точно так же и медь с железом не идут из одного и того же государства, равно как и все остальное не бывает в одном государстве сам–друг или сам–третий, но в одном — одно, в другом — другое[47].
(13) Кроме того, у всякого материка есть или выступивший вперед берег, или лежащий впереди остров, или какая–нибудь узкая полоса, так что те, которые владычествуют на море, могут, становясь там на якоре, вредить жителям материка[48].
(14) Одного только не хватает афинянам. Именно, если бы они владычествовали над морем, живя на острове, им можно было бы, вредя при желании другим, не терпеть ничего худого, пока сами владычествуют над морем, причем и земля их не пострадала бы, и врагов не пришлось бы сверх того ожидать к себе. Но при настоящем положении больше страдают от прихода врагов крестьяне и богатые афиняне[49], тогда как демократический элемент, хорошо зная, что ничего из его достояния враги не сожгут и не уничтожат, живет беспечно, не боясь их прихода[50]. (15) А помимо этого, если бы афиняне жили на острове, они освободились бы и от другой опасности, что когда–нибудь их государство будет предано кучкой людей, что будут открыты ворота и ворвутся враги. И действительно, разве могло бы это произойти, если бы они жили на острове? Да и восстания какой–нибудь части населения против демократической партии не боялись бы, если бы жили на острове. Ведь теперь, если бы подняли восстание, восстали бы в расчете на врагов, думая, что приведут их к себе на помощь сухим путем[51]. А если бы жили на острове, ив этом отношении им не было бы опасности. (16) Так вот, раз с самого начала они не поселились на острове, то теперь они поступают следующим образом. Свое имущество они отдают островам на сбережение, уверенные в прочности своего господства на море, и не глядят на то, что земля Аттики подвергается опустошению[52], так как понимают, что, если будут жалеть ее, лишатся других более важных благ.
(17) Далее, союзные договоры и присягу[53] для олигархических государств необходимо соблюдать; если же не будут держать своих договоров, тогда или называют тебе того, по вине которого ты страдаешь[54], или тех известных лиц — ввиду их небольшого числа, — которые заключили договор. А что касается народа, то, какие бы договоры он ни заключил, можно каждому из его среды, сваливая вину на кого–нибудь одного — на говорившего тогда оратора[55] и на председателя собрания, ставившего вопрос на голосование[56], — отрекаться, говоря, что не присутствовал тогда и что не согласен с этим, разве только узнают, что договор заключен при полном собрании народа[57]. И если не найдут нужным считать его действительным, у них придуманы тысячи предлогов, чтобы не исполнять того, чего не захотят[58]. Притом, если произойдет что–нибудь худое от принятого народом решения, демократы приписывают вину в этом тому, что кучка людей, противодействуя ему, испортила все дело[59]; если же будет какой–нибудь успех, тогда приписывают честь этого себе. (18) С другой стороны, осмеивать в комедиях и бранить народ афиняне не позволяют[60], чтобы не распространялась хула на них же самих; но по отношению к частным лицам, если кто хочет осмеять другого, они поощряют это, хорошо зная, что не из народа и не из заурядной массы по большей части бывает осмеиваемый, но это — или богатый, или знатный, или влиятельный, и только редко подвергается осмеянию кто–нибудь из бедных и демократов, да и то лишь в том случае, если он суется во все дела и стремится чем–нибудь выделяться из народа; потому, если таких и осмеивают, они не возмущаются. (19) Итак, я по крайней мере утверждаю, что народ в Афинах понимает, кто из граждан благородный и кто простой, и, понимая это, любит, своих сторонников и радетелей, хотя бы они были простыми, а благородных скорее ненавидит, так как не думает, чтобы их благородство служило ко благу ему, но ждет от него лишь худого. И, наоборот, некоторые, стоящие в самом деле за народ, по происхождению вовсе не демократы[61]. (20) Я со своей стороны допускаю демократическую точку зрения для самого народа, потому что каждому простительно заботиться о самом себе. Но кто, не принадлежа к народу, предпочитает жить в демократическом, а не в олигархическом государстве, тот просто задается какими–нибудь преступными намерениями и видит, что мошеннику скорее можно остаться незамеченным в демократическом государстве, чем в олигархическом.
