Речь 9 О состязаниях

Переводчик: 

1. Однажды во время истмийских игр Диоген,[1] живший в это время, по-видимому, в Коринфе, спустился на Истм. Однако он направился на празднество не с теми целями, как большинство пришедших туда, которые хотели поглазеть на участников состязаний, а кстати и на славу полакомиться. Диоген же, я думаю, хотел поглядеть на людей и на их неразумие. Он знал, что характеры лучше всего раскрываются на общественных торжествах и празднествах, между тем как на войне и в лагерях люди более сдержаны из страха перед опасностью. 2. Кроме того, он полагал, что здесь они могут легче поддаться лечению - ведь и телесные болезни, когда они ясно проявятся, врачам легче исцелить, чем пока они еще скрыты; а те больные, которые не заботятся о том, чтобы побеседовать с врачом, скоро погибают. Поэтому-то Диоген и посещал празднества. 3. Он говорил в шутку, когда его порицали за "собачьи" повадки,[2] - ведь за его суровость и придирчивость его называли псом, - что собаки действительно часто увязываются за хозяевами на празднества, но они никому не чинят никакого вреда, а лают и набрасываются только на злоумышленников и грабителей; если же кто-нибудь, опьянев, заснет, то собаки не спят и охраняют его.
4. Когда Диоген появился на празднестве, то никто из коринфян не обратил на него внимания, так как они часто видели его и в городе и возле Кранея;[3] ведь люди не слишком-то интересуются теми, кто всегда у них на глазах и с кем, как они полагают, они могут общаться в любое время, когда им вздумается; а к тем, кого они видят только время от времени или кого они вообще никогда не видели, они сразу бросаются. Поэтому именно коринфянам всех меньше было пользы от Диогена (также, как больные не хотят обращаться к врачу, живущему вместе с ними); они думали, что им хватит и того, что они видят его в своем городе.
5. Что касается жителей других городов, то больше всего обращались к нему те, кто приходил издалека, из Ионии, Сицилии, Италии; были и пришедшие из Массилии и из Борисфена;[4] все они, правда, скорее хотели поглядеть на него и послушать его хотя бы короткое время, чтоб потом было что рассказать, и вовсе не думали о том, как бы им самим стать лучше. 6. Ведь Диоген славился своим острым языком и умел, не задумываясь, метко отвечать на любые вопросы. Как неопытные люди пробуют понтийский мед, а, испробовав, с отвращением выплевывают его, так как он горек и противен на вкус, так же многие из пустого любопытства хотели испытать Диогена, но, сбитые им с толку, отворачивались от него и обращались в бегство. 7. Когда он порицал других, им было смешно, но если дело касалось их самих, то они пугались и старались поскорее убраться с дороги. Когда он сыпал шутками и насмешками - как подчас он имел обыкновение, - они приходили в восторг, но если он начинал говорить более возвышенно и с жаром, они не могли стерпеть его резкости. Мне кажется, подобным же образом дети охотно играют с породистыми собаками, но если те рассердятся и залают громче, то дети пугаются до смерти.
Диоген всегда держал себя одинаково, никогда не изменяясь и не обращая внимания на то, хвалил ли его кто-нибудь из присутствующих или порицал, заговаривал ли с ним, подойдя, какой-нибудь богач, знаменитый герой, полководец, правитель или какой-нибудь жалкий бедняк. 8. Если кто начинал болтать пустяки, Диоген просто пропускал это мимо ушей, но тех, кто много думал о себе и гордился своим богатством, происхождением или каким-либо другим преимуществом, он особенно ядовито язвил и порицал очень резко. Одни восхищались им, как мудрецом, другим он казался сумасшедшим, большинство же презирало его как бедняка и ни к чему непригодного, некоторые осуждали его, (9) а были и такие, что старались его оскорбить, бросая ему кости, как собакам; некоторые, подходя к нему, дергали его за плащ, большинство терпеть его не могло и негодовало на него; так, говорит Гомер, издевались над Одиссеем женихи, а Одиссей в течение нескольких дней терпел их наглость и дерзость;[5] Диоген во всем этом был сходен с ним: поистине он казался царем и властелином в рубище нищего между своими рабами и слугами, превозносившимися в неведении того, кто находится перед ними; а он без труда терпел присутствие их, пьяных и безумствующих по тупости и невежеству.
10. Руководители истмийских игр и некоторые другие почетные граждане, имевшие власть, были смущены и старались держаться в стороне от Диогена и молча проходили мимо, если видели его. Но когда он увенчал себя венком из сосновых веток, то коринфяне послали к нему нескольких прислужников и велели ему снять с себя венок и не совершать никаких противозаконных поступков; (11) а он спросил их, почему же для него противозаконно надевать сосновый венок, а для других - нет. Тогда один из пришедших сказал: "Ты же никого не победил, Диоген". "Победил я, - возразил он, - многих противников, и очень мощных, не таких, как те рабы, которые вон там борются, мечут диск и состязаются в беге; (12) я победил более жестоких противников - бедность, изгнание и бесславие, а кроме того гнев, тоску, страсть и страх и самое непобедимое чудовище, подлое и расслабляющее - наслаждение; никто из эллинов, никто из варваров не может похвалиться тем, что он в борьбе с этим чудовищем победил его силой своей души; все оказались слабее его и пали в этом сражении, персы и мидийцы, сирийцы и македоняне, афиняне и лакедемоняне, - все, кроме меня (13). Не кажусь и я вам достойным соснового венка или, отняв его у меня, вы отдадите его тому, кто больше всех набил себе брюхо мясом? Вот это все и передайте тем, кто вас послал, и скажите им, что как раз они-то и поступают противозаконно: они, ни в одном бою не одержав победы, расхаживают в венках; скажите, что именно я прославил олимпийские игры тем, что надел на себя венок - ведь, в сущности, из-за венка следовало бы сражаться между собой не людям, а козлам".
14. Вскоре после этого Диоген увидел одного человека, шедшего со стадиона и окруженного огромной толпой; он даже и не шел сам, а толпа несла его на руках; из его спутников одни вопили, другие прыгали от радости и воздевали руки к небу, третьи бросали ему длинные ленты. Диоген спросил, почему столько шума вокруг этого человека, что же такое случилось. Этот человек ответил: (15) "Я победил, Диоген, всех в беге на целый стадий". "Ну, и что же из этого? - спросил Диоген. - Ты не стал ни чуточки умнее от того, что ты обогнал других бегунов, ты ничуть не рассудительнее теперь, чем был прежде, ты не стал менее труслив, ты вовсе не менее подвержен страданьям, ты и в будущем будешь во многом нуждаться, и жизнь твоя не станет менее подвержена разным бедствиям". 16. "Да, это правда, клянусь Зевсом, - сказал тот, - но ведь я бегаю быстрее всех эллинов". "Но никак не быстрее зайцев и оленей, - возразил Диоген, - а ведь именно эти животные, бегающие быстрей всех, они-то трусливей всех других; они боятся и людей, и собак, и орлов и ведут самую разнесчастную жизнь. Неужели ты не знаешь, что быстрый бег - признак трусости? как раз те животные, которые бегают быстрее всех, они же и самые робкие.
17. А Геракл, например, был тяжел на ногу, не мог пешком догонять злодеев и потому носил с собой лук и стрелы, чтобы поражать ими бегущих. "Но, - возразил победитель, - Ахилла поэт называет и быстроногим и храбрейшим". "А почему ты думаешь, - сказал Диоген, - что Ахилл был таким быстроногим, - он, который не мог догнать Гектора,[6] хотя гонялся за ним весь день?"
18. "И тебе не стыдно, - продолжал он, - гордиться тем, в чем ты отстаешь от самых слабых животных? Я думаю, что ты даже и лисицу не сможешь обогнать. На сколько же ты обогнал твоего соперника?" "На самую малость, Диоген; именно это и есть самое удивительное в моей победе". "Вот как, - ты? значит, оказался счастливее его только на какую-нибудь пядь?" "Да, ведь мы все отборные бегуны". "Ну, скажи, а насколько быстрее вас пролетают над стадионом жаворонки?" "Так ведь они крылаты". 19. "Следовательно, - сказал Диоген, - если самое быстрое существо в то же время превосходит всех других, то, пожалуй, лучше быть жаворонком, чем человеком. Тогда нечего жалеть соловьев и удодов за то, что они из людей превратились в птиц, как рассказывают нам мифы".[7] "Но я-то ведь человек, - возразил победитель, - и из всех людей самый быстроногий - я". 20. "И что же из этого? Может быть, у муравьев один бегает быстрее другого; разве они восхищаются им? Не показалось ли бы тебе смешным, если бы кто-нибудь стал восхищаться муравьем за то, что он быстро бегает? А если бы все бегуны были хромыми, то стоило ли бы тебе особенно похваляться тем, что ты, хромая сам, обогнал других хромых?"
Говоря так, Диоген обесценил само состязание в беге в глазах многих слушателей и заставил победителя уйти огорченным и присмиревшим. 21. Этим он оказывал не раз немалую пользу людям: если он встречал кого-нибудь, кто гордился пустяками и не хотел слушать никаких разумных доводов по самому нестоющему делу, Диоген понемногу сбивал с него спесь и освобождал его хотя бы от малой частицы его неразумия; так же врач, делая прокол в опухшую часть тела, заставляет опухоль опасть.
22. Однажды во время беседы Диоген увидел, как два коня, связанные вместе, начали брыкаться и лягать друг друга; вокруг них стояла и глазела на них целая толпа, пока один из коней не сорвался с привязи и не обратился в бегство. Тогда Диоген подошел к тому, который остался на месте, увенчал его и провозгласил его победителем на истмийских играх и победителем в ляганье. Ответом на это был всеобщий хохот и шум, Диогеном многие восхищались, а над участниками состязания насмехались; говорят, что некоторые зрители даже совсем ушли, не поглядев на состязание, в особенности те, которые жили в плохих помещениях или вовсе не имели пристанища.


[1] Диоген, знаменитый философ-киник IV в. до н. э., обычно проводил лето в Коринфе, зиму — в Афинах.

[2] По-гречески — игра слов: «киникос» в буквальном значении — «собачий», в переносном — «приверженец кинической философии». Последнее значение возникло как прозвище учеников философа Антисфена, учившего в местечке Киносарг («Собачий отдых»).

[3] Краней — название гимнасия в Коринфе.

[4] Массилия — область в северной Африке, на территории современного Алжира. Борисфен — нижнее течение Днепра.

[5] «Одиссея», XVIII. 346-394; XXI, 285-310.

[6] «Илиада», XXII, 131 — 201.

[7] Миф о превращении фракийского царя Терея в удода, а его свояченицы Филомелы (по другому варианту — его жены Прокны) в соловья см.: Овидий «Метаморфозы», VI, 424 — 679; Аристофан, «Птицы», 16, 17, 203 — 222.