III. (1) Итак, что касается государственного устройства афинян, то характер его я конечно не одобряю; но, раз уж они решили иметь демократическое правление, мне кажется, что они удачно сохраняют демократию, пользуясь теми приемами, какие я указал.
Кроме того, как я вижу, некоторые упрекают афинян еще и за то, что иногда у них Совету и народу не удается принять решение для человека, хоти бы он сидел в ожидании целый год[62]. Происходит и это в Афинах только из–за того, что вследствие множества дел они не успевают всех отпускать, разрешив их дела.
Да и как бы они могли успеть сделать это, когда им приходится, во–первых, справить столько праздников, сколько еще ни одному из греческих государств[63], — а во время их труднее добиться чего–нибудь по делам государства[64], — затем разбирать столько частных и государственных процессов[65] и отчетов[66], сколько не разбирают и все вообще люди, а Совету совещаться часто о войне[67], часто об изыскании денег[68], часто о законодательстве, часто о текущих событиях государственной жизни, часто о делах с союзниками[69], принимать подать[70], заботиться о верфях и святилищах[71]. Так что же удивительного, что при наличии стольких дел они не в состоянии всем людям разрешить их дела?
Некоторые говорят: стоит кому–нибудь, кто располагает деньгами, обратиться к Совету или народу, и он добьется разрешения своего дела. Я, пожалуй, соглашусь, что деньгами в Афинах добиваются многого[72] и добивались бы еще большего, если бы еще больше было людей, готовых давать деньги. Но все–таки я прекрасно знаю, что всех просителей удовлетворить государство не в состоянии, сколько бы ни давали ему золота и серебра. (4) Далее, приходится решать еще и такие дела: если кто–нибудь не ремонтирует назначенный ему корабль[73] или застраивает какой–нибудь казенный участок[74]; кроме того из года в год разбирает претензии со стороны хорегов[75], назначаемых на Дионисии, Фаргелии, Панафинеи, Промефии и Гефестии[76]; также назначаются триэрархи по 400 каждый год[77], и в случае заявки со стороны любого из них приходится разбирать жалобы из года в год; кроме того надо произвести докимасию[78] должностных лиц и разрешить споры с их стороны, подвергнуть докимасии сирот[79] и назначить тюремных стражей[80]. (5) Все это бывает из года в год. Но время от времени приходится разбирать дела о проступках по военному командованию, а также если случается какое–нибудь другое неожиданное преступление, например совершат какое–нибудь небывалое злодеяние или нечестие[81]. Еще о многих вещах я не говорю; самое же важное, упомянуто все кроме установления податей для союзников[82]. А эти дела бывают по большей части каждое пятилетие. (6) Так что же — не надо ли считать все это не стоящим разбирательства? Да, пусть скажет кто–нибудь, чего из этих дел не следовало бы здесь разбирать. А если уж приходится согласиться, что все это надо разбирать, то необходимо это делать в течение года, потому что даже теперь, хотя и судят круглый год, и то не в состоянии остановить преступников, вследствие многочисленности населения. (7) Хорошо! Но кто–нибудь скажет, что судить надо, но не такому большому количеству судей[83]. Тогда по необходимости в каждой судебной комиссии, если не сократят числа их, будет заседать лишь ограниченное число членов, в результате чего легко будет и вступить в сделку с судьями ввиду их малочисленности и подкупить[84] их, но вместе с тем им будет гораздо труднее судить по правде. (8) Кроме того, надо принять во внимание и то, что афинянам приходится справлять праздники, во время которых невозможно творить суд. Притом праздников они справляют вдвое больше, чем остальные[85]; но я уж кладу это равным числу праздников, какое бывает в государстве, справляющем их наименьшее число. Так вот ввиду этого я не считаю возможным, чтобы в Афинах дела шли иначе, чем теперь: разве только в чем–нибудь незначительном можно одно выкинуть, другое прибавить, а многого изменить нельзя, не отнимая в то же время чего–нибудь у демократического строя. (9) Конечно, чтобы улучшился государственный порядок, можно многое придумать, но чтобы существовала демократия и чтобы в то же время было лучшее правление, — найти удовлетворительное решение этого нелегко; разве только, как я только что сказал, можно в мелочах что–нибудь прибавить или отнять. (10) Затем, мне кажется, афиняне и в том отношении неправильно рассуждают, что принимают сторону худших в государствах, где происходит смута. Но они это делают сознательно, потому что если бы они принимали сторону лучших, то вступались бы не за своих единомышленников: ведь ни в одном государстве лучшие люди не сочувствуют демократии, но худшие в каждом государстве сочувствуют демократии[86]; конечно подобный подобному всегда друг. Вот поэтому–то афиняне и вступаются за то, что подходит к ним самим. (11) А сколько раз ни пробовали они вступаться за благородных, это не шло им на пользу; наоборот, вскоре же попал в рабство народ беотийский[87]; в другой раз, когда приняли сторону благородных в Милете, вскоре же те отпали и перебили демократов[88]; еще раз, когда взяли сторону лакедемонян вместо мессенцев[89], вскоре же лакедемоняне подчинили мессенцев и стали воевать с афинянами.
(12) Может быть, кто–нибудь возразит, что видно никто не подвергся в Афинах несправедливо лишению гражданской чести[90]. Я же утверждаю, что есть некоторые, которые лишены прав несправедливо, но это лишь некоторые, немногие. Между тем, чтобы посягнуть на существование афинской демократии, нужна не горсть людей; к тому же ведь обыкновенно бывает, что об этом совершенно не помышляют те, которые лишены прав справедливо, а лишь те, которые несправедливо. (13) Как же в таком случае можно представить себе, чтобы большинство было несправедливо лишено прав в Афинах, где народ сам исправляет должности и где лишаются прав лишь за такие дела, как недобросовестное отправление должности, нечестные речи и действия? Принимая вот это в соображение, не следует думать, чтобы какая–либо опасность грозила в Афинах со стороны людей, лишенных гражданской чести.
[1] Командиром триэры был триэрарх, как бы капитан, богатый гражданин, назначавшийся в виде повинности. Под его командой состояли люди из низшего класса — кормчий, управлявший движением корабля, начальник носа, подчиненный непосредственно кормчему и имевший под своей командой начальника гребцов; последний имел в своем распоряжении пятидесятника, т. е. начальника части гребцов, приблизительно в 50 человек.
[2] Вопрос о прекрасных законах был ходячей темой политических бесед в эпоху Пелопоннесской войны.
[3] Автор обращается как бы к присутствующему тут собеседнику.
[4] Ср. рассказ Аристотеля об олигархической конституции 411 г. в гл.29 и сл. «Афинской политии.
[5] Некоторые видят тут намек на Клеона.
[6] Это замечание особенно понятно в условиях жизни античного города с его узкими и тесными улицами. Дело идет, конечно, о встрече с чужим рабом. В домашнем быту ничто не мешало подвергать раба тяжелым наказаниям.
[7] В Афинах особый закон, введенный, повидимому, незадолго до написания памфлета, предусматривал возможность жалобы со стороны раба на жестокое обращение (γράφή υβρεως).
[8] Обычной одеждой рабочего люда в древней Греции была эксомида, т. е. хитон (рубашка), державшийся на левом плече и оставлявший правое плечо открытым для большей свободы движений при тяжелых работах. Эксомида делалась из темной шерстяной материи или даже из шкуры животного. На голове часто носили войлочную шляпу, ноги были босые.
[9] Рабы были не только у частных владельцев, но были и государственные рабы. Эти последние в Афинах эксплоатировались самым разнообразным образом — от тягчайшего физического труда до секретарей при Совете и народном собрании (ср. Аристотель. Аф. Пол., гл.47, 5), и полицейских функций.
[10] Хозяева нередко сами отдавали своих рабов в наем другим, получая за это хорошую плату; иногда отпускали их на оброк, который давал рабовладельцу от 1 до 2 оболов в день доходу. Дневной заработок рабов иногда доходил до 1 драхмы (6 оболов) в день.
[11] Не в смысле отпущения на волю, а в смысле предоставления им возможности жить самостоятельно, платя хозяину оброк.
[12] Может быть, в этом надо видеть сравнение с недавним прошлым.
[13] Ίσηγορια, τ. е. буквально «равноправие в речах». Автор допускает грубейшее преувеличение, так как на самом деле ни в каком общественном учреждении они не могли самостоятельно выступать.
[14] Участие метеков в общественных работах подтверждается и документальными материалами.
[15] Так как вообще занятия физкультурой были широко распространены в Греции, в данном случае приходится думать о чисто профессиональных организациях.
[16] Хорегии, гимнасиархии и триэрархии принадлежат к числу так называемых «литургий», т. е. общественных обязанностей, которые возлагались на богатейших граждан государства. Так, под именем хорегии разумеется повинность, состоявшая в постановке на свой счет драматических произведений, или обучение лирических хоров для различных праздников; гимнасиархия — устройство гимнастических состязаний, триэрархия — снаряжение военного корабля (триэры). Эти литургии требовали больших материальных затрат. Так, постановка трагедии обходилась около 3 тыс. драхм, постановка хора для дифирамба — до 5 тыс. драхм, гимнасиархия — около 1 200, триэрархия — 4—6 тыс.
[17] Несправедливость и пристрастность суда нередко признавались современниками, например в «Осах» Аристофана. В речах ораторов указываются случаи, когда люди присуждаются к конфискации имущества только ради пополнения опустевшей казны.
[18] Дело идет главным образом о процессах общественного значения и только особенно крупных частного характера; мелкие же тяжбы разбирались на местах.
[19] При начале процесса обе тяжущиеся стороны вносили пошлины — по 3 драхмы при исках на сумму от 100 до 1 000 драхм, по 30 драхм — при исках свыше 1 000 драхм. Выигравшему процесс его взнос возвращался, проигравший терял свой взнос и приплачивал такую же сумму для возмещения взноса противника.
[20] Жалованье присяжным в размере 1 обола в день введено Периклом (Аристотель, Афинская полития, гл.27, 4) около 425/424 г. Клеоном доведено до 3 оболов.
[21] Надо иметь в виду, что в большинстве союзных государств в это время было олигархическое управление.
[22] Пошлина в 1% с ввозимых и вывозимых товаров; позднее, при финансовых затруднениях во время войны, она была, по видимому, увеличена до 2%. Эти подати в начале Пелопоннесской войны взимались непосредственно должностными лицами; позднее, в конце войны, чтобы скорее получить деньги, стали сдавать сбор податей на откуп.
[23] Они исполняли обязанности курьеров и служителей, например при суде для вызова спорящих сторон, свидетелей и т. п.
[24] Автор называет тут должности, которые занимались людьми высшего класса.
[25] Т. е. перед судом присяжных.
[26] Такую сцену рисует Аристофан в «Осах» (563 и сл.):
«… подойти я к суду не успею, А они (просители) уж суют руки жирные мне, побывавшие в кассе народной, И, с мольбою склонясь предо мной до земли, разливаются в жалобных воплях» и т. д. (пер. Корнилова).
[27] Имеются в виду так называемые клерухии, т. е. колонии афинских граждан в подчиненных областях.
[28] Аристотель (Аф. Пол. гл.24, — 3) определяет число их в 700, хотя, может быть, это число и преувеличено.
[29] Т. е. спартанцам, с которыми в это время велась война и которые как раз сильны были армией гоплитов (тяжеловооруженных).
[30] От союзников, примкнувших к Афинам во время войны и ничем не обязанных им, автор отличает членов морского союза как «союзников, которые вносят им подать».
[31] Автор имеет в виду, по видимому, восстание городов Халкидики под главенством городов Потидеи и Спартола в 432 г., продолжавшееся несколько лет, даже после сдачи Потидеи в 430/429 г.
[32] Аристотель (Аф. Пол. гл.24, 3) говорит, что в период пелопоннесской войны афиняне держали на море 20 сторожевых кораблей, чтобы наблюдать за всякими передвижениями по морю.
[33] Автор имеет в виду, вероятно, восстание на острове
Лесбосе в 428/427 г. Позднее такой случай имел место при завоевании острова Мелоса в 416/415 г.
[34] Имеющиеся данные показывают, что в 413 г. общая сумма торгового оборота в гаванях афинской державы, не считая Афин, Самоса, Лесбоса и Хиоса, составляла около, 200 млн. руб., а в одном Пирее в 401/400 г., несмотря на тяжелые условия этого года, около 20 млн. руб.
[35] Таковы налеты Толмида в Пелопоннес в 456/455 г., Перикла на Секион в 45.3 г., опустошение берегов Пелопоннеса сотней афинских триэр в начале Пелопоннесской войны. Из времени после написания памфлета характерным примером может быть экспедиция в Пилос в 425 г., закончившаяся победой при Сфактерии.
[36] Примером первого может служить первая экспедиция афинян в Сицилию в 427 г., примером второго–поход спартанцев против Навпакта в 426 г. Поход спартанцев под начальством Брасида во Фракию в 424 г. — образец далекого похода сухопутной армии–лежит уже вне поля зрения автора и относится к моменту после написания нашего памфлета.
[37] Персидская армия во время похода в Грецию Ксеркса в 480 г. получала постоянно снабжение морским путем с помощью флота.
[38] Сицилия в это время славилась свининой, сыром и рыбой, Италия — рыбой, Кипр был рынком восточных товаров, из Египта подвозился не только хлеб, но и соленая рыба и т. п., Лидия (в Малой Азии) была поставщицей восточных товаров, а также фруктов, овощей, льна, шафрана и т. д. Северное побережье Черного моря давало хлеб, рыбу, солонину, миндаль и др. и из Пелопоннеса получали вино, рыбу, трюфеля и др.
[39] Точнее: Понт Эвксинский, т. е. Черное море; здесь разумеется все вообще Черноморское побережье.
[40] При жертвоприношении жертвенное мясо частью сжигалось, частью отдавалось жрецам, частью раздавалось участникам; жертвоприношение Сопровождалось пиршеством.
[41] Палестры–школы, в которых молодежь, особенно подростки, занималась физическими упражнениями. Таких школ в Афинах было много. Они противополагаются более сложным учебным заведениям для взрослых, так называемым «гимназиям», которые требовали более крупных затрат и потому были более редкими (в Афинах нам известны всего три: Академия, Ликейи Киносарг). Так как все физические упражнения производились в обнаженном виде, а тело при этом намазывалось маслом, которое по окончании занятий необходимо было смывать, соображения гигиены и опрятности требовали в качестве подсобных помещений при гимназиях и палестрах устройства раздевальни и бани. Эти школы при условиях греческой жизни сделались излюбленными местами собраний досужих людей, своего рода клубами.
[42] Строевой лес доставлялся в Афины главным образом из Македонии, а также из южной Италии, Киликии (в Малой Азии) и Кипра.
[43] Железо получали от народа халибов в Малой Азии, через город Синоп, а также с Кипра и Эвбеи.
[44] Главным источником добывания меди были остров Кипр и Халкида на Эвбее, отчасти же подвозили из Пелопоннеса и Этрурии.
[45] Лен доставлялся из Колхиды (с Кавказа), из Карфагена, Египта и Финикии.
[46] Воск употреблялся для заклепки кораблей, как теперь смола. Много воска получали и у себя в Аттике, особенно в горах Гидаетта, но кроме того подвозили его из черноморских стран.
[47] Не надо понимать этого выражения буквально: например, Кипр и Эвбея снабжали афинян не только медью, но и железом.
[48] Такой характер имел, например, налет афинян на г. Мефону в Арголиде в 425 г.
[49] Т. е. мелкие и крупные землевладельцы и арендаторы.
[50] Это–наблюдения из первых лет пелопоннесской войны: в 431 по 425 г. спартанцы ежегодно вторгались в Аттику и опустошали страну.
[51] Так, в 457 г. спартанцы были приглашены в Беотию в противовес афинянам для низвержения демократии (Фукидид, I, 107, 4).
[52] Автор очевидно имеет в виду события начала пелопоннесской, войны, когда афиняне, по совету Перикла, при нашествиях спартанцев свозили своих жен, детей и все имущество в город, а стада и вьючных животных перевозили на Эвбею и другие близлежащие острова (Фукидид, II, 14, 1—2).
[53] Сохранившиеся документы показывают, что присягу для подтверждения договора от имени государства приносили члены Совета пятисот, стратеги и другие должностные лица.
[54] В тексте пропуск, и перевод этого места дается приблизительно, по общему смыслу места.
[55] По афинским законам, всякое лицо, внесшее в народное собрание предложение, несогласное с законами, в случае принятия его подлежало в течение года ответственности по обвинению в противозаконии.
[56] В V в. председательство в народном собрании принадлежало председателю пританов, в IV в. — председателю комиссии проэдров (см. об этом у Аристотеля, Афинская полития, гл.44, 1).
[57] Определенный кворум для законности постановления требовался лишь в особо важных случаях; так например при остракисме требовалось присутствие не менее 6 тыс. граждан.
[58] Случаев нарушения договоров известно немало. Например, был нарушен тридцатилетний мир 446/445 г. и это привело к Пелопоннесской войне, нарушен Никиев мир 421 г. Но нарушения совершались не только демократическим правлением, а и аристократической Спартой.
[59] Автор, вероятно, имеет в виду неудачу первой Сицилийской экспедиции 427 г., когда были привлечены к ответственности стратеги Лахет, Пифодор, Софокл и Эвримедонт.
[60] Так, в 426 г. за постановку комедии «Вавилоняне» подвергся взысканию актер Каллистрат, от имени которого ставилась, эта комедия. Но в 424 г. «Всадники» Аристофана были свободно поставлены, хотя содержали прямую насмешку над афинской демократией. Наш памфлет написан, очевидно, до постановки «Всадников».
[61] Может быть намек на Перикла.
[62] Дело идет о союзниках, которым для разрешения своих тяжб приходилось приезжать в Афины.
[63] О многочисленности праздников у афинян говорят согласно и другие авторы. Новый исследователь в своем сочинении насчитывает их 40 кроме ежемесячных (А. Mommsen, Die Festeder Stadt Athen, Leipzig 1898), из которых некоторые продолжались по нескольку дней подряд; другой исследователь (Stengel, Griechische Cultusaltertumer, Munchen 1920, S. 220 ff.) — более 45.
[64] В чрезвычайных случаях заседания могли происходить и в праздничные дни.
[65] Афинское право различает понятия δίκή — тяжба, имеющая в виду частные интересы, и γραφή–процесс государственногоn значения, начинающийся подачей иска обязательно в письменной форме.
[66] По окончании служебного срока все должностные лица обязаны были представлять отчеты, которые и разбирались в особых комиссиях суда присяжных (гелиеи) в составе 501 члена.
[67] Надо иметь в виду, что дело происходит во время Пелопоннесской войны.
[68] Твердого бюджета в хозяйстве античных городов не было, и потому приходилось по мере надобности изыскивать средства и распределять их по мере поступления.
[69] Морской союз, во главе которого стояли Афины, насчитывал около 200 государств.
[70] Это указание находится в противоречии со словами Фукидида, который говорит (I, 96, 2), что приемом податей от союзников ведали эллинотамии (казначеи'союзной казны). Но слова Фукидида относятся к начальному периоду существования союза. Перемена произошла, вероятно, в связи с перенесением союзной казны с острова Делоса в Афины (454 г. до н. э.).
[71] Обязанности Совета здесь не перечисляются полностью (см. у Аристотеля, Афинская полития, гл.43—54).
[72] Подкупность должностных лиц в Афинах была нередким явлением. Намеки такого рода встречаются в комедиях и у ораторов. По закону виновные подвергались суровому наказанию — большому денежному штрафу, лишению гражданских прав, изгнанию и даже смертной казни.
[73] Дело идет об обязанностях триэрарха. В рассматриваемую эпоху в распоряжение триэрарха предоставлялся готовый корабль (триэра), который надо было ремонтировать, оснастить и т. д., сделать пригодным для плавания. Совет должен был наблюдать за всем делом строительства триэр (см. Аристотель, Афинская полития, гл.46). Так как граждане старались нередко уклониться от этой обязанности или не выполнить ее в точности, возникали всевозможные процессы.
[74] Дело идет главным образом о застройке проходов на улицах (см. Аристотель, Афинская полития, гл.50, 2).
[75] В случае несогласия гражданина выполнять возложенную на него литургию он мог протестовать, ссылаясь на другие обязанности или на то, что недавно такие обязанности уже выполнял, или что есть другой человек, более подходящий для этого. Так возникали споры, которые надо было разбирать.
[76] Главные афинские праздники Дионисии — в честь Диониса — в марте; Фаргелии — праздник рождения Аполлона — в мае; Панафинеи—в честь Афины—в августе; Промефии — в честь Промефея — в ноябре; Гефестии — в честь Гефеста—в ноябре.
[77] В начале Пелопоннесской войны афинский флот состоял из 300 триэр (Фукидид, II, 13, 8); но ко времени написания памфлета число их было очевидно увеличено. Назначение триэрархов делалось в начале служебного года, т. е. в конце июля или начале августа. В IV в. назначения стали давать только при начале военных действий, отчего получались частые запоздания.
[78] Докимасия — проверка (см. Аристотель Афинская полития, гл.55, 2). Докимасия архонтов производилась в Совете и в суде, всех остальных должностных лиц—в судебных комиссиях.
[79] Докимасия сирот–проверка воспитания сирот бедных граждан, а особенно граждан, павших в битве за отечество. Воспитание их принималось на общественный счет (ср. Аристотель, Афинская полития, гл.56, 7. Фукидид, II, 46, 1).
[80] Коллегия одиннадцати, заведывавшая тюрьмой, назначалась народным собранием (см. Аристотель, гл.52, 1); здесь же имеются в виду подведомственные этой коллегии лица, непосредственно охранявшие тюрьмы; тюремный штат был по видимому довольно значительным.
[81] Такие дела разбирались в экстренном порядке по чрезвычайному заявлению (έίσχγγέλίάί), см. Аристотель, Афинская полития, 43, 4; 45, 2; 59, 2 и др.
[82] Эти подати были установлены при организации морского союза еще Аристидом в 477 г., но позднее неоднократно подвергались пересмотру и повышались. Протесты союзников и служили предметом обсуждения суда.
[83] Общее количество присяжных в Афинах составляло 6 тыс. В различных судебных комиссиях в зависимости от важности разбираемых дел заседало, 201, или 401, или 501, или 1001 судей, иногда даже 1501.
[84] Любопытны с этой точки зрения меры, которые принимались в IV в. при образовании судебных комиссий (см. Аристотель. Аф. Пол., гл.63 и сл.),
[85] О многочисленности праздников см. выше, III, 2.
[86] В эпоху Пелопоннесской войны все демократические элементы находили покровительство у афинян, а олигархические у Спарты.
[87] Автор имеет в виду, надо полагать, поход афинян в Беотию под начальством Толмида, около 457 г.
[88] Судя по сохранившейся подлинной надписи, содержащей постановление афинского народного собрания, это событие относится к 449—446 гг.
[89] Дело идет о походе Кимона в 464—462 г., после чего 457 г. началась первая война со Спартой.
[90] Лишение гражданской чести, равносильное лишению гражданских прав, — тяжкое наказание, налагавшееся за такие преступления, как проступки по должности, лжесвидетельство, внесение незаконных предложений в народное собрание, нарушение воинской дисциплины, оскорбление родителей. Иногда эта «атимия» выражалась в ограничении прав, в недопущении выступать в народном собрании, на суде и т. п.
